мы видим в ископаемых остатках нашей силурийской системы. По
мере того как эти геологические  изменения  будут  проходить  своим  длинным
рядом  землетрясений,  вулканических  переворотов,  небольших  повышений   и
понижений, по мере того как архипелаг будет становиться все обширнее и малые
его островки будут сливаться в большие, по мере  того  как  береговая  линия
будет становиться все длиннее и разнообразнее, а соседнее море  все  гуще  и
гуще заселяться низшими жизненными формами, - по  мере  всего  этого  начнут
появляться представители и низшего  разряда  позвоночных.  По  времени  рыбы
появятся позже всех низших беспозвоночных, как потому,  что  их  яйца  имеют
меньше вероятности переплыть через водную пустыню, так  и  потому,  что  они
нуждались бы для  своего  пропитания  в  предшествующей  им,  уже  несколько
развитой фауне. Их  появления  следует  ожидать  одновременно  с  появлением
ракообразных хищников, как они и появляются в верхних  силурийских  пластах.
Кроме того, мы не должны упускать из виду, что  в  течение  долгого  периода
времени,  описанного  нами,  море  должно  было  делать  большие  захваты  в
некоторых частях новообразовавшейся суши, оставшейся  прежде  неразмытою,  и
должно  было  доходить  в   иных   местах   до   масс   плутонического   или
метаморфического  происхождения.  Таким   образом,   с   течением   времени,
вследствие разложения и обнажения  этих  горных  пород,  могли  образоваться
местные пласты, окрашенные окисью железа, подобно  нашему  старому  красному
песчанику. А в этих осадках могли быть зарыты остатки рыб, населявших  в  то
время море.
     Как же между тем будут заселяться поверхности масс, приподнятых со  дна
моря? Вначале на их пустынных скалах и голышах появятся  лишь  самые  бедные
формы растительной жизни, подобные тем, которые мы находим  до  сих  пор  на
серых и оранжевых полосах наших горных откосов, так  как  только  эти  формы
могут процветать на подобных поверхностях  и  их  споры  могут  всего  легче
переноситься. Когда эти первобытные растений (протофиты), умирая и  разлагая
скалистую почву, образуют удобное место для мхов, тогда начинают  появляться
и эти последние, зародыши которых могли быть принесены плавучими  деревьями.
При некоторых обстоятельствах образуется таким  способом  почва,  в  которой
могут пускать корни растения с высшей организацией;  и,  по  мере  того  как
архипелаг и составляющие его острова увеличиваются вышеизложенным образом  в
объеме и получают  через  это  больше  точек  соприкосновения  с  волнами  и
ветрами, можно ожидать, наконец, что семена этих высших растений переселятся
с соседних материков. После того как на поверхности новообразовавшейся  суши
появилось уже нечто похожее на флору, жизнь становится там возможной  и  для
насекомых; из всех тварей, дышащих воздухом, насекомые  будут,  очевидно,  в
числе первых, которые проберутся туда  из  других  местностей.  Но  так  как
животные и растительные организмы, живущие на  суше,  имеют  гораздо  меньше
вероятности  устоять  против  случайностей,  сопряженных  с  переселением  с
дальних берегов, нежели морские организмы, то ясно, что  много  еще  времени
спустя после того, как море, окружающее эти новые земли, приобретет  богатую
флору и фауну, сама суша будет оставаться сравнительно все еще  пустой;  вот
почему  более  древние  пласты,  подобно   нашим   силурийским,   не   будут
представлять никаких следов организмов, живущих  на  суше.  После  того  как
обширные пространства Земли были выдвинуты на поверхность океана, вы  вправе
ожидать, что богатая флора успела развиться на этом материке. При  каких  же
условиях можем мы надеяться находить ископаемые следы  этой  растительности?
Большие  пространства  Земли  заставляют   предполагать   большие   реки   и
неразлучные с последними дельты и, кроме того, имеют  обыкновенно  болота  и
озера. Все это, как мы знаем  из  опыта,  очень  благоприятствует  роскошной
растительности   и   доставляет   ей   возможность   сохраняться   в    виде
каменноугольных слоев.  Итак,  следует  заметить,  что  в  древнейшие  эпохи
истории подобного материка  не  мог  случиться  каменноугольный  период;  он
становился возможным только после того, как долго  продолжавшиеся  повышения
почвы выдвинули из воды значительные пространства земли. Точно так же, как в
ряде наших осадочных пластов, каменноугольные  слои  появятся  только  после
громадного  накопления  более  древних  пластов,   наполненных   ископаемыми
остатками морских организмов.
     Посмотрим  теперь,  в  каком  порядке  должны  появиться  высшие  формы
животной жизни. Мы  видели,  как  в  последовательности  морских  организмов
высказывалось нечто вроде постепенной прогрессии от низшего к высшему и  как
мы таким образом дошли наконец до хищных моллюсков, ракообразных и рыб.  Что
должно  последовать  за   рыбами?   После   морских   животных   земноводные
пресмыкающиеся   имеют   всего   больше   вероятности   пережить   опасности
переселения, как потому, что они живучее высших животных, так и потому,  что
они  менее  этих  последних  были  бы  вырваны  из   своей   стихии.   Такие
пресмыкающиеся, которые живут безразлично в соленых и в пресных водах,  как,
например, аллигаторы,  а  также  и  такие,  которые  уносятся  на  плавающих
деревьях из устьев рек  в  море,  как  оринокские  аллигаторы,  про  которых
рассказывает  Гумбольдт,  будут,  по   всей   вероятности,   этими   ранними
переселенцами. Очевидно также, что в числе  первых  позвоночных,  населяющих
новый материк, будут и другие пресмыкающиеся. Если мы примем  в  соображение
то, что неизбежно должно случиться на этих естественных плотах из  деревьев,
земли и растительных веществ, которые подчас уносятся большими реками  вроде
Миссисипи, со всем своим разнообразным грузом живых существ, в море,  то  мы
увидим, что между тем как теплокровные животные с высшей организацией вскоре
умрут с голода или от других страданий,  животные  холоднокровные  и  вялые,
которые долгое время  могут  оставаться  без  пищи,  проживут,  быть  может,
несколько недель; вне таких случайностей, которые могут представиться иногда
в течение долгих периодов времени, пресмыкающиеся первые  прибудут  целые  и
невредимые на отдаленные берега, как мы тому  не  раз  видели  примеры  и  в
настоящее  время.  Переселение  млекопитающих,  как  сопряженное  с  большим
риском, должно быть в порядке вероятности отложено на более долгое время; да
и вряд ли оно может состояться  прежде,  чем  вследствие  увеличения  нового
материка  расстояние  его  берегов  от  соседних  стран  не  уменьшилось   в
значительной мере или пока образование промежуточных островов  не  доставило
организмам большую возможность пережить опасности пути. Но предположим,  что
все условия, необходимые  для  иммиграции,  уже  имеются  налицо;  какие  же
млекопитающие первые прибудут на новый материк и останутся на нем  в  живых?
Конечно, не крупные травоядные животные, потому что они  тотчас  же  утонут,
если вследствие каких-нибудь случайностей  упадут  в  море;  не  плотоядные,
потому что они не найдут себе такой пищи, какая им нужна, предположив  даже,
что они и вынесли бы путь. Небольшие четвероногие, взбирающиеся на деревья и
питающиеся насекомыми, имеют всего больше  вероятности  быть  унесенными  со
своих отечественных берегов и найти на новых ту  пищу,  которую  требует  их
организм.  Всего  естественнее  ожидать,  что  насекомоядные  млекопитающие,
ростом  подобные  тем,  которых  мы  встречаем  в  триасовых  пластах  и   в
стонефильдских сланцах, будут первыми поселенцами между высшими позвоночными
животными. Наконец, если мы предположим, что удобства  сообщения  еще  более
возросли,  вследствие  ли  дальнейшего  омеления   промежуточного   моря   и
образования новых островов, или же вследствие совершенного соединения нового
материка со старым, соединения, обусловленного  продолжающимися  повышениями
почвы, - мы окончательно найдем, что  новые  и  более  совершенные  животные
нахлынут в новообразовавшийся материк.
     Как ни поверхностно  мы  набросали  этот  очерк  процесса,  в  сущности
чрезвычайно сложного и запутанного, как ни доступны некоторые из высказанных
здесь положений возражениям, на которые место не позволяет нам отвечать, тем
не менее никто не станет отрицать, что очерк этот представляет  нечто  вроде
биологической истории предположенного нового материка. Отложив все частности
в сторону, очевидно, что простые организмы, способные процветать  при  самых
простых жизненных условиях, будут первыми успешными поселенцами, а что более
сложные организмы, нуждающиеся для своего существования в  соблюдении  более
сложных условий будут колонизироваться вслед затем в порядке, представляющем
нечто вроде восходящей  прогрессии  С  одной  стороны,  мы  видим  сочетание
всевозможных удобств. Новые особи могут быть доставляемы в форме  бесконечно
малых  зародышей,  зародыши  эти  бесчисленны,  они  рассеяны  в  море;  они
постоянно разносятся во всевозможных направлениях и  на  далекие  расстояния
океаническими течениями Они могут переживать такого рода далекие путешествия
без малейшего для себя труда; они находят себе пищу всюду, куда прибывают, и
организмы  образующиеся  из  этих  зародышей,  плодятся   путем   неполового
размножения  с  чрезвычайной  быстротой.  С   другой   стороны,   мы   видим
всевозможные препятствия новые поселенцы должны быть перемещаемы в форме уже
развившихся особей, численность их сравнительно ничтожная, живут они на суше
и имеют очень мало случаев быть унесенными  в  море,  если  же  какая-нибудь
случайность и уносит их в море, то в высшей степени невероятно, чтобы они не
утонули или не погибли  от  голода  и  холода,  предположив  даже,  что  они
переживут все  опасности  пути,  они  должны  найти  на  новых  берегах  уже
существующую флору или фауну, которая могла бы доставлять им именно ту пищу,
которая им нужна, кроме того, они нуждаются в соединении  других  физических
условий; наконец, для того чтобы раса их коренилась, необходимо,  чтобы,  по
крайней мере, две особи различных полов благополучно прибыли к берегу. Итак,
очевидно, что  по  мере  того,  как  мы  восходим  в  порядке  организмов  и
успешность  иммиграции  становится  сопряженной  с  тем  или  другим   новым
добавочным условием, громадный перевес вероятности  становятся  против  нее,
так что иммиграция каждого высшего  порядка  организмов  будет  отделена  от
иммиграции низшего периодом, подобным целой геологической эпохе. Вот  почему
ряд  осадочных  пластов,  образовавшихся  во  время,  когда  новый   материк
подвергался постепенному повышению, будет, по-видимому,  представлять  самые
ясные  доказательства,  говорящие   в   пользу   общей   прогрессивности   в
органических формах. Земли, поднимающиеся таким  образом  посреди  обширного
океана, прежде всего образуют пласты, не  заключающие  ископаемых  остатков,
затем пласты, содержащие лишь низшие формы морских животных, далее - пласты,
содержащие высшие морские формы, восходя до рыб, и наконец, пласты,  лежащие
поверх этих последних, будут содержать остатки сперва пресмыкающихся,  потом
малых млекопитающих, затем больших, все это, как нам кажется,  выводится  из
всем известных законов  органической  жизни.  Если  же  порядок  ископаемых,
представляемый пластами этого  воображаемого  нового  материка,  так  близко
подходит к порядку, замечаемому нами в наших собственных осадочных слоях, то
не должны ли мы прийти к заключению, что очень легко может  быть,  что  ряды
наших ископаемых пластов свидетельствуют не о  чем  ином,  как  о  явлениях,
сопровождавших одно из  этих  обширных  повышений  почвы?  А  как  скоро  мы
допустим вероятность этого умозаключения, мы  должны  сознаться,  что  факты
палеонтологии никогда  не  могут  служить  достаточным  доказательством  для
принятия или опровержения гипотезы постепенного  развития,  наибольшее,  что
они могут сделать, это - показать, гармонируют  или  нет  с  этой  гипотезой
последние  немногие  страницы  биологической  истории  Земли,  возможно  или
невозможно проследить связь между флорой и фауной, существующими  теперь,  и
флорой и фауной наиболее близких геологических эпох.

VI БЭН ОБ ЭМОЦИЯХ И ВОЛЕ

     После спора между нептунистами и вулканистами,  -  спора,  который  без
всяких определенных результатов тянулся долгое  время,  -  возникла  реакция
против всякой умозрительной геологии. Так как рассуждения без точных  данных
не приводили ни к чему, то исследователи перешли в противоположную крайность
и, ограничив свою задачу единственно только  собиранием  данных,  совершенно
оставили рассуждение.  Лондонское  геологического  общество  образовалось  с
прямой целью собирания данных, в течение многих лет в  заседаниях  его  было
запрещено изложение гипотез, и  только  недавно  стали  допускаться  попытки
организовать массу наблюдений в стройную теорию.
     Эта реакция и сопровождавшая ее контрреакция хорошо разъясняют новейшую
историю английской мысли вообще. Было время,  когда  наши  соотечественники,
вероятно, столько же, как и другие  народы,  предавались  умозрениям  о  тех
возвышенных вопросах, которые сами собой  представляются  уму  человеческому
Действительно,  достаточно  беглого  взгляда  на  философские  системы,  как
настоящие, так и бывшие прежде в ходу на континенте, чтобы видеть, насколько
другие нации обязаны открытиям наших предков. Но в течение одного  или  двух
поколений эти отвлеченные предметы оставались в пренебрежении,  а  у  людей,
величающих себя "практическими", даже в презрении. Этот умственный  фазис  -
отчасти,  быть  может,  естественный  спутник  нашего  быстрого  развития  в
материальном отношении - был в некоторой степени следствием  недостаточности
аргументов и потребности в лучших данных. Не столько  в  силу  сознательного
стремления к известной цели, сколько вследствие бессознательного  подчинения
тому ритму, который можно проследить в социальных переворотах точно так  же,
как в других вещах, - эпоха, когда строили теории, не заботясь о наблюдении,
сменилась эпохой, когда стали наблюдать, не помышляя о теории. В течение  же
продолжительною  времени,  посвященного  конкретным  наукам  накоплено  было
громадное количество сырого материала для наук абстрактных и теперь очевидно
настает период когда этот сырой материал будет организован в связную теорию.
Повсюду - в науках неорганического и органического мира в науке об  обществе
-- мы можем заметить стремление перейти от поверхностного и эмпирического  к
глубокому и рациональному.
     В психологии этот период особенно заметен Факты, обнаруженные анатомами
и физиологами, начинают  наконец  прилагаться  к  объяснению  этого  высшего
класса биологических явлений, - и мы  видим  уже  задатки  большого  успеха.
Сочинение м-ра Александра Бэна, сочинение, которого недавно вышел второй том
{"The Emotions and the Will" - Первый том носит заглавие "The Senses and the
Intellect". Обе книги были совершенно переработаны  для  второго  издания.},
особенно хорошо характеризует этот переход.  Это  произведение  представляет
нам в стройном порядке громадную массу данных, какие новейшая наука дает для
построения связной системы философии духа. Сама  же  по  себе  это  не  есть
собственно система философии духа, а скорее, разделенное на классы  собрание
материалов для подобной системы, - собрание, сделанное по тому  методу  и  с
той проницательностью, какие обусловливаются научной подготовкой, и  местами
снабженное замечаниями аналитического характера. Это сочинение действительно
представляет собой то, за что оно выдает себя - естественную  историю  духа.
Сказать, что между исследованиями натуралиста, который собирает, препарирует
и описывает различные виды  животных,  и  трудами  ученого,  имеющего  своим
предметом  сравнительную  анатомию  и   исследующего   законы   организации,
существует то же самое отношение, как  между  изысканиями  Бэна  и  работами
отвлеченных психологов, - значило бы зайти слишком далеко, так как сочинение
Бэна имеет не исключительно описательный характер. Но подобная аналогия дает
все-таки самое лучшее понятие о том, что сделано Бэном,  и  при  этом  самым
ясным образом показывает необходимость его труда. Подобно тому  как  прежде,
нежели может быть сделано что-либо похожее  на  верные  обобщения  по  части
классификации организмов и законов организации, должен быть собран  обширный
запас фактов, представляемых нам бесчисленными органическими телами, - точно
так же без сколько-нибудь полного очерка  явлений  духовной  жизни  едва  ли
можно ждать сносной теории духа. До  самого  недавнего  времени  наука  духа
разрабатывалась так же, как у  древних  разрабатывались  естественные  науки
заключения  выводились  не  из  наблюдений  и  опыта,  а   из   произвольных
априористических  предположений.  Подобный  прием,  давно  уже  с  громадной
выгодой покинутый в  одном  случае,  мало-помалу  оставляется  и  в  другом.
Попытки же разрабатывать психологию как отдел естествознания показывают, что
означенный выше прием скоро будет совсем оставлен.
     Труд м-ра Бэна, если рассматривать его как средство  к  достижению  еще
большего, имеет высокое значение. Это в своем  роде  произведение  в  высшей
степени научное по  концепции,  широкое  по  направлению  и  законченное  по
исполнению. Помимо очерка различных  классов  духовных  явлений,  освещенных
новейшей наукой, сочинение Бэна заключает в себе много такого, что  прежними
писателями опускалось частью из предрассудка, а  частью  по  невежеству.  Мы
разумеем здесь в особенности участие,  какое  телесные  органы  принимают  в
духовных  явлениях,  и  прибавление  к  первичным  духовным   явлениям   тех
многочисленных вторичных, которые производятся действиями телесных  органов.
М-р  Бэн,  кажется,  первый  оценил  значение  этого  элемента  в  различных
состояниях нашего сознания, и одна из главнейших заслуг  его  заключается  в
том, что он показал, как постоянен и обширен этот элемент. Далее,  отношения
произвольных  и  непроизвольных  движений  разъяснены  так,  как  не   могли
разъяснить их писатели, незнакомые с новейшим учением  о  рефлексах.  Помимо
этого, некоторые из аналитических замечаний заключают местами важные мысли.
     Однако, как бы ни  был  значителен  труд  м-ра  Бэна,  мы  считаем  его
существенно переходным. Это произведение представляет нам  в  переработанном
виде результаты периода наблюдений,  к  этим  результатам  прибавлено  много
хорошо описанных фактов, собранных  самим  автором,  затем  старый  и  новый
материал распределен согласно тому более строгому научному  методу,  который
выработало наше время, - и таким образом пролагает путь к лучшим обобщениям.
Но его классификации и выводы могут иметь все-таки  только  чисто  временное
значение. В развитии каждой науки необходимо не только правильное наблюдение
для  составления  верной  теории,  но  необходима  и  верная   теория,   как
предпосылка к правильному наблюдению. Естественно, что это следует  понимать
не буквально, а только в том смысле, что наблюдение  и  теория  должны  идти
рука  об  руку  в  своем  развитии.   Первобытная   грубейшая   теория   или
классификация, имеющая в основании своем самое  поверхностное  знакомство  с
явлениями, представляется совершенно необходимой для  того,  чтобы  привести
явления в какой-либо порядок и дать какое-нибудь общее понятие, с которым бы
представлялась возможность сравнивать новые явления и таким образом отмечать
их сходство или различие. При постоянно расширяющемся  исследовании  частных
случаев обнаруживаются мало-помалу несообразности  теории,  вследствие  чего
она видоизменяется и становится  в  более  близкое  соответствие  с  данными
опыта. Это, в свою очередь, обратно влияет на дальнейшее  усовершенствование
наблюдения. Более обширное и полное наблюдение снова  ведет  к