жно проследить тенденцию превращать средства в
цели. Всякий может убедиться в  этом  на  примере  скупца,  который,  находя
удовлетворение исключительно в накоплении денег, забывает, что  ценность  их
заключается единственно в том, что они доставляют возможность удовлетворения
наших желаний. Еще менее распространено понятие, что то же самое относится и
к труду, посредством которого  накопляются  деньги,  что  промышленность,  в
смысле ли физической работы или умственного труда, есть  только  средство  и
что так же неразумно отдаваться ей до отказа от той полноты  жизни,  которой
она должна служить, как и неразумно со стороны скупца  копить  деньги  и  не
пользоваться ими. Поэтому я думаю,  что,  когда  настоящая  эпоха  активного
материального прогресса сослужит человечеству свою  службу,  наступит  более
разумное распределение труда и наслаждения.  Одно  из  оснований  для  этого
мнения заключается в том, что процесс  эволюции  во  всем  органическом  мир
вообще дает  возрастающий  запас  энергии,  не  поглощенной  удовлетворением
материальных потребностей, и обещает еще больший запас  в  будущем.  Я  имею
также и  другие  основания,  на  которых  здесь  не  останавливаюсь.  Говоря
коротко, я могу сказать, что нам  уже  достаточно  проповедовали  "евангелие
труда", пора уже проповедовать евангелие досуга (relaxation).
     Мой послеобеденный спич вышел совсем не  по  форме.  Особенно  странным
покажется то, что, намереваясь высказать свою благодарность, я говорю  нечто
сильно напоминающее проповедь. Но мне казалось, что я не могу лучше доказать
свою благодарность, как посредством выражения  симпатии  к  вам,  которая  и
внушает мне мои опасения. Если,  как  я  предвижу,  неумеренность  в  работе
принесет вред главным образом англо-американской  части  населения;  если  в
результате ее получится подначивание организма не только у взрослых, но и  у
детей, на которых, как я вижу из  ваших  ежедневных  газет,  эта  чрезмерная
работа также очень дурно влияет; если конечным следствием всего этого  будет
исчезновение тех из вас, которые являются наследниками свободных  учреждений
и наиболее к ним подготовлены, - тогда выступит  на  сцену  новая  помеха  в
процессе выработки того великого будущего,  которое  предстоит  американской
нации. Этим тревожным мыслям я прошу вас приписать необычный  характер  моей
речи.
     Затем мне остается только проститься с  вами.  Отплывая  в  субботу  на
germanic'e, я увезу с собою приятные воспоминания  о  сношениях  со  многими
американцами вместе с сожалением о том, что плохое состояние моего  здоровья
помешало мне войти в соприкосновение с большим числом ваших сограждан.
     Postscriptum.  Здесь  не  лишнее   будет   прибавить   несколько   слов
относительно причин этой чрезмерной активности американской жизни, - причин,
которые  могут  быть  отождествлены  с  теми,  которые  в  последнее   время
действовали отчасти и у нас и вызвали  аналогичные,  хотя  и  менее  крупные
результаты.  Генезис  этого  чрезмерного  поглощения   энергии   тем   более
заслуживает внимания, что  он  прекрасно  иллюстрирует  одну  общую  истину,
которая  должна  бы  всегда  присутствовать  в  сознании   законодателей   и
политиков,  а  именно,  что  косвенные  и  не   предусмотренные   результаты
какого-либо действующего в жизни общества фактора бывают часто,  если  и  не
всегда, обширнее и важнее, чем непосредственные и предвиденные результаты.
     Это  высокое  давление,  тяготеющее   над   американцами   и   наиболее
интенсивное  в  местах,  подобных  Чикаго,  где  благосостояние  и  развитие
достигли  высших  пределов,  является,  как  это  признают  также  и  многие
интеллигентные американцы, косвенным результатом их свободных учреждений,  а
также отсутствие того классового различия, которое существует в более старых
обществах. Общество, в  котором  люди,  умирающие  миллионерами,  так  часто
начинали жизнь с  бедности  и  где  (перефразируя  французскую  поговорку  о
солдате) всякий мальчишка-газетчик носит в своей сумке президентскую печать,
есть, по  необходимости,  общество,  в  котором  все  подвержены  погоне  за
богатством и почестями, - погоне гораздо более интенсивной, чем та,  которая
может существовать в обществе, где все почти вынуждены оставаться в рамках и
том сословии, в котором родились и имеют  только  очень  слабую  возможность
приобрести состояние. В тех европейских обществах,  которые  в  значительной
мере сохранили старый тип устройства (как, например, у нас, в Англии, вплоть
до того момента, когда сильное развитие индустриализма стало  открывать  все
новые поприща для производящих и распределяющих классов), так мало шансов  к
преодолению  препятствий  и   сколько-нибудь   значительному   повышению   в
общественном  положении  или  в  приобретении  богатства,  что  почти   всем
приходится удовлетворяться  своим  положением  ввиду  слабой  уверенности  в
возможности подняться. Замечательно сопутствующее этому явление: исполняя  с
некоторой  успешностью,  как  того  требует  умеренная   конкуренция,   свою
ежедневную,  сообразную   его   положению   задачу   большинство   привыкает
довольствоваться теми удовольствиями, которые доступны в их положении, и  то
только в пределах предоставленного им досуга. Иначе дело  обстоит  там,  где
громадное развитие промышленности значительно увеличивает шансы на успех,  и
еще  более  там,  где  классовые  ограничения   ослаблены   или   совершенно
отсутствуют. Не  только  потому,  что  время,  занятое  ежедневной  работой,
поглощает более энергии и мысли, но также и потому, что сам досуг отнимается
посредством прямого сокращения свободного времени или заботами о своем деле.
Понятно, что,  чем  больше  число  людей,  приобретших  при  таких  условиях
богатство или более высокое общественное положение, тем сильнее  подстрекает
это остальных;  устанавливается  повышенный  уровень  деятельности,  который
постоянно  продолжает  повышаться.  Общественное  одобрение,  сопровождающее
успех  и  становящееся  в  такого  рода  обществах  наиболее  обычным  видом
одобрения, все более усиливает стимул к деятельности Борьба  становится  все
более и более упорною; является постоянно  возрастающий  страх  банкротства,
страх быть "оставленным" (left), как говорят  американцы,  многозначительное
слово, характеризующее расу, в которой какой-нибудь сильный человек бежит, а
другие сильные стараются поспеть за ним, - слово, говорящее о той  страстной
поспешности, с какой каждый переходит от только что  достигнутого  успеха  к
преследованию нового дальнейшего  успеха.  По  контрасту  между  англичанами
нашего времени и тем, чем они были лет сто тому назад,  мы  можем  судить  о
том, как аналогичные причины вызвали здесь, и даже в  значительной  степени,
аналогичные результаты.
     И даже те. которых эта интенсивная борьба из-за  богатства  и  почестей
непосредственно не подстрекает, подвергаются косвенному ее влиянию. Ибо один
из  ее  результатов  заключается  в  повышении  уровня   жизни   вообще   и,
следовательно, в повышении  среднего  размера  общих  расходов.  Частью  для
личного удовольствия, но еще более для того, чтобы вызвать удивление других,
добившиеся богатства ведут роскошный образ жизни. Чем более увеличивается их
число, тем острее становится их соревнование в приобретении  того  внимания,
которое   общество   посвящает   людям,   отличающимся    расточительностью.
Соревнование распространяется все шире и шире книзу, и,  наконец,  для  того
чтобы  считаться  "респектабельными",   люди   с   относительно   небольшими
средствами  чувствуют  себя  обязанными  увеличить  расходы   на   квартиру,
меблировку, платье, стол и должны больше работать,  чтобы  добыть  потребные
для этого средства; этот процесс достаточно  ясно  проявляется  у  нас;  еще
яснее он обнаруживается в Америке, где  расточительность  еще  значительнее,
чем у нас.  Таким  образом,  оказывается,  что,  хотя  на  первый  взгляд  и
представляется несомненным, что упразднение всех политических  и  социальных
преград и открытые для  всех  поприща  деятельности  должны  приносить  одну
только выгоду, из этой выгоды подлежит сделать большой вычет. Между  людьми,
добившимися в более старых обществах трудовой жизнью  известного  положения,
найдутся многие, которые конфиденциально готовы  признаться,  "что  игра  не
стоит свеч", и которые, видя, как другие готовятся идти по их стопам, качают
головой и говорят: "Если бы они только знали...". Не принимая во всем объеме
такой  пессимистической  оценки  успеха,  мы  должны  все  же  сказать,  что
обыкновенно стоимость-то свечей и поглощает  значительную  долю  выигрыша  в
игре. И то, что в таких исключительных случаях происходит у нас,  в  Англии,
проявляется еще чаще в Америке. Доведенная до крайней степени  интенсивности
жизнь, которая может быть изображена как сумма из трех слагаемых -  большого
труда, большого барыша, большого расхода,  -  сопровождается  таким  быстрым
изнашиванием, которое в значительной степени уменьшает в  одном  направлении
то, что приобретается в другом. Все вместе взятое: ежедневное  напряжение  в
течение многих часов тревоги,  наполняющие  многие  другие  часы;  сознание,
занятое   чувствованиями   безразличными   или   неприятными,   оставляющими
сравнительно  мало  времени  для  занятия  его  приятными  впечатлениями,  -
стремятся  понизить   уровень   жизни   более,   чем   он   повышается   тем
удовлетворением, которое вносится успехом и сопряженными с ним выгодами. Так
что может  случиться,  как  оно  часто  и  бывает,  что  счастье  постепенно
понижается по мере возрастания благосостояния. Несомненно, что пока ничто не
нарушает порядка,  это  отсутствие  каких  бы  то  ни  было  политических  и
социальных ограничений, открывающее свободный простор борьбе за богатство  и
почести,  значительно  содействует  материальному   прогрессу   общества   -
развивает  промышленные  искусства,   расширяет   и   улучшает   организацию
промышленности, увеличивает благосостояние, но из этого отнюдь  не  следует,
что оно увеличивает ценность индивидуальной  жизни,  как  она  выражается  в
среднем состоянии ее самочувствия. Что это будет так  в  будущем  -  это  не
подлежит сомнению, но относительно настоящего времени оно, по меньшей  мере,
очень сомнительно.
     Дело в том, что общество  и  его  члены  находятся  в  таком  состоянии
взаимодействия, что, в то время как,  с  одной  стороны,  характер  общества
определяется характерами составляющих его членов, с  другой  -  деятельность
его членов (и вместе с теми и  их  характеры)  находится  в  зависимости  от
изменяющихся потребностей общества, -  перемена  в  одном  влечет  за  собой
изменение другого. Что общественная жизнь в значительной  мере  воздействует
на волю членов общества, направляя ее сообразно своим целям, - это факт,  не
подлежащий сомнению. То, что существует в воинствующую стадию  жизни,  когда
социальный агрегат вынуждает входящие в  его  состав  единицы  к  совместным
действиям для общей обороны и жертвует  жизнью  многих  из  них  для  охраны
целого, то же самое, только в  другой  форме,  происходит,  как  нам  теперь
известно, и в течение промышленной стадии. Хотя кооперация граждан перестала
теперь быть принудительной и  сделалась  добровольной,  но  социальные  силы
заставляют их осуществлять  социальные  цели  в  то  время,  как  они  сами,
по-видимому, стремятся только к достижению личных целей. Человек, работающий
над новым изобретением и  думающий  только  об  обеспечении  своего  личного
благосостояния, в гораздо большей мере служит благосостоянию  общества;  для
примера приведем контраст между  состоянием,  приобретенным  Уаттом,  и  тем
благом, которое доставила человечеству паровая машина.  Тот,  кто  вводит  в
употребление  новый  материал,  улучшает   какое-нибудь   производство   или
совершенствует какую-нибудь  отрасль  промышленности,  делает  это  с  целью
опередить своих конкурентов, но его личный  выигрыш  при  этом  ничтожен  по
сравнению с тем, что выигрывает общество  вследствие  облегчения  жизни  его
членов. Без их ведома или даже вопреки им, Природа заставляет людей из чисто
личных мотивов осуществлять ее общие цели, -  Природа  в  смысле  одного  из
наших обозначений конечной  причины  вещей,  и  цель,  отдаленная,  если  не
непосредственная, в смысле высшей формы человеческой жизни.
     Тем не менее никакой аргумент, как бы он ни был  убедителен,  не  может
рассчитывать на значительный успех,  -  разве  только  повлияет  на  одного,
другого. Как в стадию  напряженной  милитаристской  деятельности  невозможно
убедить людей,  что  существует  добродетель  более  высокая,  чем  избиение
врагов, так в эпоху быстрого материального роста,  требующего  безграничного
простора для деятельности каждого члена общества, трудно убедить, что  жизнь
имеет более высокое назначение, чем работа и накопление  богатства.  До  тех
пор, пока одним из наиболее сильных чувств является стремление  к  одобрению
общества  и  страх  перед  его  осуществлением,  пока  страстная  погоня  за
общественным  положением,  путем   победы   над   врагами   или   устранения
конкурентов, продолжает быть господствующим явлением и, наконец, пока  страх
перед общественным осуждением сильнее страха перед Божественным  правосудием
(что доказывается существованием в христианских обществах обычая  дуэли),  -
этот  чрезмерный  труд,  одерживаемый   честолюбием,   будет,   по-видимому,
продолжаться с незначительными только изменениями.  Страстное  преследование
почестей, сопряженных с успехом, первоначально на  войне,  в  более  позднее
время в промышленности, было необходимо для населения Земли  более  высокими
типами людей и для покорения ее поверхности и ее сил  потребностям  человека
Когда выработка этих потребностей приведет к концу и  когда,  следовательно,
уменьшится простор для  удовлетворения  честолюбия,  это  последнее  займет,
вероятно, со временем менее заметное место среди других мотивов человеческих
действий. Те, которые извлекают из учения об эволюции ее очевидные выводы  и
которые верят, что процесс  модификации,  приведший  жизнь  к  ее  настоящей
высоте, должен продолжать вести все выше и выше, легко могут предвидеть  что
"последний дефект благородного ума" в  ближайшем  будущем  будет  постепенно
уменьшаться. Так как сфера стремлений сузится, то и стремление  к  одобрению
потеряет свой преобладающий характер. Одновременно может  взять  верх  более
высокий идеал жизни. Когда представление о  том,  что  нравственная  красота
выше умственной силы, достигнет всеобщего признания, когда  желание  внушать
почтение  будет  в  значительной  мере  заменено  желанием  внушать  любовь,
свойственная нашему тезису цивилизации погоня за почестями будет значительно
ослаблена.  Рядом  с  остальными  преимуществами  может  тогда   явиться   и
рациональное распределение труда и отдыха, и тогда установится и  надлежащее
равновесие между относительными правами сегодняшнего и завтрашнего дня.
                  Конец третьего и последнего тома Опытов