изобретенных Лапласом для
проблемы фигуры планет. А в 1811 г. Пуассон приложил прием Лапласа к  случаю
двух сфер, действующих  одна  на  другую  в  соприкосновении,  к  случаю,  к
которому относились многие опыты Кулона, и  согласие  результатов  теории  и
наблюдения, выведенное таким образом из чисел Кулона, полученных  сорок  лет
ранее, было действительно поразительно и убедительно".
     Науки действовали друг на друга не только этим прямым  способом,  но  и
косвенным. Там, где нет зависимости,  есть  все-таки  аналогия  -  равенство
отношений; и открытие отношений, существующих  между  одним  рядом  явлений,
постоянно побуждает искать тех же самых отношений между другим рядом.  Таким
образом  установленный  факт,  что   сила   тяготения   изменяется   обратно
пропорционально   квадратам   расстояния,   будучи    признан    необходимой
характеристикой  всех  влияний,  идущих  от  известного   центра,   возбудил
предположение, что свет и теплота следуют одному и тому же  закону,  которое
оправдалось на деле и повторилось относительно электрических и магнетических
сил.  Далее,  открытие  поляризации  света  повело  к  опытам,  окончившимся
открытием поляризации  теплоты,  открытием,  которое  никак  не  могло  быть
сделано без предшествующего. Таким же образом преломляемость света и теплоты
недавно повела  к  исследованию,  не  преломляется  ли  также  звук,  что  и
подтверждается  опытом.  Во  многих  случаях  только  с   помощью   понятий,
полученных  из  одного  класса  явлений,  становится  возможным  образование
гипотез относительно других классов. Теория, принимавшая, что испарение есть
растворение  воды  в  воздухе,  была  предположением,  что  отношение  между
воздухом и водой подобно отношению между водой и солью; а это никак не могло
бы быть представлено, если б не было предварительно узнано  отношение  между
солью и водой. Подобным  же  образом  теория  испарения,  приписывающая  его
разлитию  частиц   испаряющейся   жидкости   в   силу   их   атомистического
отталкивания,  не  могла  бы  быть   принята   без   предшествующего   опыта
магнетических  и  электрических  отталкиваний.  Эта  связь  между   науками,
причиной которой была или естественная запутанность явлений, или аналогия  в
отношениях явлений, стала  в  новейшее  время  столь  полной,  что  едва  ли
встречается какое-нибудь значительное открытие относительно  одного  порядка
фактов без того, чтобы оно весьма скоро не повело к  открытиям  относительно
других порядков.
     Чтобы  дать  достаточно  полное  понятие  об  этом  процессе   научного
развития, нужно бы возвратиться к  началу  и  подробно  проследить  развитие
классификаций и номенклатуры,  показать,  как  они,  в  качестве  помощников
науки, действовали на нее и как она действовала обратно на них. Но здесь  мы
можем только заметить, что, с одной стороны,  классификации  и  номенклатура
помогали   науке   постоянными   подразделениями   предметов   исследований,
сообщением определенности открытым истинам и распространением их  и  что,  с
другой стороны, сами они обязаны науке своей возрастающей  количественностью
и  тем  переходом  от   соображений,   касающихся   единичных   явлений,   к
соображениям, касающимся отношений между несколькими явлениями, который  был
указан  выше.  Касательно  последнего  влияния  необходимо  дать   несколько
пояснений. В химии из фактов видно, что деление материи на  четыре  элемента
было основано единственно на свойстве тяжести; что первое истинно химическое
деление на кислоты и щелочи сгруппировало тела, которые  просто  имели  одно
общее свойство, но в которых одно  свойство  постоянно  имело  отношение  ко
многим другим, и что классификация, принятая теперь, группирует вместе  тела
на  поддерживающие  горение,  металлические  и  неметаллические   основания,
кислоты, соли и пр., - тела, которые часто совершенно не одинаковы по  своим
ощутительным свойствам, но сходны между собой в большинстве их  отношений  к
другим телам. Далее, в минералогии первые  классификации  были  основаны  на
различиях в виде, строении и других физических атрибутах.  Берцелиус  сделал
две попытки классификации, основанной  единственно  на  химическом  составе.
Классификация, принятая теперь, признает насколько возможно отношения  между
физическими и химическими признаками. В ботанике классы, составленные  ранее
всех, были деревья, кустарники и травы; основанием  различия  была  величина
Диоскорид  разделил  растения  на  ароматические,  питательные,  целебные  и
винные, - деление, имеющее химический характер.  Цезальпино  классифицировал
их по семенам и семенным сосудам на основании отношений,  которые  он  нашел
между особенностями плодовых частей и общим характером других частей.  Тогда
как "естественная  система",  развившаяся  впоследствии,  выходя  из  теории
Линнея, что "естественные порядки должно составлять, обращая внимание не  на
одну или две. а не все части растений", основывает  свои  деления  на  таких
одинаковых особенностях, которые находятся в постоянном отношении  к  самому
большому числу других сходных между собою особенностей. Подобным образом и в
зоологии  последовательные   классификации,   определявшиеся   первоначально
внешними и часто второстепенными признаками, не указывающими на существенную
природу, с течением времени  все  более  и  более  стали  определяться  теми
внутренними и основными особенностями, которые имеют однообразные  отношения
к наибольшему числу других различий. Мы не  будем  удивлены  этой  аналогией
между видами прогресса  положительной  науки  и  классификации,  если  будем
помнить, что как та, так и другая идут путем образования обобщений, что  как
та. так и другая дают  нам  возможность  делать  предвидения,  различающиеся
только по своей точности, и  что,  тогда  как  одна  имеет  дело  с  равными
свойствами  и  отношениями,  другая  занимается  свойствами  и  отношениями,
которые в различных степенях приближаются к равенству.
     Без дальнейших доказательств будет, кажется, достаточно  ясно,  что  ни
одна из наук не развивалась  отдельно,  что  ни  одна  из  них  не  является
логически или исторически независимой, но что все они, в большей или меньшей
степени, требовали помощи и сами оказывали ее. В  самом  деле  нужно  только
устранить гипотезы и  рассматривать  сложный  характер  окружающих  явлений,
чтобы сразу же увидеть, как в  действительности  эти  понятия  о  делении  и
последовательности в родах знания  неверны:  это  только  научные  фикции  -
полезные, если смотреть на них как на пособия для  изучения,  вредные,  если
считать  их  представляющими  реальности  в  природе.  Рассматривая   вопрос
критически, мы не найдем фактов, которые бы  представлялись  нашим  чувствам
вне всякой комбинации, - мы не найдем фактов, которые бы, хотя  в  некоторой
степени, не были превращены другими сопровождающими  фактами,  -  превращены
таким образом, что должно отчасти понять все, прежде чем может  быть  понято
что-нибудь одно. Если нам скажут, как это сделал Конт,  что  сила  тяготения
должна быть рассматриваема прежде других сил, потому что все вещи подвержены
ей, то на подобных же основаниях можно сказать, что прежде  всего  следовало
бы говорить о теплоте так как термические силы действуют  повсюду,  так  как
способность известной доли материи обнаруживать  видимые  явления  тяготения
зависит от свойств ее  связи,  которые  обусловливаются  теплотой,  так  как
только при помощи термологии  можно  объяснить  те  кажущиеся  уклонения  от
закона тяготения, которые представляют пар и дым, и таким образом установить
всеобщность его, и, наконец, так как самое существование Солнечной системы в
твердой форме есть, конечно, настолько же вопрос теплоты, сколько  и  вопрос
тяготения. Возьмем  другие  случаи:  все  явления,  познаваемые  при  помощи
зрения, основного из деятелей, посредством которых  узнаются  данные  точной
науки, усложнены бывают оптическими явлениями и не  могут  быть  всесторонне
узнаны до тех пор, пока неизвестны начала оптики Горение свечи не может быть
объяснено  без  химии,  механики,  термологии.  Любой   ветер   определяется
влияниями частью солнечными, частью лунными, частью пирометрическими  и  для
объяснения  своего  требует  знания  равновесия   жидкостей   и   физической
географии. Направление, наклонение и колебания магнитной стрелки суть  факты
наполовину земные, наполовину  небесные;  они  обусловлены  земными  силами,
имеющими циклы изменений, соответствующие астрономическим периодам.  Течение
Гольфстрима и ежегодный наплыв ледяных гор к  экватору  требуют  для  своего
объяснения знакомства с вращением Земли и ее сфероидальной  формой,  так  же
как и с законами гидростатики, относительными плотностями холодной и  теплой
воды и с учением об испарении. Несомненно, справедливо,  как  говорит  Конт,
что  "наше  положение  в  Солнечной  системе,  движения,  форма,  размеры  и
равновесие массы нашего мира между планетами должны быть узнаны прежде,  чем
мы можем понять явления, происходящие на его  поверхности".  Но  к  большому
несчастью для его гипотезы, справедливо также и то,  что  мы  должны  понять
большую часть явлений, происходящих на этой поверхности, прежде чем мы могли
узнать ее положение и пр. в Солнечной системе. Не только те геометрические и
механические начала, посредством которых объясняются небесные явления,  были
впервые обобщены на основании земных опытов, но даже само  получение  точных
данных, на  которых  основываются  астрономические  обобщения,  предполагает
успехи  земной  физики.  Пока  оптика  не  сделала   значительного   успеха,
Коперникова система оставалась только умозрением.  Всякое  новое  наблюдение
над звездою должно подвергнуться тщательному анализу общего строя  различных
наук,  должно  перевариться  организмом  наук,  которые   порознь   уподобят
подлежащие им части наблюдения, и должно  подвергнуться  этому  прежде,  чем
факт,  содержащийся  в  нем,  станет  полезен   для   дальнейшего   развития
астрономии. Это нужно заметить не только относительно нутации земной  оси  и
предварения  равнодействий,  но  и  относительно  аберрации   и   рефракции.
Составление таблиц, по которым вычисляется  рефракция,  предполагает  знание
закона уменьшения плотности в верхних  слоях  атмосферы,  закона  уменьшения
температуры и влияния ее на  плотность  и  гигрометрических  законов,  также
действующих на плотность. Таким  образом,  чтобы  приобрести  материалы  для
дальнейшего успеха, астрономия требует не только посредственной  помощи  тех
наук, которые  управляют  приготовлением  усовершенствованных  инструментов,
употребляемых  ею,  но  и  прямой  помощи  оптики,  барологии,   термологии,
гигрометрии. Если мы вспомним, что тонкие наблюдения ее в иных случаях  были
записаны посредством электричества и что они  были  исправлены  относительно
"личного уравнения", т. е. относительно времени, проходящего между  моментом
наблюдения и записыванием, изменяющегося у различных наблюдателей, -  то  мы
можем присовокупить к  числу  помощников  даже  учение  об  электричестве  и
психологию. Здесь, прежде  чем  оставить  эти  пояснения  и  преимущественно
последнее, надо указать, как ясно они обнаруживают ту возрастающе деятельную
связь (consensus) наук, которая характеризует их успешное  развитие.  Помимо
того, что в последнее время открытие в одной науке обыкновенно давало толчок
прогрессу в других; помимо того, что  большая  часть  вопросов,  с  которыми
имеет дело современная наука, так смешаны, что для  своего  решения  требуют
совокупной деятельности многих наук,  -  помимо  всего  этого,  в  последнем
случае мы находим, что для одного хорошего наблюдения в области самой чистой
из естественных наук необходима была соединенная  помощь  полудюжины  других
наук.
     Быть  может,  самого  ясного  понятия   о   взаимно   обусловливающемся
возрастании наук можно достигнуть рассмотрением развития ремесел и искусств,
развития, с которым этот прогресс строго аналогичен и неразрывно  связан.  В
разные времена люди наиболее способные должны были поражаться обширным рядом
антецедентов,  предполагаемых  любым  из  наших  мануфактурных  производств.
Проследим производство ситца  и  рассмотрим  все,  что  предполагается  этим
продуктом. Много нужно было последовательных улучшений, пока ткацкий  станок
достиг настоящего его совершенства, сюда входит паровая  машина,  приводящая
его в действие и ведущая свою длинную историю со времен Папена; сюда  входят
токарный станок, на котором был приготовлен цилиндр машины, и ряд  старинных
орудий, от которых происходит этот станок; сюда входит  паровой  молот,  под
которым заварен был шатун ее;  сюда  входят  пудлинговые  и  доменные  печи,
каменноугольные копи и железные рудники, доставляющие сырой  материал;  сюда
входят те медленно  усовершенствовавшиеся  средства  и  приспособления,  при
помощи которых фабрика выстроена,  освещена  и  снабжена  вентиляцией;  сюда
входит печатная машина, красильня и лаборатория для приготовления  красок  с
ее запасом материалов со всех частей света, предполагающих, в свою  очередь,
возделывание кошенили, порубку кампешевого дерева и разведение индиго;  сюда
входят инструменты, употребляемые на  плантациях  хлопка,  снаряды  для  его
очистки и сложные машины, которыми он прядется; сюда же  относятся  корабли,
на которых  доставляется  хлопок  и  которые  предполагают  кораблестроение,
канатные и парусные фабрики, якорные  заводы;  помимо  же  всех  этих  прямо
необходимых условий (из которых каждое заключает в себе много других), нужно
иметь в  виду  те  учреждения,  в  коих  приобретаются  требуемые  сведения,
печатание  и  распубликование  необходимых  известий,  наконец,   социальную
организацию, которая  сделала  возможным  столь  сложное  участие  различных
деятелей. Дальнейший анализ показал бы, что  многие  искусства,  участвующие
таким образом в экономическом производстве детского платья, в свою  очередь,
достигли теперешнего состояния своего медленными шагами, при  помощи  других
искусств; такой анализ показал бы также, как с самого начала эта  взаимность
постоянно возрастала. Впрочем, стоит только принять в соображение,  с  одной
стороны, до какой степени невозможно для дикаря, даже  при  готовой  руде  и
угле, сделать такую простую вещь, как железный топор; как, с другой стороны,
даже сто лет тому назад в Англии,  за  отсутствием  гидравлического  пресса,
было бы невозможно  поднять  трубы  Британского  моста,  -  чтобы  сразу  же
увидеть, как искусства взаимно  зависят  друг  от  друга  и  как  необходимо
развитие всех для успеха одного из них. Точно таким же образом науки  входят
одна в другую. На деле они неразрывно вотканы в ту же самую ткань искусств и
только условно независимы.  Первоначально  наука  и  практическое  искусство
составляли одно. Как определить религиозные празднества,  когда  сеять,  как
весить товары, каким образом измерить почву -  все  это  чисто  практические
вопросы, из которых возникли астрономия, механика и геометрия. С тех пор шло
постоянное сплетение наук и искусств между собой. Наука  снабжала  искусства
более верными обобщениями и  более  полными  количественными  предвидениями.
Искусства  снабжали  науку  лучшими   материалами   и   более   совершенными
инструментами. Эта взаимная зависимость становилась все теснее и  теснее  не
только между наукой и искусством, но и  между  самими  искусствами  и  между
самими науками. Как полно  повсюду  выдерживается  аналогия,  покажется  еще
яснее, когда мы убедимся, что науки суть искусства одна  для  другой.  Если,
как это встречается почти на каждом шагу, факт,  анализируемый  какой-нибудь
наукой, должен быть сперва подготовлен,  т.  е.  освобожден  от  возмущающих
фактов посредством наперед открытых методов других наук; то понятно, что эти
другие науки, употребляемые таким образом, стоят в положении искусств.  Если
при  решении  какой-нибудь  динамической  задачи  чертится   параллелограмм,
которого стороны и диагональ представляют силы, и посредством замещения масс
силы  массами  протяжения   устанавливается   измеряемое   отношение   между
количествами, которые иначе не даются в руки, - то можно смело сказать,  что
геометрия играет ту же самую роль относительно механики, какую играет  огонь
литейщика  относительно  металла,  который  он  готовится   плавить.   Если,
анализируя явления цветных колец,  окружающих  точку  соприкосновения  между
двумя выпуклыми стеклами, какой-нибудь Ньютон  определяет  путем  вычисления
известные промежуточные расстояния,  слишком  мелкие  для  непосредственного
измерения, то он употребляет науку числа существенно для той же самой  цели,
для которой часовщик употребляет  инструменты.  Если  астроном,  прежде  чем
вычислить орбиту кометы из произведенных наблюдений,  отделяет  от  них  все
ошибки, вытекающие из атмосферных и оптических  законов,  то  очевидно,  что
таблицы преломления, книги логарифмов и формулы, которыми он последовательно
пользуется,  служат  ему  так  же,  как  реторты,  фильтры  и  тигли  служат
пробирщику, желающему отделить чистое золото от всех его примесей.  В  самом
деле, родство так тесно, что невозможно  сказать,  где  начинается  наука  и
оканчивается искусство. Все инструменты естествоиспытателя суть произведения
искусства; приспособление каждого из них есть также  искусство;  производить
наблюдение при помощи одного из них опять-таки  искусство;  для  того  чтобы
обращаться с фактами, уже определенными, требуется  особое  искусство;  даже
употребление установившихся обобщений для  открытия  пути  новым  обобщениям
может быть рассматриваемо как искусство. В каждом из  этих  случаев  знание,
предварительно организованное,  становилось  орудием,  посредством  которого
добывалось новое знание. Будет ли это предварительно  организованное  знание
воплощено в осязаемый аппарат или формулу, - в этом случае дело касается  не
столько предметов, сколько существенного отношения прежнего знания к новому.
Если - как, вероятно, никто не станет отрицать - искусство есть  примененное
знание, то та часть научного исследования, которая состоит  из  примененного
знания, есть искусство. Так что мы  можем  даже  сказать,  что,  коль  скоро
какое-нибудь  предвидение  в  науке  выходит   из   своего   первоначального
пассивного состояния и употребляется для достижения других предвидений,  оно
переходит из теории в практику, становится  наукой  в  действии,  становится
искусством. Мы должны будем  яснее  понять,  что  подобно  тому,  как  связь
искусств друг с другом постоянно становилась  все  более  и  более  близкой,
подобно тому,  как  помощь,  оказываемая  наукой  искусствам  и  искусствами
наукам, с течением времени  все  увеличивалась  -  должна  была  и  взаимная
зависимость  самых  наук  возрастать  все  более  и  более,   отношения   их
усложняться сильнее и сильнее,  связь  их  становиться  все  более  и  более
деятельной.
     Оканчивая здесь наш очерк генезиса науки, мы сознаемся, что  далеко  не
исчерпали всего предмета. Две трудности лежали  у  нас  на  пути:  первая  -
необходимость коснуться  столь  разнообразных  вопросов  в  такой  небольшой
статье, вторая - необходимость  рассматривать  в  линейном  порядке  процесс
нелинейный,  трудность,  которой  всегда  будут   подвержены   все   попытки
обозначить процессы развития, каков  бы  ни  был  их  специальный  характер.
Исследование о первых ступенях науки  подтверждает  заключение,  извлеченное
нами из анализа науки, как она существует теперь, - заключение, что наука не
представляет чего-либо отдельного от обыкновенного  знания,  а  есть  только
отросток его, что она есть расширение восприятия при  помощи  рассудка.  То,
что  составляет,  как  показал  дальнейший   анализ,   более   специфическую
особенность   научных    предвидений,    противопоставленных    предвидениям
необразова