чару? - обратился он к Селезню.
   - С дороги в самый раз! - обрадовался приказчик.
   Они сели за обильный стол,  закусили.  Наливая  Селезню  чару,  Широков
вымолвил:
   - Эстафета ныне от хозяина дошла к нам. Принес ее один мужик  хитрющий,
добрался-таки, подлец, через вражьи заставы.
   - Ох, боюсь, худо мне от господина будет! - со вздохом сказал Селезень.
   - Известно, не похвалит Никита Акинфиевич, - согласился  управитель.  -
Но и то надо по совести  рассудить,  разве  мы  виноваты  в  этом  великом
несчастии? Да ты послушай грамоту от господина!
   Широков полез в ящик, добыл измятый пакет и водрузил  очки  на  длинный
нос.
   Никита Акинфиевич писал:
   "Выжидаем от нижнетагильской конторы по случаю несчастливых приключений
доказать особливо свою добрую услугу. Ждем, что заведенное  нами  будет  в
точности исполняться. Заводской  конторе  надлежит  доставить  к  пристани
железо  и  подготовить  караван   к   сплаву,   также   обеспечить   людей
продовольствием, дабы они оставались при возможных своих спокойствиях".
   - Вот что наказывает Демидов! - Управитель поверх  очков  посмотрел  на
Селезня. - А того не ведает он, у кого  пристань.  На  Утку  с  боем  идет
Белобородов, злодей наш! И как ее оборонять, один бог ведает!
   - На Утку? - перехватило дыхание у приказчика. - Вон куда  хватили!  Во
что бы ни стало оборонять надо, а то  погибнет  все!  -  горячо  заговорил
Селезень. - Читай дальше!
   Широков огорченно вздохнул.
   - Не знает господин всего, что тут делается! Опоздал с советами. И  вот
что еще приказывает Никита  Акинфиевич.  Слушай.  -  Управитель  медленным
голосом снова стал читать письмо Демидова.
   "Предписую вам, - писал  хозяин,  -  увещевать  рабочих  от  участия  в
восстании и составить из них отряды для отпора повстанцам. Но  главную  же
надежду возлагаем на военную  силу.  Кроме  сего,  надлежит,  собрав  всех
заводских жителей, объявить  и  почасту  делать  справедливые  увещевания,
толкуя всем отнюдь не верить  бунтовщицким  обещаниям.  Необходимо  все  к
вооружению способности направить,  как-то:  вооружить  людей  для  отпора,
сделать новое оружие, устроить палисады и рогатки,  расставить  часовых  и
производить всевозможную недремлющую осторожность..."
   - То сделано нами! - с горделивостью вымолвил Широков.  -  Мы  упредили
хозяина и на свой риск сробили это!
   -  Ты  молодчага,  расторопен!  -  похвалил  Селезень  нижнетагильского
управителя. Тому стало лестно, и он, улыбаясь, сказал:
   -  Допекло-таки  хозяина,  видать,  и  он  малость  смалодушествовал  и
наказует приказчикам не своевольничать, и, что бы ты думал, господин  ныне
разрешил присылать  к  нему  мирское  справедливое  изъяснение  за  общими
подписями с жалобами работных  на  отягощения...  Вот  забота!  -  Широков
лукаво улыбнулся в бороду и вдруг спросил Селезня: - Ну, что сейчас робить
думаешь?
   - Не бойся, нахлебником у тебя не буду! - решительно сказал  приказчик.
- Не все так пойдет, чуть полегчает - вернусь оборонять хозяйское добро! А
пока тут найдешь дело! Пошли на Утку!
   - Да там пахнет порохом! - пристально глядя  в  глаза  Селезня,  сказал
управитель. - Не боишься?
   -  Волков  бояться  -  в  лес  не  ходить.  Радение  потребно  показать
господину, зачтется потом при награде!
   - То верно, - согласился Широков,  свернул  грамоту  Демидова  и  снова
упрятал в ящик.
   Селезень еще выпил чару,  закусил.  Слипались  глаза.  В  курятнике  на
нашести прокричал петух.
   - Ну, и отдыхать пора. Идем в горенку, отоспишься,  -  предложил  гостю
управитель и провел его  к  широкой  постели.  Селезень  быстро  разделся,
кряхтя и морщась от боли, улегся в мягкую перину. Хозяин загасил  свет,  и
вскоре послышалось ровное дыхание уснувшего приказчика...
   Утром   Селезень   обошел   Нижнетагильский   завод.   Его   порадовала
распорядительность Широкова. Вокруг завода подновили тын, накатали снежные
валы, полили их на  морозе  водой,  и  они  обледенели,  а  впереди  валов
наставили рогатки. На башенках сторожили часовые. За пригорком, неподалеку
от барского дома, темнели пушки. Бравый  капрал  распоряжался  подле  них,
обучая заводских людей обращению с орудиями.
   У конторы строились в колонну вооруженные работные. Селезень поспешил к
ним.
   - Куда, братцы? - спросил он.
   - В Галашки, а там и на Утку! - нехотя ответили они.  Угрюмыми  глазами
они провожали  приказчика,  который  поднялся  на  крыльцо  и  прошагал  в
контору.
   Там за столом сидел Широков и о  чем-то  толковал  с  высоким  жилистым
сержантом. Не раздумывая долго, Селезень попросил управителя:
   - Яков, дай мне шустрого конька!
   - Куда собрался? - уставился на него Широков.
   - Пойду со всеми в Галашки!
   - Ну и  с  богом!  -  согласился  Широков.  -  А  вот  сержант  Курлов,
оборонитель демидовской Утки. Держись за него. Не выдаст!
   Сержант поднял на Селезня строгие серые глаза и сказал:
   - Что ж, видать, расторопный человек. Нашего полку прибыло! - Он  скупо
улыбнулся приказчику,  но  эта  сдержанность  и  немногословность  Курлова
Селезню понравились...


   Иван Селезень с отрядом нижнетагильцев прибыл в деревню Галашки.  Здесь
отряд расположился по крестьянским избам. Крестьяне и работные  отказались
идти дальше, требуя выяснения обстановки. Сколько ни ругался и  ни  грозил
сержант Курлов, сколько  ни  уговаривал  приказчик,  заводские  не  хотели
двигаться на Утку. За всех дружинников ответил черномазый угрюмый углежог:
   - Припоздали мы в Утку, поди опередил нас полковник Белобородов.  Быстр
вояка! Опасно на рожон лезть!
   По правде говоря, и сам Селезень струсил не на шутку. Он не ожидал, что
пожар восстания так быстро распространится. Прорвалась долго  сдерживаемая
ненависть народа против бар,  заводчиков  и  приказчиков.  Встречая  среди
крестьян  и  заводчиков   большое   сочувствие.   Белобородое   с   быстро
увеличивающимся отрядом прошел заводы, расположенные по реке Белой  и  под
Кунгуром, и везде по-своему расправлялся с угнетателями.  Куда  только  ни
приходил он, немедленно сжигались конторские книги. Народ ловил  заводских
приказчиков и беспощадно вешал  их,  а  зачастую  предавал  мукам.  Пылали
хоромы заводчиков, управителей, не щадили  иногда  и  заводские  строения.
Приписные крестьяне жгли заготовленный  в  лесах  уголь,  рушили  плотины,
спуская воду  в  прудах,  и  разбегались  кто  куда.  Возмущение  охватило
огромный край.
   Никакие уговоры не действовали на работных  и  крестьян.  Сейчас,  даже
находясь  далеко  от  Урала,  в  Санкт-Петербурге,  князь  Вяземский   мог
убедиться в том, насколько призрачно было произведенное им "умиротворение"
края. Руководитель обороны горнозаводского  центра  Екатеринбурга  Василий
Бибиков в большой тревоге писал ему:
   "Вот, ваше сиятельство, наши дела. Я было  испытал  счастье  и  посылал
отсель партии поражать злодеев, человек по пятисот, но что же? Вместо  боя
от нерегулярных вооруженных  крестьян  выходит  с  бунтовщиками  дружеский
разговор, и только зовут один другого передаться на свою  сторону.  Многие
же с нашей стороны при первом выстреле из пушек не только  расстраиваются,
но и бегают назад и к злодеям, а удержать таковой  беспорядок  и  зло  нет
возможности, потому что при  такой  команде  состояние  позволяет  военных
послать не больше как двух офицеров и  человек  тридцать  солдат,  которым
должно  или  своих  удерживать  в  порядке,  или  оберегать  начальника  и
артиллерию.
   Не последнее зло угнетает нас и то, что крестьяне хлеба и сена сюда  не
везут, о чем, однако ж, старание еще от  меня  продолжается,  и  не  знаю,
успею ли что. К восстановлению же покоя и  пресечению  зла  не  оставил  я
испытать  всех  средств,   то   есть   ласку,   денежные   вознаграждения,
обнародование с увещанием вестей  о  поражении  где-либо  чудовищ,  привел
всех, не только мастеровых вновь, но и сельских  крестьян  к  присяге,  по
особо учиненной на сей случай форме, а наконец и самую строгость и  страх,
но очень мало вижу от того желаемого успеха..."
   В эти самые дни Белобородое захватил Шайтанский завод  и,  усилив  свой
отряд, двинулся на  Уткинские  заводы.  Окольными  путями  об  этом  стало
известно нижнетагильскому отряду.
   Сержанту Курлову ничего иного не оставалось, как поспешить в  Утку.  За
короткий срок солдаты и жители  заводов  приготовились  к  обороне.  Завод
окружили "городом" - обнесли тыном, обледенелым валом, рогатками, завалами
и установили пушки. Сержант рассылал по дорогам разведку, зорко  следя  за
движением отряда  Белобородова.  Он  даже  пробовал  наступать  на  отряды
повстанцев, но был оттеснен ими за укрепления.
   Каждый день через Галашки торопились беглецы в ту и другую  сторону,  и
нижнетагильцы жадно выслушивали их рассказы. От этих слухов еще  тревожнее
становилось  на  душе  Селезня.  Наконец  от  Курлова  прискакал  гонец  и
потребовал от приказчика, чтобы он со всем отрядом шел к нему на помощь.
   - Что ж, братец, такое случалось, что и про нас вспомнили? -  сдержанно
спросил гонца Селезень.
   Гонец, бритоусый конник, сердито посмотрел  на  приказчика  и  сумрачно
ответил:
   - Выходит, так надобно! Идет большое сражение, и злодеев огромное число
подошло и настала крайняя опасность!
   У приказчика засосало  под  ложечкой.  Дружинники  не  вселяли  к  себе
доверия. Чувствовал Селезень, что при первой тревоге  они  схватят  его  и
перебегут к повстанцам.
   - Сержант Курлов - человек военный, храбрый и драться хорошо  умеет!  -
ответил Селезень гонцу. - Что ему делать с нашими мужиками, не  обученными
ратному делу? Боюсь одного, что не дойдут мои вояки до Утки  и  разбегутся
все. Что тогда делать?
   Бритоусый конник усмехнулся:
   - Известно что, драться надо!
   - Вот я и решил драться, -  угрюмо  ответил  Селезень.  -  Погляди  сам
вокруг, настоял я перед дружинниками  на  построении  батарей  и  завалов.
Место надежное. Вот только  фузей  недостает  да  пороха.  Прошу  сержанта
доставить мне фузеи, кремни к ним да тридцать рогатин!
   - Да ты с ума сошел! - рассердился гонец. - Идти надо сейчас же в Утку!
   Селезень промолчал, подумал и ответил строго:
   - Готов помочь, но на поход в  Утку  надо  соизволение  нижнетагильской
конторы. Без приказа от нее не тронусь из Галашек!
   Так ни с чем и возвратился гонец в Утку. Между тем повстанцы подошли  к
самому заводу и пробовали взять его с ходу. Курлов отразил  первый  натиск
Белобородова. Сержант не упивался мимолетным успехом  и  поэтому  еще  раз
попытал счастья и послал гонца в Нижний Тагил просить  помощи.  Управитель
Широков оказался  сговорчивее  Селезня.  По  его  распоряжению  немедленно
погрузили порох и оружие  для  отряда,  расположенного  в  Галашках,  и  в
двенадцать часов ночи отправили гонца к Селезню с приказом, чтобы он  взял
половину отряда и направился на помощь Уткинскому заводу.
   Но отряд демидовских крестьян отказался  выполнить  и  это  приказание!
Селезень разделил дружину на две части и объявил им  о  походе.  Из  рядов
вышел знакомый углежог и объявил приказчику:
   - Готовы идти все, но нас мало и будем погублены!
   Долго уговаривал их Селезень идти в поход, а они упирались. Приказчик и
сам разделял их думы. Хотя он и делал вид, что сердится, и грозился, но  в
душе радовался, что, может быть, удастся отсидеть грозу в Галашках.
   Перед ними выступил гонец, свой, заводской, и с сердцем обмолвился:
   - Ну ладно, оставайтесь,  коли  так!  Но  уж  если  до  ваших  семейств
доберутся, то и мы не постоим за вас!
   Это задело нижнетагильцев. Работные закричали:
   - Идем на Утку! Веди нас!
   Волей-неволей приказчику пришлось сесть на коня и вести отряд на завод.
Дорогу перевеяло буранами, ноги увязали  в  глубоком  сыпучем  снегу.  Дул
пронзительный ветер, своим холодным дыханием резал  лица.  Дружинники  шли
молча, со смутной тревогой на душе.
   В полдень на миг выглянуло солнышко,  скупо  озарило  лесистые  горы  и
снова укрылось за снеговые тучи. Даже  этот  скудный  золотой  луч  оживил
людей, они зашагали бодрее. Глядя на  свое  воинство.  Селезень  с  укором
думал:
   "Гляди, чего доброго, до  Утки  доберемся,  а  там  и  начнется!  Им-то
ничего, в случае неудачи перебегут, а нам, приказчикам, ох, и худо будет!"
   Словно в ответ на его мрачные думки из-за пелены снега выскочил конник.
В нем приказчик узнал служителя Невьянского завода.
   Да куда вы на  погибель  идете!  Утка  сегодня  окружена  злодеями:  ни
проезду туда, ни проходу! - закричал он Селезню.
   - Да ты-то сам в Утке был? - для очищения совести спросил приказчик.
   - В том-то и дело, что не добрался до заводишка! - растерянно отозвался
служитель. - Такая пальба кругом, не приведи господь! Еле ноги унес!
   Приказчик стал совещаться с дружинниками.
   - Братцы, идтить надо! - заговорил он тихим, вкрадчивым голосом. - Но и
то иметь надо в виду, что вооружены мы плохо.
   - За  пушкой  надо  слать,  тогда  и  дальше  тронемся!  -  согласились
дружинники, надеясь на проволочку.
   - Быть по-вашему! -  сказал  приказчик.  -  А  пока,  братцы,  разжигай
костры, обогревайся, да подкрепиться время!..
   Под падающей пеленой густого снега  жарким  пламенем  запылали  костры.
Посиневшие вояки отогревались, жевали черствый хлеб...
   Прошел час-другой. На огонек набежал на бойком коньке верховой татарин.
   - Ты куда, бритая башка, прешь? - сердито окрикнул его Селезень.
   - Мой в Тагил скачет! Дело есть! - обнажая ряд  красивых  белых  зубов,
улыбаясь, ответил татарин.
   - Небось из Утки убег! Что там, пугачевские взяли завод? -  допытывался
приказчик.
   - Аллах! Кто  сказал  тебе  это?  -  изумился  татарин.  -  Белобородов
мал-мало в сторону ушел, и в Утка дорога  совсем  свободна.  Езжай  прямо,
ходи прямо, никто не тронет!
   - Да что ты  врешь!  -  рассердился  Селезень.  -  Тут  только  человек
сказывал другое. Эй, зови невьянца! Где он?
   Кинулись искать первого вестника, а его и след простыл. Отогрелся, поел
и втихомолку убрался восвояси.
   -  Вот  леший!  Вот  старый  пакостник!  -  разбушевался  приказчик.  -
Наговорил страхов, а сам в бега!  -  Теперь  он  примиренно  посмотрел  на
татарина. - Скажи, милый, ты не врешь?
   - Зачем врать! Мой честны человек! Аллах!
   - Ну, коли так, братцы, надо идти! Ни там,  ни  тут,  а  в  голом  поле
страшнее! Наскочат и порубят всех!
   Селезень и в самом деле решил торопиться в Утку, чтобы  отсидеться  там
за крепкими заплотами.
   Поздно вечером, когда густо засинели  сумерки,  нижнетагильцы  вошли  в
Утку, и Селезень поторопился к сержанту Курлову.
   Сержант встретил приказчика сдержанно. Холодным,  суровым  взглядом  он
пронзил Селезня и покачал головой:
   - Что же это вы, демидовский подначальный  -  и  так  плохо  радеете  о
заводе своего господина?
   Приказчик молча сглотнул обиду и ничего не ответил Курлову.
   - Ну, да что теперь,  не  до  попреков!  -  строго  сказал  сержант.  -
Подходит супостат, и завтра, по всему видать, придется драться!
   - Как драться? - побледнел Селезень.
   - Известно, как драться, не на живот, а на смерть! -  спокойно  ответил
Курлов. - Нас немного, поэтому, может, и  придется  лечь  костьми.  Такова
наша солдатская доля!
   От волнения во рту у Селезня пересохло: никак не ожидал он такой скорой
развязки...
   Глухой ночью в Утку возвратилась посланная Курловым разведка и донесла,
что дорога с Шайтанского завода на Уткинский полностью занята  отрядами  и
пикетами  Белобородова.  И,  что  больше  всего  удивило  разведчиков,   у
повстанцев оказалась артиллерия.
   - Ну что ж, будем отбиваться, - спокойно  ответил  сержант  и  приказал
разведчикам: - Теперь, братцы, идите по  местам.  Пришло  времечко,  когда
каждый человек дорог!
   Он обрядился в полушубок, прицепил на  ремень  шпагу  и  поторопился  к
заплотам. Длинный, худой,  с  посеревшим  от  бессонницы  лицом,  он,  как
журавль, вышагивал вдоль вала и подбодрял солдат. Перед рассветом он долго
пробыл у пушек, сам внимательно проверил их, тихо наставляя бомбардиров.
   Стояла глубокая предутренняя тишина,  и  Селезню  так  сладко  спалось.
Вдруг,  нарушая  безмолвие,  в  ближнем  перелеске  рявкнуло   орудие,   и
просвистевшее над заплотами ядро упало  на  заводском  дворе.  От  грохота
приказчик проснулся, со страхом сорвался с постели и  подбежал  к  оконцу.
Что-то ослепительно яркое снова разорвало тьму, озарило  синеватую  пелену
снега, и опять  где-то  неподалеку  ударило.  Минуту  спустя  весь  воздух
заколебался от гула орудийной пальбы.
   "Вот когда началось!" -  трусливо  подумал  Селезень,  прислушиваясь  к
гомону и крикам за окном, быстро оделся и побежал на конюшню. Он нырнул  в
полураспахнутые ворота; в лицо ударил парной едкий запах стойла.  Несмотря
на канонаду, его мохнатый башкирский конек мерно хрупал сено  и  время  от
времени перебирал  копытами.  Он  кротко  поглядел  на  хозяина.  Селезень
ласково огладил своего бегунка, с минуту постоял подле него в  раздумье  и
полез в ясли. Из-под вороха слежалого сена приказчик вытащил рваный  зипун
и старую шапку и стал примерять их.
   -  Ты  что  же  это,  или  сбежать  вздумал?  -  раздался  вдруг  рядом
насмешливый голос.
   Селезень  вздрогнул,  поднял  глаза  -  перед  ним  стоял  строгий,   с
потемневшими глазами сержант Курлов.
   - Да нет! - поспешил отказаться приказчик. - Ну, с чего  это  ты  взял?
Примеряю справу. Хорошее жалко, в драке изорвешь!
   - А, вот оно что! - протяжно сказал сержант,  и  в  голосе  послышалась
нотка недоверия. Он положил руку на  плечо  Селезня  и  сурово  сказал:  -
Диковинный ты человек! Идет битва, как бы голове уцелеть, а  ты  о  тряпье
думаешь. Ну, брат, иди, торопись, веди своих к заплоту. Отбиваться надо! -
Он круто повернулся и пошел из конюшни.
   "Вот леший, как неслышно подобрался!" -  выругался  Селезень  и  нехотя
пошел поднимать дружинников.
   Приказчик и не догадывался, что сержант приходил  в  конюшню  вовсе  не
затем, чтобы уличить его в преступных  замыслах.  Курлов  выбрал  быстрого
иноходца и послал на нем верного гонца  с  письмом  в  Нижний  Тагил.  "Мы
теперь в  огне,  -  писал  начальник  правительственного  отряда,  упрекая
нижнетагильскую контору в бездействии. - Что вы, батюшка,  делаете,  я  не
знаю, пожалуйте народом подкрепите. Худо наше дело..."
   Весь день продолжались ожесточенные схватки с противником. Селезень как
залег со своими дружинниками у заплотов, так и нос боялся высунуть. Совсем
неподалеку вражье ядро с грохотом ударило в заплот, разнесло в щепы добрые
толстые кряжи и как ветром сдуло трех мужиков.
   Вытаращив  от  испуга  черные  глаза,  Селезень  присел  на  карачки  и
закрестился:
   - Свят, свят, с нами крестная сила!
   Ему казалось, что все кругом объято огнем и с грохотом  рушится,  а  на
самом деле, когда он поднял голову, то увидел в  проломе  широкое  снежное
поле. По нему быстро двигались солдатские ряды, впереди которых со  шпагой
в руке напористо шел  сержант  Курлов.  Из  солдатских  глоток  с  рокотом
неслось раскатистое "ура". Плохо вооруженные  повстанцы  попятились  перед
дерзким напором горстки храбрецов  и  стали  отступать  к  лесу.  Селезень
осмелел, вскочил и весело закричал своим:
   - Братцы, братцы, никак гонят злодеев! Айда за мной! - И он, ободренный
удачей, поторопился следом за солдатскими рядами.
   В течение дня Белобородов несколько раз водил свои отряды  на  приступ,
но каждый раз отступал с  уроном  под  огнем  заводской  картечи.  Сержант
Курлов  успевал  бывать  всюду:  то  его  видели  впереди  солдат,  то  он
оказывался подле пушек.
   Только в сумерки прекратились схватки.  Потемневший,  усталый  Селезень
добрался к сержанту и упросил его:
   - Хочу дать весточку в Тагил. Худо будет, если нам не помогут!
   - Пороха мало, в людях  большая  нехватка,  фузей  недостаточно.  Пиши,
проси! Гонца пошлю! - согласился сержант.