езжай,
а я один поброжу.
   По телу бодро  ходила  кровь,  солнце  пригрело;  постукивая  костылем,
Демидов пошел к Неве. По реке плыли  тупорылые  баржи,  груженные  камнем,
тесом. У Васильевского острова на мысу в утлом челноке финский рыбак ловил
рыбу. Никита подошел к берегу; вода шла быстро. Демидов закричал рыбаку:
   - Э-ге-гей, рыбарь! Плыви сюда, лешай!
   Финн покорно поплыл на зов Демидова.  Сильное  течение  быстро  сносило
челнок, но проворный рыбак не сдавал, ловко пристал к берегу...
   - Куда везти, господин? - спросил суровый, обвеянный ветрами  финн.  Во
рту он держал трубку.
   Демидов проворно вскочил в лодку, подумал: "Ишь  ловок,  козел.  Знать,
еще потягаемся со старостью". Тепло сказал финну:
   - Ты, добр-человек, вези меня рыбу ловить. Ноне душа моя взыграла, хочу
себя потешить. Вези!
   Рыбак  оглядел  Демидова,  пыхнул  трубкой;  видимо,  остался   доволен
осмотром. Он оттолкнул лодку от берега.  Ее  подхватила  быстрина  реки  и
понесла...
   Над взморьем голубело небо. Весь день Никита ловил с финном рыбу.
   Усталый и промокший, он  вернулся  домой  и,  подавая  стряпухе  свежих
окуней и плотву, весело оскалил крепкие зубы:
   - Уху ставь! Эх, и наголодался старик порядком...
   Стряпуха подивилась перемене в Демидове.
   - И с чего это он, сивый бес, тешится?  -  украдкой  поглядела  она  на
приказчика.
   Тот понял ее взгляд, толкнул ее локтем в бок:
   - Помалкивай! Царь, знать, новую милость к  хозяину  проявил.  Вон  оно
что...
   Через два дня князь Долгорукий  объявил  о  царской  милости:  государь
принял все условия Демидова и приказал снять аресты с опечатанного  железа
и препятствий заводчику не делать, а ведать его делами положил  канцелярии
князя Долгорукого...
   Вспомнил тут Демидов хрупкую синеглазую княгиню с золотыми волосами.  С
утра забрался он в заветную кладовушку, где хранилась сибирская рухлядь. С
большой старательностью и сердечностью  отобрал  Демидов  лучших  соболей.
Долго любовался ими, ласкал ладонями, вздохнул: "В  самый  раз  княгинюшке
будут..."
   Самолично он уложил соболей в короб и отвез подарок. Князь и княгиня не
опомнились, - Демидов выложил  добро  перед  хозяевами  и  бухнулся  перед
хозяюшкой в ноги:
   - Матушка-красавица, прими  соболей  от  чистого  сердца.  Обрадуй!  За
приветливость да за ласковость преподношу...
   Князь  не  знал,   что   делать,   а   проворная   синеглазая   княгиня
нежданно-негаданно обняла Никиту за шею и поцеловала его в лоб...



5

   Война со шведами продолжалась, но 27 июня 1709 года произошло  решающее
событие - Полтавская битва. Шведы были наголову разбиты и более  не  могли
оправиться. Русские научились бить шведов.
   Россия становилась могущественной и непоколебимой. Но, несмотря на это,
государь по-прежнему метался из одного края отчизны в  другой.  В  трудах,
без отдыха шли его дни.
   Летом 1715 года государя посетила радость: Екатерина Алексеевна  родила
сына, нареченного Петром.  Случилось  это  событие  ровно  в  полночь.  До
бесконечности обрадованный царь побежал в Адмиралтейство, чтобы возвестить
об этом городу колокольным звоном. Но Адмиралтейство в эту пору  оказалось
запертым, а часовой грозно окрикнул Петра Алексеевича:
   - Кто идет?
   - Государь, - просто ответил царь.
   - Нашел, что сказать! - насмешливо отозвался солдат: - Да разве узнаешь
его теперь. Пошел прочь! Отдан строгий приказ не впускать никого.
   Петр Алексеевич спохватился: им действительно был отдан  такой  приказ.
Хоть солдат оказался грубым, но точное исполнение его приказов  обрадовало
царя.
   - Слушай, братец, - улыбаясь, сказал он  часовому,  -  я  действительно
отдал такой приказ, но я же могу и отменить его.
   - Тебе, вижу я, хочется меня заговорить. Не удастся то!  Проваливай-ка,
не то я тебя спроважу по-своему!
   Царь был в хорошем настроении. Суровость солдата его веселила.
   - А от кого ты слышал такое приказание? - спросил он.
   - От моего унтер-офицера, - ответил часовой.
   - Позови его! - приказал Петр.
   Солдат на этот раз послушался, вызвал унтер-офицера. Государь  объявил,
кто он, и потребовал,  чтобы  его  впустили  на  колокольню.  Унтер-офицер
строго оглядел царя и отказал наотрез:
   - Нельзя!  Никого  не  смею  пропустить.  Будь  ты  даже  действительно
государь, все равно не войдешь!
   - Кто отдал тебе такой приказ? - не отставал Петр Алексеевич.
   - Мой командир! - ответил унтер-офицер.
   - Позови его и скажи, что государь желает с ним  говорить!  -  приказал
царь.
   Явился офицер. Государь обратился к нему  с  той  же  просьбой.  Офицер
учтиво попросил Петра обождать и приказал принести факел.
   При свете он увидел,  что  перед  ним  действительно  стоит  царь.  Без
дальних слов он отпер двери на колокольню. Не  входя  в  объяснение,  царь
прошел к иконам, истово перекрестился, а затем, взобравшись на вышку, стал
усердно звонить в колокола.
   Спустя четверть часа он слез с колокольни  и  прошел  в  казарму,  куда
вызвал караул. Перепуганные часовые стояли ни живы ни мертвы перед  царем.
Государь улыбнулся им. Он кивнул часовому.
   - Быть тебе ныне унтер-офицером, а тебе - сказал он унтеру, - числиться
офицером!
   Петр  Алексеевич  прошелся  по  казарме,  остался  доволен  порядком  и
чистотой в ней. Уходя, он сказал:
   - Продолжайте, братцы, и впредь так же строго исполнять мои  приказания
и знайте, что за это вас ожидает награда...
   Царь  искренне  радовался  наследнику,  беспрестанно  обнимая  супругу,
ласкался: "Катеринушка, друг мой сердешненькой..."
   По случаю великой радости государь задал бал  в  новом  летнем  дворце.
Среди развесистых  лип  мелькали  светло-желтые  стены  дворца  и  высокая
железная крыша с жестяным флюгером.
   Огромный сад простирался от Невы по Фонтанке  и  Мойке.  В  нем  спешно
отстроили галереи для танцев; там же  возвели  зверинец,  где  содержались
невиданные заморские звери; был построен слоновый дворец; шумели  фонтаны,
а вода в них шла из невского протока. Напротив летнего дворца,  на  другом
берегу  Фонтанки-реки,  высилась  верфь:  там  государь   строил   невскую
флотилию.
   Никита Демидов ко  дню  крещения  царевича  вызвал  с  Каменного  Пояса
Акинфия.  Приехал  сын  с  большими  дарами:  обоз  был  гружен  соболями,
черно-бурыми лисами, в сундуках уложены были редкие уральские самоцветы  и
драгоценные металлы.
   В день  крещения  Демидовы  обрядились  в  новые  бархатные  кафтаны  с
брюссельскими кружевами, на ноги  натянули  шелковые  чулки  и  башмаки  с
серебряными пряжками. Никите подровняли бороду; в ожидании  отъезда  ходил
он по горницам и подолгу разглядывал себя в зеркале. Хоть бархатный кафтан
иноземного покроя был Демидову непривычен и башмаки легки,  однако  старик
ухмылялся в бороду: "Хорош, лешай! Эк вырядился!" Его подхлестывала мысль:
"Смел  ли  думать  тульский  кузнец  Никита  Антуфьев  быть  гостем  царя?
Эх-хе-хе, вон куда вознесло!"
   Одно смущало Никиту: шелковые чулки с бантами больно тонки. "Не лопнули
бы?" - с опаской поглядывал он на них.
   Акинфий, широкоплечий, с крепкой костью, обрился гладко,  надел  пышный
парик, держался важно и самонадеянно. Батька радовался: "И  отколь  только
важная осанка у сынка взялась?"
   Демидовым подали карету, запряженную четырьмя рысистыми конями. Впереди
скакали форейторы, крича: "Пади! Пади!"  На  запятках  кареты  стояли  два
разодетых молодца. Экипаж выехал на набережную Невы.
   По реке сновали буера, закрытые  гондолы:  петербургское  дворянство  и
жители по-своему праздновали этот день.  В  парке  горели  тысячи  плошек,
фонарей, пылали смоляные бочки. У Демидовых разбежались глаза от  огней  и
великолепия. Однако Никита сохранял спокойствие; степенно вылез из  кареты
и, припадая на правую покалеченную ногу, вошел во дворец;  сын  Акинфий  с
важным видом следовал за отцом.
   В огромном зале сверху спускались золоченые люстры,  сверкал  хрусталь.
"Наш, уральский", - с гордостью подумал Демидов. На стенах, крытых голубым
штофом, огнями поблескивали  бронзовые  бра.  Гостей  набралось  много.  С
горделивым  видом  расхаживали  вельможи  в  расшитых  золотом   кафтанах,
полковники лейб-гвардии, моряки; немало было тут иноземцев -  шкиперов  да
купцов голландских и английских. По залу колыхались сизые волны  табачного
дыма; гудел разноплеменный говор. Среди гостей  Демидов  приметил  княгиню
Долгорукую. Она шла по зале  под  руку  с  князем,  высоко  держа  голову.
Завидев  Демидова,  княгиня  приветливо  улыбнулась  ему.   Никита   низко
поклонился, разгладил бороду и оглянулся на  Акинфия,  словно  хотел  этим
сказать: "Гляди, сынок, с кем ноне дружбу повели Демидовы".
   Никита ощущал в себе невиданную бодрость; он поднял  голову  и  твердым
шагом уверенно пошел вперед.
   Из соседней палаты шумной толпой высыпали гости в париках, в  бархатных
кафтанах, в  лейб-гвардейских  мундирах;  среди  них  был  юркий  купец  в
поддевке, стриженный по-кержацки; волосы его были смазаны коровьим маслом.
Впереди всех в зал шагнул царь Петр.
   - Петра Ляксеич! - ахнул Демидов и устремился навстречу царю.
   - Демидыч, да ты все еще орел!  -  обрадовался  царь.  Увидев  Акинфия,
государь обнял  и  его,  облобызал:  -  Ну,  спасибо,  спасибо,  Демидовы,
выручили отчизну. Знатно били ваши пушки под Полтавой.  Жалуйте,  господа,
сих гостей! - Царь взял за талию Никиту и улыбнулся.
   Гвардейские офицеры, вельможи в  бархатных  кафтанах  окружили  царя  и
Демидовых.
   Петр Алексеевич, блестя зубами, радостно сказал:
   - Не токмо мои друзья они, но и первые помощники отчизне. Знайте и  то,
что не только воины наши решили исход Полтавской баталии, но и сии мужи со
своими уральскими людишками.
   - Царь-батюшка! - вскричал Никита. - Премного осчастливлен  я  тобой  и
всегда таил глубокую веру в твое правое дело.
   На глазах Демидова блеснули благодарные слезы.
   К  заводчику  протискался   загорелый   плотный   капитан-бомбардир   с
калмыцкими косыми глазами, в темно-зеленом мундире; он схватил  Никиту  за
руку и пожал ее:
   - Премного благодарствую, ваши пушки знатно били  свеев!  Добры  пушки,
добры!
   - Я счастлив, господин  офицер,  служить  царю  и  отчизне.  -  Демидов
проницательно посмотрел в лучистые глаза бомбардира. - То не пушки  побили
свеев, а ваша храбрость!
   В эту  минуту  с  верхов  крепости  грянули  орудия;  на  Неве  брызнул
разноцветный фейерверк.
   Гости волной хлынули в обширный покой, где стоял накрытый большой стол,
обильно уставленный яствами и винами.
   Государь уже был  тут;  рядом  с  ним  стояла  пышная,  румяная  царица
Екатерина  Алексеевна.  Высокая,  ширококостая,  она  была  чуть   пониже,
государя; большие осененные густыми ресницами глаза ее  излучали  тепло  и
ласку. В руках она держала завернутое в шелк и в  кружева  дитя.  Царь  со
счастливым  лицом  поглядывал  то  на  супругу,  то  на  сына.  Кареглазый
калмык-бомбардир, что в зале подходил  к  Демидову,  теперь  стоял  позади
государя, и, только гости разместились за столом и  взялись  за  чары,  он
первый поднял свою и закричал счастливо:
   - За матушку нашу Екатерину Алексеевну да за царевича Петра Петровича -
виват!
   В сердце Демидова, как в горне, вспыхнул огонь,  разом  всего  охватила
радость; он рявкнул что было силы:
   - Ура!
   Сынок Акинфий не отстал от бати: от  его  крика  в  люстрах  дребезжали
хрустальные подвески.
   Государь подошел к супруге, при всех бережно обнял ее и расцеловал:
   - Спасибо, Катеринушка...
   Гости что было мочи кричали:
   - Виват! Виват!
   Когда поуспокоились, царь взял из рук супруги дитя в одной  распашонке.
Плотный розовый ребенок сучил пухлыми ножками. Государь высоко поднял  его
над головой:
   - Други, выпьем за будущего адмирала российского флота. Виват!
   - Виват! - от души, от чистого сердца прокричали гости.
   Испуганный ребенок горласто заревел. Демидов крякнул:
   - Силен! Здоровущ будет. Весь в отца.
   Государыня засияла от счастья.
   Никита, уловив минутку, моргнул сыну Акинфию. Тот незаметно вышел из-за
стола и ушел в соседнюю горницу. Демидов, хитро сощурив глаза,  поглядывал
то на царя, то на царицу.
   Прошло немного времени; восторженные крики  "виват"  понемногу  стихли.
Тут неожиданно распахнулись широкие двери, и показались крепкие молодцы  -
демидовские слуги. Они  внесли  на  серебряных  блюдах  и  подносах  горки
червонцев,  драгоценных  камней-самоцветов,  соболей  и  меха  черно-бурых
лисиц.
   Демидов встал, погладил черную бороду и подошел к Екатерине Алексеевне.
Царь, удивленно посмотрев на Демидова,  передал  младенца  супруге.  Гости
притихли, тоже с любопытством выжидая.
   Молодцы с дарами степенно приблизились.  Никита  пал  перед  Екатериной
Алексеевной на колени:
   - Матушка-государыня, прими он нас "на зубок" царевичу Петру  Петровичу
невеликий дар - сто тысяч рублей!
   Лицо царицы зарделось, она переглянулась  с  царем  и,  опустив  темные
веселые глаза, еле заметно улыбнулась ему уголком пухлого  рта.  Но  вдруг
она быстро  подняла  взор  и  взглянула  на  Демидова,  а  затем,  как  бы
смутившись,  снова  быстро  прикрыла  лукавые  огоньки  в  глазах  густыми
ресницами. Царь засмеялся, взял Демидова за плечи, поднял с колен.
   - Демидыч, благодарствую. Ну, - Петр  Алексеевич  подтолкнул  Никиту  в
спину, - целуй царицу!
   - Ух ты! - У Демидова дух занялся, все на него  глядели  с  завистью  и
подбадривали.  Он  утер  губы  и  потянулся  к  царице;  она  просто,  без
жеманства, поцеловала Никиту.
   Царь радушно спросил туляка:
   - Ну, Демидыч, проси: чего хочешь?
   -  А  мне  и  хотеть  для  себя  нечего,  -  поклонился  Никита   Петру
Алексеевичу. - Всем ты, государь, наделил нас да людьми сделал.  Одного  я
хочу, Петр Ляксеич, премного хочу, чтобы царевич в отца вышел.  Народу  да
отчизне добрая голова нужна, государь!
   - Демидыч, голубчик...
   Государь налил два кубка, один взял сам, другой поднес Демидову:
   - Ну, пьем за здоровье будущего хозяина!
   Никита не мог отречься от кубка, махнул рукой, крякнул и выпил чару.
   Кругом кричали "виват".
   Акинфий сидел  за  столом  и  любовался  царем  Петром  Алексеевичем  и
батькой.


   В летний погожий день возвратились Демидовы на Каменный Пояс, в далекий
Невьянск. В  крепостце  палили  из  пушек,  звонили  в  колокола.  Мосолов
встретил хозяев хлебом-солью, поздравил их с  царской  милостью.  Двор  от
ворот до красного крыльца устлали бухарскими коврами. Сидел Никита Демидов
в колымаге,  важно  отвалившись,  зорко  поглядывая  на  народ.  Согнанные
приказчиком работные люди да кабальные кричали "ура!"...
   В славе и могуществе возвратились на Каменный Пояс хозяева Демидовы...



6

   Никита Демидов был на верху благоденствия; заводы  поставляли  в  казну
огромные обозы военных припасов, пушек, ружей. И никто не мог  соперничать
с дешевыми демидовскими ценами.
   Жадно прибирали к рукам рудные земли Демидовы. На Тагилке-реке отстроил
Никита Демидов Нижне-Тагильский завод. У горы  Высокой,  железного  клада,
дымили домны. Отстроил хозяин каменные хоромы, похожие на  дворец.  Старик
полюбил эти уголки; кругом скалы, извилистая голубая река и широкий пруд с
зелеными островками, и хозяйничал  он  тут  сам,  а  сынки:  Акинфий  -  в
Невьянске, желчный и злой Никитушка - в Шайтанском заводе. Никиту Никитича
женили, подыскали разоренную, захудалую дворянку, но семейной жизни так  и
не сладил этот бесталанный человек; он свирепо избивал жену и  без  всякой
нужды  -  рабочих.  От  раздражительности  Никита  Никитич  высох,   глаза
ввалились, на голове рано стали редеть волосы.  Одного  батюшку  только  и
побаивался Никитушка. Когда тот наезжал в Шайтанский завод, сынок притихал
и тайком тянул  хмельное.  Глядя  на  сына  с  желтым,  испитым  лицом,  с
реденькой мочальной бородкой, Никита-отец сокрушался: "Эх, уродился  ни  в
пень, ни в колоду! И отколь только у него беспричинная лютость?"
   Для защиты заводов от башкирских набегов Демидовы построили  крепостцы,
вооружили их пушками; по царскому указу они держали  в  них  своих  ратных
людей.
   Царствовали Демидовы на Каменном Поясе.
   Стоустая молва разнесла по России были и небылицы об  удаче  и  счастье
Демидовых, об их несметных богатствах.
   Вслед за ними на Каменный Пояс хлынули расторопные люди; они  сыскивали
руды. Среди  этих  предприимчивых  людей  числились  именитые  Строгановы,
Турчаниновы, Осокины, позднее появились Всеволжские.
   Между заводчиками шли ожесточенная драка и захваты. По скрытым тропам и
дорожкам сидели демидовские заставы: они ловили крестьян,  стращали;  тех,
кто об открытой руде сообщал в казну, хватали и пороли, битых  ссылали  на
рудники, а оттуда оставалась одна дорога - на погост.
   На открытых рудных  землях,  в  глухих  чащобах  заводчики  Всеволжские
ставили приисковые избы; драчливые и смелые демидовские ватаги во главе  с
каторжным Щукой налетали и с боем переносили рубленые избы Всеволжских  на
другое место.
   Демидов всюду поспевал; особенно  он  старался  подорвать  и  без  того
слабые казенные заводишки. Щука с разгульными ватагами нападал на угольные
курени казенных заводов, разорял их, разгонял рабочих...
   Воеводские  увещевания  Демидовых  не  помогли;  делать  было   нечего,
тобольский воевода написал в Санкт-Питербурх обстоятельный доклад  о  том,
что казенные домны хиреют, убыточны и что  Демидовы  безмерно  плутуют,  -
того и гляди совсем прикрывай государевы заводы. После немалых  волокитств
и  канцелярских  отписок  доклад  тобольского  воеводы  попал   президенту
Берг-коллегии, фельдцейхмейстеру графу Брюсу.  Царь  Петр  подбирал  людей
башковитых: фельдцейхмейстер обладал ясным  умом,  острым  рассуждением  и
твердостью; ведал он одновременно и артиллерией и горным делом.
   Доклад воеводы навел генерала на глубокую думку.
   "Ежели казенные  заводы  станут,  будет  плохо,  -  рассуждал  господин
президент. - На Каменном Поясе действуют заводы  казенные  и  демидовские;
руда - одна. У  государства  больше  простору  и  хватки.  Так  отчего  же
казенные заводы падают? Дело, знать, в людях. У Демидовых - добрые головы,
хваткие руки, а у чиновников - заячья душа да беззаботность. Вот оно  что!
Выходит, надо отыскать сметливого  да  добросовестного  человека,  который
разумел бы толк в горном деле да в литье металлов".
   Долго раздумывал граф Брюс над тем, как помочь  делу.  Знал  он  такого
человека: это был артиллерист Татищев. На вопрос государя, кого  поставить
управлять казенными заводами, президент и указал на  этого  скромного,  но
дельного капитана.
   Василий Никитич Татищев был просвещенный человек и занимался не  только
артиллерией, но и гуманитарными науками.  Он  прилежно  собирал  и  изучал
древние летописи, как  русские,  так  и  иноземные.  В  ученом  труде  ему
помогало хорошее знание языков: немецкого, латинского и польского.  Мечтал
Василий Никитич написать обстоятельную "Историю  российскую  с  древнейших
времен" и прилежно, в  свободные  часы,  занимался  этим.  Познания  и  ум
будущего историка были  весьма  обширны,  и  обогатились  они  заграничным
путешествием, которое он совершил по указу царя.
   Как артиллерист и фортификатор, Татищев участвовал во взятии Нарвы и  в
Полтавской баталии, где и был отмечен Петром Алексеевичем.  И  когда  граф
Брюс указал на Василия Никитича, царь охотно согласился с ним.
   В марте  1720  года  последовал  царский  указ  Татищеву:  повелевалось
капитану в Сибирской губернии и других местах, где сыщутся  удобные  руды,
строить заводы, из руд серебро и медь плавить,  приглядывать  за  частными
заводами, чтобы все делали разумно и по закону, о государственных  доходах
заботились и пошлину платили исправно...
   Весной вновь  назначенный  начальник  горных  заводов  капитан  Татищев
тронулся на Каменный Пояс. Дорога была дальняя. До Москвы Василий  Ники