некоторых  или  всех  кожных
образований,  не  вызывая,  однако,  заметного  влияния  на   другие   части
организма, за исключением,  быть  может,  той  группы  кровеносных  сосудов,
которая расположена вблизи кожных покровов. Другое дело,  если  изменяющаяся
часть является активным органом, как, например, конечность, внутренности или
какой-либо  орган,  который  требует  постоянного  прилива  крови,   который
производит различные материалы выделения или поглощает их; - в таком  случае
и все другие активные  органы  становятся  причастными  к  такому  изменению
Отправления, исполняемые ими, представляют подвижное  равновесие,  и  потому
отправление какого-либо  одного  из  них,  при  изменении  самого  аппарата,
исполняющего это отправление, не может измениться само, без того,  чтобы  не
изменились функции и всех остальных  органов;  изменились  -  одни  заметным
образом,  другие  незаметным,  смотря  по  тому,   находились   ли   они   в
непосредственной или посредственной связи. Из таких вторичных изменений  те,
которые протекают нормально, трудно констатируются; те  же,  которые  частью
или вполне отступают от нормы, дают знать о себе довольно легко.
     Таким  образом,  например,  необычное  мозговое  возбуждение   вызывает
выделение из почек, характерное по своему составу, или по количеству, или по
тому и другому вместе. Сильное волнение неприятного характера  нарушает  или
останавливает выделение желчи.
     Значительные  препятствия  движению  крови,  образующиеся  в  некоторых
важных частях организма при известных болезнях  или  расстройствах,  вызывая
большое направление со стороны сердца, производят гипертрофию его мускульных
стенок. А такая перемена, являющаяся, поскольку дело касается первоначальной
причины болезни, вместе  с  тем  и  средством  против  этой  причины,  часто
вызывает расстройства в прочих частях организма. "Апоплексия  и  паралич  во
многих случаях прямо зависят  от  гипертрофического  расширения  сердца."  В
других  случаях  вызываются  астма,  водянка  и  эпилепсия.  Таким  образом,
поскольку речь идет об индивидуальном организме, результатом такого  тесного
взаимодействия является то, что при местном  изменении  в  одной  какой-либо
части  организма  путем  изменения  отправлений  вызываются  соответственные
изменения и в других частях; в таком случае можно поставить вопрос: могут ли
эти  соответственные  изменения,  поскольку  они   не   переходят   пределов
нормальности, передаваться  по  наследству  или  нет?  Если  они  передаются
потомству,  тогда  утверждение  Дарвина,  что  "если  одна  часть  организма
подвергается изменению,  то  и  другие  части  неизбежно  тоже  изменяются",
является совершенно понятным: оно гласит, что вторичные изменения pari passu
передаются вместе с последовательными изменениями,  производимыми  подбором.
Но если они не передаются потомству? Тогда вторичные изменения, не способные
передаваться  потомкам,  вызывают  у  последних   нарушение   равновесия   в
организме, а с накоплением таких изменений в частях, подвергающихся  влиянию
подбора, организм потомства все более и более выходит из равновесия, так как
в течение ряда поколений  изменение  организма  должно  все  более  и  более
усиливаться. А потому организм новой разновидности  должен  становиться  все
более и более негодным.
     Единственный выход из такого противоречия возможен при допущении, что с
течением времени совершаются в организме  необходимые  приспособления  путем
естественного подбора.  Но  с  этим  допущением  находится  в  противоречии,
во-первых, как мы  видели,  непризнание  сопутствующих  видоизменений  между
непосредственно кооперирующими частями, которые тесно связаны друг с другом;
и  потому  тем  более  не  может  быть  допущено  возможности  сопутствующих
видоизменений между частями, которые и кооперируют посредственно,  и  притом
удалены друг от друга. А во-вторых, прежде чем  совершились  бы  необходимые
приспособления  в   организме,   разновидность   могла   бы   погибнуть   от
несовершенств своего организма. Даже если бы и не было подобных  трудностей,
нам  пришлось  бы  признать  странный  ряд  положений  следующего  рода:  1)
Изменение в одной части  организма,  реагируя  на  весь  организм,  вызывает
изменения в других частях, отправления которых неизбежно тоже изменяются. 2)
Такие  изменения   в   организме   особи   влияют   некоторым   образом   на
воспроизводительные  элементы.  Последние,  при  продолжительном   нарушении
равновесия  в  организме,  принимают  особое,  необычное  строение.  3)   Но
изменения, вызываемые таким путем в воспроизводительных элементах, не такого
рода, как те,  которые  вызываются  изменениями  функционального  характера;
изменения,  передающиеся  потомству,  не  имеют  никакого  отношения  к  тем
разнообразным  изменениям,   которые   возникают   в   организме   родителей
функциональным путем. 4)  Так  как  равновесие  отправлений  не  может  быть
восстановлено   путем   наследования    эффектов    нарушения    отправлений
индивидуального организма, то такое восстановление  может  быть  произведено
только путем наследования случайных изменений, которые  могут  оказаться  во
всех органах, без всякого соотношения к  изменению  отправлений  Мы  считаем
невозможным принять подобный ряд положений и, кроме  того,  утверждаем,  что
они неубедительны.
     "Но где же прямые доказательства того,  что  изменения  функционального
характера способны передаваться по  наследству?"  -  таков  вопрос,  который
предлагается теми, кто придерживается вышеизложенных  ходячих  толкований  -
"Допустим, что действительно имеются некоторые  затруднения;  но  во  всяком
случае, прежде чем для разъяснения их прибегнуть  к  допущению  передачи  по
наследству изменений от употребления  и  неупотребления,  необходимы  верные
доказательства  того,   что   действительно   последствия   употребления   и
неупотребления способны передаваться по наследству."
     Прежде чем непосредственно приступить к разъяснению этого  затруднения,
я позволю себе прибегнуть к косвенному доказательству указанием на  то,  что
недостаток общепризнанных доказательств может происходить вовсе не от  того,
что таких доказательств есть  мало.  Невнимание  или  недостаток  последнего
приводят часто к игнорированию  таких  фактов,  которые  в  действительности
имеются в изобилии; это отлично иллюстрируется  на  примере  исследования  о
доисторической эпохе. Под влиянием ходячего убеждения, что  следов  человека
нет на земной поверхности в других образованиях, кроме самых  поверхностных,
геологи и антропологи не только не желали искать  таких  следов,  но  долгое
время продолжали подсмеиваться над теми, которые утверждали, что нашли такие
следы.  Когда  Boucher  de  Perthes'y   удалось   наконец   раскрыть   глаза
представителям  науки  указанием  на  кремневые  орудия,   открытые   им   в
четвертичных  отложениях  долины  Соммы,  и  когда  геологи  и   антропологи
убедились наконец, что  доказательства  существования  человека  могут  быть
находимы в образованиях довольно глубокого возраста,  и  когда  после  этого
ученые стали искать дальнейших доказательств, - тогда они стали находить  их
в обильном количестве повсюду. То же самое повторилось с  вопросом,  который
касается нас ближе; мы могли видеть, что высокомерное отношение  к  гипотезе
органической  эволюции,  с  которым   относились   вообще   натуралисты   до
опубликования работы Дарвина, мешало им видеть многочисленные факты, которые
подтверждали  эту  гипотезу.  Совершенно  подобным  же  образом  непризнание
натуралистами передачи  по  наследству  таких  изменений  строения,  которые
вызываются изменением в  отправлениях,  заставляет  натуралистов  относиться
легкомысленно к тем доказательствам, которые подтверждают такую передачу,  и
не позволяет им заниматься отыскиванием дальнейших доказательств этого рода.
     На вопрос  о  том,  почему  имеются  многочисленные  примеры  случайных
изменений, передающихся в  потомстве,  и  почему  нет  примеров  передачи  в
потомство изменений функционального происхождения, - на  этот  вопрос  могут
быть три ответа. Первый ответ тот, что изменения первого рода большей частью
хорошо заметны, между тем как изменения второго рода почти всегда незаметны.
Когда рождается ребенок с шестью пальцами, то такая аномалия не только легко
замечается,  но  бывает  настолько  поразительна,  что  привлекает   большое
внимание. А когда такой ребенок, достигнув зрелого возраста, даст шестипалое
потомство, то в околотке все знают об этом.  Голубь,  отличающийся  особенно
окрашенными перьями или же длиной и шириной своего хвоста или раздутой шеей,
привлекает к себе внимание своею странностью; и если его потомство сохраняет
эти особенности, случайно, быть может, усилившиеся, то такой факт отмечается
и такую особенность стараются закрепить подбором. Ягненок, который  сделался
не способным к прыжкам благодаря короткости своих ног, не преминет  обратить
на себя  внимание.  И  тот  факт,  что  его  потомство  сохранило  такую  же
коротконогость и стало через это неспособным  перебираться  через  изгороди,
начинает неизбежно  получать  широкое  распространение.  То  же  самое  и  с
растениями. Если какой-либо цветок имеет излишнее количество лепестков,  или
необычно  симметрическое  расположение  частей,  или  же  какое-либо  другое
отличие от типа цветка этого рода, особенно по отношению  к  окраске,  -  то
такой цветок легко обращает на себя внимание садовника; а предположение, что
такая раз  возникшая  аномалия  передается  по  наследству,  часто  вызывает
производство  опытов,  которые  ведут  за  собою  дальнейшие  доказательства
подобного  рода.  Но  совершенно  иначе   обстоит   дело   с   функционально
приобретенными изменениями. Местонахождением последних почти  всегда  бывает
мускульная, костная и нервная системы, внутренности, - вообще,  такие  части
тела, которые всецело или отчасти скрыты  от  взоров.  Изменения  в  нервных
центрах совершенно недоступны взору; кости могут подвергаться очень  сильным
изменениям в размерах или форме, не вызывая внимания к  этим  изменениям;  а
увеличение или уменьшение мускулов, покрытых, как  у  большинства  животных,
знакомых нам, толстыми покровами, должны стать  достаточно  большими,  чтобы
сделаться заметными при наружном осмотре.
     Другое важное различие между двумя родами изменений состоит в том,  что
для определения  того,  способно  ли  передаваться  потомству  то  или  иное
случайное видоизменение, нужно только немного внимания при подборе особей  и
при наблюдении над потомством; между тем для определения  передаваемости  по
наследству  функционально  приобретенных   видоизменений   потребны   бывают
значительные приспособления, которыми  вызывалось  бы  большее  или  меньшее
упражнение какой-либо части  или  нескольких  частей  организма;  притом  во
многих случаях трудно бывает найти  такие  приспособления,  поддерживать  их
затруднительно в течение целого поколения, а тем  более  -  в  течение  ряда
последовательных поколений.
     Но это еще не все. В одном случае существуют  побудительные  причины  к
производству исследований, а в другом случае таких побудительных  причин  не
существует  Интерес  денежный,  или  интерес  дилетанта,  или   оба   вместе
заставляют  многих  лиц  производить  эксперименты,   которые   дают   массу
доказательств  того,  что   случайные   изменения   наследуются.   Овцеводы,
извлекающие выгоду из производства некоторых  разновидностей  по  форме  или
качеству; лица, производящие разных  бесполезных  животных,  преследуя  цели
спорта   в   усовершенствовании   разводимых   ими   животных;    цветоводы,
профессиональные или любители, которые берут премии за новые  разновидности,
- все эти лица составляют категории людей, которые дают  естествоиспытателям
богатый материал для  доказательств.  Но  не  существует  никаких  категорий
людей, руководимых денежным или другим интересом, которые старались бы путем
опытов убедиться, способны ли предаваться потомству последствия употребления
или неупотребления.
     Таким образом, существует достаточно много причин того явления,  что  в
одном случае имеется значительное число прямых  доказательств,  а  в  другом
случае таких доказательств мало; и притом настолько мало, что доказательства
эти являются как бы случайными. Посмотрим теперь, какие это доказательства.
     Особенно  большого  внимания  заслуживает  факт,  открытый  почти   что
случайно Броун-Секкаром в  ряду  его  исследований.  Им  было  найдено,  что
некоторые искусственно произведенные повреждения нервной системы, даже такие
слабые,  как  перерезка  подключичного  (sciatic)  нерва,  оставляют   после
излечения усиленную возбудимость, которая ведет к появлению  эпилепсии.  При
этом неожиданно  оказывается,  что  потомство  от  морских  свинок,  которые
получили таким путем наклонность к эпилепсии, при щипке в  шею  обнаруживали
унаследованную  наклонность  к  эпилептическим  припадкам.  Таким   образом,
необходимо признать, что морские свинки стали  подвержены  эпилепсии  и  что
явления подобного рода происходили в  тех  случаях,  когда  не  имели  места
обстоятельства,  бывшие  в  опытах  Броун-Секкара.  Принимая   во   внимание
невероятность того утверждения, что симптомы, наблюдавшиеся  Броун-Секкаром,
случались нисколько  не  чаще  симптомов,  возникающих  естественным  путем,
причем  имеются  надежные  доказательства  противного,  мы  можем  придавать
большое значение результатам опытов Броун-Секкара.
     Некоторые  другие  нервные  расстройства   тоже   дают   очень   веские
доказательства  в  пользу  нашей  гипотезы,  -  доказательства,  правда,  не
непосредственно экспериментального  характера.  Существует  немало  примеров
того, что безумие вызывается некоторыми обстоятельствами,  которые  тем  или
другим путем  расстраивают  нервные  отправления.  -  вызывается,  например,
разного рода  эксцессами;  при  этом  никто  не  подвергает  сомнению  всеми
принятое  положение,  что  безумие  предается  по   наследству.   Можно   ли
утверждать, что передается по наследству лишь то безумие,  которое  возникло
само собою, и что безумие, которое явилось следствием хронического нарушения
отправлений, что такое безумие - не наследственно?  Едва  ли  можно  думать,
чтобы такое  утверждение  было  логично,  и  потому  пока  что,  в  ожидании
дальнейших подтверждений, мы можем  смело  принять,  что  имеется  еще  одно
подтверждение  в   пользу   передаваемости   по   наследству   функционально
произведенных изменений.
     К тому же и среди врачей я встречал воззрение, что нервные расстройства
менее серьезного характера способны унаследоваться. Лица, которые  повредили
свою  нервную  систему  продолжительным  переутомлением  или  другим  путем,
произведут потомство, более или менее подверженное неврозам.
     Дело не в том, какова форма наследственности: будет ли  это  какая-либо
ненормальность мозга или недостаточный приток крови, во всяком случае, здесь
мы имеем дело с изменениями функционального характера.
     В  пользу  справедливости   высказанного   выше   мнения   относительно
недостатка прямых доказательств говорит непосредственное  рассмотрение  этих
доказательств Случаи, подтверждающие наш взгляд, таковы по своему  существу,
что при наблюдении они говорят сами за себя Они оправдывают наше подозрение,
что многие из подобных случаев не могут быть твердо установлены  не  потому,
что они редки, а просто вследствие того, что  они  очень  мало  бросаются  в
глаза  и  могут  быть   констатированы   только   при   таких   старательных
исследованиях, которых никто не производит. Я сказал никто, но  я  не  прав.
Успешные изыскания были произведены одним человеком, которого компетентность
в качестве наблюдателя стоит вне всяких сомнений  и  которого  свидетельство
менее, чем свидетельство всякого другого  лица,  может  быть  заподозрено  в
склонности к тому заключению, что подобного рода  наследование  может  иметь
место. Я имею в виду автора "Происхождения видов".
     В наши дни большая часть естествоиспытателей  являются  дарвинистами  в
большей степени, чем сам Дарвин Я не думаю, чтобы у них могла  быть  большая
вера в справедливость органической теории. Но я склонен  полагать,  что  так
думают  очень  многие  читатели,  которые  отождествляют  громадную  услугу,
оказанную  Дарвином  теории   органической   эволюции,   с   самой   теорией
органической эволюции, и даже общее - с теорией эволюции  вообще.  Я  думаю,
что тот особенный фактор, который им первым был признан в качестве  фактора,
принимающего  такое  огромное  участие   в   органической   эволюции,   стал
рассматриваться его последователями в качестве единственного  фактора,  хотя
он сам вовсе не смотрел таким образом на этот фактор.  Правда,  что  Дарвин,
видимо, отвергал те причинные деятели, которые  признавались  более  ранними
исследователями. В историческом очерке, предпосланном им в последнем издании
{Настоящее  сочинение  написано  Спенсером  в  1886  г.  (Прим.  пер.)}  его
"Происхождения видов", он пишет: "Любопытно, насколько сильно мой дед  Эразм
Дарвин предвосхитил взгляды и ошибочные положения взглядов Ламарка, в  своей
"Zoonomia", опубликованной в 1794  году".  А  так  как  среди  воззрений,  о
которых говорит Дарвин, проводилось такое воззрение, что изменение  строения
организмов  обусловливается  передачей  потомству  функционально   возникших
изменений, то выходит, будто Дарвин в вышеприведенных словах  выражает  свое
отрицательное отношение к допущению  такой  передачи.  Однако  он  вовсе  не
предполагал этого выражать;  наоборот,  признание  им  такой  передачи,  как
причины эволюции, правда  не  как  важной  причины,  подтверждается  многими
местами из его сочинений. В  первой  главе  "Происхождения  видов",  касаясь
унаследования эффектов привычки,  он  говорит,  что  "у  животных  усиленное
употребление или неупотребление частей имеет  очень  значительное  влияние";
при этом в качестве примера он  говорит  об  изменении  относительного  веса
частей крыльев и ног у дикой утки по сравнению с домашней уткой, также  -  о
"сильном унаследованном развитии вымени у коров и у коз" и о  повислых  ушах
домашних животных. Приводим еще некоторые места из  последнего  издания  его
труда:
     "Я думаю, что не может быть  никакого  сомнения  в  том,  что  у  наших
домашних животных употребление усилило и увеличило одни части  организма,  а
неупотребление уменьшило  другие  и  что  такие  изменения  передавались  по
наследству."  (На  следующих  страницах  Дарвин  дает   дальнейшие   примеры
подобного  рода  изменений.)  "Привычка  -  по  отношению  к   возникновению
конституциональных особенностей, употребление  -  по  отношению  к  усилению
органов и неупотребление - по отношению к уменьшению органов -  являются  во
многих случаях могущественными  деятелями  в  своих  последствиях.  Обсуждая
частные  случаи,  г-н  Миварт   проходит   мимо   последствий   усилившегося
употребления и неупотребления частей тела, чему я  всегда  придавал  высокое
значение и над чем я в своем "Variation under Domestication"  останавливался
гораздо дольше, чем, смею думать, какой-либо другой из, писателей." "С одной
стороны, неупотребление может объяснить слабое развитие  всей  задней  части
тела, включая сюда и боковые  плавники."  "Я  могу  привести  другой  пример
строения, которое,  очевидно,  своим  возникновением  обязано  исключительно
употреблению  и  привычке."  "По-видимому,  вероятно,   что   неупотребление
оказалось могущественным деятелем в производстве  фундаментальных  органов."
"В  общем,  мы  можем  сделать  заключение,  что  привычка,  употребление  и
неупотребление  в  некоторых  случаях  сыграли  очень  значительную  роль  в
процессе изменения конституции и строения; но последние изменения нередко  в
зна