рческой  нравственности   в   настоящее   время
повысился. Ибо,  если  мы  оставим  в  стороне,  как  не  подлежащие  нашему
рассмотрению, религиозные и легальные наказания и  спросим,  что  составляет
высшую нравственную преграду, удерживающую человека от причинения зла своему
ближнему,  мы  должны  будем  ответить  -  сочувствие  к  причиненному   ему
страданию. Но степень этого сочувствия, обусловливаемая живостью, с какою мы
представляем  себе  это  страдание,   изменяется   не   в   зависимости   от
обстоятельств каждого данного случая. Оно может быть достаточно активно  для
того,  чтобы  остановить  такого  рода  действия,  которые  очевидно  должны
причинить сильное страдание, и вместе  с  тем  недостаточно  активно,  чтобы
удержать от действий, которые могут причинить только легкое  неудовольствие.
Достаточно сильное для того, чтобы удержать человека  от  действия,  которое
причинит немедленный вред известному ему лицу, оно может  быть  недостаточно
сильно для того, чтобы удержать его от поступка, который причинит отдаленный
вред неизвестному ему лицу. Существуют факты, подтверждающие тот вывод,  что
нравственные преграды изменяются в зависимости от ясности, с  какою  человек
представляет себе дурные последствия своего  поступка.  Многие,  которые  не
решились бы украсть что-нибудь из чужого кармана, не задумаются прибегнуть к
фальсификации своих  товаров,  и  тот,  кто  никогда  не  помышлял  о  сбыте
фальшивой монеты, смело принимает участие в  проделках  акционерных  банков.
Отсюда следует, как мы говорили, что увеличение числа более сложных и тонких
форм обмана вполне совместимо с общим прогрессом нравственности, если только
оно сопровождается уменьшением числа более грубых видов обмана.
     Но нас интересует здесь не столько  вопрос,  лучше  ли  стала  торговая
нравственность или хуже, сколько - почему она так дурна? Почему мы  в  нашем
нынешнем культурном состоянии  обнаруживаем  так  много  черт,  напоминающих
своекорыстного дикаря? Откуда берется в нас,  после  неустойчивого  внушения
нам честных принципов во время нашего воспитания,  в  дальнейшей  жизни  так
много  плутовства?  Каким  образом  вопреки  всем  увещаниям,  которые   наш
коммерческий класс выслушивает каждое воскресенье в церкви, возобновляет  он
в ближайший понедельник  свои  подвиги?  Каков  тот  могущественный  фактор,
который нейтрализует действие воспитания, законодательства, религии?
     Мы не будем останавливаться здесь на разнообразных побочных причинах  и
сосредоточим  все  наше  внимание  на  главной  причине.  В  более  обширном
изложении  нужно  бы  сказать  кое-что  о  легковерии  покупателей,  которое
заставляет их доверять  обещаниям  невозможных  барышей;  кое-что  и  об  их
алчности, побуждающей их постоянно стремиться получить больше, чем они имеют
право рассчитывать, и потому поощряющей  продавцов  к  обманчивым  уступкам.
Возрастающая дороговизна жизни, обусловленная  увеличением  народонаселения,
может быть, также приходит сюда в качестве побочной причины, так  же  как  и
большая стоимость содержания семьи, вызванная  более  высокими  требованиями
воспитания.  Но  главная  причина  этих  торговых  плутней   заключается   в
интенсивности  стремления  к  богатству.  И  если  мы  спросим:  откуда  это
интенсивное стремление,  -  ответ  будет:  оно  вызывается  неразборчивостью
уважения, вызываемого к богатству.
     Отличиться от толпы,  быть  кем-нибудь,  приобрести  имя,  положение  -
такова честолюбивая мечта всех и каждого, а самое верное и вместе  легкое  к
тому средство - накопление богатства. И этому все научаются очень рано.  Уже
в школе особенное внимание, оказываемое тому, к кому  родители  приезжают  в
собственном экипаже, для всякого очевидно, и бедный мальчик, недостаточность
гардероба которого свидетельствует о  скудных  средствах  его  семьи,  очень
скоро запечатлевает в своей душе тот факт, что бедность вызывает  презрение.
При вступлении в жизнь все те поучения, которые он,  может  быть,  слышал  о
благородстве самопожертвования, об уважении к гению, удивлении перед высокой
честностью, вскоре нейтрализуются собственным опытом, так как поступки людей
ясно показывают, что не эти свойства служат им мерилом уважения.  Он  вскоре
замечает, что многочисленные внешние знаки  уважения  со  стороны  сограждан
легко приобрести, сосредоточивая всю свою энергию на  накоплении  богатства,
тогда  как  они  редко  приобретаются  другим  путем,  и  что  даже  в   тех
немногочисленных случаях, когда они приобретены каким-либо другим путем, они
никогда не имеют безусловного характера, но соединяются обыкновенно с  более
или менее явным желанием покровительствовать. И если молодой  человек  видит
при этом, что приобретение богатства возможно и при его скромных дарованиях,
а достижение отличий требует блестящих открытий, героических  поступков  или
высокого  совершенства  в  каком-либо  искусстве,  требует  способностей   и
чувствований, которыми он не одарен, - не трудно понять, почему он предается
душой и телом коммерции.
     Мы  не  хотим  этим  сказать,  что  люди  действуют  в  силу   подобных
сознательно выработанных выводов, мы думаем только, что эти выводы  являются
бессознательно сложившимися продуктами их ежедневных наблюдений.  С  раннего
детства слова и поступки окружающих их людей внушают им мысль, что богатство
и  почет  представляют  две  стороны  одной  и  той  же  вещи.  Эта   мысль,
возрастающая и крепнущая вместе с ними, становится с течением  времени  тем,
что мы могли бы  назвать  органическим  убеждением,  и  это-то  органическое
убеждение и содействует сосредоточению всей их энергии на  наживании  денег.
Мы утверждаем,  что  главный  стимул  составляет  не  страсть  собственно  к
богатству, а к тому общественному одобрению, к тому  положению,  которые  им
создаются. И в этом пункте мы  сходимся  с  мнениями  многих  интеллигентных
коммерсантов, с которыми мы беседовали об  этом  вопросе.  Нельзя  поверить,
чтобы  все  нравственные  и  физиологические  жертвы,   приносимые   людьми,
приносились  единственно  для  приобретения  тех  материальных  преимуществ,
которые приобретаются посредством денег. Кто согласился бы взвалить на  свои
плечи лишнее бремя дел с целью приобрести погреб лучших вин единственно  для
своего  собственного  употребления?  Это  делается  для  того,  чтобы  иметь
возможность  угощать  своими  прекрасными  винами  гостей  и   вызывать   их
восхваления.
     Какой купец согласился  бы  проводить  ежедневно  лишний  час  в  своей
конторе исключительно с целью добиться возможности нанять квартиру  в  более
аристократическом квартале? Если он жертвует интересами здоровья и комфорта,
то только для приобретения более высокого внешнего  положения,  которое  ему
доставит новый дом. Где тот человек, который  проводил  бы  бессонные  ночи,
раздумывая  над  средством  увеличить  свой  доход  настолько,  чтобы  иметь
возможность приобрести для жены карету, если бы  пользование  экипажем  было
его единственным побуждением? Если он увеличивает таким образом свои заботы,
то только ввиду того эффекта, который должен вызвать его экипаж. Эти  истины
так очевидны, так избиты, что мы не стали бы на них останавливаться, если бы
этого не требовал ход нашей аргументации.
     Ибо, если стремление к тем почестям, которые  даются  богатством,  есть
главный стимул к его приобретению, тогда оказание этих  почестей  (если  они
оказываются, как это на самом деле  бывает,  без  особенного  разбора)  есть
главная причина той недобросовестности, в которую вовлекается  в  силу  этих
стремлений  коммерческий  класс.  Когда  лавочник,  ввиду  удачного  года  и
благоприятных видов на будущее, уступает убеждениям жены и  заменяет  старую
мебель новой, тратя на это более, чем позволяет его  доход,  и  если  вместо
ожидаемого барыша следующий год приносит уменьшение дохода  и  он  замечает,
что его издержки превышают его доходы, он  подпадает  сильнейшему  искушению
ввести какой-либо новейший  способ  фальсификации  или  какой-нибудь  другой
предосудительный маневр. Когда, приобретя известное общественное  положение,
- крупный негоциант начинает  давать  обеды,  которые  впору  давать  людям,
имеющим  в  десять  раз  больше  дохода,  когда  он   пускается   в   другие
расточительные затеи и,  живя  таким  образом  некоторое  время  выше  своих
средств, видит,  что  не  может  изменить  своего  образа  жизни,  не  теряя
приобретенного положения: тогда он особенно наклонен  предпринимать  крупные
дела, превосходящие его средства, искать чрезмерного  кредита,  вступать  на
путь тех постоянно усложняющихся проделок, которые приводят в конце концов к
позорному банкротству.  И  если  изображенная  нами  картина  верна,  то  не
подлежит сомнению и вывод, что слепое преклонение общества перед  богатством
и выставление его напоказ есть главный источник  этих  бесконечных  в  своем
разнообразии безнравственных поступков.
     Да, зло глубже,  чем  его  полагают:  оно  широко  распространяет  свою
зловредную силу. Эта гигантская  система  бесчестности,  разветвляющаяся  во
всевозможные виды обмана, связана с самой основой нашего социального  строя,
она посылает побеги во все дома и находит пишу в наших ежедневных  словах  и
действиях. Во всякой столовой какой-нибудь из ее побегов находит себе  почву
в разговоре об успешных спекуляциях  такого-то,  покупки  им  поместья,  его
предполагаемом состоянии, о полученном недавно таким-то  богатом  наследстве
или о какой-либо другой удаче, ибо стать предметом такого разговора  и  есть
одна из форм того молчаливого признания, из-за которого борются люди. Всякая
гостиная  питает  это  чувство  своими  разговорами,  в  которых  выражается
удивление перед тем, что дорого стоит,  перед  "богатыми",  т.  е.  дорогими
шелками; перед туалетами, заключающими в себе огромное количество материала,
т. е. дорогостоящими; перед кружевами ручной работы, т. е.  дорогими;  перед
бриллиантами, которые редки, т. е. дороги; перед старинным, т.  е.  дорогим,
фарфором. А из массы мелких замечаний  и  мельчайших  поступков,  которые  в
самых  разнообразных  кругах  ежедневно   показывают,   насколько   идея   о
респектабельности связана с представлением о богатой внешности, это  чувство
почерпает новую пищу.
     И мы все тут виновны. С самоодобрением или нет, но мы  все  подчиняемся
установившимся понятиям.  Даже  и  тот,  кто  порицает  это  чувство,  не  в
состоянии обращаться с добродетелью в рубище с такою же любезностью, с какою
он отнесся бы к этой же самой добродетели в богатом наряде. Вряд ли найдется
человек, который не был бы вежливее со слугою в сюртуке  из  тонкого  сукна,
чем со слугою в нанковом  кафтане.  Хотя  за  внимание,  оказанное  богатому
выскочке или человеку,  нечестным  путем  разбогатевшему,  люди  обыкновенно
удовлетворяют свою совесть, давая на свободу волю своему презрению  к  нему,
но когда они снова встречаются лицом к лицу с этой  прикрывающею  внутреннее
ничтожество блестящей внешностью, они поступают как и прежде. И до тех  пор,
пока блестящий порок будет окружаться внешними знаками уважения, в то  время
как презрение к нему будет тщательно  скрываться,  он,  естественно,  должен
процветать.
     Вот  почему  люди  упорствуют  в  предосудительных   поступках,   всеми
осуждаемых. Они могут добиться таким путем уважения хотя и неискреннего,  но
по своим внешним  результатам  не  менее  действительного.  Что  значит  для
человека, богатство которого приобретено целою жизнью обмана,  что  его  имя
служит во всех кругах синонимом плутовства? Не  был  ли  он  дважды  открыто
почтен выбором в мэры своего города (достоверный факт), и не должно  ли  это
обстоятельство вместе  с  уважением,  которое  оказывается  ему  при  личных
сношениях, уравновесить в его мнении все то, что говорится против  него,  из
чего он даже вряд ли что-нибудь слышит?  Если  несколько  лет  спустя  после
того, как обнаружены были  его  бесчестные  поступки,  коммерсант  достигает
высшего гражданского отличия, какое только может  дать  государство,  причем
это делается через посредство лиц, которым эти проступки хорошо известны,  -
не является ли такой факт поощрением для него и для всех  других  жертвовать
честностью ради богатства? Если, выслушав проповедь, в которой,  не  называя
имени, изобличались его собственные нечестные проделки, богатый негодяй  при
выходе из церкви видит, что его соседи низко кланяются ему, - не  должно  ли
это молчаливое одобрение в сильной мере нейтрализовать  действие  слышанного
им в церкви?  Несомненно,  что  для  громадного  большинства  людей  внешнее
выражение общественного мнения имеет гораздо более важное значение, чем  все
другие побуждения и ограничения. Пусть тот, кто захочет измерить силу  этого
фактора, попробует побродить по улицам в костюме мусорщика или носить  овощи
из дома в дом, он, наверное, придет к заключению, что согласился бы лучше  в
другой раз совершить какой-нибудь безнравственный поступок, чем погрешить  в
такой степени против приличий и выносить вызванные этим насмешки.  Он  лучше
поймет тогда, какой мощной уздой является для человека открытое  неодобрение
общества и  каким,  наоборот,  сильным,  превосходящим  все  другие  стимулы
является его одобрение. Уяснив себе  вполне  эти  факты,  он  убедится,  что
торговая безнравственность должна быть в значительной мере отнесена на  счет
безнравственности общественного мнения.
     Я не желал бы, чтобы из моих слов сделан был тот вывод, что  я  осуждаю
уважение к богатству, честным путем приобретенному и честно  употребляемому.
В своей основе и в известной мере чувство,  порождающее  подобное  уважение,
почтенно. В раннюю эпоху жизни человечества  богатство  есть  доказательство
ума, который всегда заслуживает уважения. Приобрести честным путем богатство
предполагает ум, энергию, самообладание, а эти качества вполне достойны того
уважения, которое косвенным образом  им  оказывается  в  том,  что  является
результатом их деятельности. Затем,  и  разумное  управление,  и  увеличение
наследственного имущества требуют тех же  самых  качеств  и,  следовательно,
имеют  также  право  на  уважение.  Кроме  того,  помимо  уважения  за   эти
способности, эти люди,  сумевшие  приобрести  и  увеличить  свое  состояние,
заслуживают также похвалы  и  как  благодетели  общества.  Ибо  тот,  кто  в
качестве фабриканта или купца, не причиняя вреда другим,  сумел  реализовать
некоторый капитал, показывает тем самым, что он лучше исполнил свои функции,
нежели те, которые достигли меньшего успеха. При большем искусстве,  большем
уме или большей экономии он доставил обществу большую сумму выгод,  чем  его
конкуренты. Полученный им более крупный барыш  является  только  долей  того
излишка производства, который  достигнут  им  при  тех  же  самых  расходах,
остальные  доли  распределяются  между  потребителями.  Так   же   точно   и
землевладелец, который путем разумного помещения капитала увеличил  ценность
(т. е. продуктивность) своего поместья, вносит тем самым свою долю  в  общую
сумму национального капитала.  И  потому  честное  приобретение  и  разумное
пользование капиталом имеют свои законные права на наше уважение.
     Мы осуждаем здесь, как главную причину  коммерческой  бесчестности,  то
неразборчивое уважение к богатству, уважение, которое имеет очень  мало  или
даже вовсе не считается с основными чертами характера его  обладателя.  Там,
где, как это обыкновенно бывает, уважение относится  к  внешним  знакам,  не
выражающим собою внутренних достоинств, даже более - прикрывающим внутреннюю
негодность, там это чувство  становится  порочным.  Это-то  идолопоклонство,
которое обоготворяет символ отдельно от того, что он символизирует,  и  есть
корень всего того зла, о котором  мы  говорили.  Выказывая  уважение  к  тем
благодетелям  общества,  которые  честным  путем  разбогатели,  они  создают
благотворный стимул для промышленности, но когда  они  отдают  часть  своего
уважения тем врагам общества,  которые  разбогатели  бесчестным  путем,  они
поощряют нравственную испорченность и становятся соучастниками во всех  этих
коммерческих обманах.
     Что касается средств для исцеления этого зла, то  из  всего  сказанного
очевидно, что они могут заключаться единственно  в  улучшении  общественного
мнения. Если то  отвращение,  которое  обнаруживается  теперь  обществом  по
отношению к прямому воровству, будет проявляться по отношению ко всем  видам
косвенного воровства, тогда только исчезнут эти пороки  промышленного  мира.
Когда не только обвешивающий и  фальсифицирующий  свой  товар  торговец,  но
также и спекулирующий свыше своих средств купец, и составляющий неправильный
отчет банкир, и превышающий свои полномочия железнодорожник будут вызывать к
себе такое  же  отношение,  как  и  карманный  вор,  тогда  только  торговая
нравственность станет тем, чем должна быть.
     Но  мы  мало  надеемся  на  быстрое  улучшение  общественного   мнения.
Настоящее положение вещей представляет, по-видимому, в значительной  степени
неизбежный спутник современного фазиса  прогресса.  Во  всем  цивилизованном
мире, особенно в Англии и более всего  в  Америке,  социальная  деятельность
почти всецело расходуется на материальное развитие. Подчинить себе природу и
довести  продуктивную  и  распределительную  силы  до  высшей   степени   их
совершенства - такова задача нашего века и, по-видимому, останется задачей и
для многих будущих веков. И как в те времена, когда национальная  оборона  и
завоевания были главною целью жизни, военное искусство ставилось выше  всего
остального, так и теперь, когда главную цель жизни  составляет  промышленное
развитие, уважение  самым  открытым  образом  отдается  тому,  что  способно
содействовать вообще промышленному развитию.  Английская  нация  заражена  в
настоящее время тем, что мы назвали  бы  предрасположением  к  коммерции,  и
незаконное уважение к богатству является, по-видимому, только  сопутствующим
ему фактором, соотношение их  еще  очевиднее  в  обоготворении  американцами
"всесильного доллара". И пока будет длиться это болезненное предрасположение
с сопутствующим ему мерилом достоинства, описанное нами зло  вряд  ли  может
быть совершенно исцелено. Вряд ли  можно  надеяться,  чтобы  люди  научились
отличать  богатство,  представляющее  результат  личного  превосходства,   и
заслуги перед обществом из других  его  видов.  Символы,  внешность  повсюду
овладели вниманием массы и будут впредь производить то же действие.  Даже  и
культурные  люди,  оберегающие  себя  от  влияния  ассоциированных  идей   и
стремящиеся различать реальное от кажущегося, не могут уберечься от  влияния
ходячего мнения. Нам остается пока довольствоваться  надеждой  на  медленное
улучшение в будущем.
     Кое-что может быть тем не менее  сделано  и  в  настоящее  время  путем
энергичного протеста против поклонения успеху;  и  это  было  бы  необходимо
сделать ввиду значительного развития этого порочного чувства. Когда один  из
наших выдающихся  моралистов  с  возрастающей  горячностью  проповедует  нам
доктрину, по которой сила все оправдывает; когда нам  говорят,  что  эгоизм,
тревожимый угрызениями совести, есть явление жалкое, презренное,  тогда  как
эгоизм,  достаточно  глубокий  для  того,  чтобы  смело  топтать  все,   что
становится на его пути к беззастенчивому  достижению  поставленных  им  себе
целей, есть явление, достойное удивления; когда мы  видим,  что  за  сильной
властью, каков бы ни был ее характер и направление, признается право на наше
поклонение, - приходится опасаться, что господствующее  уважение  к  успеху,
вместе с поощряемой им  коммерческой  безнравственностью,  скорее  усилится,
нежели ослабеет. Не этот выродившийся в  поклонение  животным  культ  героев
сделает   общество   более   нравственным,   но   нечто   ему   диаметрально