обоз, груженный битой
подмороженной птицей, бадьями меда, добрых настоек и свиными тушами.
   Верхотурский воевода благосклонно  принял  монастырские  дары;  игумена
отвели в баню, знатно попарили. От крутого пара тучному  игумену  дышалось
туго; верхотурский цирюльник пустил  дородному  мужу  кровь:  шла  она  из
порезов густая, черная; курносый брадобрей, глядя на монашью кровь, думал:
   "Эх, и разъелся поп на мужицких хлебах..."
   Кабы знал игумен мысли цирюльника, придавил бы шишигу, но тот дело свое
сделал исправно, учтиво подошел  под  благословение  и  с  подобострастием
облобызал игуменскую руку.
   За монастырской настойкой игумен открыл воеводе свою печаль.
   - Обошли Демидовы царя, ох, обошли, - кручинился монах. - Ты,  воевода,
присоветуй, как стреножить тульских грубиянов.
   Воевода полез в тавлинку, понюхал, замахал руками:
   - Ой, что ты, отец! Разве их стреножишь, варнаков? Моих  людишек  и  то
гонят в три  шеи.  Известно,  други  царевы...  Вот  тут  и  сунься  в  их
городишко, за их тын... Враз оттяпают потребное што... Я и  то  с  опаской
поглядываю, что дале будет.
   Игумен хитро прищурился:
   - А ежели  я  самому  царю-батюшке  напишу  о  демидовском  разбое?  Ты
поразмысли: Демиду - село да деревнюшки. За что про что? Мы  хошь  молитвы
за его светлость, царское величество, возносим да на ектеньях поминаем.
   Воевода Калитин  сидел  в  Верхотурье  на  кормлении  давно,  набил  на
плутовстве руку: подходил  он  к  делу  практически.  Затянувшись  крепкой
понюшкой, воевода долго чихал. Игумен покосился:
   - И когда ты табачище свой кинешь? Ох, искушение!..
   - Когда на погост попы-божедомы сволокут, тогда и  кину,  -  отмахнулся
воевода. - А ты слушай, что я тебе по добромыслию поведаю.
   Игумен приложил пухлую ладошку к уху.
   - То верно, что у  тебя  сельцо  да  деревнюшки  с  мужицкими  животами
отняли... Брысь, окаянный...
   Воевода пнул ногой под стол; по горнице  разнесся  кошачий  визг.  Лицо
воеводы вспотело, он красным фуляровым платком утер лысину.
   - Ты дале, отец, слухай, - как ни в чем не бывало продолжал воевода.  -
И то верно, что за государя и род царский ты молитвы  богу  возносишь.  Но
теперь сам посуди да прикинь, какая от сего царю польза?
   - Ты что, еретик? - сердито перебил игумен. - А  ведомо  тебе,  что  за
молитвы наши царю воздается на небеси... От!
   Игумен перекрестился. Воевода не унимался:
   - Ох, отец, речешь ты как дитя малое, а того не ведаешь, что царь  Петр
Алексеевич такой царище, что и  без  твоих  молитв  на  небо  заберется  и
цапнет, что ему занадобится. Рука да ум у него - ух, какие!..
   - Не богохульствуй, епитимью наложу, - пригрозил игумен.
   - Не беленись, игумен. Пригубь чару да слушай. -  Воевода  налил  чары,
придвинул игумену блюдо с балычком. - Ты  за  крестьянишек  -  молитвы,  а
Демидовы царю за них железо да пушки дадут. Царь-то наш умный. Железом  да
пушками, ух, и надает ворогам!
   Игумен опустил голову, отодвинул недопитую чару, вспылил:
   - Я сам поеду к царю да о душеспасении поведаю. Богом пригрожу.
   - Эх, игумен, эх, отец! - покачал головой воевода. -  Езжай,  сунься  к
государю! Царь на пушки колокола  поснимал,  а  ты  -  с  молитвами.  Поди
покажись - спина у тебя жильная,  широкая,  царь  по  ней  дубиной  знатно
отходит, вот послух тебе будет!
   Воевода засмеялся, луковка его носа сморщилась.  Он  подлил  игумену  в
чару и досказал:
   - Молитвы и храм - это, отец, для крестьян да простых людишек оставь. А
царская голова светлая, знает, что робит...
   До  вторых  кочетов  услаждались  едой  и  речами  игумен  и   воевода,
жаловались друг другу на беды.
   Отгостив три дня, игумен с  пустыми  санями  вернулся  в  монастырь  и,
закрывшись в келье, запил горькую.


   Демидовские приказчики подняли на ноги приписанные  к  заводу  волости.
Крестьяне, почуяв кабалу, противились. В Краснополье  крестьяне  встретили
демидовских  приказчиков  с  дрекольем,  с  вилами.  Главного   приказчика
Мосолова стащили с коня, искровянили морду и посадили в холодный амбар под
замок. Мосолов выворотил дверь и сбежал ночью в Невьянск. Как  ни  кряхтел
верхотурский воевода, а выслал солдатскую  инвалидную  команду.  Крестьяне
притихли.
   По  дорогам  к  Невьянску  потянулись  подводы  с  приписными.  Демидов
посмеивался:
   - Что, напетушились? Ин, ладно. На работу пора!
   Сразу прибыло рабочей  силы.  Приписных  крестьян  разбили  на  артели,
поставили старост над ними и развели их по лесным  куреням.  По  глубокому
снегу валили приписные мужики лес, готовили дерево на пожог  угля.  Работа
по куреням была тяжелая, а харчи дрянные. За  каждую  провинность  пороли,
дерзких ковали в железа и  увозили  в  Невьянск.  В  демидовских  каменных
подвалах появились закабаленные посельники.
   Акинфий Демидов разъезжал по горам,  выглядывал  места  для  возведения
новых заводов. Мыслил по весне Акинфий  Никитич  ставить  новые  домны  на
Тагилке-реке - на том месте, где солдат нашел богатые руды...
   Часто проезжал Акинфий по знакомой тропке, мимо  елового  выворотня  на
Тагилку-реку.
   Проезжал он это место молча.
   Отец  совсем  в  дорогу  собрался,  подошел  март.  На  буграх   хорошо
пригревало солнце. Возки давно нагружены кладью. Никита  созвал  заводских
приказчиков, отдал строгие  наказы,  как  дела  вести;  посулил  скоро  на
Каменный Пояс вернуться да учинить проверку, как его наказы выполнены.
   Акинфка пожаловался отцу:
   - Батюшка, проезжал я тем местом, где солдата видел,  на  душе  неладно
стало...
   Никита задумчиво теребил бороду.
   - Оно известно - кровь. Облегченья ради церковь строй... Богу угодно  и
кабальным в утеху и в назиданье. Так!
   Отъехал Никита Демидов солнечным полднем. Сверкали  снега,  по  дорогам
ходили галки. Впереди хозяйского возка скакал  казак,  встречные  мужицкие
подводы сворачивали в сторону, в глубокий снег. Казак грозил, чтобы мужики
шапки снимали: едет хозяин Каменного Пояса, сам Никита Демидов.
   Крестьяне, сняв шапчонки, угрюмо глядели на демидовский возок...
   Марта  двадцать  пятого,  в  день  благовещенья,  облегчения  ради   от
тревожных дум  заложил  Акинфий  Никитич  на  заводской  площади  каменную
церковь...



4

   Настойчиво стремясь к берегам  Финского  залива,  царь  Петр  продолжал
ожесточенную борьбу со шведами. В короткий срок  были  сформированы  новые
полки, отлиты пушки, вокруг Пскова и Новгорода  возвели  сильные  земляные
сооружения. В Архангельске закончили строительство боевых фрегатов.
   Но Карл XII, король шведский, не дремал. Он понимал, что борьба идет не
на жизнь, а на смерть.
   По указанию короля опытные шведские инженеры укрепили Ингерманландию  и
южный берег Финского залива. Шведы поджидали нападения русских войск с юга
или  юго-востока  и  думали  нанести  им  сокрушительный  удар,   подобный
нарвскому. В Финском заливе плавала  шведская  эскадра,  обороняя  невское
устье.
   Однако царь Петр разгадал замыслы  шведов:  решил  напасть  и  овладеть
берегами Финского залива с такой стороны, с какой его меньше всего ожидали
враги. В начале августа 1702 года он прибыл в Архангельск. На  Двине  дули
предосенние ветры, хмурилось небо.  Царь  с  небольшой  свитой  проехал  в
деревню Вавчугу, к корабельщикам Бажениным. Старинная дружба связала  царя
с этими талантливыми русскими людьми, род которых появился под Холмогорами
еще во времена Ивана Грозного. Статные,  крепкозубые,  бородатые  красавцы
Осип  и   Федор   Баженины   понравились   царю   своей   сметливостью   и
предприимчивостью.  От  отца  Андрея  Баженина  им  перешло  в  наследство
лесопильное дело. На дальнем севере  Баженины  впервые  построили  пильную
мельницу, и теперь два брата энергично развивали  это  дело.  С  тех  пор,
когда Петр Алексеевич обратил внимание на Архангельск и стал  в  Соломбале
расширять судостроительную верфь, понадобились добрые доски, тес, - тут  и
пошли в гору Баженины.
   Хорошо налаженное и выгодное лесопиление в Вавчуге породило у Бажениных
много завистников, которые  всяческими  неправдами  старались  оттягать  у
братьев их земельные угодья. Еще при царе Федоре  Иоанновиче  некий  истец
Аника Лыбарев затеял с Андреем Бажениным  тяжбу,  и  ничего  из  этого  не
вышло. Анике  Лыбареву  в  иске  отказали.  Прошло  несколько  лет,  и  на
Бажениных навалилась  горшая  беда.  Духовным  отцам  сильно  приглянулось
пильное  дело  в  сельце  Вавчуге.  Архиепископ  Важеский  и  Холмогорский
Афанасий подал юным царям Петру и Ивану Алексеевичам челобитную об  отдаче
ему сельца Вавчуги. В ту пору Петр Алексеевич, еще юнец, впервые и узнал о
Бажениных. Вместе с братом он стал на их сторону  и  отписал  архиепископу
Афанасию, чтобы он не вмешивался в дела Бажениных  и  не  притязал  на  их
вотчину.
   Только Баженины отбились от этой беды, на них  навалился  третий  враг.
Переводчик посольства немец Крафт, имевший царскую привилегию на постройку
в России пильных ветряных и водяных мельниц,  подал  на  них  жалобу  царю
Петру.
   10 февраля 1693 года Петр Алексеевич подкрепил грамотой право Бажениных
производить лесопиление и размол муки на их мельницах, а Крафту указал  не
соваться в предприятия Бажениных.
   Как было не стараться при такой  сильной  защите!  И  умные,  даровитые
братья Баженины еще больше расширили свое лесопильное дело, и доски  с  их
заводов шли не только на русские верфи - их с  охотой  брали  и  иноземные
купцы.
   Однажды нежданно-негаданно,  после  закладки  корабля  в  Соломбале,  к
Бажениным нагрянул сам царь Петр Алексеевич. Ох,  и  обрадовались  братья!
Царь пришелся им под стать. Он интересовался всем и до всего доходил  сам.
Петр Алексеевич облазил пильню, сам с полдня поработал на ней  и  похвалил
братьев:
   - Молодцы вы у меня! Но мало сего, братцы, подумайте о судостроении!  И
лес и пильни есть, тут только корабли и закладывать!
   - Да нашим ли умом это ладить, ваше величество?
   - Кому, как не новгородцам, корабельщиками быть! Они пораньше иноземцев
своими ладьями избороздили и  дальние  реки  и  моря  на  белом  свете!  -
подбодрил царь.
   Крепко задумались Баженины и после отъезда царя Петра в Москву все чаще
стали наведываться на Соломбальскую верфь  и  приглядываться  к  постройке
кораблей.
   Наконец  решили  они  попытать  счастья  и  написали  царю  челобитную:
"...вели государь в той нашей вотчинишке в Вавчужской  деревне  у  водяной
пильной мельницы строить нам, сиротам твоим,  корабли,  против  заморского
образца, для отпуску с той нашей пильной мельницы тертых досок за  море  в
иные земли, и для отвозу твоей государевой казны хлебных запасов, и вина в
Кольский острог, и для посылки на море китовых и моржовых  и  иных  зверей
промыслов..."
   И просили еще Баженины у царя дозволения на рубку корабельного  леса  в
прилегающих  уездах:  Двинском,  Каргопольском  и  Важеском.   Испрашивали
дозволения нанимать работных на  строительство  кораблей  и  для  морского
плавания, а также разрешения содержать те корабли вооруженными для  защиты
от морских разбойников.
   Ответ на просьбу Бажениных долго не приходил, так как царь  пребывал  в
Голландии. Но по возвращении  из-за  границы  Петр  Алексеевич  немедленно
написал братьям грамоту, в  которой  подробно  изложил  не  только  мотивы
своего  разрешения,  но  и  льготы  и   указания,   как   лучше   наладить
кораблестроение.
   ...Баженины оправдали надежды царя: без проволочек  построили  верфь  и
заложили два судна-фрегата: "Курьер" и "Святой дух". Они оснастили корабли
своими парусами и  канатами,  -  к  этому  времени  предприимчивые  братья
обзавелись уже прядильным и парусным заводами...
   И вот на заре, когда солнце только что позолотило вершины елей, на реке
показался фрегат. Баженины и все работники высыпали на  берег.  В  корабле
они узнали трофейный фрегат,  только  что  отбитый  у  шведов,  дерзнувших
напасть  на  Новодвинскую  крепость.  А  вот  на  борту  стоит  великан  и
размахивает треуголкой. "Батюшки, да это сам царь!" -  ахнули  Баженины  и
испугались. Сдавать вновь отстроенные корабли самому  царю  им  показалось
страшновато. Петр Алексеевич сам заказывал фрегаты и  сам  в  случае  чего
может сгоряча учинить расправу. Одно только и  оставалось  в  утешение,  -
фрегаты по  царскому  слову  были  отстроены  весьма  быстро,  в  небывало
короткие сроки.
   Рядом с фрегатами строились торговые суда самих Бажениных.  По  приказу
Петра  Алексеевича  спустили  шлюпку,  и  он  сразу  перебрался  на  вновь
отстроенный фрегат. Туда поспешили с  мастерами  и  Баженины.  Петр  обнял
братьев, расцеловал:
   - Спасибо, весьма тронут поспешанием...
   Царь внимательно осматривал корпус и управление судна, лазил  в  трюмы,
испытывал паруса, канаты и всем остался доволен.
   - Добры,  добры!  -  повторял  он.  -  Ай  да  Баженины!  Ну,  чем  вас
отблагодарить, ко времени выручили вы державу Российскую...
   В сопровождении мастеров и хозяев царь обошел и  второй  фрегат,  затем
всю верфь, сделал много полезных указаний, и ему  захотелось  поглядеть  с
колокольни на окрестности Вавчуги.
   - Как река Двина растекается? Добра ли для кораблей наших?
   Вместе с Бажениными он поднялся на звонницу и долго не  мог  оторваться
от  созерцания  изумительных  зеленых  придвинских  заливных   лугов,   от
сине-дымчатых  ельников,  корабельных  боров,  уходящих  к  горизонту   от
просторов Двины с ее заливами  и  островами.  У  тихих  плесов  приютились
деревянные селения, а на пастбищах бродили большие стада.
   - Хорош край! - одобрил Петр.
   - Сердцем  приросли  к  нему,  ваше  величество!  -  отозвался  старший
Баженин.
   - Гляди, лесу сколько! Кораблей, тесу на века хватит!  Проси,  Баженин,
все тебе отдам!
   - Как, и людей, что в селениях живут? - удивился Баженин.
   - На сколько хватает глаз, все подарю! - отрезал царь.
   - Земно кланяюсь за вашу царскую милость, но не обессудьте, не для  нас
она! И за себя и за брата отказываюсь! - поклонился старший брат Осип.
   - Ты что, одурел? - резко спросил Петр, а у самого  в  глазах  заиграли
довольные огоньки.
   - Ваше царское величество, рассудите сами! - начал Осип.  -  Люди,  кои
населяют видные отсюда селения и деревни, - выходцы из вольного Новгорода.
Они и север покорили и по морям ходили! Кипучая у нас, новгородцев, кровь!
Нет, государь, не хочу владеть я подобными себе...  Не  по  плечу  задача!
Спасибо, государь, за заботу...
   Царю понравился ответ старшего Баженина. Он молча слез с  колокольни  и
приказал вести себя в дом. Петр Алексеевич велел созвать и усадить за стол
мастеров и плотников, которые  привержены  корабельному  делу.  Он  первый
поднял чару за добрых корабельщиков.
   Царь  перецеловался  с  женками  братьев  и  стал  угощаться.  Баженины
несказанно были рады и по простоте  душевной  наугощали  царя  "до  зела".
Пребывая под изрядным хмелем, Петр Алексеевич  стал  хвастаться.  К  слову
пришлось, поведал гость, что  в  Амстердаме  он  как-то  остановил  крылья
мельницы-ветрянки.
   - Силен! - похвалил хитроглазый плотник. - Силен царь!
   - Не веришь, лукавец? - догадался по взгляду царь и  закочевряжился:  -
Хочешь, то ж с водяным колесом на пильне сделаю?
   - Да  что  ты,  батюшка-государь,  с  дураком  связался!  -  испугались
Баженины. Знали они страшную мощность водяного  колеса  своей  пильни.  Не
только от человека, но от дуба останутся одни ошметки. Беда,  как  сильна!
Старший, Осип, подмигнул младшему, Федору: "Распорядись немедленно!"
   Раскуражившийся царь вышел из-за стола и направился к  пильне.  За  ним
поспешили гости. Но только что  подошел  Петр  Алексеевич  к  колесу,  оно
замедлило движение и, как только царь подставил свое плечо, оно  с  легким
скрипом остановилось.
   - Теперь сам вижу, государь, что в Амстердаме и впрямь не выдумка  твоя
была! - заулыбался плотник.
   Царь махнул рукой и попросил отвести его на покой. Солнце закатилось за
ельник, а Петр Алексеевич завалился в хозяйскую перину и захрапел.  Наутро
он проснулся рано, - побаливала голова. Поднялся, а Баженины были тут  как
тут.
   - Как будто я дурость под Бахусом [во хмелю] совершил? - спросил царь.
   - Что-то не припомним, государь!
   Петр Алексеевич встал, умылся, расцеловал Баженина.
   - Молодец! Все насквозь вижу: и царское слово мною  сдержано  и  хвасть
моя наказана! Хвалю! Жалую тебя...
   Оба Баженины упали царю в ноги.
   Государь подарил братьям-корабельщикам две тысячи  четыреста  семьдесят
десятин доброго леса:
   - Стройте корабли, крепите  державу  нашу,  дабы  ни  один  иноземец  и
пикнуть против нас не посмел!
   В полдень вновь отстроенные фрегаты "Курьер" и "Святой дух"  отплыли  в
Архангельск. И там Петр не мешкал: в течение нескольких  дней  он  посадил
четыре тысячи  солдат,  погрузил  большие  запасы  провианта  на  тридцать
кораблей и отбыл в Соловки.
   Через  несколько  дней  фрегаты  остановились  под  стенами  Соловецкой
обители, подле Заяцкого острова. Прослышав, что на судах  находится  царь,
наехали монастырские старцы и пригласили царя на  отдых  да  допытывались,
куда он путь держит.
   Петр  был  несловоохотлив  с  монахами,  однако  от  гостеприимства  не
отказался, съехал на островной  берег  и  осмотрел  монастырь.  Соловецкие
острова со своими лесами, озерами, церквами, скитами,  горами  понравились
Петру Алексеевичу. На  лужайках  паслись  стада  оленей.  Стены  монастыря
крепки, серы от мха; государь наказал еще укрепить  их.  Архимандрит  Фирс
подле монастыря отслужил молебен, однако царь был сильно озабочен, молился
плохо, угрюмо поглядывал в даль северного взволнованного  моря  и  чего-то
поджидал. На Соловецких островах  чуялось  приближение  осени,  перелетные
птицы уже улетели, только беломорские чайки с  печальным  криком  носились
над судами, поскрипывали мачты да в снастях свистел ветер.
   В середине августа со стороны кемского берега под белым парусом  пришла
утлая рыбацкая шхуна; Петр оживился. Вскоре на фрегат взобрался  офицер  с
суровым обветренным лицом; царь радушно принял его, увел к себе в каюту и,
усадив против себя, спросил:
   - Как сержант Михаиле Щепотьев, выполнил мой приказ?
   - Все в точности выполнено им,  ваше  царское  величество!  -  четко  и
коротко ответил офицер.
   Петр Алексеевич разгладил кошачьи усы, лукаво улыбнулся. Ответ  офицера
ему понравился. При таком разговоре для посторонних не раскрывалась тайна.
А тайна эта  была  такова.  8  июня  1702  года  государь  вызвал  к  себе
отмеченного им ранее деятельного сержанта  Преображенского  полка  Михаилу
Щепотьева и вручил ему указ, а в нем повелевалось: "Проведать ближайшего и
способного водяного и сухого пути к Олонцу и Новгороду".
   Михаиле Щепотьев хорошо знал нрав своего  государя  по  Преображенскому
полку и в быстроте решений всегда подражал  царю:  уже  в  конце  июня  он
собрал со всего Беломорья, Заонежья и Каргополья несколько тысяч  крестьян
и начал "чистку" пути  от  Нюхчи  до  Повенца,  расположенного  на  севере
Онеги-озера. Стояли тихие белые ночи, и  работа  посменно  велась  круглые
сутки. Валили беломорцы и заонежцы лес для  пристани  и  мостов,  вырубали
просеку, мостили  зыбуны-болота,  ладили  переправы,  взрывали  и  убирали
огромные скалы с перевалов. Со  всего  края  сгонялись  подводы  и  ладьи,
необходимые для переброски царя  с  войском.  Все  делалось  втайне,  и  в
разговорах царь Петр это тщательно скрывал.
   Пронзительно взглянув на офицера, он спросил:
   - А донесение о том сержанта Щепотьева имеется?
   - Так точно, ваше царское  величество!  -  поднялся  и  стал  во  фронт
офицер. Он добыл из-за обшлага мундира запечатанный пакет и вручил царю.
   Петр вскрыл его. Сержант Михаиле Щепотьев доносил государю:
   "Известую тебя, государь, дорога готова и пристань, и подводы и суда на
Онеге готовы... А  подвод  собрано  по  2-е  августа  2000,  а  еще