просветительного влияния.
     От  военного  корреспондента,  письма  которого  дают  воюющим   нациям
единственные достоверные отчеты о том, что  делается  на  театре  войны,  до
мальчишки-газетчика, разносящего третье издание  с  только  что  полученными
телеграммами, - вся  организация  является  продуктом  свободной  кооперации
частных  лиц,  стремящихся  к   удовлетворению   своих   личных   интересов,
удовлетворяет в то же время интеллектуальным потребностям  своих  сограждан,
по крайней мере, не малому числу из них,  стремясь  также  приносить  пользу
своим согражданам и сообщая им более ясные представления и более возвышенные
понятия. И даже более. В то время как пресса ничем не  обязана  государству,
последнее в неоплатном долгу перед прессой, без которой оно на  каждом  шагу
терпело  бы  задержки  в  исполнении  своих  функций.  Тот  фактор,  который
государство  когда-то  изо  всех  сил  стремилось  уничтожить,  деятельности
которого оно на каждом шагу воздвигало препятствия, дает теперь правителям -
известия, предваряющие их депеши членам парламента, - руководящее знакомство
с общественным мнением и возможность, сидя на своих скамьях в палате  общин,
обращаться к своим избирателям и, наконец, обеим законодательным  палатам  -
полный отчет об их действиях.
     Я не вижу поэтому, каким образом может  явиться  сомнение  относительно
пригодности возникших таким образом факторов. Та истина,  что  при  взаимной
зависимости,  создаваемой  социальной  жизнью,  неизбежно  возникают   такие
условия, при которых каждый, работая для собственной пользы, служит вместе с
тем интересам других, была, по-видимому, долгое время одним из тех  открытых
секретов, которые остаются секретами именно благодаря  тому,  что  для  всех
открыты. До сих пор еще  очевидность  этой  истины  вызывает,  как  кажется,
недостаточно ясное сознание всего ее значения. Факты  показывают  нам,  что,
если бы даже не существовало между людьми других форм свободной  кооперации,
кроме  тех,  которые  порождаются  личными  интересами,  можно  было  бы   с
достаточным  основанием  утверждать,   что   при   отрицательно-регулятивном
контроле центральной власти эти интересы  выработали  бы  в  соответствующей
последовательности  приспособления,  необходимые  для  удовлетворения   всех
социальных нужд и для нормального отправления всех  существенных  социальных
функций.
     Существует, однако же, особый вид  свободной  кооперации,  возникающий,
подобно всем прочим, независимо от государственной деятельности  и  играющий
значительную роль в удовлетворении  некоторых  родов  потребностей.  Как  ни
обычен этот вид свободной кооперации, он упускается обыкновенно  из  виду  в
социологических исследованиях. Как  из  газетных  статей,  так  равно  и  из
парламентских  прений  можно  было   бы   заключить,   что,   помимо   силы,
заключающейся в своекорыстной деятельности человека, не  существует  никакой
другой социальной среды,  кроме  правительственной.  Как  будто  бы  нарочно
закрывают глаза на тот факт, что кроме своекорыстных  интересов  люди  имеют
также интересы сочувствия, и эти  последние,  действуя  в  каждой  личности,
сообща создают результаты  вряд  ли  менее  значительные,  чем  те,  которые
вызываются эгоистическими интересами. Правда, на ранних ступенях  социальной
эволюции, пока  социальный  тип  имеет  преобладающий  милитарный  характер,
созданные таким  образом  учреждения  еще  не  существуют;  в  Спарте  было,
вероятно, очень немного, а, может быть, и  вовсе  не  было  филантропических
учреждений. Но по  мере  возникновения  социальных  форм,  приближающихся  к
мирному типу, - форм, при которых развивается  промышленная  организация,  и
деятельность  людей  принимает  характер,   не   иссушающий   постоянно   их
симпатических чувств, структуры, порождаемые этими чувствами,  увеличиваются
в числе и значении. К эгоистическим интересам и  созданным  ими  кооперациям
присоединяются альтруистические интересы с соответственными кооперациями,  и
чего не делают одни, то делается другими. Тот факт, что  в  своем  изложении
опровергаемой  им  доктрины  проф.   Гексли   не   указывает   на   действия
альтруистических чувств,  как  дополняющие  действия  чувств  эгоистических,
удивляет меня тем более, что сам он обнаруживает в такой высотой степени эти
чувства и своею собственной  жизнью  доказывает,  каким  сильным  социальным
фактором они могут стать. Пользуясь полезным выражением Конта, бросим беглый
взгляд  на  результаты,  созданные  у  нас  индивидуальным  и   коллективным
"альтруизмом".
     Я не буду останавливаться, несмотря на то что  и  здесь  обнаруживаются
некоторые следы этих чувств, на тех многочисленных учреждениях, которые дают
людям возможность уравновешивать  свои  шансы  в  жизни,  как  то  страховые
общества,  обеспечивающие  против  бедствий,   порождаемых   преждевременной
смертью, несчастными случаями, огнем, крушениями, ибо  происхождение  их  по
преимуществу  меркантильное  и  эгоистическое.  Я  ограничусь  также  только
упоминанием о  тех  многочисленных  кружках  взаимопомощи,  возникших  среди
рабочего класса в силу свободной инициативы,  в  целях  взаимной  помощи  на
случай болезни и приносящих, несмотря на свои недостатки, очень значительную
пользу, - ибо и они,  хотя  заключают  в  себя  более  значительный  элемент
симпатии,  тем  не  менее  поддерживаются  главным   образом   своекорыстным
расчетом. Оставим их в стороне и обратимся  к  организациям  с  более  резко
выраженным альтруистическим характером, и прежде всего к тем, которые служат
религиозным интересам. Если мы в Шотландии и Англии исключим из этой области
все то, что не установлено законом: в  Шотландии  -  епископальную  церковь,
свободную  церковь,  соединенных  пресвитерианцев  и  другие   диссентерские
корпорации;  в  Англии  -  методистов,  индепендентов  и   различные   менее
значительные секты; если мы от государственной церкви отнимем  все  то,  что
было внесено в  нее  за  последнее  время  добровольным  усердием,  особенно
заметным благодаря появившимся повсюду новым храмам; затем,  если  мы  и  из
остальной ее части исключим еще  ту  энергию,  которую  возбудило  в  ней  в
течение   последнего   столетия   соревнование   с   диссентерами,   -    мы
последовательно доведем ее до того  унизительного,  инертного  состояния,  в
котором застал ее Джон Уэслей. И вы  убедитесь  тогда,  что  более  половины
организации и неизмеримо более половины  ее  функций  не  правительственного
происхождения.  Взгляните  на   бесчисленные   учреждения   для   облегчения
человеческих  бедствий  -  больницы,  даровые  лечебницы,   богадельни,   на
различные благотворительные общества, которых в одном Лондоне  насчитывается
около  600-700.  Начиная  с  нашего  громадного  св.  Фомы   (st.   Thomas),
превосходящего размерами сам дворец законодательства, до обществ  Доркаса  и
сельских кружков, заботящихся об одеянии  неимущих,  мы  имеем  целую  массу
благотворительных учреждений, разнообразных  по  роду  и  многочисленных  по
количеству,  которые  поддерживают,  быть   может   даже   слишком   широко,
установленное законом учреждение, и сколько бы  вреда  рядом  с  добром  они
иногда ни причиняли, они принесли его все же  гораздо  менее,  чем  закон  о
бедных до его изменения в 1834 г. Наряду с этим  существуют  и  более  яркие
примеры значения подобных учреждений, как, например,  Anti-Slavery  Society,
общество, поставившее себе целью борьбу  против  рабства  и  добившееся  его
уничтожения, несмотря на чрезвычайно сильную оппозицию в парламенте. Если мы
станем искать примеры более близкие нам по времени, мы найдем их в быстрых и
успешных действиях во  время  безработицы  на  хлопчатобумажных  фабриках  в
Ланкашире, так же как и в организации помощи в прошлом  году  в  разбитой  и
разоренной Франции. И наконец, взгляните на нашу образовательную систему как
она существовала вплоть до последнего  времени.  За  исключением  тех  школ,
которые открываются людьми для личных выгод, все остальные школы и  колледжи
были открыты или поддерживались частными лицами в интересах своих  сограждан
или их подрастающего поколения. За исключением тех  немногих  школ,  которые
были  в  большей  или  меньшей  мере   основаны   королями,   многочисленные
субсидированные школы, рассеянные по всему государству,  возникли  благодаря
альтруистическим чувствам (поскольку, впрочем, основатели их не руководились
желанием приуготовить себе тепленькое  местечко  на  том  свете).  И  когда,
несмотря на все эти приспособления для распространения  просвещения,  бедный
попал почти всецело под власть богатого, откуда явилось  спасение?  Возникла
новая  альтруистическая  организация,  поставившая  себе  целью  просвещение
народа,  поборовшая  противодействие   духовенства   и   правящего   класса,
принудившая их выступить  на  путь  соревнования  и  создавать  подобные  же
альтруистические организации, пока система школ, местных и общих, церковных,
диссентерских и светских, не  привела  народную  массу  из  состояния  почти
полного невежества к такому, при котором почти вся она  обладает  некоторыми
зачатками знания. Не будь этих свободно развившихся  органов,  и  невежество
было бы у нас всеобщим явлением. И эти возникшие в силу одной только частной
инициативы  органы,  эгоистического  или  альтруистического   происхождения,
создали не только то знание, которым обладает теперь  народ  и  промышленный
класс, и  даже  не  только  знание  тех,  которые  сочиняют  книги  и  пишут
руководящие статьи, но также и знание людей, которые в качестве министров  и
законодателей правят страной. Между тем теперь, как  это  ни  странно,  наша
интеллигенция с пренебрежением относится к  своим  отцам  и  презирает  тех,
которым обязана своим существованием и самым сознанием  своего  собственного
значения, как будто бы они не сделали и не  могли  сделать  ничего  ценного!
Прибавлю еще один только факт. Этим свободным органам мы  обязаны  не  одною
только учебной организацией  и  плодотворными  результатами  ее  на  поприще
народного просвещения, - им же мы обязаны также  и  значительным  прогрессом
культуры в качественном отношении, прогрессом, который в последнее время,  к
счастью, начинает уже сказываться. Распространение  научного  образования  и
научного духа создано  не  законами  и  чиновниками.  Наши  ученые  общества
возникли благодаря свободной кооперации людей, заинтересованных в накоплении
и распространении тех истин, которые составляют  предмет  их  занятий.  Хотя
Британская ассоциация и получала время от времени  незначительные  субсидии,
но вызванные ими научные  результаты  очень  незначительны  по  сравнению  с
результатами,  достигнутыми  помимо  такого  рода  поддержки.   Убедительное
доказательство  могущества  возникающих  подобным   образом   учреждений   и
представляет  нам  история   Королевского   института.   Являясь   продуктом
альтруистической кооперации,  он  имел  целый  ряд  выдающихся  профессоров,
как-то: Юнг, Дэви, Фарадей и Тиндаль, и вызвал такой ряд блестящих открытий,
в сравнение с  которыми  не  могут  идти  открытия  какого  бы  то  ни  было
поддерживаемого государством учреждения.
     Итак, я полагаю, что люди, вынужденные, в  силу  условий  существования
гражданского  общества,  искать  удовлетворения  своих  потребностей   путем
удовлетворения  потребностей  своих  сограждан  и   побуждаемые   чувствами,
развившимися в них под влиянием социальной жизни, служат чужим  потребностям
независимо от своих собственных, находятся  под  влиянием  двух  родов  сил,
соединение которых вполне достаточно для поддержания  полезной  деятельности
во всех ее видах. Факты, как мне кажется, вполне  подтверждают  мой  взгляд.
Правда, что apirori человек вряд ли счел  бы  возможным,  чтобы  люди  могли
достигать подобных результатов при помощи бессознательных коопераций, так же
точно, как ему трудно  было  бы  представить  себе  apirori,  что  такой  же
бессознательной кооперации обязан своим развитием и  человеческий  язык.  Но
рассуждение a posteriori, самое надежное, когда факты у нас налицо, убеждает
нас, что это так, что люди действительно могут совершать подобное,  что  они
совершили уже в прошлом много поразительного и  в  будущем  совершат,  может
быть, еще больше. Я думаю, что вряд ли какое-либо  научное  обобщение  имеет
более широкий индуктивный базис, чем наш взгляд,  что  эти  эгоистические  и
альтруистические чувства представляют собою  своего  рода  силы,  соединение
которых способно вызвать к жизни и поддерживать все  те  виды  деятельности,
которые создают здоровую, нормальную национальную жизнь, - при одном  только
условии,  чтобы  они  были  подчинены  отрицательно-регулятивному   контролю
центральной власти, чтобы весь в совокупности агрегат индивидуумов, действуя
посредством закона и исполнительных органов в качестве его агентов,  налагал
на каждого  индивидуума,  на  каждую  группу  индивидуумов  те  ограничения,
которые необходимы  для  предупреждения  прямых  или  косвенных  агрессивных
действий.
     В дополнение к моей аргументации здесь не лишнее  будет  показать,  что
громадное большинство тех зол, для пресечения которых призывается на  помощь
государственная власть, возникает, непосредственно или  косвенно,  благодаря
тому,   что   последняя    не    исполняет    надлежащим    образом    своих
отрицательно-регулятивных  функций.  Начиная  с  траты,  может   быть,   100
миллионов  национального  капитала  на  непроизводительные   железнодорожные
линии, траты, за которые ответственна законодательная власть,  так  как  она
разрешила  нарушение  контрактов  первоначальных  собственников  {См.   опыт
"Нравственность и  политика  железных  дорог".}  и  кончая  железнодорожными
катастрофами  и  сопровождающими  их   смертельными   случаями,   вызванными
небрежностью, которая никогда не достигла бы своих настоящих размеров,  если
бы существовал достаточно легкий способ нарушения договора между компанией и
пассажиром, -  почти  все  недостатки  железнодорожного  хозяйства  возникли
благодаря бездеятельности правосудия. Итак, везде и всюду мы видим одно и то
же: если бы ограничительная деятельность государства была быстра, успешна  и
безвозмездна для  потерпевших,  почти  все  доводы  в  пользу  положительной
деятельности государства исчезли бы сами собою. Теперь с моей стороны, будет
уместно перейти к следующим замечаниям  по  поводу  названия,  данного  этой
теории    государственной    деятельности.    Возможно,     что     название
"административный нигилизм" вполне соответствует высказанному В. Гумбольдтом
взгляду: я незнаком с его трудом. Но я решительно не вижу, каким образом оно
может выражать защищаемую мною доктрину; точно так же не усматриваю и  того,
чтобы ей вполне соответствовало  другое,  более  положительное,  название  -
"полицейское государство". Понятие о полицейском государстве не заключает  в
себе понятия об организации для целей внешнего покровительства. Я же  вполне
признаю, что до тех пор, пока каждая нация занимается грабежом,  все  другие
нации должны быть настороже, чтобы посредством армии, или флота, или того  и
другого вместе в случае надобности отразить нападение грабителей. Между  тем
название полицейского государства, в обычном  своем  значении,  не  обнимает
собою этих необходимых  в  борьбе  с  внешними  врагами  приспособлений  для
нападения и защиты. С другой стороны, оно не покрывает  и  всей  относящейся
сюда  области.  Выражая  собою  совершенно  определенно   представление   об
организации, необходимой для предупреждения и наказания уголовных нарушений,
оно совершенно исключает представление о не  менее  важной  организации  для
противодействия нарушениям гражданского характера, - организации,  в  высшей
степени существенной  при  надлежащем  исполнении  отрицательно-регулятивных
функций.   Хотя   полицейская   власть   может   быть   рассматриваема   как
подразумеваемая поддержка для  решений  во  имя  закона  по  всем  вопросам,
возникающим в судах nisi prius, но так как полицейская  власть  здесь  редко
проявляется  видимым  образом,  то  название  "полицейское  государство"  не
указывает на эту очень важную часть отправления правосудия. Я не  только  не
стою за политику laissez-faire в том  смысле,  какой  обыкновенно  придается
этим словам, но защищаю более деятельную власть  той  категории,  которую  я
различаю как отрицательно-регулятивную. Одна из причин, почему  я  настаивал
на исключении государственной деятельности из других областей, заключается в
том, чтобы сделать ее более успешной в ее  настоящей  сфере.  И  я  старался
показать, что неудовлетворительное исполнение государством его  обязанностей
в пределах его настоящей сферы продолжается и до сих  пор,  потому  что  его
время тратится главным образом на  исполнение  фиктивных  обязанностей  {См.
опыт "Чрезмерность законодательства".}. Существует целый  ряд  фактов,  как,
например, в случае банкротства, - трата трех четвертей, а  иногда  и  более,
имущества несостоятельного должника на расходы;  вынуждение  кредиторов  под
опасением проволочки и незначительности размера платежей  при  окончательном
расчете принимать всякое предложение, как бы оно ни было невыгодно;  в  силу
таких условий оказывается, что закон  о  банкротстве  предоставляет  как  бы
премию мошенникам, -  все  это  факты,  которые  давно  прекратили  бы  свое
существование, если бы граждане сосредоточили свое внимание на  установлении
надлежащей судебной системы. Если бы надлежащее исполнение государством  его
существеннейших функций составляло  решающий  вопрос  при  выборах,  нам  не
приходилось бы видеть, - что теперь не редкость -  как  дрожащий  от  холода
поселянин, крадущий колья из чужого палисадника, чтобы нагреть свой коттедж,
или голодный рабочий, укравший что-нибудь из  чужого  огорода,  подвергаются
каре, превосходящей по своей строгости древнееврейские наказания, тогда  как
громадные  финансовые  мошенничества,  разоряющие  тысячи  людей,   остаются
безнаказанными. Если бы отрицательно-регулятивная деятельность государства в
вопросах внутреннего управления имела преобладающее значение  в  умах  людей
как в сфере законодателей,  так  и  вне  ее,  то  образ  действий,  которому
подверглись  недавно  г-да  Уолкер  из   Корнгилля,   был   бы   невозможен:
обокраденные на сумму в б тыс. ф., потратив 950 ф. на награды за открытие  и
преследование воров, они не могут добиться возвращения им их  собственности,
найденной на ворах: таким образом они несут на себе издержки по  отправлению
правосудия, тогда как Лондонская корпорация наживает на  их  потере  940  ф.
Вышеизложенный взгляд основывается именно на том, что, по моему мнению,  эти
вопиющие  злоупотребления  и  упущения,  характеризующие  состояние   нашего
правосудия, требуют исцеления прежде всех других зол  и  что  это  исцеление
может идти только рука об руку с постепенным  сведением  внутренних  функций
государства исключительно  к  отправлению  правосудия.  Все  организации,  к
какому бы роду они не принадлежали, иллюстрируют  для  нас  тот  закон,  что
успешность какой-либо  деятельности  может  идти  только  рука  об  руку  со
специализацией как  строения,  так  и  функций,  -  специализацией,  которая
неизбежно предполагает сопутствующее ей ограничение. Как  я  уже  говорил  в
другом месте, развитие представительного строя  есть  развитие  такого  типа
правления, который наиболее приспособлен к такому отрицательно-регулятивному
контролю и менее всех других годится  для  положительно-регулятивной  власти
{См. опыт "Представительное правление".}. Это учение, утверждающее,  что,  в
то  время  как  отрицательно-регулятивная  власть   должна   расширяться   и
улучшаться, положительно-регулятивная должна постепенно сокращаться,  и  что
одна перемена предполагает другую,  может  быть  п