щий свет лучины озарял мутные окна. Если бы  не
этот свет, то казалось бы: все люди покинули жилье...
   К этому времени  прибрали  несколько  комнат  и  подали  ужин.  Демидов
насытился и отпустил управляющего.
   - О делах поговорим завтра! - уклонился он от неприятной беседы.
   Спустилась темная  ночь.  Растревоженный  увиденным,  Анатолий  не  мог
уснуть. В безмолвии осенней ночи он бродил по  комнатам.  Захватив  медный
шандал с горящими свечами, он прошел в прихожую  и  по  скрипучей  лесенке
поднялся в горенку, где когда-то жила Глашенька. С  замиранием  сердца  он
переступил порог и с горестью огляделся.  Все  здесь  пришло  в  ветхость.
Паутина заткала углы, ворвавшийся в разбитое окно ветер старался  потушить
свечу в его руке.  Заслоняя  пламя  от  ветра,  он  подошел  к  деревянной
кровати. В углу висел все тот же  образ,  но  лик  святого  совсем  стерло
время. Сор, гнилое, источенное  червем  дерево,  обломки  -  все  наводило
уныние. Безвозвратно ушла юность, пронеслись забавы!
   Тяжелой походкой Демидов спустился к себе в кабинет и уселся в  кресло.
Долго с закрытыми глазами сидел он у стола.  Перед  его  мысленным  взором
промелькнули дни молодости, вспомнилось  улыбающееся  задорное  лицо  юной
подружки.
   Утром он спросил у старика дворецкого:
   - Где же теперь Глашенька?
   Слуга скорбно опустил голову.
   - Упокоилась, батюшка, годков десять назад упокоилась на погосте...
   Анатолий не  стал  больше  расспрашивать  о  ней:  больно  было  сердцу
тревожить далекое прошлое...


   Три дня Анатолий Николаевич не выходил из дома, - рассматривал  отчеты,
в которых плохо разбирался.  Пан  Кожуховский  давал  путаные  и  туманные
объяснения, о многом умалчивал, и Демидов, окончательно  сбитый  с  толку,
совсем ничего не понял в заводских делах.  С  тяжелым  вздохом  он  устало
отложил в сторону книги:
   - Будет! Хватит с меня!
   - Может быть, ясновельможный князь заинтересуется  отпуском  железа  за
границу? - с готовностью стал разворачивать толстый фолиант управляющий.
   - И без этого все ясно. Плохо ведешь дела!  -  резко  сказал  хозяин  и
выразительно посмотрел на Кожуховского.
   - Изо всех сил стараемся, ваша светлость! -  стал  оправдываться  Антон
Иванович.
   - Не виляй, мне нужны деньги! Ты плохо  добываешь  их.  Веди  дела  как
хочешь, но давай мне побольше прибылей!
   - Я жилы рву с лайдаков [лодырей], но  ничего  не  могу  поделать!  Все
время шумствуют!
   - Что им нужно? Чего они хотят? - раздраженно спросил  Демидов.  -  Вот
погоди, я завтра с ними поговорю сам. Я им покажу!
   - Стоит ли их дразнить, ваша светлость? Они и без  того  недовольны!  -
заикнулся было управляющий, но замолчал под жестким взглядом хозяина.
   На другой день к подъезду потянулись толпы  заводских.  Анатолий  из-за
портьер тайно разглядывал их. Как изменилась их поступь! Это не  те  люди,
что были десять - двадцать лет тому назад. В их поведении не чувствовалось
рабского унижения. Держались они самоуверенно, с достоинством. После  того
как долго потомил их ожиданием, Анатолий Николаевич, опираясь  на  трость,
вышел на крыльцо. Толпа встретила его молчанием.
   - Шапки долой! - закричал Кожуховский, но  только  редкие  из  стариков
смахнули картузы.
   Демидов горделиво вскинул голову и спросил самоуверенно:
   - Почему вы плохо работаете? Завод работает в убыток! Доходы упали! Что
все это значит?
   Вперед вышел  небольшого  роста,  чисто  выбритый,  в  опрятном  запоне
доменщик и ответил владельцу завода:
   - Просим выслушать нас! Давно думали о том написать вам.  Не  можем  мы
больше так робить! Жалованьишко малое, на хлеб не хватает! Покосов  совсем
лишили, коней и коров не стали держать. А как, скажем, жигалю без коня иль
для многодетной семьи без коровушки? Погибель выходит!
   - По работе и плата! - вставил пан Кожуховский.
   - Нет, такого николи не бывало  на  заводе!  -  закричали  в  толпе.  -
Работаем как каторжные, по семнадцать - восемнадцать  часов,  а  заработок
мал, хоть по миру иди! А доходы - мы сами видим, кому они идут!
   - Как вы смеете так со мной разговаривать! - покраснел  Демидов.  -  Вы
знаете, что наш завод работает  на  отчизну.  А  вы,  лодыри,  не  желаете
приложить труд в полной мере!
   - Полно, сударь! - сказал доменщик. - Зачем поносить нас,  работаем  мы
от всей силы!
   У крыльца показались полицейщики. Пан Кожуховский повел глазами, и  они
подошли поближе. Демидов осмелел, сошел с крыльца  и  очутился  в  людской
гуще.
   -  Так  нельзя  работать!  -  горячась,  заговорил  он.  -  Это  измена
государству. Не вижу вашего рвения. Вы изменщики!
   Кругом зашумели. Доменщик придвинулся к хозяину и сказал строго:
   - Ты, барин, не бросайся словами! Николи изменщиками отчизне не были  и
не будем. Таким рожден русский человек! А вот про тебя наслыханы,  что  ты
французскому императору помогал, когда он на Севастополь пришел!  Как  это
назвать?
   - Молчать! - вспылил Демидов.
   - А если молчать невмоготу? - поднял  на  заводчика  потемневшие  глаза
рабочий и указал на грудь: - Вот тут все кипит. Еще бы!  Мы  из  последних
сил робили, лили пушки и ядра, чтобы оборонить наш русский город, а ты что
делал? Продал нас!..
   - Пороть буду!  -  выкрикнул  Анатолий  и  оглянулся  через  головы  на
полицейщиков. Те злобно смотрели на работных.
   - Только за тем и звал! - с едкой насмешкой вымолвил  доменщик.  -  Эх,
барин-суматоха, дворянская косточка! Гляди, сломается...
   Демидов  не  помнил  себя  от  охватившего  его   гнева.   Надеясь   на
полицейщиков, он взмахнул тростью и хотел ударить по  лицу  доменщика,  но
тот схватил палку и сломал ее.
   Анатолий очутился среди раздраженных им рабочих. Кто-то занес  над  ним
кулак, но сильный доменщик отвел угрозу.
   - Не трожь! - сурово сказал он. - Не стоит мараться, беду накликать.  И
так от господ лиха много!
   Однако прорвало скованный гнев. В толпе устрашающее закричали:
   - Уйди от нас, пока кровь не взъярилась! Кто ты такой? Не ведаем тебя и
не знали всю жизнь! Не хозяйничал ты тут, на русской  земле,  не  робил  с
нами и горе не делил!
   - Убирайся, захребетник, пока цел! - выкрикнул кто-то.
   - На каком праве нагулял  жир  от  нашего  пота?  -  высунулась  вперед
заводская женка и пригрозила Демидову: - Гляди, как бы сало не вытопили из
тебя!
   Демидову стало страшно. Куда ни взглядывал  он,  везде  встречал  злые,
горящие ненавистью глаза, возбужденные, гневные лица. Ни один  человек  не
проявил к нему сочувствия, даже его дворовая челядь - и та упрямо молчала.
Словно затравленный волк, он тяжело опустил голову  и  с  налитыми  кровью
глазами побрел прочь по  узкой  дорожке,  которую,  сгрудясь,  открыл  ему
народ. Он шел, шатаясь, среди жарко  дышащих  людей,  ощущая  непреклонную
ненависть к себе, которая кипела-клокотала и искала выхода. И  стоило  ему
только бросить бранное слово, как мгновенно могла  вспыхнуть  и  разлиться
пожаром еле сдерживаемая, вековечная ненависть. И никто тогда - ни  слуги,
ни полицейщики, ни пан Кожуховский - не остановит расправы над ним!
   Чужим, презираемым почувствовал он себя среди русского народа,  который
поднял против бар свой гневный голос.
   Демидов шел, а сердце его замирало от страха. Однако он мысленно грозил
рабочим:
   "Погодите, я напомню вам, кто такой есть князь Сан-Донато,  Демидов.  Я
научу вас уважать собственность и владельцев!"
   И, словно в ответ на его угрозу, бородатый,  с  запекшимся  от  вечного
жара лицом литейщик насмешливо крикнул:
   - А что, волчья сыть, отходит ваше времечко! Погоди, мы еще поспорим!
   Грозный, страшный смех потряс толпу и  унизил  еще  больше  согбенного,
втянувшего голову в плечи, жалко бредущего среди людского потока барина.
   Волоча ноги, Анатолий с трудом добрался до хором  и  вошел  в  кабинет.
Следом за ним появился бледный, дрожащий Кожуховский.
   - Ясновельможный князь шибко погорячился! То напрасно! - хрипло  сказал
он.
   Демидов мрачно посмотрел на управляющего и приказал:
   - Все двери - на запор! На окна - дубовые ставни!
   - Все немедленно исполнят, ваша светлость! - угодливо склонился  старый
шляхтич.
   Анатолий Николаевич пристально посмотрел на него и спросил:
   - Где ты был, хитрый лис?
   - Ваша светлость, я послал гонца к властям. Только штык  и  пуля  могут
успокоить непокорное быдло! -  ответил  управляющий,  смущенно  помялся  и
продолжал вкрадчивым голосом: - К утру сюда наедут  воинские  люди,  будет
холопам расплата за все, ваша светлость. Большая расплата! Чтобы ваши  очи
не видели этой гили и обид на вас не было,  выезжайте,  господин,  в  ночь
подальше отсюда. И карета, кстати, припасена, и верные люди ждут...
   Демидов опешил.
   - Хорошо,  я  согласен!  -  после  долгого  раздумья  согласился  он  и
оживился. - Ты вот что, задай им перцу за мои обиды!
   - О том ясновельможный князь может не беспокоиться. Все будет исполнено
в наилучшем виде...
   В доме застыла глубокая, мрачная  тишина.  И  прадедовский  кабинет,  и
стены старинного демидовского дома, и даже  обстановка  показались  сейчас
Анатолию угрюмыми и враждебными. Он со страхом озирался,  словно  отовсюду
здесь ждал смертельного удара. Кожуховский заметил его тревогу, блуждающий
взгляд и успокоил:
   - Не тревожьтесь, ваша светлость! Тут, за стенами, вы  можете  уверенно
отдыхать до ночи. А там, даст бог, все пойдет, как договорились...
   Глубокой ночью, словно  преследуемый  вор,  Анатолий  выбыл  из  своего
родового гнезда, чтобы больше никогда не  возвращаться  в  него.  Глухо  в
густую пыль ударяли копыта борзых коней; покачиваясь на рессорах, бесшумно
катился экипаж с холма на холм. Изредка раздавался свист бича да мимо окна
экипажа тянулись бесконечные леса, озаренные луной...
   Утро застало  князя  Сан-Донато  вдали  от  Нижнего  Тагила.  Озаренные
солнцем, сверкали  величественные  уральские  сопки.  Каменную  гряду  гор
рассекали полноводные реки. Золотые потоки солнца заливали вершины  сосен,
лесные елани, и все кругом начинало сверкать  в  отблесках  утра.  В  небе
разливались трубные  звуки  пролетных  лебедей.  Начинался  день  -  время
большого радостного труда.  Шелестели  придорожные  березы,  раскачивались
черемуха и  рябины  под  ветром,  роняя  листья.  Ветер-гулена  бесшабашно
задувал по лесу. Вот послышался шум горной реки. В  омуте,  под  скалистым
обрывом, плескались  хариусы.  Голубовато-серый,  с  крапчатым  подкрыльем
мартын упал камнем с высоты небес в омут и мгновение спустя вновь  взвился
над скалами, унося в клюве трепещущую рыбу.  Кругом  перекликались  сойки,
постукивали дятлы, верещала  желна  и  весело  насвистывали  поползни.  На
чернеющую пашню выехал пахарь, помолился на восток  и  пустился  бороздить
землю, мерно шагая за сохой.
   Демидов сидел в углу кареты и через открытое окно  слышал,  как  кучер,
показывая слуге на ниву, глубоко вздохнул и сказал:
   - Эх, мать-землица!  Хороша  и  утробна.  Родимая  ты  наша  кормилица,
русская земля!
   Однако ни восхищение стосковавшегося  по  земле  мужика,  ни  радостное
пробуждение утра, ни картины благостного труда - ничто  не  оживило  князя
Сан-Донато. Он сидел холодный, равнодушный ко всей этой красоте.  Чуждо  и
непонятно ему было здесь все кругом.
   "В Италию, во Флоренцию! Подальше отсюда!" - мечтательно думал он.
   И все дальше и дальше от  Каменного  Пояса  катилась  черная,  покрытая
пылью карета, унося  Анатолия  Демидова  -  чужого  и  враждебного  своему
народу...


   До окончания навигации Анатолий вернулся в Санкт-Петербург.  В  столице
он прожил около месяца. Аврора Карловна свезла его в  старинный  дедовский
особняк на Мойке; Пустынно и уныло было в залах, затянутых паутиной.  Пыль
годами накапливалась на вещах. Ковры были убраны, люстры и картины  укрыты
полотном. Старичок, хранитель дома, пожаловался владельцу:
   - Забыли нас, батюшка, совсем забыли...
   Анатолий ничего не  ответил  на  эту  жалобу,  переглянулся  с  Авророй
Карловной и пожал плечами.
   Она увлекла его в контору, где  велись  счетные  книги,  и  вмиг  перед
Демидовым появился толстый  гроссбух.  Вдова  уселась  перед  ним  и,  как
понимающая дело, начала:
   - Сейчас я вам изложу, как складываются наши доходы и расходы.  Я  ведь
опекунша над сыном и ваша доверенная, а потому обязана отчитаться в  своих
действиях! - Она деловито стала листать страницы.
   Анатолий с ужасом смотрел на красавицу и наконец не вытерпел:
   - Только не сейчас, прошу вас!
   Он так жалобно посмотрел на нее, что она захлопнула гроссбух и  покорно
согласилась:
   - Не смею ослушаться вас...
   Больше они не возвращались к  счетным  книгам.  Он  с  утра  уезжал  на
выставки, в магазины, скупал картины, всякие раритеты и отсылал в  забытый
дедовский особняк. Много времени у  него  отнимали  встречи  с  артистами,
художниками и литераторами. Анатолий всем им обещал большие заказы,  но  в
самый разгар своей бурной деятельности вдруг сообщил Авроре Карловне:
   - Нет, мне не нравится в Санкт-Петербурге! Хочу завтра покинуть его!
   Она сделала грустное лицо, хотя на душе ее была радость:
   - Почему же так скоро? Неужели мы вам надоели?
   - Ах, нет, моя дорогая! - нежно поцеловал он ее холеную  руку.  -  Ради
вас готов на все, но увы -  вы  родственница!  Уезжаю  и  в  одном  крепко
полагаюсь на вас: доходы будут поступать ко мне исправно!
   - Само собой разумеется. Мы с Павлушей свято оберегаем ваши интересы.
   Они просидели вечер вдвоем.  Отель  "Наполеон"  в  это  время  осаждали
владельцы картин и разных раритетов, скупленных Демидовым;  они  требовали
денег, но  секретари  только  пожимали  плечами,  ссылаясь  на  отсутствие
хозяина.
   Утром  следующего  дня  Анатолий  Николаевич  покинул  Санкт-Петербург.
Аврора Карловна с сыном провожала  его  на  корабль,  который  отплывал  в
Англию. Состоялось нежное  расставание,  теплые  обещания,  и  вскоре  все
отошло назад вместе с туманным берегом...
   Князь Сан-Донато в последний раз и навсегда покинул родную землю.


   Анатолий Демидов снова разделял свои дни  между  Парижем  и  княжеством
Сан-Донато.  Великолепное  демидовское  поместье  под   Флоренцией   вновь
оживилось.  Сюда  собирались  русские  художники,   актеры   и   писатели,
посещавшие Италию.
   Но  все  прошумело  вешней  волной.  Пролетели  годы,   прошла   жизнь.
Измученное, истощенное тело отказывалось жить. В самую  цветущую  пору,  в
апреле 1870 года, Анатолий умирал в своем роскошном особняке на Елисейских
полях. В садах и на бульварах цвели каштаны, и  на  улицах  Парижа  кипела
обычная жизнь. Вышколенный слуга принес письмо и подарки с далекого Урала.
Дрожащими руками Демидов вскрыл конверт. Писал пан Кожуховский:
   "Ясновельможный пан,  у  нас,  хвала  богу,  все  обстоит  великолепно.
Заложили новую шахту на медном руднике и просим милости  вашей  разрешения
назвать ее вашим именем. Холопы наши поуспокоились; к  тому  было  усердие
господина исправника.  Доходы  обещают  быть  хорошими.  Рабочие  люди  от
усердия своего шлют, ваша светлость,  вам  подарунки.  Взгляните  на  них!
Смените гнев на милость, они сейчас пребывают в кротости и послушании!.."
   Среди  подарков  была  коллекция  уральских   самоцветов.   Демидов   с
удовлетворением перебирал ее, веря обману пана Кожуховского.
   Не хотел  он  знать,  что  под  ударами  новой  человеческой  силы  уже
содрогается почва под хозяевами сего мира. Хотя жестокостями и  прекратили
волнения рабочих, но не покорился народ.
   На смертном одре Демидов, закрывая глаза, успокаивал  себя:  "Россия  -
особая страна. Там я был  хозяином  Каменных  гор,  им  же  я  умираю  для
русских!"
   Он искренне верил, что уральские богатства перейдут в демидовский  род,
который казался ему непоколебимым из века в век.
   Смерть настигла князя Сан-Донато  в  самый  разгар  весны.  Умирая,  он
горячечно шептал:
   - Хозяин я! Хозяин Каменных гор!
   Но это было ложью, как была ложью вся его жизнь.  Он  никогда  не  знал
своей родины и своего народа. Он думал, что тучи поднимаются  с  запада  и
оттуда придет гроза. Но буря не знает ни запада, ни  севера,  ни  юга,  ни
востока.  Она  поднимается  и  бушует  там,  где  произошло   столкновение
непримиримых встречных течений. И забыл Демидов, что солнце встает  не  на
западе, а на востоке. Оттуда с зарей приходит  лучезарный  свет.  Напрасно
потомок  уральских  заводчиков  утешал  себя  и  самообольщался:   никогда
хозяином на русской земле он не был!
   Хозяином Каменного Пояса был, есть и будет  во  веки  веков  трудящийся
русский человек! Только он подлинный хозяин и творец на этой дивной земле!