от  действия?  -
получает рациональное основание. Продолжая свою самокритику,  осмотрительный
мыслитель может сказать: "Если я так часто ошибался в  своих  личных  делах,
где мне известны были все данные, то насколько чаще могу  я  заблуждаться  в
политических  вопросах,  где   условия   так   многочисленны,   так   широко
захватывают, так сложны и затемнены для нашего понимания? Я имею перед собой
несомненное социальное зло, а вот и несомненная социальная  потребность,  и,
будь  я  уверен,  что  поступлю  правильно,  я  немедленно  приступил  бы  к
искоренению одного и удовлетворению другого. Но когда я вспомню, какая масса
моих   личных   планов   не   удалась;   как   мои   рассуждения   оказались
несостоятельными, выбранные мною исполнители  нечестными;  как  брак  привел
меня к разочарованию; как я довел до нищенства своих родственников,  которым
старался  помочь;  как  тщательно  воспитанный  мною   сын   оказался   хуже
большинства других детей; как то, против чего я отчаянно боролся, видя в нем
несчастье, принесло мне громадное счастье, в то время как то, что я страстно
преследовал,  дало  мне  мало  удовлетворения,  когда  я  его  достиг;   как
большинством своих радостей я обязан непредвиденным источникам,  -  когда  я
вспоминаю эти и подобные им факты,  я  убеждаюсь  в  некомпетентности  моего
разума предписывать что-либо обществу. И так как при существовании этого зла
общество не только жило,  но  и  развивалось,  и  как  удовлетворения  своей
потребности оно может достигнуть собственными силами, как оно  достигло  уже
многих других тем или другим непредусмотренным путем, я  подвергаю  сомнению
уместность всякого вмешательства".
     В  нашем  политическом  поведении  заметен  большой  недостаток  такого
смирения. Хотя мы не обладаем уже более  такою  самоуверенностью,  как  наши
предки, без малейшего  колебания  устанавливавшие  в  качестве  закона  свои
мнения по самым разнообразным вопросам, но все же и у нас еще слишком  много
веры в свои суждения. Мы перестали, правда, утверждать непогрешимость  наших
теологических взглядов и вследствие этого перестали их  узаконивать,  но  мы
тем не менее продолжаем и поныне  устанавливать  в  качестве  законов  целую
массу других верований не менее сомнительного рода. И хотя мы и не позволяем
себе более притеснять людей ради их духовного блага, мы все  еще  продолжаем
верить в свое право притеснять их ради их материального блага,  не  понимая,
что то и другое одинаково бесполезно  и  ненадежно.  Бесчисленное  множество
неудачных попыток бессильны, очевидно, научить нас этому.  Возьмите  в  руки
любую газету, и вы, наверное, найдете в ней передовицу, в которой обличаются
злоупотребления,  небрежение  или  дурное  управление  какою-нибудь  частью.
Загляните в следующий столбец,  и  вы,  быть  может,  встретите  предложение
расширять сферу государственного вмешательства. Вчера обвинялось  в  слишком
большой  небрежности  управление  колоний;  сегодня  осмеиваются  несуразные
действия адмиралтейства, завтра является вопрос: "Не  следует  ли  увеличить
число инспекторов каменноугольных копей?".  То  утверждают,  что  санитарное
ведомство  бесполезно,  то  кричат,  что  контроль  над  железными  дорогами
недостаточен.  В  то  время  как  в  ваших   ушах   еще   звучат   обличения
злоупотреблений канцлерского суда, когда ваше лицо еще  горит  негодованием,
вызванным  совершенно  доказанным  беззаконием  суда  церковного,  вы  вдруг
слышите предложение установить  "священнослужительство  науки".  Тут  горячо
осуждают полицию за то, что она нелепейшим образом допускает зевак бить друг
друга до смерти, и вы полагаете, что за этим последует  естественный  вывод,
что правительственный контроль не заслуживает доверия; и вдруг вместо  того,
по поводу аварии какого-нибудь судна, вы встречаете настоятельное требование
назначать правительственных инспекторов  для  надзора  за  тем,  чтобы  суда
всегда  имели  наготове  для  спуска  шлюпки.  Таким  образом,  несмотря  на
ежедневно возникающие  противоречащие  этому  факты,  ежедневно  проявляется
уверенность, что парламентского  акта  и  армии  чиновников  достаточно  для
достижения любой цели.  Нигде  так  ясно  не  проявляется  эта  вечная  вера
человечества, как  здесь.  С  самого  возникновения  человеческого  общества
обманутое  ожидание  не  переставало  проповедовать:  "Не  рассчитывайте  на
законодательство", и, несмотря на то, вера в законодательство вряд ли с  тех
пор уменьшилась.
     И если  бы  еще  государство  действительно  выполняло  хотя  бесспорно
лежащие на нем обязанности, в этом заключалось бы некоторое оправдание  того
рвения, с каким ему ставятся новые задачи. Если бы не существовало нареканий
на недостатки его правосудия, на бесконечные  его  проволочки  и  непомерную
дороговизну, на причиняемое им разорение вместо восстановления прав, на  то,
что оно присваивает себе роль тирана, тогда как ему принадлежит только  роль
покровителя;  если  бы  нам  не  приходилось  слышать  о  его   многосложных
нелепостях,  о  20  000  статей  закона,  которые  оно   обязывает   каждого
англичанина знать и которых ни один англичанин не знает,  его  многообразных
формах, которые, стремясь предусмотреть всякую случайность открывают  только
лишние лазейки. Если бы оно не доказало своего неразумия всей своей системой
мелких поправок, вызываемых  каждым  новым  актом,  нарушающим  бесчисленное
множество предшествовавших  актов,  или  громадной  массой  последовательных
сборников  правил,  издаваемых   канцлерским   судом,   до   такой   степени
видоизменяющих, ограничивающих, распространяющих, уничтожающих и  нарушающих
одно  другое,  что  даже  законоведы  канцлерского  суда  не  могут  в   них
разобраться; если бы нам не пришлось поражаться такого рода фактам, что  при
системе  регистрации  земель  в  Ирландии  б  тысяч  ф.  потрачены  были   в
"отрицательных поисках" для установления названия одного поместья;  наконец,
если бы мы  не  встречали  среди  мероприятий  государства  таких  ужасающих
несообразностей, как заключение в тюрьму голодного бродяги  за  кражу  одной
репы, тогда как колоссальные  мошенничества  какого-нибудь  железнодорожного
дельца остаются безнаказанными; словом, если бы мы убедились в его  годности
в качестве судьи и  защитника,  вместо  того  чтобы  видеть  с  его  стороны
предательские, жестокие и трусливые действия, - мы имели  бы  еще  некоторое
основание рассчитывать на какие-либо блага от него. Если  бы  даже,  доказав
свою  несостоятельность  в  области  правосудия,  государство  заявило  себя
способным деятелем в какой-либо другой сфере - военной, - например, тут была
бы  хоть  тень  основания  для  распространения  сферы   его   деятельности.
Предположим, что оно рационально  обмундировало  свои  войска,  вместо  того
чтобы снабдить их громоздкими и бесполезными кремневыми ружьями, варварскими
гренадерскими шапками, нелепыми и тяжелыми ранцами и патронташами и одеждами
таких цветов, которые  как  бы  специально  предназначены  для  того,  чтобы
облегчить неприятелю прицел; предположим, что оно устроило войско  хорошо  и
экономно, вместо того чтобы держать на жалованье  массу  ненужных  офицеров,
создавать синекуры в виде полковничьих мест  с  4-тысячным  окладом  в  год,
пренебрегать заслугами, повышать неспособных; предположим, что  его  солдаты
пользуются всегда хорошими помещениями, вместо того чтобы ютиться в бараках,
которые портят людей сотнями, как в Адене; или обрушиваются на голову  своих
обитателей,  как  в  Лудиане,  где  таким  образом   погибло   95   человек;
предположим,  что  на  войне  оно  обнаружило  надлежащие   административные
способности, вместо  того  чтобы  заставлять  полки  сражаться  на  голодный
желудок, без сапог, в лохмотьях, захватывая собственные  инженерные  орудия,
как это было в индийском походе; предположим все это, - и тогда наше желание
расширить государственную власть получит некоторое основание.
     И даже если бы, наделав несообразностей во всех других областях, оно  в
одном хоть случае заявило свое умение; если бы хоть  морское  дело  было  им
поставлено на должную высоту, - доверчивый человек имел  бы  хоть  некоторое
оправдание для своей веры в  успешность  его  действий  в  какой-либо  новой
сфере. Признайте, что все отчеты о никуда не годных судах, о судах,  которые
не хотят плавать, которые приходится удлинять; о судах с негодными машинами,
которые не могут поднимать своего вооружения; о судах без балласта; наконец;
о судах, которые должны идти на слом; признайте, что все эти известия ложны;
признайте бесстыдными клеветниками  тех,  которые  утверждают,  что  Megaera
употребила для своего рейса до Капа вдвое больше времени,  чем  коммерческие
суда; что в течение того же самого пути на Hydra'e  три  раза  был  пожар  и
пожарные насосы действовали безостановочно днем и ночью; что десантное судно
"Charlotte" вышло в плавание с запасом провианта, рассчитанным на 75 дней, а
между тем  достигло  места  своего  назначения  только  по  прошествии  трех
месяцев; что Harpy с величайшей опасностью для жизни вернулся из Рио  в  110
дней;  пренебрегите  свидетельствами   о   семидесятилетних   адмиралах,   о
дилетантской постройке судов, о дутых счетах адмиралтейства; признайте  дело
о консервах Гольднера мифом, мнение профессора Барлоу, утверждающего,  "что,
по крайней мере,  половина  запасных  компасов  адмиралтейства  представляет
совершенный  хлам",  ошибочным;  -  признайте   все   это   неосновательными
нападками,  -  ив  таком  случае  защитники   расширения   правительственной
деятельности  будут  иметь  некоторый  фундамент  для   своих   политических
воздушных замков, несмотря на военное и судебное неустройство.
     Но при настоящем положении вещей о них можно было бы сказать,  что  они
читали навыворот притчу о  талантах.  Не  деятелям  с  испытанной,  успешной
деятельностью намечают они дальнейшие обязанности, а небрежным и  неискусным
работникам.  Частная  предприимчивость  сделала  многое  и  сделала  хорошо.
Частная  предприимчивость  очистила,  осушила  и  сделала  плодородной  нашу
страну; она построила города, разработала рудники, проложила дороги, прорыла
каналы, провела железные дороги; изобрела и усовершенствовала плуг,  ткацкие
станки, паровую машину, печатный  станок  и  бесчисленное  множество  других
машин; построила наши суда,  наши  обширные  фабрики,  наши  доки;  учредила
банки,  страховые  общества,  создала  газетную  прессу;  избороздила   моря
пароходными линиями, землю покрыла целою сетью телеграфных проволок. Частная
предприимчивость привела земледелие, промышленность и торговлю на ту высоту,
какую  они  теперь  занимают,  и  продолжает  их  развивать  с  возрастающей
быстротой. Тем не менее не  доверяйте  частной  предприимчивости.  С  другой
стороны,  государство  так  исполняет  свои  судебные  функции,  что   одних
разоряет, других вводит в заблуждение и  отпугивает  тех,  которые  наиболее
нуждаются в его помощи; национальная оборона поставлена  им  так  странно  и
дурно, что вызывает ежедневные жалобы, нарекания или насмешки, и в  качестве
национального управляющего  оно  получает  с  некоторых  из  наших  обширных
государственных  имуществ  минимальный  доход.  Тем  не   менее   верьте   в
государство, пренебрегите добрым и верным слугой и слуге бесполезному  дайте
вместо одного таланта десять.
     Говоря без шуток,  положение  вещей  если  и  не  всегда  соответствует
приведенному нами сравнению, но в одном отношении даже превосходит его.  Ибо
новая работа не такого же рода, как старая, - она более сложного  характера.
Как ни дурно исполняет правительство возложенные на него обязанности, всякие
новые обязанности, которые будут на него возложены, оно будет исполнять  еще
хуже. Охранять своих подданных от каких-либо  посягательств,  индивидуальных
или   национальных,   дело   прямое   и   довольно   простое;   регулировать
непосредственно  или  посредственно  личные  действия   этих   подданных   -
бесконечно  сложное  дело.  Одно  дело   гарантировать   каждому   свободную
возможность стремиться к достижению своего благополучия,  другое  дело  -  и
дело несравненно более трудное - осуществить для него это благополучие.  Для
того чтобы успешно выполнить первое, государству приходится только надзирать
за действиями граждан, запрещать нечестные поступки,  постановлять  решения,
когда к нему обращаются, и принуждать к  возмещению  убытков.  Для  того  же
чтобы успешно выполнить второе,  оно  должно  стать  вездесущим  работником,
должно знать нужды каждого  лучше  его  самого  -  словом,  должно  обладать
сверхчеловеческими силой и умом. И даже в том случае,  если  бы  государство
действовало успешно в своей настоящей сфере, даже и тогда  мы  не  имели  бы
достаточных гарантий для расширения этой сферы;  но,  видя,  как  плохо  оно
исполняет те простые задачи, которые мы не можем не возлагать  на  него,  мы
можем, разумеется, питать  только  очень  слабую  надежду  на  то,  что  оно
выполнит успешно задачи более сложного порядка.
     С какой бы точки зрения мы ни взглянули на этот  вопрос,  мы  придем  к
тому же самому выводу. Коли мы под  первою  обязанностью  государства  будем
понимать защиту каждого индивидуума от  всех  других,  в  таком  случае  вся
остальная  деятельность  государства  будет  заключаться  в  защите  каждого
индивидуума от  себя  самого  -  от  его  глупости,  его  собственной  лени,
непредусмотрительности,   опрометчивости   или   других   недостатков,   его
собственной неспособности сделать то или другое, что должно быть им сделано.
Эта классификация не подлежит спору,  ибо  очевидно,  что  все  препятствия,
лежащие между  желаниями  человека  и  их  удовлетворением,  происходят  или
вследствие противоречащих желаний других индивидуумов, или вследствие  своей
собственной несостоятельности. Справедливые, хотя и  противоречивые  желания
других имеют такое же  право  на  удовлетворение,  как  и  его  собственные,
следовательно, не могут быть устранены. Что касается незаконных желаний,  то
удержание их в надлежащих границах  и  составляет  обязанность  государства.
Следовательно,  единственная  другая  сфера,  доступная   для   него,   есть
ограждение индивидуума  от  свойств  его  собственной  натуры  или,  как  мы
выражаемся, защита его против него самого. Не останавливаясь  на  применении
этого и ограничиваясь пока исключительно лишь соображениями  осуществимости,
посмотрим  теперь,  что  представляет  это  предложение,  сведенное  к   его
простейшей  форме.  Перед  нами  люди,  одаренные  инстинктами,   чувствами,
понятиями, которые не направлены на самосохранение. Надлежащая  деятельность
каждого из них дает известное  количество  удовольствия,  бездеятельность  -
большее  или  меньшее  количество  страдания.  Те,  которые  одарены   этими
способностями в надлежащей пропорции, благоденствуют и размножаются;  те,  у
которых должное соответствие не соблюдено, вымирают. И всеобщий успех  такой
организации человека обнаруживается в том факте, что при  этом  условии  мир
населился и развил  сложные  условия  приспособления  цивилизованной  жизни.
Указывают, однако же, на то, что существуют и такие направления, по  которым
этот аппарат действует несовершенно.
     Признавая, что  он  значительно  содействует  при  добывании  человеком
средств к жизни, одежды и пищи, при заключении браков и воспитании потомства
и при учреждении наиболее важных промышленных и коммерческих предприятий,  -
в то же время указывают многие нужды, как, например, чистый воздух,  большее
распространение знаний, хорошая вода,  безопасность  передвижения  и  многое
другое, что он недостаточно обеспечивает. А так как эти  дефекты  постоянны,
то к этому прибавляют, что необходимо принять некоторые дополнительные меры.
Ввиду этого предлагают, чтобы известному  числу  людей,  выбранных  из  всей
массы и составляющих  законодательный  корпус,  поручалась  забота  об  этих
различных предметах. Уполномоченные таким образом законодатели (отличающиеся
в общем теми же самыми недостатками в этом аппарате мотивов, как и все  люди
вообще), будучи неспособны выполнять лично свои задачи, должны исполнять  их
по  полномочию:  назначать  комиссии,  управления,  советы  и  целые   армии
чиновников, причем все эти учреждения должны быть обставлены теми же  самыми
несостоятельными людьми, так плохо действующими. Но почему  же  его  система
сложного полномочия должна преуспевать  там,  где  это  не  удалось  системе
простого полномочия? Промышленные, торговые и  филантропические  учреждения,
которые  создаются  гражданами  добровольно,  представляют   собой   органы,
непосредственно   уполномоченные;   правительственные   органы,    созданные
избранными законодателями, которые  назначают  чиновников,  -  посредственно
уполномоченные органы. При  этом  надеются,  что  благодаря  этому  процессу
двойного уполномочивания достигнуты будут результаты,  недоступные  процессу
простого уполномочивания. Где же рациональное основание для  подобного  рода
надежд? Уж не в том ли, что законодатели и их  агенты  способны  интенсивнее
всех остальных людей ощущать то зло, которое  они  призваны  искоренить,  те
потребности, которые они должны удовлетворить?  Едва  ли,  так  как  они  по
своему положению большею частью свободны от этих зол и этих нужд.  Или  быть
может, потому, что первичный мотив заменяется у них вторичным страхом  перед
общественным неудовольствием и в конце концов потерей должности? И это  вряд
ли для тех менее значительных выгод,  для  которых  граждане  не  организуют
прямой помощи,  они  не  организуют  и  косвенной  помощи  путем  устранения
неудовлетворительных служащих, особенно  когда  они  не  могут  легко  найти
хороших. Или быть может,  эти  правительственные  агенты  из  чувства  долга
сделают то, чего не сделали  бы  по  какому-либо  другому  побуждению?  Это,
очевидно, единственное допустимое основание. Аргумент, на котором приходится
строить защитникам активного правительства, заключается в том,  что  задачи,
для исполнения которых люди не  хотят  объединить  своих  усилий  для  своей
собственной пользы, будут исполняться назначенной  государством  частью  их,
объединяющей  свои  усилия  для  блага  остальных.  Общественные  деятеля  и
чиновники,  любящие  своих  ближних  больше,  чем  себя  самих!  Филантропия
государственных людей сильнее эгоизма граждан!
     Что удивительного в таком случае, что каждый день увеличивает  перечень
законодательных промахов?  Если  взрывы  в  шахтах  учащаются,  несмотря  на
назначение горных инспекторов, это является только естественным последствием
этой ложной методы.  Если  судохозяева  Сандерленда  жалуются,  что  "Акт  о
морской  торговле  окончательно  провалился",  в   то   время   как   другая
заинтересованная  сторона  -  матросы  -  обнаруживает   свое   недовольство
обширными  стачками,  это  только  подтверждает   безумие   доверять   более
теоретизирующему благодушию, нежели опытному личному интересу. И  эти  факты
возможны повсюду, и повсюду встречаются. Правительство, устранив  инженеров,
назначает на их места их помощников - комиссию Сюэра для  осушения  Лондона.
Ламбет посылает уполномоченных заявить, что он  платит  большие  налоги,  не
получая взамен  никакой  выгоды.  Утомленный  бесплодным  ожиданием  Бетналь
созывает митинги для изыскания  "наиболее  действенных  мер  для  расширения
дренажа в округе". Из Уантсворта являются жалобщики с  угрозами  не  вносить
налогов, пока  не  будут  удовлетворены  их  нужды.  Кэмберуэлль  предлагает
объявить подписку и сделать необходимое собственными силами. В то  же  самое
время  не  двигается  также  и  дело  очищения  Темзы;  еженедельные  отчеты
показывают  значительное  повышение  процента   смертности;   в   парламенте
доброжелатели комиссии располагают для ослабления  критик