тавщиков,
барышничество железнодорожными акциями; непомерно высокие цены,  назначаемые
помещиками за землю при  продаже  ее  железнодорожным  компаниям;  подкуп  и
лихоимство при проведении через парламент частных биллей - все эти и  другие
примеры  в  том  же  роде   показывают,   что   в   высшем   слое   общества
недобросовестность  -  явление  не  менее  обычное,  чем  в   низшем,   хотя
проявляется она и в иных формах; что процентное отношение  в  обоих  случаях
одинаково велико и что в смысле результатов оно такое же,  если  не  большее
зло.
     А раз факты доказывают, что в смысли  честности  намерений  один  класс
стоит другого, неразумно противиться распространению льготы на низший  класс
на  том  основании,  что  это  грозит   прямой   опасностью   собственности.
Предполагать, что земледельцы и ремесленники в своей массе, пользуясь  своей
политической властью, будут сознательно несправедливы к своим более  богатым
согражданам, на это у нас не больше оснований, чем полагать, что  эти  более
богатые   сограждане   уже   теперь    сознательно    совершают    легальные
несправедливости по отношению к ремесленникам и земледельцам.
     В чем же тогда опасность? Чего бояться? Если владение  землей,  домами,
железными дорогами, капиталами и всякой иной собственностью  и  тогда  будет
обеспечено в той же  степени,  как  и  теперь,  с  какой  же  стати  бояться
злоупотребления  новыми  политическими   правами?   И   каких,   собственно,
злоупотреблений есть разумное основание бояться?
     О том, как могут злоупотреблять своими политическими правами  те,  кого
предполагается наделить ими, мы можем судить по тому, как злоупотребляли ими
те, которые обладали ими раньше.
     Чем   характеризовалось   в    главных    чертах    правление    доныне
господствовавших классов? - Нельзя сказать, чтоб эти  классы  искали  всегда
своей прямой выгоды в  ущерб  другим,  но  нередко  они  вырабатывали  меры,
косвенно  выгодные  для   них.   Добровольное   самопожертвование   являлось
исключением; руководящее же правило было: законы  должны  оберегать  частные
интересы, все равно, в ущерб или  не  в  ущерб  интересам  общественным.  По
справедливости,  землевладелец   имеет   не   больше   прав   на   имущество
недоимщика-арендатора, чем всякий другой кредитор, однако же землевладельцы,
составляющие  большинство  законодателей,   издавали   законы,   дающие   им
преимущество перед всеми  другими  кредиторами  и  обеспечивающие  получение
ренты. Пошлина, взимаемая правительством за ввод  во  владение  наследством,
перешло ли оно по закону или  по  завещанию,  по  справедливости  должна  бы
ложиться тяжелее  на  более  богатых,  чем  на  сравнительно  бедных,  и  на
недвижимое имущество тяжелей, чем на движимое; однако же законом установлено
обратное; закон этот держался очень долго и до известной степени остается  в
силе еще теперь. Право представления кандидатов на духовные  должности  идет
совершенно вразрез с духом закона;  однако  же  право  это  было  утверждено
парламентом и  ревниво  отстаивается  доныне,  причем  вовсе  или  почти  не
принимается в расчет благо тех, для кого,  собственно,  существует  церковь.
Чем, как не влиянием личных мотивов, можно объяснить то обстоятельство,  что
в вопросе о покровительстве земледелию класс землевладельцев  и  подвластных
им лиц резко разошелся во мнениях с другими классами, хотя  факты  для  всех
были одни и те же? Если  нужно,  можем  привести  еще  более  яркий  пример:
оппозиция англиканского духовенства отмене хлебных законов. Профессиональные
проповедники справедливости и  милосердия,  постоянно  осуждающие  эгоизм  и
воображающие, что подают пример высокого самоотвержения,  настолько,  однако
же,  доступны  влиянию  мирских  расчетов  и  соображений,  что.  когда   им
показалось, что интересы их в опасности, они почти единодушно воспротивились
предлагаемой перемене. Из десяти с лишним тысяч друзей ex officio бедняков и
нуждающихся  только  один  (преподобный  Томас  Спенсер)  принял  деятельное
участие в борьбе против налога, которым был обложен  хлеб  крестьянина  ради
обеспечения ренты землевладельцу.
     Вот пример того, какими путями люди, стоящие у кормила власти,  в  наше
время добиваются того, что выгодно для них в ущерб  другим.  Надо  полагать,
что  и  всякая  общественная  группа,  получившая  преобладание   вследствие
политической перемены, действовала бы аналогичными способами,  жертвуя  ради
собственного блага благом других. Мы не видим причины думать,  чтобы  низшие
классы были, по существу, менее добросовестны, чем высшие, но точно  так  же
не видим  и  основания  считать  низшие  классы  более  добросовестными.  Мы
утверждаем, что во всех обществах и во все  времена  уровень  нравственности
был в общей сложности одинаков для  всех  сословий;  и  потому  нам  кажется
ясным,  что,  если  богатые  при   случае   издают   законы,   несправедливо
покровительствующие им преимущественно перед  всеми  прочими,  бедные,  будь
власть на  их  стороне,  делали  бы  то  же  самое.  Не  совершая  заведомых
несправедливостей, они бессознательно руководились бы личными соображениями,
и законодательство наше, блуждавшее до того в одном направлении, опять стало
бы блуждать в другом.
     Распространенные в среде рабочих взгляды и мнения  только  подтверждают
этот абстрактный вывод. Чего теперь желают рабочие классы,  того  они,  надо
полагать, и добивались бы, если бы правительственная реформа отдала власть в
их руки. Судя по этим ходячим взглядам, они, несомненно, добивались  бы  или
помогли бы добиться многих вещей, весьма желательных. Вопросы, вроде вопроса
о церковном налоге (Church-rates), были  бы  решены  давным-давно,  если  бы
политические  права  распространялись  на  большее  количество  лиц.  Сильно
возросшее влияние народа непременно сказалось бы на  упорядочении  отношений
между группой, исповедующей религию,  установленную  государством,  и  между
остальной частью общества. Были бы уничтожены и  другие  остатки  сословного
классового законодательства. Но, помимо идей,  способных  вызвать  перемены,
неоспоримо благодетельные, рабочие классы лелеют и другие, которые не  могут
быть осуществлены без грубой несправедливости по отношении к другим  классам
и - в будущем - без вреда для самих рабочих. Так, например, все  они  питают
вражду к капиталистам. До сих пор еще как между  земледельческими  рабочими,
так и между жителями городов сильно распространено убеждение,  будто  машины
приносят  только  вред  рабочим,  причем  выказывается  желание  не   только
устанавливать число рабочих часов, но и  регулировать  все  отношения  между
нанимателями и наемниками. Рассмотрим вкратце факты.
     Когда, присоединив еще одно  ошибочное  воззрение  к  несчетному  числу
таких же, внушенных  ею  народу,  законодательная  власть  приняла  билль  о
десятичасовом  рабочем  дне  и  тем   самым   признала,   что   ограничивать
продолжительность работы  есть  обязанность  государства,  в  среде  рабочих
классов естественно возникло желание  добиться  дальнейших  улучшений  своей
участи тем же путем. Первым результатом этого явилась весьма крупная  стачка
"соединенных механиков" (Amalgamated Engineers).  Устав  этого  союза  имеет
целью ограничить различными  способами  предложения  труда.  Членам  его  не
дозволяется работать более определенного числа часов в неделю; плата  должна
быть не ниже установленной. Никто не может быть принят в союз, не  заработав
себе на то права "пробной"  службой  (probationary  servitude).  Союз  ведет
строгую регистрацию своих членов; отмечаются все перемены в жизни  рабочего:
брак, потеря одного места, переход  на  другое,  -  и  малейшее  упущение  в
доставке сведений наказывается штрафом.  Совет  решает  безапелляционно  все
дела, частные и общественные. Какая тирания царит в союзе видно из того, что
члены наказываются за сообщение посторонним каких бы то ни было  сведений  о
делах союза, за порицание действий другого члена,  за  оправдание  поведения
оштрафованных и т. д. Обеспечив такими принудительными мерами  единодушие  в
своей среде, члены союза путем  долгого  и  упорного  воздействия  на  своих
хозяев вынудили их согласиться на множество различных уступок, по их  мнению
выгодных лишь для механиков. Позднее мы видим, как  те  же  результаты  были
достигнуты  такими  же  средствами  во  время  стачки   рабочих   строителей
(operative builders). В одной из первых прокламаций, изданных  стачечниками,
они  заявили,  что  "имеют  одинаковое  с  другими  право  на   общественное
сочувствие, проявляющееся теперь в широких размерах и направленное  к  тому,
чтобы сократить число рабочих часов", -  чем  разом  выяснили  и  обольщение
свое,  и  источник  этого  обольщения.  Веря,  как  тому  научил  их  верить
парламентский акт, что отношение  между  количеством  выполняемого  труда  и
получаемой за него платой не естественное, а искусственное,  они  требовали,
чтобы плата осталась та же, а число рабочих часов с десяти было уменьшено до
девяти. Они рекомендовали хозяевам на будущее время принимать это  в  расчет
при составлении контрактов, говоря, что они  "питают  полную  уверенность  в
том, что желание их неизбежно осуществится", -  учтивый  намек  на  то,  что
хозяева должны будут уступить могуществу их организации. В ответ  на  угрозу
подрядчиков  прекратить  работы  им  напоминали,  что   ответственность   за
причиненное таким путем общественное бедствие ляжет на них же. Когда  разрыв
наконец совершился, стачечники пустили в  ход  все  уже  выработанные  меры,
чтобы  вынудить  подрядчиков  уступить,  и  добились  бы  своего,  если   бы
противники их,  уверенные,  что  уступка  будет  равносильна  разорению,  не
соединились для такого же дружного и  единодушного  отпора.  Уже  в  течение
нескольких  лет  перед  тем  подрядчики  и   архитекторы   уступали   многим
сумасбродным требованиям рабочих, и требования эти, предъявленные  им,  были
только логическим следствием  предыдущего.  Если  б  подрядчики  согласились
укоротить рабочий день и отменить систематические прибавочные работы, т.  е.
если бы выполнили то, чего от них добивались, рабочие вряд  ли  остановились
бы на этом. Успех сделал бы их еще более требовательными, и чем дальше,  тем
больше бы ширилась и росла пагубная борьба труда с капиталом.
     Наиболее  совершенным  образцом  промышленной  организации   во   вкусе
рабочих, вероятно, является союз работников печатного дела (Printers Union).
За исключением служащих в редакции Times'a. и еще в одном большом деле,  где
владельцы  сумели  отстоять  свою   независимость,   все   наши   наборщики,
тискальщики и т. д. входят в состав союза, регулирующего все отношения между
нанимателем  и  наемником.  Существует  установленная  плата  за   набор   -
столько-то за тысячу букв хозяин не может дать, а наборщик  не  имеет  права
принять меньшей платы. За печатание также установлена плата, и, кроме  того,
определено количество экземпляров, меньше которого вы не можете  напечатать,
не заплатив за несделанную работу. Наименьшее число экземпляров - 250;  если
вам нужно всего 50, вы все равно должны платить за 250, а если нужно  300  -
за 500. Помимо  регулирования  цен  и  порядка  печатания,  союз  работников
печатного  дела  заботится  еще  и  о  том,  чтобы  уменьшить   конкуренцию,
ограничивая число учеников, поступающих в типографию. Эта  лига  так  хорошо
организована, что хозяева вынуждены  были  покоряться.  Нарушение  правил  в
какой-либо книгопечатне ведет за собой стачку всех служащих, а  так  как  их
поддерживает весь союз, хозяину обыкновенно приходится уступить.
     И в других отраслях промышленности рабочие держались бы, если б  могли,
той же ограничительной системы, что наглядно  доказывают  часто  повторяемые
попытки   в   этом   направлении.   В   стачках   лудильщиков,   жестянщиков
(Tin-plate-workers), ткачей г. Ковентри, механиков, башмачников, строителей,
- всюду обнаруживается явное стремление к  регулированию  заработной  платы,
числа рабочих часов и разных других условий  труда,  словом,  к  уничтожению
вольного договора между наемником и нанимателем.  Если  бы  рабочие  повсюду
добились своего, все отрасли промышленности были бы до  того  стеснены,  что
пришлось бы поднять цены на  продукты  производства,  что  легло  бы  тяжким
бременем на те же рабочие  классы.  Каждый  производитель,  находящийся  под
покровительством своего союза во всем, что касается его профессии, платил бы
крайнюю цену за каждый покупаемый им продукт, благодаря тому  что  и  другие
рабочие пользуются подобным же покровительством.  Короче  говоря,  мы  опять
вернулись бы к старой (только в новой форме)  и  вредной  системе  взаимного
обложения (taxation). В результате - уменьшение способности конкурировать  с
другими нациями и подрыв нашей иностранной торговли.
     От подобных результатов следует предостерегать. Не рискованно  ли  дать
политическую власть людям, которые  держатся  таких  ошибочных  взглядов  на
основы общественных отношений и упорно стремятся  провести  свои  взгляды  в
жизнь? Это становится вопросом серьезным. Люди,  подчиняющие  свою  свободу,
как частных лиц,  деспотическим  постановлениями  рабочих  союзов,  вряд  ли
достаточно  независимы,  чтобы   хорошо   воспользоваться   своей   свободой
политической. Кто до такой степени плохо понимает истинный смысл  свободы  и
допускает, что отдельная  личность  или  корпорация  имеет  право  запретить
наемнику и нанимателю заключать между собой договоры, какие им угодно, тоже,
по нашему мнению, почти не способен оберегать и свою собственную свободу,  и
свободу своих сограждан. Если понятия  о  честности  так  смутны,  что  люди
считают долгом повиноваться приказаниям вождей союзов, отказываясь от  права
лично располагать своим трудом и ставить  свои  собственные  условия;  если,
повинуясь  этому  извращенному  чувству  долга,  они  рискуют  жизнью  своих
семейств, заставляя  их  голодать;  если  они  называют  "гнусным  правилом"
(odious document) простое требование, чтобы хозяин и работник были  свободны
заключать между собою какие им угодно договоры; если чувство  справедливости
в них так притупилось, что они способны даже  бить,  лишать  работы,  морить
голодом, даже убивать своих же собратьев, восстающих против диктатуры  союза
и отстаивающих свое право продавать свой труд кому угодно и по вольной цене,
- словом, они доказали, что способны быть рабами и в то же  время  тиранами,
мы смело можем погодить с распространением на  них  привилегий  политических
прав.
     Цели, которых рабочие давно уже стремятся достигнуть с помощью  частных
организаций, - те же самые цели, каких они старались бы достигнуть,  будь  у
них в руках политическая власть, путем  общественных  постановлений.  Раз  в
таких вопросах, как вышеуказанные, убеждения их так прочны и  решимость  так
сильна, что они систематически подвергают себя крайним  лишениям  в  надежде
добиться своего, - мы имеем полное основание ожидать, что такие взгляды  под
давлением такой решимости, скоро вылились бы в форму закона, если бы рабочие
стояли у кормила  власти.  Для  рабочих  вопросы,  касающиеся  регулирования
труда, представляют живейший  интерес.  Для  кандидата  в  парламент  лучший
способ заручиться их голосами - поддакивать им в этих вопросах. Нам  скажут,
что дурных результатов можно опасаться только в  том  случае,  если  рабочие
получат численный перевес в среде избирателей; на это можно  возразить,  что
нередко,  при  двух  приблизительно   равносильных   политических   партиях,
результаты выборов определяет третья, значительно  меньшая.  Припомним,  что
рабочие союзы в Англии насчитывают до 600 000 членов и владеют  капиталом  в
300 000 ф. ст.; припомним, что эти союзы обыкновенно помогают друг  другу  и
даже соединены в одно целое - ассоциацию рабочих вообще; припомним, что  все
они превосходно организованы и  безжалостно  пользуются  своею  властью  над
членами: во многих городах совместное воздействие их непременно должно иметь
решающее влияние на результат общих выборов, хотя бы в каждом данном  случае
рабочие составляли лишь небольшую часть избирателей.  Какого  влияния  может
достигнуть небольшая, но сплоченная группа, нам это уже показали ирландцы  в
палате общин и еще нагляднее ирландские  эмигранты  в  Америке.  Организация
рабочих  союзов  не  менее  совершенна;  не  менее  сильны   и   побуждения,
руководящие их членами. Судите же сами, как велико должно быть их влияние.
     Правда,  в  городских   советах   и   земледельческих   округах   класс
ремесленников не имеет никакой власти; правда и  те,  что  антагонизм  между
ними и земледельцами всегда будет ставить им преграды на пути  к  достижению
цели. Зато, с другой стороны,  в  этих  вопросах  за  рабочих  будут  стоять
многие, не принадлежащие к рабочему классу.  Множество  мелких  торговцев  и
других, также мало обеспеченных  материально  людей,  будут  заодно  с  ними
добиваться урегулирования отношений между  трудом  и  капиталом.  В  средних
классах  также  найдется  не  мало  доброжелательных  людей,  незнакомых   с
политической экономией и уверенных, что рабочие правы в  своих  стремлениях.
Возможно, что даже и среди землевладельцев они встретят поддержку. Вспомним,
как враждебно относились землевладельцы в парламенте к интересам фабрикантов
во время агитации из-за десятичасового рабочего  дня,  и  мы  убедимся,  что
деревенские сквайры очень и очень способны поддерживать  рабочих  в  издании
постановлений, неблагоприятных для нанимателей. Правда, чувство раздражения,
руководившее ими,  тогда  до  известной  степени  угасло.  Притом  же,  надо
надеяться, что они с тех пор поумнели. Но все же, памятуя  прошлое,  надо  и
это принимать в расчет.
     Итак,  вот  одна  из  опасностей,  которая  может  повлечь   за   собой
распространение  избирательного  права.  Опасаться  прямых  нарушений   прав
собственности нелепо, но это вполне основательные опасения,  что  права  эти
могут быть нарушены косвенным путем, что  закон  может  сдавить  в  железных
тисках и рабочего, и капиталиста, запрещая одному распоряжаться по произволу
своими деньгами, а другому продавать  свой  труд  по  вольной  цене.  Мы  не
подготовлены настолько, чтобы  сказать,  какой  именно  степенью  расширения
представительства могут быть обусловлены подобные результаты. Мы не  беремся
и высчитывать,  насколько  возрастет  влияние  рабочих,  если  льгота  будет
распространена на лиц, имеющих ценз в 5-6 фунтов, как не беремся  и  решать,
хватит ли противных сил на то, чтобы парализовать  это  влияние.  Мы  просто
хотели указать на одну из опасностей,  о  которых  не  следует  забывать,  -
возможность в области промышленности издания  постановлений  пристрастных  и
несправедливых.
     Обратимся  теперь  к  другой  опасности,  отличной  от  предыдущей,  но
родственной  ей.  Распространение  законодательства  на  не  подлежащую  ему
область, перепроизводство  законодательства  (overlegislatiori),  стесняющее
обмен труда и капитала, есть зло; другое зло - когда законодательство  через
посредство государства, старается обеспечить обществу выгоды, которые труд и
капитал должны бы доставлять ему сами по себе. А между тем лица, стоящие  за
такое превышение законодательной власти в одном случае, обыкновенно стоят за
него и в другом; это естественно, хотя и печально.  Люди,  ведущие  трудовую
жизнь, мало скрашенную  наслаждением,  охотно  внимают  учению,  требующему,
чтобы государство снабжало их  различными  положительными  преимуществами  и
удовольствиями.  Нельзя  ожидать,  чтобы  достаточно  натерпевшийся   бедняк
относился особенно критически к тем, кто сулит ему даровые удовольствия. Как
утопающий хватается за соломинку,  так  тот,  чья  жизнь  -  тяжелое  бремя,
хватается за что угодно, если ему светит оттуда хоть призрачный луч  над