то  давление   воздуха,   находящегося   с   наружной   стороны   щек,   не
уравновешиваемое более одинаковым давлением воздуха внутри  щек,  вдавливает
их внутрь; и другое заключается в том, что давление воздуха  на  поверхность
воды, не уравновешенное более одинаковым давлением внутри трубки и во рту (в
который вошла часть  воздуха  из  трубки),  вталкивает  воду  внутрь  трубки
вследствие неравенства давлений. Уразумев однажды сущность  так  называемого
всасывания, он начинает понимать, что происходит  тогда,  когда,  вследствие
поднятия поршня в  насосе  и  освобождения  под  ним  воды  от  атмосферного
давления, давление атмосферы на воду кругом трубки  насоса,  не  будучи  уже
уравновешиваемо  соответствующим  давлением   в   трубе,   заставляет   воду
подниматься по трубе и следовать  за  поршнем.  Только  теперь  он  начинает
понимать, почему вода не может быть  поднята  выше  теоретического  предела,
равного  32  фунтам.  Этот  предел  много  ниже   на   практике   вследствие
несовершенств самих аппаратов. Ибо если, упрощая  мысль,  предположить,  что
труба насоса имеет в поперечном  разрезе  квадратный  дюйм,  то  атмосферное
давление на воду в колодце, равное  15  фунтам  на  квадратный  дюйм,  может
поднять в трубе воду лишь на такую высоту,  что  весь  водяной  столб  будет
весить 15 фунтов. Раз установлено такое  представление  о  действии  насоса,
становится понятным и действие барометра. Делается  ясным,  как  при  данных
условиях вес ртутного столба  уравновешивается  весом  атмосферного  столба,
имеющего равный диаметр,  и  как  при  изменении  веса  атмосферного  столба
происходит соответствующее изменение в  весе  ртутного  столба,  указываемое
изменением его  высот.  Мало  того  после  этого  становится  понятным,  что
приписывать поднятие воздушного шара его относительной  легкости  -  ошибка.
Дело в том, что при подобном объяснении опускают  из  виду  то  направленное
вверх давление, которое происходит  вследствие  разницы  между  весом  массы
газа, заключенного в шаре, плюс цилиндрический столб воздуха, простирающийся
над ним до пределов атмосферы, и весом такого же цилиндрического  воздушного
столба, простирающегося вниз (от границ атмосферы) до поверхности шара,  эта
разница в весе и причиняет эквивалентное ей направленное вверх  давление  на
нижнюю поверхность шара.
     Почему ввожу я эти избитые истины, совершенно не относящиеся к предмету
моего изложения? Во-первых, я это делаю для того,  чтобы  показать  контраст
между неопределенным представлением  причины  данного  явления  и  между  ее
точным пониманием или, правильнее говоря, контраст  между  таким  пониманием
причины, которое, вернее, есть простое классифицирование  явления  с  другим
или другими явлениями, близкое знакомство с которыми дает иллюзию понимания,
и тем пониманием причины, которое основывается  на  определенных  физических
силах, допускающих измерение. Во-вторых, я это делаю,  чтобы  показать,  что
когда мы стремимся разложить понятную на словах причину на ее действительные
факторы, то мы приобретаем не только ясное решение  находящейся  перед  нами
задачи, но этим самым открываем путь и к решению различных  других  проблем.
До тех пор пока мы удовлетворяемся неанализированными  причинами,  мы  можем
быть уверены как в том, что  не  понимаем  правильно  происхождения  частных
следствий, приписываемых этим причинам, так и в том, что мы упускаем из виду
другие следствия, которые раскрылись бы перед нами, если б мы имели  дело  с
анализированными причинами. В особенности это  справедливо  по  отношению  к
случаям, в которых причинность явления сложная. Из этого  мы  можем  вывести
заключение,  что  явления,  доставляемые  развитием  видов,  не  могут  быть
правильно поняты, если не иметь в виду действовавших в тот момент конкретных
сил Рассмотрим подробнее факты, с которыми мы имеем дело.
     Рост предмета происходит от  соединенного  действия  известных  сил  на
известные материалы, и когда он убывает, то это  доказывает  или  недостаток
некоторых материалов, или что силы кооперируют в  направлении,  отличном  от
того, которое производит рост. Если  строение  изменилось,  то  следует  тот
вывод, что процессы, создававшие его,  сделались  иными,  параллельными,  по
сравнению с процессами, действовавшими в других случаях, и отличаются от них
большим или меньшим количеством вещества или сил, принимающих в них участие.
Необычайная плодовитость доказывает, что  ход  жизненных  деятельностей  был
отклонен от его нормального хода, то же самое в обратную сторону имеет место
при бесплодии. Если какие-либо  зародыши,  яйца,  семена  или  потомство  на
известной ступени развития выживают в большем  или  меньшем  количестве,  то
причина этого заключается  или  в  том,  что  их  внешнее  или  молекулярное
строение отступает от среднего типа,  или  в  том,  что  окружающие  влияния
действовали на них в отличном направлении.
     Когда жизнь делается  продолжительнее,  то  мы  должны  заключить,  что
сочетание видимых действий, составляющих ее, дольше обыкновенного  сохраняет
свое равновесие, несмотря на присутствие окружающих условий, стремящихся его
нарушить.
     Иначе говоря, если рост,  изменчивость,  переживание,  вымирание  могут
быть приведены к формам, приемлемым физической наукой, то эти явления должны
быть объяснены как результат деятельности  известных  факторов  механических
сил, света, теплоты, химического сродства и т. д.
     Это общее заключение приводит к мысли, что выражения,  употребляемые  в
рассуждениях  об  органической  эволюции,  хотя  удобные  и  в  самом   деле
необходимые, способны сбить с толку,  так  как  скрывают  от  нас  настоящие
деятельные силы. То, что действительно происходит в  каждом  организме,  это
совместная  работа  его  составных  частей,  направленная  к  сохранению  их
комбинированных действий в присутствии вещей и действий  внешнего  мира,  из
которых одни стремятся поддерживать, а другие разрушать их  комбинацию.  Эти
вещи и силы, составляющие означенные две группы, суть единственные причины в
тесном смысле этого слова. Термин "естественный подбор" не выражает  причины
в физическом смысле. Он выражает лишь род кооперации  между  причинами,  или
скорее, если говорить точно, он выражает  один  из  результатов  этого  рода
кооперации. Мысль, которую выражает этот термин,  представляется  совершенно
понятной. Если сличить естественный подбор с  искусственным  и  отметить  их
сходство, то, по-видимому,  не  остается  никакой  неопределенности:  однако
неудобство заключается в том, что эта неопределенность не  та,  которая  нам
нужна. Молчаливо подразумеваемая Природа, которая производит подбор, не есть
личная сила, аналогичная человеку, производящему подбор искусственно; притом
подбор не есть  выбор  определенной  особи,  но  уничтожение  многих  особей
вследствие  условий,  которым  одна  особь  успешно  противостоит  и  потому
продолжает жить  и  размножаться.  Дарвин  придавал  этому  слову  значение,
вводящее в заблуждение. Он говорит в введении к  своему  сочинению  "Animals
and Plants under Domestication" (p. 6): "Ради краткости, я иногда говорил об
естественном подборе, как о разумной силе. Я также часто  олицетворял  слово
"Природа", ибо я признал затруднительным избегать этой двусмысленности, но я
подразумеваю под  Природой  лишь  совокупное  действие  и  результат  многих
естественных законов... а под законом лишь  определенную  последовательность
явлений". Но как ни ясно видел и как ни определенно  утверждал  Дарвин,  что
факторы органической  эволюции  суть  конкретные  действия,  внутренние  или
внешние,  которым  подчинен  каждый  организм;  тем  не  менее   обыкновение
употреблять удобную фигуральную речь помешало ему, как я  думаю,  распознать
так полно, как он иначе сделал бы это,  известные  основные  следствия  этих
действий.
     Такие же упреки могут  быть  высказаны  против  выражения  "переживание
наиболее приспособленного" {Хотя Дарвин одобрил это выражение и по  временам
употреблял его, тем не менее он не принял его для постоянного  употребления;
он находит, и совершенно справедливо, что выражение "естественный подбор"  в
некоторых  случаях  предпочтительнее.   См   "Animals   and   Plants   under
Domistication (first edition)". Vol. I, p. 6; and "Origin of  Species"  (6-е
изд., р. 49).}, на котором я остановился, стараясь подыскать  для  известных
явлений скорее точные, чем метафорические, термины; правда, это выражение не
олицетворяет причины и не уподобляет ее способа действий человеческому;  все
же в первом слове смутно, а во втором ясно проглядывает  антропоцентрическая
идея.
     Идея переживания неизбежно  подразумевает  человеческую  точку  зрения,
указывая скорее на известный порядок явлений, чем на тот  характер,  который
они имеют просто как группа изменений. Если мы зададим себе вопрос,  что  мы
действительно знаем о растении, то, исключая все  идеи,  ассоциированные  со
словами жизнь и смерть, мы найдет, что единственные  факты,  известные  нам,
сводятся  к  утверждению,  что  в  растении  происходят  некоторые   взаимно
подчиненные   процессы   в   присутствии   некоторых    содействующих    или
препятствующих влияний на него извне и что в некоторых случаях особенности в
структуре или благоприятное стечение обстоятельств  позволяют  этим  взаимно
подчиненным процессам продолжаться долее, чем в  других  случаях.  С  другой
стороны, в  совокупной  работе  этих  многочисленных  внутренних  и  внешних
действий, которые определяют жизнь и смерть организмов, мы не видели  ничего
такого,  к  чему  могут  быть  применимы  выражения-  "приспособленность   и
неприспособленность" в физическом смысле (fitness and unfitness). Если  ключ
подходит (fits) к замку или перчатка к руке, то  это  соотношение  одного  к
другому представляется доступным для понимания. Ничего общего с такого  рода
приспособленностью не представляет тот  случай,  когда  организм  продолжает
жить при известных условиях. Ни отдельные части, составляющие  организм,  ни
их индивидуальные движения, ни те комбинированные движения некоторых из этих
частей, из  которых  слагается  жизнедеятельность,  не  представляют  ничего
аналогичного в своих отношениях к предметам и действиям окружающей их среды.
Очевидно, что обычно употребляемое выражение "наиболее приспособленный" есть
лишь фигура речи, под ним  подразумевается  тот  факт,  что  при  наличности
окружающих воздействий один организм,  охарактеризованный  этим  выражением,
обладает или  большей,  чем  другие  организмы  данного  вида,  способностью
поддерживать равновесие своих жизненных отправлений,  или  что  своей  силой
размножения он настолько превосходит другие организмы, что при той же самой,
как и у них, продолжительности жизни он имеет более шансов жить в потомстве.
И действительно, как мы здесь видим, под термином "наиболее приспособленный"
должно подразумевать и те случаи, когда  индивидуум  обладает  меньшей,  чем
обыкновенно, способностью к переживанию, но зато этот недостаток с  избытком
возмещается более высокой степенью плодовитости. Я рассмотрел этот вопрос  с
намерением  подчеркнуть  необходимость   изучения   происшедших   и   всегда
происходящих в организмах изменений с исключительно физической точки зрения.
Рассматривая факты с этой точки зрения, мы начинаем  понимать,  что,  помимо
тех специальных последствий кооперирования сил,  которые  приводят  к  более
продолжительному  переживанию  одной  особи  сравнительно  с  другими  и   к
вытекающему  отсюда  возрастанию  в  течение  ряда  поколений  какого-нибудь
признака,  способствующего  этому  переживанию,  -  что  и   многие   другие
последствия сказываются на каждой особи  и  на  всех  вместе.  Вещества  как
неорганического, так и органического мира подчинены в каждый  данный  момент
влиянию окружающей их среды, которая непрерывно  производит  в  них  большею
частью  незаметные  изменения,  лишь  с  течением  времени   эти   изменения
становятся  заметными.  Я  утверждаю,  что  одушевленные  предметы,  как   и
неодушевленные,  находятся  под  такими  же  постоянными   воздействиями   и
постоянно изменяются, проистекающие  отсюда  изменения  составляют  наиболее
важную часть  тех  изменений,  которые  происходят  в  течение  органической
эволюции. Я этим не хочу  сказать,  что  изменения  этого  разряда  проходят
совершенно незамеченными, ибо, как  мы  увидим,  Дарвин  отмечает  некоторые
второстепенные и специальные из  них.  Но  именно  те  эффекты,  которые  не
приняты в расчет, являются на самом  деле  теми  прочными  и  универсальными
эффектами,  придающими  всем   организмам   известные   основные   свойства.
Рассмотрение одного аналогичного явления лучше всего может подготовить  путь
для оценки как этих эффектов,  так  и  отношения  их  к  другим,  которые  в
настоящее время останавливают наше внимание.
     Наблюдательный человек, прогуливаясь вдоль берега моря, заметит  там  и
сям места, где море отложило предметы более или менее однородные и  отделило
их от неоднородных. Он может увидеть гальки, отделенные от  гравия,  большие
камни, отсортированные от мелких, а кое-где найдет груды раковин  более  или
менее истертых вследствие окатывания.  Иногда  он  найдет,  что  голыши  или
валуны, находящиеся на одном конце залива, гораздо крупнее, чем те,  которые
лежат на другом его конце. Между этими крайними  пунктами  находятся,  слабо
различаясь между собою по объему, камни средней  величины.  Подобный  пример
встречается, насколько я припоминаю, на  расстоянии  какой-нибудь  мили  или
двух к западу от Tenby; но наиболее замечательный и хорошо известный  пример
дает Чезильская мель (Chesil banc). Здесь вдоль берега на 16  миль  в  длину
наблюдается постепенное изменение размера камней; они, будучи с одного конца
исключительно  чистыми  голышами,  в  другом  конце  оказываются   огромными
валунами. Следовательно, в этом случае прибой и отлив произвели подбор и  на
каждом месте оставили позади те камни, которые были слишком велики для более
легкого передвижения, между тем  как  отложили  впереди  другие,  небольшие,
легче перемещаемые. Но если бы мы  стали  рассматривать  исключительно  это,
носящее характер подбора, действие моря, то мы упустили бы некоторые  важные
моменты,  имеющие  место  при  подобной  деятельности  моря.   Когда   камни
претерпевали настолько различное воздействие, что  благодаря  ему  некоторые
оказались оставленными в одном месте, а  другие  в  другом,  они  все  равно
подверглись двум совместно действующим, но неодинаковым влияниям.  Постоянно
передвигая камни и вызывая трение  их  друг  о  друга,  волны  так  обточили
наиболее выдающиеся части, что придали им более или менее округленные формы;
кроме  того,  в  свою  очередь,  взаимное  трение  камней  отполировало   их
поверхности. Другими  словами,  воздействия  окружающих  условий  постольку,
поскольку они влияли однообразно, придали камням известное единство форм,  и
в то же время, благодаря различию их влияния, они  отделили  одни  камни  от
других более крупные камни  не  поддались  известным  сильным  воздействиям,
которым меньшие камни противостоять не могли.
     То же самое можно сказать и про другие группы предметов, сходных  между
собою  в  основных  чертах,  но  различных  во  второстепенных.  Когда   они
подвергаются все вместе известной группе воздействий, то можно ожидать,  что
некоторые из последних, достигнув определенной степени интенсивности, станут
вызывать в некоторых отдельных предметах такие группы изменений, которых они
не в состоянии вызвать в других предметах, отличных  от  первых.  Между  тем
другие воздействия  могут  вызвать  во  всех  предметах  сходные  изменения,
благодаря однообразию  отношений  между  этими  воздействиями  и  известными
качествами, общими всем членам данной группы. Из этого  следует  вывод,  что
живые организмы, составляющие  однородную  группу  предметов  и  все  вообще
непрерывно подверженные воздействию агентов, составляющих их  неорганическую
внешнюю среду, должны тоже претерпевать два таких же ряда  эффектов.  Отсюда
возникает, с одной  стороны,  их  универсальное  сходство,  происходящее  из
одинаковости их отношения к веществам и силам  внешней  среды,  а  с  другой
стороны, возникает в некоторых случаях их различие, зависящее от  различного
воздействия этих веществ и сил; в других  же  случаях  возникают  изменения,
которые, сохраняя или разрушая жизнь, складываются в известный  естественный
подбор.
     Выше я упомянул мимоходом, что Дарвин также принял в  расчет  некоторые
из  этих  эффектов,  вызванные  непосредственно  в  организмах   окружающими
неорганическими   агентами.   Нижеследующая   выписка   из   6-го    издания
"Происхождения видов" вполне доказывает это:
     "Очень трудно решить, в какой степени такие изменившиеся условия,  как,
например, климат, пища и т. д., действовали в определенном направлении. Есть
достаточно оснований предполагать, что с  течением  времени  эффекты  такого
действия становятся гораздо значительнее, чем это могут нам обнаружить явные
доказательства... Гульд считает, что птицы одного и того  же  вида  окрашены
гораздо ярче, если они живут в более ясной атмосфере, чем те, которые  живут
вблизи побережья или на островах, а Воластон убежден в том, что жизнь вблизи
моря действует на окраску насекомых. Моквин-Тандон указывает на  наклонность
растений, произрастающих вблизи морского берега, иметь в  известной  степени
мясистые листья, хотя в других местах они совсем не мясисты (стр. 106-107)".
"Некоторые наблюдатели убеждены в том,  что  влажный  климат  вызывает  рост
волос и других роговых образований" (стр. 159).
     В своем последующем труде  "Animals  and  Plants  under  Domestication"
Дарвин еще очевиднее признает эти причины  изменений  в  организации.  Целая
глава посвящена  этому  вопросу.  Предпослав  мысль,  что  "непосредственное
влияние условий жизни, приводит ли оно к определенным результатам  или  нет,
имеет значение, совершенно особое от  действий  естественного  подбора",  он
переходит к тому, что изменившиеся условия жизни "повлияли так определенно и
могущественно на  организацию  наших  одомашненных  животных,  что  их  было
достаточно для того, чтобы эти последние образовали  новые  подразновидности
или породы  без  помощи  человеческого  или  естественного  подбора".  Здесь
приводятся два из его примеров:
     "В девятой главе я подробно изложил известный мне замечательный случай,
именно, что в Германии различные разновидности маиса, привезенные из  жарких
стран Америки, переродились в течение двух или трех генераций" (т. II,  стр.
277).
     И в этой же девятой главе он говорит по поводу этих и  других  подобных
примеров: "Некоторым из вышеуказанных изменений было бы приписано,  конечно,
исключительное значение, если бы они относились к растениям  в  естественном
состоянии" (т. I, стр. 321). "Mr. Meehan в замечательной  статье  сравнивает
29 сортов американских деревьев, принадлежащих к  различным  классам,  с  их
ближайшими европейскими родственниками, выросшими в тесном соседстве, в  том
же самом саду и при тех же наиболее одинаковых условиях."  Перечисляя  шесть
черт, которыми все эти американские формы  одинаковым  образом  разнятся  от
родственных европейских форм, Дарвин находит, что  из  этого  можно  вывести
только одно заключение, именно,  что  эти  черты  "были  безусловно  вызваны
продолжительным действием на деревья различного климата  обоих  континентов"
(т. II, стр 281-282).
     Однако мы должны отметить тот факт, что Дарвин,  оценив  таким  образом
специальные эффекты всей суммы окружающих агентов и их комбинаций, не принял
тем не менее во внимание гораздо более важных эффектов общего и  постоянного
действия этих агентов. Правда, эти эффекты Дарвином не  отрицаются,  но  они
приняты им без достаточного обсу