поправкам  в
теории. И это продолжается так до тех пор, пока не будет достигнута  истина.
Так как в науке  духа  только  недавно  началось  систематическое  собирание
фактов, то нельзя ожидать, чтобы  результаты  могли  быть  тотчас  же  верно
сформулированы.  Все,  чего  можно  искать   здесь,   есть   приблизительные
обобщения, которые могли бы  служить  к  лучшему  направлению  исследований.
Поэтому, если б даже нельзя было сказать, в каком  направлении  пойдет  дело
впоследствии, мы, во всяком случае,  могли  бы  до  известной  степени  быть
уверены, что труд м-ра Бэна  носит  на  себе  печать  зачаточного  состояния
психологии.
     Мы полагаем, однако ж, что нетрудно будет указать, в  каких  отношениях
произведение Бэна представляет  собой  только  подготовительное  явление,  а
вместе  с  тем  и  определить,  каков  должен  быть  характер  более  полной
организации. Мы намерены предпринять подобную попытку, опираясь в объяснении
своих положений на только что вышедший в свет второй том книги Бэна.
     Можно ли составить верную классификацию без помощи анализа? Или  всякая
классификация должна иметь аналитическую основу?  Реальные  отношения  вещей
могут ли определяться явными характеристическими признаками  вещей)  Или  же
случается обыкновенно так, что известные скрытые черты, от  которых  зависят
явные признаки, представляют собой истинные особенности? Вот предварительный
вопрос, возникающий при первом взгляде на теорию эмоций Бэна.
     Хотя и не открыто, но Бэн все-таки предполагает, что правильное понятие
о  природе,  порядке  и  отношениях  эмоций  может  быть  достигнуто   путем
созерцания их выдающихся объективных и субъективных признаков  в  том  виде,
как они проявляются у людей. Указав, что в этом  случае  нам  недостает  тех
средств для классификации, какими мы располагаем относительно ощущений,  Бэн
говорит:
     "При таких обстоятельствах мы должны обратить свое внимание  на  способ
распространения различных страстей и эмоций  для  того,  чтобы  найти  базис
классификации, аналогичной распределению ощущений.  Если  то,  чего  мы  уже
достигли касательно этого предмета, вполне  хорошо  обосновано,  -  в  таком
случае оно должно быть взято за исходную точку метода ибо один и тот же  вид
распространения будет постоянно  сопровождаться  одним  и  тем  же  духовным
опытом и каждый из двух видов отождествлялся бы с другим  и  служил  бы  его
доказательством. Следовательно, ничто так полно не характеризует какого-либо
состояния чувства, как свойство  распространяющегося  тока,  в  котором  оно
воплощается, или различных органов, которые  им  специально  возбуждаются  к
деятельности, а также и способ самой деятельности.  Единственный  недостаток
заключается в нашем сравнительном неведении  распространяющихся  токов  и  в
нашем бессилии распознать характер  их  в  каждом  случае,  это  радикальный
недостаток науки о духе в том виде, как она существует в настоящее время.
     Поэтому для распознавания видоизменений человеческого чувства  нам  все
еще приходится обращаться, как к главному средству, к собственному сознанию,
которое  прежде  считалось  единственной   сферой   знания   для   человека,
занимающегося философией духа  Мы  имеем  возможность  замечать  сходство  и
различие состояний нашего сознания, - и на этом мы  можем  начать  постройку
классификации. Такие общности, как удовольствие, боль,  любовь  и  гнев,  мы
узнаем по свойству духовного или умственного разграничения,  сопровождающего
в нашем уме факт той  или  другой  эмоции.  Этот  вид  сравнения  и  анализа
духовной деятельности в  состоянии  дать  известную  степень  точности;  чем
дальше  мы  можем  довести  эту  точность,  тем  лучше,  но  это  ничуть  не
достаточное основание для того, чтобы ограничиться одним указанным  видом  и
пренебрегать телесными воплощениями, посредством которых дух одного человека
открывается  другим.   Неразлучность   внутреннего   чувства   с   телесными
проявлениями есть факт человеческой организации, и поэтому  сам  заслуживает
изучения. Для изложения сосуществования и последовательности явлений в  этой
области природы трудно было бы найти более приличное место,  как  трактат  о
духе. К описанию явлений духа я не колеблясь присоединяю описание физических
состояний в той мере, насколько я способен определить их.
     Есть еще  одна  сторона,  на  которую  следует  обращать  внимание  при
установлении полного распределения душевных возбуждений, а именно:  различия
в  поведении  людей  и  искусственности,  созданные  в  помощь  нашим  общим
склонностям. Так, например, громадное здание  изящных  искусств  имеет  свое
основание в чувстве человеческом; а отдавая себе отчет в этом, мы приходим к
признанию интересной группы художественных или  эстетических  эмоций.  Точно
так же, принимая в соображение поведение людей и то,  что  ими  создано,  мы
открываем в человеке так называемое нравственное чувство, основания которого
таким образом должны быть исследованы в системе философии духа.
     Соединяя  эти  различные  указания  или  источники  для   разграничения
душевных возбуждений, как-то: внешние предметы, способ  распространения  или
выражение, внутреннее сознание, поведение и учреждения  людей,  составляющие
результат их духовной жизни, - я принимаю следующее распределение эмоций  на
семейства или естественные порядки".
     Итак, за  основание  классификации  здесь  прямо  принимаются  наиболее
выдающиеся свойства эмоций, отмечаемые как субъективно,  так  и  объективно.
Способ распространения эмоции есть одна из его внешних  сторон;  учреждения,
порождаемые им, составляют другую. Что же касается до  особенностей  эмоции,
рассматриваемой как состояние нашего сознания, то хотя они,  по-видимому,  и
выражают его внутреннюю и  конечную  природу,  но  должны  быть  отнесены  к
разряду поверхностных особенностей,  так  как  они  замечаются  при  простом
углублении в себя. Всем известен факт, что  различные  умственные  состояния
нашего сознания, будучи анализированы, оказываются по природе  своей  далеко
не похожими на то, чем  они  являются  сначала;  то  же  самое,  мы  думаем,
справедливо будет сказать и относительно тех состояний сознания,  содержание
которых составляют эмоции. Как наше понятие о  пространстве,  которое  легко
может быть принято за простое, неразлагающееся понятие, разрешается,  однако
ж, в данные опыта, совершенно отличные от того  состояния  нашего  сознания,
какое  мы  называем  пространством,  точно  так  же,  вероятно,  и   чувство
привязанности или почтения  слагается  из  элементов,  которые,  если  взять
порознь, окажутся совершенно отличными от целого, составленного из них.  Как
классификация наших идей по понятию о пространстве  как  о  чем-то  конечном
была бы классификацией идей по их внешности, -  так  и  классификация  наших
эмоций, которая, принимая их за простые, описывая их в  том  виде,  как  они
являются  в  обыкновенном  сознании,  будет  классификацией  эмоций  по   их
внешности.
     Таким  образом,   группировка   Бэна   вполне   определяется   наиболее
выдающимися  свойствами,  т.  е.  свойствами,  объективно  сказывающимися  в
естественном языке эмоций и в социальных  явлениях,  вытекающих  из  них,  и
далее свойствами, субъективно обнаруживающимися в тех  видах,  какие  эмоции
принимают  в  анализирующем  сознании.  Спрашивается:  можно  ли   правильно
распределить эмоции по этому методу?
     Не думаем; и если б м-р Бэн провел далее мысль,  с  которой  начал,  он
сам, вероятно, увидел бы, что это невозможно. Как уже  сказано,  он  открыто
принимает "естественно-исторический метод", так как не только  ссылается  на
него в предисловии, но  приводит  в  первой  главе  примеры  ботанических  и
зоологических  классификаций  как  разъяснение  того   способа,   каким   он
предлагает разрабатывать душевные возбуждения. Мы признаем  это  философской
концепцией и сожалеем только, что м-р Бэн упустил из виду  некоторые  из  ее
наиболее важных, выводов. В самом деле, в чем  состояла  сущность  прогресса
естественно-исторической классификации? В оставлении  привычки  группировать
предметы по внешним, выдающимся признакам и в принятии, за основание  групп,
некоторых внутренних и наиболее существенных особенностей. Киты в  настоящее
время не причисляются более к рыбам на том только основании,  что  по  общим
формам  и  нравам  жизни  они  похожи  на  рыб;  теперь  их   причисляют   к
млекопитающим, так как  тип  из  организации,  насколько  то  обнаруживается
анатомическими исследованиями, соответствует типу млекопитающих. Polyzoa, на
которых прежде, в силу их форм и  способа  произрастания,  смотрели  как  на
водоросли, теперь, по исследовании их внутреннего устройства и деятельности,
оказываются принадлежащими к животному царству. Итак, очевидно, что открытие
реального сродства предполагает анализ.  Теперь  обнаружилось,  что  прежние
классификации, руководившиеся общим сходством, хотя заключали в  себе  много
истинного и были полезны на время, - оказались во многих случаях  радикально
ложными и что истинное  сродство  организмов  и  настоящее  соответствие  их
частей могут быть открыты только путем  исследования  внутреннего  строения.
Заметим также и другой очень важный  факт  в  истории  классификации.  Очень
часто даже тщательный анализ не в состоянии обнаружить сродство  организмов,
если  этот  анализ  ограничивается  строением  организмов  только  в  зрелом
возрасте. Во многих случаях необходимо исследовать строение организма на его
ранних  ступенях  и  даже  в  его  зародышевом  состоянии.  Так,   например,
определить настоящее положение усоногих  между  животными,  исследуя  только
зрелые особи, было до  того  трудно,  что  Кювье  ошибочно  причислял  их  к
моллюскам даже после анатомирования их; и не  прежде,  как  по  открытии  их
ранних форм, оказалось, что они  принадлежат  к  ракообразным.  В  сущности,
изучение развития, как средства  классификации,  так  важно,  что  передовые
зоологи нашего времени считают его единственно абсолютным критерием.
     Итак,   в   прогрессе   естественно-исторической   классификации    нам
представляются  два  основных  факта,  которые   следует   иметь   в   виду,
классифицируя эмоции. Если, как справедливо принимает м-р Бэн, эмоции должны
быть группируемы по естественно-историческому методу, то  этот  метод  нужно
брать в  его  совершенной,  а  не  грубой  форме.  М-р  Бэн,  без  сомнения,
согласится с положением, что правильное объяснение эмоций  в  их  природе  и
отношениях должно соответствовать правильному объяснению нервной системы, т.
е. должно представлять другую сторону тех же самых конечных фактов  Строение
и отправление должны по необходимости гармонировать между  собой.  Строения,
находящиеся в известной конечной связи, должны иметь  и  отправления,  между
которыми существует  соответствующая  связь  Строения,  возникшие  известным
путем, должны иметь и отправления, происшедшие параллельным образом. Отсюда,
если анализ и знание развития организмов нужны  для  правильного  объяснения
строения, то они должны быть так же необходимы и  для  верного  истолкования
отправлений. Подобно  тому  как  научное  описание  пищеварительных  органов
должно  обнимать  не  только  их  видимые  формы   и   соотношения,   но   и
микроскопические  их  черты,  равно  как  и  пути,  какими   они   возникли,
посредством дифференцирования, из первичной слизистой оболочки, - точно  так
же научное изложение нервной системы должно обнимать общее ее распределение,
микроскопическое строение и способ развития;  а  равным  образом  и  научное
объяснение  нервной  деятельности  должно   заключать   в   себе   эти   три
соответствующих  элемента.  Как  в  распределении   по   классам   отдельных
организмов, так и в распределении частей одного и того же организма истинный
естественно-исторический метод предполагает конечный анализ,  поддерживаемый
исследованием развития. Основывая же свою классификацию  эмоций  не  на  тех
признаках, какие добыты при посредстве этих пособий, м-р  Бэн  уклонился  от
воззрений, который сам заявил вначале.
     Нам скажут, быть может: "Но каким образом анализировать эмоции и  каким
путем определить способ их развития? Различные животные и  различные  органы
одного и того же животного легко  могут  быть  сравнены  между  собой  в  их
внутреннем и микроскопическом строении,  равно  как  и  в  их  развитии;  но
отправления,  и  особенно  такие,  как  эмоции,   не   допускают   подобного
сравнения".
     Надо согласиться, что применение этих методов здесь вовсе не легко.  Мы
можем отметить различия и сходства во внутреннем строении двух животных;  но
сравнительно  исследовать  умственные  состояния  двух  животных  -  трудно.
Наблюдая зародыши, можно открыть истинные морфологические отношения органов;
но так как эти органы до рождения не деятельны, то мы не в состоянии  вполне
проследить историю их деятельности. При исследованиях такого рода, очевидно,
возникают вопросы, на которые наука еще не готова дать ответ, например,  все
ли   нервные   и   другие   отправления    возникают    путем    постепенных
дифференцирований, как то имеет место относительно органов? Можно ли поэтому
рассматривать эмоции как отдельные виды  деятельности,  обособившиеся  путем
последовательных видоизменений? Не так же ли, как два органа,  первоначально
образовавшиеся из одной и той же оболочки, сделались с течением развития  не
только различными, но  и  сложными  по  содержанию,  оставаясь  простыми  по
внешности, - не так же ли точно и две эмоции, простые  и  близко  сродные  в
своем начале, развившись, могут стать не только непохожими друг на друга, но
и сложными в своей природе, хотя кажущимися сознанию нашему  однородными.  И
здесь-то, в этой неспособности современной науки  дать  ответ  на  указанные
вопросы, лежащие в основе всякой верной  психологической  классификации,  мы
видим  причину,  почему  всякая  классификация  должна  иметь  покуда  чисто
временное значение.
     Но уже и в настоящее время  классификация  может  в  значительной  мере
пользоваться  исследованием  развития  и  конечным  анализом.  И  недостаток
сочинения м-ра Бэна состоит именно в  том,  что  автор  не  пользовался  ими
систематически и в той мере,  какая  возможна.  Так,  мы  можем,  во-первых,
изучать развитие эмоций, восходя по различным ступеням животного  царства  и
наблюдая при этом, какие из этих возбуждений оказываются  самыми  ранними  и
совпадающими с наиболее низкой организацией и разумностью, в  каком  порядке
другие совпадают с более высокими дарованиями и, наконец, в каком  отношении
к условиям жизни находится каждая из  этих  ступеней.  Во-вторых,  мы  можем
отметить различия в эмоциях между низшими и высшими человеческими расами, т.
е. получаем право принимать за более ранние и простые  те  чувства,  которые
общи и высшим, и низшим расам, и за позднейшие и более сложные  те  чувства,
которыми  отличаются  расы  наиболее  цивилизованные.  В-третьих,  мы  имеем
возможность наблюдать порядок, в  каком  эмоции  проявляются  в  человеке  с
течением развития от младенчества до зрелого  возраста.  Наконец,  сравнивая
эти три рода эмоций: на восходящих ступенях царства животного,  в  прогрессе
цивилизованных рас и  в  индивидуальной  истории  человека,  -  мы  получаем
возможность определить, в каких отношениях они согласуются между собой и  на
какие общие истины указывают нам.
     Собрав и обобщив эти отдельные классы фактов, мы тем самым облегчили бы
анализ эмоций. Выходя из того неоспоримого положения, что всякая новая форма
эмоции, появляющаяся в индивиде  или  расе,  есть  видоизменение  какой-либо
прежде существовавшей эмоции или сочетание нескольких из них, - мы нашли  бы
большее пособие в познании этих последних. Так, например, если мы  замечаем,
что  только  весьма  немногие  из  низших  животных  обнаруживают  любовь  к
сбережению и что этого чувства нет и у человека в младенчестве;  -  если  мы
видим, что ребенок уже на руках мамки обнаруживает гнев, страх и  удивление,
тогда как в нем нет и следов стремления к постоянному обладанию чем бы то ни
было, что дикарь, не имея еще  вовсе  приобретательной  склонности,  тем  не
менее в состоянии чувствовать привязанность, ревность и любовь к  одобрению,
- мы  вправе  предположить,  что  чувство,  удовлетворяемое  собственностью,
слагается из других чувств, более простых и глубоких.  Мы  можем  заключить,
что подобно тому, как в собаке, когда она прячет кость, должно  существовать
предощущаемое удовлетворение голода в будущем, точно так же и  во  всех  тех
случаях, когда что-либо сберегается или берется во владение,  должно  уже  в
самом начале  существовать  идеальное  возбуждение  чувства,  которое  будет
удовлетворено  сбереженной  или  приобретенной  вещью.   Далее,   мы   можем
заключить, что при той степени разумности, на которой  появляются  различные
предметы для различных  целей,  -  когда  у  дикарей,  например,  появляются
различные потребности, удовлетворяемые предметами, которые  они  приобретают
как оружие, как кров, как одежду и  украшения,  -  каждый  акт  приобретения
непременно  предполагает  приятные  ассоциации  идей   и,   таким   образом,
доставляет удовольствие независимо от удовлетворения той цели,  для  которой
служит. В жизни же цивилизованной, где является  собственность,  не  ведущая
исключительно к удовлетворению какой-либо одной определенной потребности,  а
могущая удовлетворить всевозможным потребностям, - удовольствие приобретения
собственности обособляется от каждого из различных удовольствий, для которых
служит  собственность,  т.  с.  полнее  дифференцируется  в  самостоятельную
эволюцию.
     Это объяснение, как ни поверхностно оно, покажет, что мы  разумеем  под
введением  сравнительной  психологии   в   число   вспомогательных   средств
классификации. Определяя  путем  индукции  действительный  порядок  развития
эмоций, мы приходим к предположению, что этот порядок должен быть и порядком
их последовательной зависимости; и это ведет  нас  к  признанию  порядка  их
возрастающей сложности, а следовательно, и к верной их группировке.
     Таким образом, уже в самом процессе распределения эмоций  по  ступеням,
начиная с тех, какие заключаются уже  в  самых  низших  формах  сознательной
деятельности, и оканчивая теми, какие свойственны взрослому  цивилизованному
человеку, открывается путь к конечному анализу, который  один  только  может
привести нас к настоящей науке о данном предмете. Когда мы находим, с  одной
стороны, что у взрослого человека есть чувства, которых нету  ребенка,  а  с
другой, что европеец отличается некоторыми чувствованиями, которые редко или
вовсе не встречаются у дикаря; когда мы  видим,  что  помимо  новых  эмоций,
возникающих самопроизвольно по мере того,  как  индивид  совершенствуется  в
своей организации, есть еще новые  эмоции,  появляющиеся  у  более  развитых
отраслей нашей расы, - невольно рождается вопрос:  каким  образом  возникают
новые эмоции? Дикари, стоящие на самой низкой  ступени  развития,  не  имеют
никакой идеи о справедливости и милосердии, у них нет ни слов для этих идей,
ни даже способности воспринять самые идеи; проявления же означенных чувств у
европейцев они приписывают боязни или лукавству. Есть  эстетические  эмоции,
обыкновенные между  нами,  как,  например,  производимые  музыкой,  которые,
однако ж, едва ли хоть сколько-нибудь испытываются низшими  расами.  К  этим
примерам можно прибавить менее заметные, но более многочисленные  контрасты,
какие  существуют  между   наиболее   цивилизованными   расами   в   степени
эмоциональности.  Если  же  очевидно,  что  все  эмоции  способны  постоянно
видоизменяться в течение последовательных поколений, что может появляться  и
нечто вроде новых эмоций,  то  очевидно,  что  нельзя  достигнуть  чего-либо
похожего  на  ве