противоположное - строгое критическое отношение к средствам, которыми создан
успех, и уважение к более высоким и менее своекорыстным видам деятельности.
     К счастью, в последнее время начали обнаруживаться признаки этого более
нравственного направления общественного мнения. Теперь  получила  молчаливое
признание доктрина, что богатый не  имеет  права  проводить,  как  бывало  в
старину, свою жизнь в самоуслаждении, но обязан  посвящать  ее  служению  на
пользу общества. Нравственное возвышение народа с  каждым  годом  привлекает
большую долю внимания высших классов; из года в год увеличивается энергия, с
какою  они  посвящают  свои  силы  содействию  материальному  и  умственному
прогрессу масс. И те из их  среды,  которые  не  принимают  участия  в  этих
благородных функциях, начинают вызывать к себе в большей или меньшей степени
презрение даже своего собственного круга. Этот последний  наиболее  отрадный
факт в истории человечества - это новое и лучшее рыцарство - обещает создать
более высокий критерий благородства и исцелить таким образом  много  зла,  и
между  прочими  также  и  то,  которое  составляло  здесь   предмет   нашего
обсуждения. Если приобретенное незаконными путями богатство будет  неизбежно
сопряжено  с  презрением,  если  честно   приобретенному   богатству   будет
воздаваться только законно ему принадлежащая доля нашего уважения, тогда как
все оно в полной мере будет принадлежать тем, которые посвещают свои силы  и
свои средства более высоким целям, - тогда,  несомненно,  вместе  с  другими
сопутствующими   благами   мы   достигнем   также   и   улучшения   торговой
нравственности.

IV
                                ЭТИКА ТЮРЕМ

     Две  противоположные  теории  нравственности,  как  и   многие   другие
противоположные теории, обе правы, обе и не правы. Школа a priori имеет свои
истины, школа a posteriori - свои; и для надлежащего руководства в поведении
должно  признавать  обе.  С  одной  стороны,  утверждается,  что  существует
абсолютное мерило справедливости; и относительно известного класса  действий
это  утверждается  справедливо.  Из  основных  законов   жизни   и   условий
общественного существования можно вывести некоторые неотразимые  ограничения
индивидуальных действий, ограничения,  которые  существенно  необходимы  для
совершенства жизни, как индивидуальной,  так  и  социальной  или  -  другими
словами - существенно необходимы для величайшего возможного счастья.  И  эти
ограничения, неизбежно следующие из неоспоримых  основных  начал,  столь  же
глубокие, как и сама природа жизни, составляют  то,  что  мы  можем  назвать
абсолютной нравственностью. С другой  стороны,  утверждают,  и  в  известном
смысле справедливо утверждают, что в применении к людям и обществу, как  они
есть, требования абсолютной  нравственности  невыполнимы.  Контроль  закона,
одинаково налагающий страдание и на тех, кто обуздывается,  и  на  тех,  кто
платит издержки  обуздывания,  не  есть  абсолютно  нравственная  вещь,  как
доказывается самим фактом, что абсолютная нравственность есть  регулирование
поведения таким образом, чтобы страдание было не нужно. Следовательно,  если
признать, что контроль закона в настоящее время необходим, надо  признать  и
то, что эти априористические правила не могут быть немедленно  проведены.  А
отсюда  следует,  что  мы  должны  применять  свои  законы  и   действия   к
существующему характеру человечества, что мы должны принимать в  соображение
добро или зло, происходящее от того или другого устройства, и таким  образом
апостериорным путем составить  себе  кодекс,  приспособленный  к  настоящему
времени. Короче  сказать,  мы  должны  возвратиться  к  теории  практической
применимости (expediency). Так как  каждое  из  этих  положений  имеет  свое
основание, то было бы крайне ошибочно принимать  одно  из  них  и  исключать
другое.  Они  должны  были  бы  взаимно  вытеснять   смысл   один   другого.
Прогрессирующая цивилизация, естественно  состоящая  из  компромиссов  между
старым  и  новым,  требует  беспрерывных  приспособлений  компромисса  между
идеальным и практическим в общественных  учреждениях;  а  для  этого  должны
иметься  в  виду  оба  элемента  компромисса.  Если   правда,   что   чистая
справедливость требует порядка вещей,  который  был  бы  слишком  хорош  для
людей, как они есть, то правда и то, что одна практическая  применимость  не
имеет стремления установить порядок в чем-нибудь лучший  того,  какой  есть.
Между тем как абсолютная нравственность теми преградами, которые  удерживают
ее  от  утопических  нелепостей,  обязана  практической  применимости,  сама
практическая применимость всеми  своими  побуждениями  к  усовершенствованию
обязана абсолютной нравственности. Соглашаясь, что для нас  главный  интерес
заключается в определении относительно справедливого, мы все-таки необходимо
должны  рассмотреть  абсолютно  справедливое,  потому   что   одно   понятие
предполагает другое. Или - говоря несколько иначе - если  мы  всегда  должны
делать то, что всего лучше для настоящего времени,  то  мы  все-таки  должны
постоянно иметь в виду абстрактно лучшее так, чтобы перемены, которые  будут
делаться, стремились к нему, а не от него.  Так  как  чистая  справедливость
недостижима  и  может  еще  долго  оставаться  недостижимой,  то  мы  должны
руководиться компасом, который говорил бы нам, где она находится;  иначе  мы
рискуем  заблудиться  в  совершенно  противоположном  направлении.  Примеры,
представленные новейшей историей нашей, служат, кажется, очень  убедительным
доказательством, как важно соединять соображения отвлеченной применимости  с
соображениями конкретной применимости, - как велики были бы избегнутое зло и
достигнутые  выгоды,  если  б  нравственность   апостериорная   просвещалась
нравственностью априористической. Возьмем прежде всего  вопрос  о  свободной
торговле. До последнего времени все нации постоянно  старались  искусственно
затруднить свою торговлю с  другими  нациями.  В  прошедшие  столетия  такой
порядок мог еще быть оправдан как порядок, обеспечивавший  безопасность.  Не
говоря  уже  о  том,  что  законодатели  имели  свои   побуждения   поощрять
промышленную  независимость,  можно   сказать,   что   во   времена,   когда
национальные распри случались беспрестанно, никакой нации  не  была  выгодна
большая зависимость в предметах первой необходимости  от  другой  нации.  Но
хотя и есть основание утверждать, что  ограничения  торговли  были  когда-то
полезны, нельзя утверждать,  чтобы  это  оправдывало  наши  хлебные  законы;
нельзя утверждать, что взыскания и  запрещения,  опутывавшие  до  последнего
времени нашу торговлю,  были  необходимы  для  предупреждения  промышленного
обессиливания в случае  войны.  Покровительство  во  всех  его  формах  было
установлено и поддерживаемо по другим основаниям практической  применимости;
и причины, по которым началась оппозиция этому покровительству и по  которым
оно  было  отменено,  были  также  причины  практической  применимости.  Обе
враждебные  партии  выставляли  вычисления  непосредственных  и   отдаленных
результатов, и решение заключалось в подведении баланса  этим  разнообразным
предугадываемым  результатам.  И  каково   же   было   заключение,   которое
оправдывали последствия и к которому пришли после стольких  веков  пагубного
законодательства и после стольких лет трудной борьбы? Оно было как  раз  то,
которому ясно учит отвлеченная справедливость. Ход вещей в нравственном мире
оказывается совершенно тождественным с  ходом  вещей  в  политическом  мире.
Возможность пользоваться способностями, прекращение которой ведет к  смерти,
свободное стремление к целям своего желания, без  которого  жизнь  не  может
быть полной, независимость действия,  требовать  которой  природа  побуждает
каждого индивида и которой справедливость не полагает других  границ,  кроме
такой же независимости действий индивидов, обнимают, между прочим, и свободу
обмена. Правительственная  власть,  которая,  защищая  граждан  от  убийств,
грабежа, нападения и других  опасностей,  показывает,  что  существенная  ее
обязанность состоит в том, чтобы обеспечивать каждому свободное употребление
его способностей в определенных границах, обязана, при надлежащем выполнении
своей роли, поддерживать и свободу обмена и не может стеснять ее, не нарушая
своего долга и не становясь притеснителем вместо защитника.  Таким  образом,
абсолютная    нравственность    постоянно    указывала    бы     направление
законодательству. Определяемые только  тем  соображением,  чтобы  в  смутные
времена эти априористические принципы не проводились так,  чтобы  ставить  в
опасность народную жизнь, через остановку  доставления  предметов  жизненной
необходимости, они должны бы были весьма быстро вести государственных  людей
к нормальным условиям.  Мы  избавились  бы  от  тысячи  ненужных  стеснений.
Стеснения,  которые  оказались  бы  нужными,  уничтожались  бы,  как   скоро
надобность в них миновала. Громадная  масса  страданий  была  бы  отвращена.
Благосостояние, которым мы пользуемся теперь, началось бы гораздо  ранее.  И
мы были бы гораздо сильнее, богаче, счастливее и нравственнее.
     Другой  пример  представляет  политика   железных   дорог.   Вследствие
пренебрежения  простого   принципа,   на   который   указывает   отвлеченная
справедливость, сделаны огромные растраты национального капитала и причинены
громадные бедствия. Всякий, кто заключает договор, хотя и обязан  непременно
сделать то, что обозначено в этом  договоре,  вовсе  не  обязывается  делать
какую-нибудь другую вещь, которой не  указывается  и  не  подразумевается  в
условиях. Это положение  выводится  из  основного  принципа  справедливости,
который, как указано  выше,  вытекает  из  законов  жизни  индивидуальной  и
социальной, и до такой степени оправдывается совокупным опытом человечества,
что стало у всех наций одним из общепринятых учений гражданского закона. При
спорах о договорах вопрос всегда  состоит  в  том,  обязывают  ли  выражения
договора ту или другую из сторон делать то-то или то-то; при этом  считается
решенным, что ни одну из сторон  нельзя  принудить  сделать  больше,  нежели
сказано или подразумевается в договоре. И этот безусловно очевидный  принцип
был совершенно обойден в законодательстве по части железных дорог. Акционер,
взявший на себя вместе с другими постройку линий железной дороги  от  одного
места до другого, обязывается внести  на  исполнение  предприятия  известную
сумму и затем подчиниться мнению большинства своих  товарищей-акционеров  во
всех вопросах,  относящихся  к  исполнению  проекта.  Но  дальше  этого  его
обязанности не идут. От него не требуется повиновения большинству голосов  в
таких вещах, которые не поименованы в учредительном акте общества. Хотя он и
принял на себя обязательство участвовать в постройке обозначенных в договоре
дорог, это обязательство не простирается на те, не обозначенные в  договоре,
дороги, которые  пожелали  бы  строить  его  товарищи  по  акциям;  и  голос
большинства  не  может  принудить  его  к  участию  в  постройке  такой,  не
обозначенной в договоре, дороги. Но это различие совершенно упускается у нас
из виду. Акционеры одного предприятия постоянно вовлекаются в разные  другие
предприятия,  затеваемые   впоследствии   их   сотоварищами-акционерами,   и
собственность их помимо их воли затрачивается  на  выполнение  разорительных
для них проектов. Договор, заключенный на одну известную  дорогу,  в  каждом
случае истолковывается таким образом, как будто бы он заключен на  постройку
нескольких дорог. Такое неправильное толкование давалось договору не  только
директорами  компаний  и   безрассудно   принималось   акционерами,   но   и
законодатели так мало понимали свои обязанности,  что  постоянно  утверждали
его.  Эта  простая   причина   породила   большую   часть   крушений   наших
железнодорожных компаний. Ненормальная легкость приобретения  капитала  была
причиной необдуманного соперничества в постройках новых линий и ветвей  и  в
проектировании совершенно  ненужных  параллельных  линий,  предпринимавшихся
только затем, чтобы вызвать покупку их теми  компаниями,  интересам  которых
угрожали новые линии. Если б  каждый  новый  проект  выполнялся  независимым
обществом акционеров, без всякой гарантии со стороны  других  компаний,  без
капитала, собираемого с помощью облигаций, - разорительных трат, которые, мы
видели, почти вовсе не делались  бы,  т.  е.  если  б  компании  учреждались
согласно с требованиями чистой справедливости, сотни миллионов денег были бы
спасены и тысячи семейств избавлены от разорения.
     Мы думаем, что эти случаи достаточно оправдывают наше положение.  Общие
причины,   внушающие   нам    мысль,    что    нравственность,    полученная
непосредственным  опытом,  должна,  чтобы  сделаться  верным  руководителем,
просвещаться правилами нравственности отвлеченной,  -  сильно  подкрепляются
примерами тех громадных ошибок, которые  делаются  вследствие  игнорирования
велений   отвлеченной   нравственности.   Сложных    оценок    относительной
применимости невозможно сделать без  помощи  указаний,  которые  достигаются
простыми выводами абсолютной применимости.
     С этой точки зрения предполагаем мы изучить содержание преступников.  И
прежде всего укажем на те временные требования, которые мешали до сих пор, а
отчасти и теперь еще мешают, установлению вполне справедливой системы.
     Если общий уровень народного характера делает необходимым строгую форму
правления, то он делает необходимым и строгий уголовный  кодекс.  Учреждения
определяются, в конце концов, характером граждан,  живущих  под  управлением
этих учреждений; и если граждане  слишком  животно-импульсивны  или  слишком
своекорыстны  для  свободных  учреждений  и  достаточно  бессовестны,  чтобы
доставлять нужный запас агентов для поддержания тиранических  учреждений,  -
они непременно окажутся гражданами, которые  будут  выносить  строгие  формы
наказания, а вероятно, и нуждаться в них. Один и тот же духовный  недостаток
лежит в основе обоих этих  результатов.  Политическую  свободу  порождает  и
поддерживает такой характер, который управляется отдаленными  соображениями,
не поддается непосредственным  искушениям,  а  предусматривает  последствия,
могущие произойти в будущем. Достаточно вспомнить,  что  сами  мы  постоянно
сопротивляемся  политическим  насилиям  не  потому,  что  они  наносили  нам
какой-нибудь непосредственный вред, а потому, что они могли бы  нанести  нам
вред  впоследствии,  -  достаточно  вспомнить  это,  чтобы  убедиться,   что
сохранение свободы предполагает привычку взвешивать отдаленные последствия и
руководиться главным образом ими. С  другой  стороны,  очевидно,  что  люди,
которые живут  настоящим,  частным,  конкретным  и  которые  не  могут  ясно
представить себе случайностей будущего, будут мало придавать значения правам
гражданства, не доставляющим им ничего, кроме  средств  удалять  неизвестное
еще зло, могущее явиться в отдаленном будущем и  путями  непредвидимыми.  Не
очевидно ли, что столь противоположные настроения  духа  будут  требовать  и
различного рода наказаний  за  дурные  поступки?  Чтобы  сдерживать  вторых,
наказания  должны  быть  строги,  скоры  и  настолько   определенны,   чтобы
производить  резкое  впечатление;  между  тем  как  первых  будут  устрашать
наказания менее определенные, менее сильные и  менее  непосредственные.  Для
более цивилизованных  может  быть  достаточно  продолжительной  однообразной
уголовной  дисциплины;  между  тем  как  для  менее  цивилизованных   должны
существовать телесные наказания и смерть. Таким образом,  мы  утверждаем  не
только то, что  общественное  состояние,  которое  порождает  суровую  форму
правления, необходимо порождает суровые взыскания, но и то, что при подобном
состоянии   суровые   взыскания   становятся   необходимы.    Есть    факты,
непосредственно  подтверждающие  это.  Например,  в  одном  из   итальянских
государств, где, по желанию умиравшей герцогини,  уничтожена  была  смертная
казнь,  число  убийств  возросло  так  сильно,  что  необходимо  было  снова
восстановить эту казнь.
     Кроме того факта, что на низких ступенях цивилизации кровавый уголовный
кодекс составляет вместе и естественный продукт времени  и  необходимое  для
того  же  времени  обуздывающее  средство,  надо  еще  заметить,  что  более
справедливый и гуманный кодекс не мог бы быть приложен к жизни по недостатку
соответственных исполнителей закона. Для того чтобы  применять  преступникам
не короткие и  крутые  меры,  а  такие,  на  которые  указывает  абстрактная
справедливость, требуется деятельность слишком сложная для низкого состояния
общества и класс чиновников гораздо более почтенный, нежели тот, какой может
найтись у граждан, живущих  в  таком  состоянии.  Справедливое  обращение  с
преступниками  было  бы  в  особенности  затруднительно   там,   где   сумма
преступлений слишком велика. Сама многочисленность преступников поставила бы
в невозможность вести дело. При таких обстоятельствах необходим какой-нибудь
более простой способ очищения общества от вредных его членов.
     Таким образом, неприменимость абсолютно справедливой уголовной  системы
к варварским и полуварварским народам столь же очевидна, по  нашему  мнению,
как и неприменимость к ним абсолютно справедливой формы правления. И как для
некоторых  наций  получает  оправдание  деспотизм,  точно  так  же  получает
оправдание и беспощадно строгий уголовный кодекс. В обоих случаях объяснение
состоит в том, что учреждение хорошо настолько,  насколько  позволяет  общий
уровень характера народа, что менее строгие учреждения породили бы неурядицу
в обществе, а затем и дальнейшие, более тяжелые,  бедствия.  Как  ни  вреден
деспотизм,  но  там,  где  единственной  его  альтернативой   представляется
анархия, мы должны признать, что, так как анархия принесла бы больше  вреда,
чем деспотизм, он  оправдывается  обстоятельствами.  Как  ни  несправедливо,
абстрактно, отсечение головы, виселица и костры грубых времен, но если можно
доказать, что без этих крайних мер не могла бы быть обеспечена  общественная
безопасность, что при отсутствии их увеличение числа преступлений  приносило
бы большую сумму зла и притом для мирных членов общества, то  нравственность
оправдывала бы эту строгость. И в том и  в  другом  случае  должно  сказать,
принимая  за  мерило  относительное  количество  порожденных  и  устраненных
бедствий, что ход вещей был наименее несправедлив; а  сказать,  что  он  был
наименее несправедлив, значит сказать, что он был относительно справедлив.
     Но, приняв таким  образом  все,  что  может  быть  приведено  в  защиту
драконовских  законов,  мы  переходим  к  установлению  той  соотносительной
истины, которая  упускается  из  виду  подобной  защитой.  Вполне  признавая
бедствия, которые могут произойти  от  преждевременного  введения  уголовной
системы, основанной на  требованиях  чистой  справедливости,  мы  не  должны
оставлять без внимания и тех  зол,  которые  породило  полное  пренебрежение
указаниями чистой справедливости. Заметим, как  одностороннее  стремление  к
непосредственной   применимости   страшно   задержало   улучшения,   которые
требовались время от времени.
     Какая  громадная  масса  страданий  и  деморализации  причинена   была,
например, без всякой нужды строгостью  наших  законов  прошедшего  столетия.
Множество беспощадных наказаний, которые Ромильи и другие успели уничтожить,
так же мало оправдывалось общественной  необходимостью,  как  и  отвлеченной
нравственностью. Опыт доказал с тех пор, что для безопасности  собственности
вовсе не требуется вешать людей за воровство. А что такая мера  противоречит
чистой справедливости, об этом едва ли нужно говорить. Очевидно, что, если б
сообр