их законодательных способностях, и мерило это настолько  знаменательно,  что
мы не можем умолчать о нем.
     По самому краю Котсуольда, как раз  над  долиной  Северна,  расположены
ключи, которые, вследствие своего положения у самого длинного из целой сотни
потоков,  образующих  своим  слиянием  Темзу,  названы,  в  силу   некоторой
поэтической фикции, "источниками Темзы". Имена, даже и в том  случае,  когда
они являются поэтическими фикциями, наводят  на  заключения,  а  заключения,
хотя и выведенные не из фактов, а из слов, одинаково способны влиять на  наш
образ действия. Таким образом случилось,  что,  когда  недавно  образовалось
общество, чтобы снабжать Чельтенгам и некоторые другие соседние пункты водой
из этих источников, это вызвало сильную оппозицию. Times поместил статью под
заглавием "Угрожающее исчезновение  Темзы"  (Threatened  Absorption  of  the
Thames), в которой  сообщалось,  что  сделанное  этой  компанией  парламенту
предложение  "вызвало  в  городе  Оксфорде   некоторое   смущение,   которое
распространится, несомненно, по всей долине Темзы" и что  "подобная  мера  в
случае ее осуществления уменьшит количество воды в этой благородной реке  на
миллион галлонов в день". Миллион - слово, устрашающее и внушающее  мысль  о
чем-то необъятном. Между тем переведение этих слов  в  мысль  успокоило  бы,
может быть, страхи сотрудника Times'a. Рассчитав, что миллион галлонов  воды
можно было бы заключить в пространство в 50 куб. футов емкости, он  убедился
бы, что благородство Темзы не слишком бы пострадало от такой потери: дело  в
том, что течение Темзы выше того места, где на него влияет морской прилив, в
течение 24 часов дает такое количество воды, которое  в  800  раз  превышает
указанную выше цифру!
     При вторичном чтении билля об утверждении этого вновь  проектированного
водопроводного общества в палате  общин  стало  очевидным,  что  воображение
наших правителей находится приблизительно под таким же давлением фраз вроде:
"источники Темзы", "миллион галлонов ежедневно", как и  воображение  невежд.
Хотя количество воды, которым предполагалось  воспользоваться,  относится  к
количеству, протекающему по Теддингтонскому шлюзу, приблизительно как 1  ярд
к  полумиле,  многие  члены  полагали,  что  такая  потеря  будет  серьезным
несчастьем для страны. Не существует достаточно точного  способа  измерения,
чтобы открыть разницу между Темзой, как она есть, и Темзой минус  Сернейские
ключи;  несмотря  на  то,  в   палате   серьезно   утверждалось,   что   при
предполагаемом уменьшении количества  воды  в  Темзе  "отношение  содержания
сточной к чистой было бы значительно увеличено".  Отнять  у  12  часов  одну
минуту - вот пропорция, которая соответствовала  бы  тому  количеству  воды,
которое желало отнять у Темзы население Чельтенгама.  Тем  не  менее  палата
общин постановила,  что  предоставить  его  Чельтенгаму  значило  б  "лишить
города, расположенные по берегам Темзы,  принадлежащих  им  прав".  Хотя  из
количества воды, проносимой Темзой мимо этих городов, 999 из 1000 частей  не
утилизируются,   тем   не   менее   наши   законодатели   считали    великою
несправедливостью, если бы одна  или  две  из  этих  частей  были  присвоены
обитателями города, жители которого  могут  иметь  теперь  ежедневно  только
четыре галлона гнилой воды на душу!
     Но это  очевидное  неумение  составить  себе  соответствующее  истинным
количественным отношением представление о причинах и следствиях  какого-либо
явления обнаружилось еще более разительным образом. Многие члены утверждали,
что общество Thames Navigation Commissioners воспротивилось бы этому  биллю,
если бы оно не обанкротилось раньше, и  эта  гипотетическая  оппозиция,  как
оказалось, имела в глазах членов большой вес. Если можно  доверять  газетным
известиям, палата общин серьезно отнеслась к  утверждению  одного  из  своих
членов, что в случае  отвлечения  Сернейских  ключей  "образуются  отмели  и
перекаты", и даже пророческое заявление, что  объем  и  сила  течения  Темзы
серьезно пострадают от потери 12 гал. в секунду, не вызвало, по-видимому, ни
смеха, ни выражений  удивления!  Все  количество  воды,  доставляемое  этими
ключами, могло бы быть приносимо потоком, текущим  через  трубу  в  1  ф.  в
диаметре при скорости, не превышающей две мили в час.  И  между  тем,  когда
заявлялось, что судоходность Темзы серьезно пострадает от такой потери,  это
никому  не  показалось  смешным.   Напротив,   палата   отвергла   билль   о
чельтенгамском водопроводе большинством 118 против 88. Правда, что  все  эти
данные не были тогда подобным образом сопоставлены. Но что удивительно, даже
и при отсутствии специального сравнения, и что при этом не бросилось сразу в
глаза, вода ключей, орошающая как-нибудь несколько  квадратных  миль,  может
представлять только бесконечно малую  часть  воды,  вытекающей  из  бассейна
Темзы и распространяющейся на пространство многих тысяч квадратных миль. Сам
по себе этот вопрос не имеет большого значения; он занимает нас только  лишь
как пример законодательной мудрости.  Вышеуказанное  решение  этого  вопроса
представляет собою один из тех небольших пунктов, с которых открывается  вид
на большое пространство, и этот вид неутешителен. На примере очень  простого
вопроса здесь обнаруживается  почти  невероятная  неспособность  представить
себе соотношение между причиной и ее следствиями; между тем задача собрания,
обнаружившего такую неспособность, заключается именно  в  решении  вопросов,
касающихся причин и результатов чрезвычайно  сложного  рода.  Все  процессы,
имевшие место в человеческом обществе,  возникают  вследствие  совпадения  и
столкновения человеческих действий, характер и размеры которых  определяются
человеческой природой в ее настоящем состоянии. Они  являются  настолько  же
результатом естественной причинности, как и все другие результаты,  и  точно
так же предполагают определенные количественные отношения между причинами  и
следствиями. Всякий законодательный акт предполагает диагноз и  прогноз,  из
которых каждый требует разумной оценки социальных сил и их действий.  Прежде
чем какое-нибудь зло может быть устранено, оно  должно  быть  прослежено  до
своих корней, лежащих в мотивах и идеях людей, какими они в действительности
являются  при  данных  социальных  условиях,  -  задача,  требующая,   чтобы
действия, стремящиеся к  известному  результату,  были  приведены  к  одному
знаменателю и чтобы существовало нечто вроде  верного  представления  об  их
результатах как в качественном, так  и  в  количественном  отношении.  Затем
должны быть в должной мере  оценены  род  и  степень  влияния  тех  побочных
факторов, которые будут приведены в действие проектируемым  законом.  Каковы
будут результаты, созданные новыми силами в их совместном действии с силами,
прежде существовавшими, - задача еще сложнее предыдущей.
     Нам,  конечно,  возразят  на  это,  что  люди,  неспособные   составить
приблизительно  верное  суждение  о   самом   простом   вопросе   физической
причинности, могут быть, несмотря на это, очень хорошими  законодателями.  И
это  представляется  для  большинства  людей  настолько  естественным,   что
молчаливое  предположение  противоположного  покажется   им   нелепым;   это
последнее обстоятельство служит одним из многих показателей  господствующего
глубокого невежества. Справедливо, что эмпирические обобщения, которые  люди
извлекают из своих взаимных сношений, достаточны для того, чтобы внушить  им
некоторые представления о тех приблизительных  результатах,  которые  явятся
следствием новых мероприятий, и это  заставляет  их  предполагать,  что  они
вообще достаточно дальновидны. Между тем  прошколенный  точными  науками  ум
скоро доказал бы им шаткость выводов, основанных на подобных данных. И  если
нужны  доказательства   неосновательности   подобного   рода   выводов,   то
достаточное  количество  их  представляет  тот  колоссальный  труд,  который
тратится ежегодно законодательным собранием на исправление  сделанных  им  в
предшествующие годы ошибок.
     Если бы нам возразили на это, что бесполезно останавливаться  на  такой
неспособности палаты общин, раз мы лучших суждений получить  не  можем,  ибо
паллата состоит ведь из сливок нации, - мы возразили  бы  на  это,  что  тут
возможны два заключения, имеющих важное практическое значение. Во-первых, мы
убеждаемся, насколько пресловутая  интеллектуальная  культура  наших  высших
классов недостаточна для того, чтобы дать им возможность сделать  более  или
менее правильный вывод даже из простых явлений, не  говоря  уже  о  сложных.
Во-вторых, мы можем сделать еще  и  тот  вывод,  что  если  последствия  тех
сложных явлений, которые имеют место  в  человеческих  обществах  и  которые
представляют такие значительные трудности,  так  мало  им  доступны,  то  их
вмешательство в подобного рода вопросы было бы полезно ограничить
     В особенности в одном  направлении  считали  бы  мы  разумным  положить
предел расширению их законодательной деятельности.  Недавно  высказано  было
предположение, что образование такого класса народа,  который  якобы  делит,
как с пренебрежением говорят, свои силы между работой и  посещением  церкви,
следовало бы подчинить контролю того класса, относительно которого  с  такою
же справедливостью можно было бы сказать,  что  он  делит  свои  силы  между
клубом и охотой.  Такой  проект  вряд  ли  много  обещает  в  будущем.  Если
вспомнить,  что  в  течение  последнего  полстолетия  наше   общество   было
преобразовано именно по идеям  этого  предполагаемого  ученика,  причем  ему
пришлось преодолеть упорное противодействие своего предполагаемого  учителя,
- такая комбинация вряд ли покажется удачной. И  если  она  не  предполагает
такую же с первого взгляда, то еще менее  благоприятною  станет  она  тогда,
когда будет поставлен на очередь вопрос о компенсациях в данном случае этого
предполагаемого учителя. Британская интеллигенция,  пропущенная,  во-первых,
сквозь наши университеты и, во-вторых, перегнанная еще раз в  палаты  общин,
есть продукт, все же требующий еще очень серьезного улучшения в качественном
отношении. Было бы очень грустно, если бы нынешний способ производства  этой
интеллигенции получил распространение и был прочно установлен навсегда.

XII
                         ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕТИШИЗМ

     (Первоначально напечатано В "The Reader" от 10 июня 1865 г.)

     Европейцу представляется чем-то поразительным, что  индус,  прежде  чем
приняться за дневную работу, молится импровизированному богу, слепленному им
же самим в несколько минут  из  глины.  Мы  читаем  с  изумлением,  почти  с
недоверием, о  молитвах,  предполагаемая  сила  которых  зависит  от  ветра,
приводящего в движение листки, где эти молитвы написаны. Когда нам говорят о
том,  что  иной  житель  Азии,  недовольный  своими   деревянными   божками,
опрокидывает и бьет их, это вызывает в нас смех и удивление.
     Но чему же здесь удивляться? Того же рода предрассудки мы видим  каждый
день и в тех людях, с, которыми мы  живем;  правда,  предрассудки  не  столь
резкие, но по существу того же  характера.  Есть  и  такие  идолопоклонники,
которые хотят и не мастерят объектов своего поклонения из мертвого вещества,
но которые, вместо этого, берут в качестве  сырого  материала  живых  людей,
которые укладывают известную массу их в некоторую особенную форму, и думают,
что после такой формовки у человечества появляются силы и свойства, каких до
того времени не было. И в том и в другом  случае  сырой  материал  насколько
возможно маскируется. При  помощи  прикрас  декоративного  характера  дикарь
помогает своей уверенности, что перед ним нечто более  чем  простое  дерево.
Точно так же и гражданин придает политическим учреждениям, созданию  которых
он  способствовал,  столь  внушительные   внешние   атрибуты   и   названия,
выразительно говорящие о власти, что его  уверенность  в  ожидаемых  от  них
благодеяниях усугубляется. То же  сияние  "божественного  величия",  которым
окружены  короли,  хотя  сияние  и  не  столь   яркое,   окружает   и   всех
начальствующих лиц, до самых низких ступеней их, так  что  в  глазах  народа
даже простой полицейский, одетый в  форменное  платье,  является  облеченным
особою непостижимою властью. Даже  более  того,  символы  власти  совершенно
отжившие тоже вызывают благоговение даже у тех, кто хорошо понимает, что они
уже отжили свое время. Людям  кажется,  что  в  формуле  закона  заключается
какая-то особая сила, которая обладает способностью связывать людей,  и  что
правительственный штемпель тоже не лишен такой сверхъестественной силы.  Эти
два вида идолопоклонства походят один на другой еще вот в каком отношении: в
том и в другом случае вера, несмотря на  вечные  разочарования,  держится  в
душе очень упорно. Трудно понять, каким образом идолопоклонник, избив резное
изображение своего бога за неисполнение какого-нибудь желания,  снова  потом
поклоняется ему и испрашивает милостей от него. Мы  можем  успокаивать  себя
тем, что, в свою очередь, и все идолы нашего политического  пантеона  терпят
наказания за то, что не оправдали возлагавшиеся на них  надежды,  и  тем  не
менее на них все же продолжают смотреть с полной  надеждой,  что  в  будущем
обращенные к ним молитвы будут услышаны. В любой  почти  газете  то  и  дело
доказывается  бестолковость,   мешковатость,   испорченность,   бесчестность
официализма в том или ином его проявлении. По всей вероятности,  в  половине
передовых  статей,  какие  пишутся,  речь  идет   о   какой-либо   полнейшей
официальной ошибке, возмутительной  проволочке,  поразительной  подкупности,
огромной  несправедливости,  невероятной  расточительности   в   официальных
сферах. И, однако, за таким бичеванием, в котором  постоянно  находит  исход
обманутое ожидание, следует непосредственно возобновление прежней веры: если
такие-то благодеяния еще не имели  место,  на  них  продолжают  надеяться  и
продолжают молить о новых. Что ни день, то новые доказательства, что  старые
правительственные механизмы сами по себе инертны, и если,  по-видимому,  они
имеют силу, то обязаны ею общественному мнению, приводящему  в  движение  их
части; тем не менее одновременно с этим, тоже каждый день,  нам  то  и  дело
предлагаются новые государственные механизмы, устроенные по шаблону  старых.
Эта неисчерпаемая доверчивость  наблюдается  и  среди  людей  самой  широкой
политической опытности. Лорд  Пальмерстон,  который,  вероятно,  знает  свою
публику лучше, нежели кто-либо иной, между прочим, сказал, отвечая на запрос
в палате: "Я вполне убежден, что ни одно лицо, принадлежащее к правительству
все равно, - в высшем или в  низшем  управлении,  -  не  позволило  бы  себе
нарушить доверие в каком-либо деле,  ему  порученном".  Утверждать  подобную
вещь перед лицом бесконечного числа обличительных  фактов  лорд  Пальмерстон
мог лишь потому, что ему было прекрасно  известно,  до  какой  степени  вера
людей в официализм могущественнее, чем противоречащая ей действительность. В
каких  же  случаях  оправдываются  надежды,  возлагаемые   на   деятельность
государства? Можно было бы подумать, что основные интересы людей побудят  их
воспользоваться вездесущим  государственным  аппаратом,  например,  в  целях
правосудия;  но  на  деле  выходит  не  так.  С  одной  стороны,  мы   видим
несправедливо  осужденных,  невиновность  которых  позднее  доказывается   и
которым "прощают" преступление, им не совершенное; и это - их утешение после
незаслуженного страдания. С другой стороны, лорд-канцлер смотрит  на  тяжкие
проступки иных сквозь пальцы, если  ущерб,  причиненный  этими  проступками,
частью возмещен: более того, лорд-канцлер хлопочет о назначении  преступнику
пенсии. Один человек, действительно  провинившийся,  вознаграждается,  тогда
как другому, чья невиновность доказана,  не  возмещают  ни  перенесенных  им
страданий, ни имущественных убытков! Если эта удивительная несообразность  и
не очень часто проявляется в делах официального правосудия  в  форме  такого
резкого контраста, то частями она обнаруживается в бесконечном ряде случаев.
     Мальчишка крадет на два пенса плодов - его  ждет  тюремное  заключение;
тысячи фунтов стерлингов переходят из государственных касс в карман частного
лица - за это оно не несет никакого  наказания.  Но  ведь  это  аномалия?  В
том-то и дело, что нет! Это - узаконенная форма для массы судебных  решений.
Теоретически государство - защитник прав своих подданных; на практике же оно
постоянно действует как  нападающая  сторона.  По  общепризнанному  принципу
правосудия, всякий истец, начавший  несправедливое  судебное  преследование,
обязан возместить судебные издержки ответчика: государство же по  сие  время
упорно  отказывается  покрывать  судебные  издержи  граждан,   несправедливо
привлеченных им к судебной ответственности. Больше того: оно сплошь и  рядом
пыталось добиваться обвинения с помощью  преступных  средств.  Некоторые  из
наших современников, вероятно, еще помнят,  как  в  процессах,  преследующих
акцизные  нарушения,  государство  подкупало  присяжных:   когда   выносился
приговор в пользу государства, присяжные получали двойное вознаграждение,  -
это вошло в обычай; а чаще всего дело кончалось лишь  тогда,  когда  адвокат
ответчика,  в  свою  очередь,  тоже  давал  обещание  вдвойне   вознаградить
присяжных, если их вердикт будет в пользу его клиента!
     И  не  в  одних  только  высших  сферах  судебной   администрации   зло
официального отношения к делу всегда и во все времена так явно  бросалось  в
глаза, что даже вошло в поговорку; оно  проявлялось  не  только  в  судебной
волоките, способной отравить  жизнь  человека;  не  только  в  разорительных
судебных  издержках,  благодаря  которым  самое  слово  "канцелярия"   стало
каким-то пугалом; не только в процессах  коммерческих  судов,  -  процессах,
которые всегда вели за собой такие чудовищные издержки, что кредиторы бегали
от судей хуже чем от чумы; проявлялось не только  в  сомнительном  характере
самих  тяжб,  благодаря  которому  лучше   согласишься   вынести   грубейшую
несправедливость, лишь  бы  избежать  еще  худшей  несправедливости  во  имя
закона, так как последний результат, столь же вероятен, как и первый,  -  но
проявлялось  всюду,  в  самых  низших  сферах  судебной  администрации,  где
ежедневно можно наблюдать множество промахов и нелепостей. Кому не  известны
ходячие насмешки, сочиненные на полицию? Что могут нам возразить на это? Что
в такой массе людей, несомненно, должны быть и нечестные, и неспособные? Да,
но в таком случае, по крайней мере, те распоряжения,  которые  идут  к  этим
людям сверху, должны быть справедливы и  обдуманны.  Однако  одного  взгляда
достаточно, чтобы убедиться, что на деле это  вовсе  не  так.  Возьмем,  для
примера, хорошо всем знакомую историю с телеграммой, отправленной по  крайне
важному  и  безотлагательному   делу   одним   ирландским   административным
учреждением; ничтожный расход на эту телеграмму был занесен в отчет, который
представляется в главное управление в Лондоне; там это  вызвало  возражение;
возникла длинная переписка, прежде  чем  последовало  разрешение  на  отпуск
требуемой суммы, и то с оговоркой, что впредь таких утверждений даваться  не
будет, если на подобный расход предварительно не  будет  испрошено  согласия
главного управления в Лондоне. Мы не отвечаем за достоверность факта, но вот
вам другой, за достоверность которого мы можем  поручиться,  а  он,  в  свою
очередь, подтвердит возможность и  вышеприведенной  истории.  Один  из  моих
друзей, заметив, что его обворовал повар, бежит в полицейское бюро, излагает
там свое дело, дает самые точные указания о дороге, по какой должен был,  по
его мнению, скрыться вор, и просит полицию распорядиться по телеграфу о  его
задержании во вр