,  если
он вдумается в то, что  эта  разница  должна  главным  образом  зависеть  от
различия характеров, которое,  в  свою  очередь,  главным  образом  является
результатом различного воспитания, он поймет, что политика,  преследуемая  в
этом  вопросе,  играет,  быть  может,  значительную   роль   в   определении
окончательной судьбы нации.
     Мы не думаем, разумеется, что  этот  аргумент  изменит  воззрения  тех,
которые возлагают свое упование на законодательство.  Предшествующие  доводы
будут иметь некоторый вес в глазах людей с  известным  образом  мыслей;  для
людей другого образа мыслей они будут мало значить и  даже  вовсе  не  будут
иметь значения. Не больше значения имело бы для них и нагромождение подобных
доводов. Истина, которой научает нас опыт, имеет свои пределы.  Поучительным
может быть только тот опыт, который  может  быть  оценен,  а  оценка  опыта,
превосходящая  известную  степень  сложности,  становится  недоступною   для
большинства. И это относится  к  большинству  социальных  явлений.  Если  мы
вспомним, что в течение двух тысячелетий человечество  устанавливало  законы
для промышленности, которые беспрестанно подавляли одни  отрасли  и  убивали
своим  покровительством  другие,  и  что  люди  хотя   и   имели   постоянно
доказательство  этого  перед  своими  глазами,  только  теперь  поняли,  что
действовали все время ошибочно, да и теперь поняли это  только  немногие  из
них, - если мы вспомним все это, то убедимся, что и постоянно повторяющийся,
непрерывно накопляющийся опыт бессилен там, где отсутствуют  соответствующие
умственные состояния для его усвоения. И  даже  когда  он  уже  усвоен,  это
усвоение очень неполно.  Истина,  которой  они  поучают,  понимается  только
наполовину даже теми, которые, как обыкновенно полагают, понимают  ее  лучше
всех других. Например, Роберт Пиль, высказываясь в одном из своих  последних
спичей о невероятно возросшем потреблении,  вызванном  свободной  торговлей,
говорит:
     "И если только вы можете продолжить это потребление, - если при  помощи
Провидения вы посредством своего законодательства сможете  поддержать  спрос
на труд и привести к процветанию вашу торговлю и мануфактуру, вы  не  только
увеличиваете сумму человеческого  счастья,  но  и  даете  земледельцам  этой
страны лучший случай воспользоваться этим увеличенным  спросом,  который  не
может не содействовать их благоденствию".  (Times,  22  февр.  1850.)  Таким
образом, процветание, в действительности вызванное  полным  невмешательством
законодательства, приписывается особому роду  законодательства.  "Вы  можете
поддержать  спрос,  -  говорит  он,  -  вы  можете  доставить   торговле   и
промышленности процветание." Хотя факты, которые  он  приводит,  доказывают,
что они могут достигнуть этого, только  воздерживаясь  от  всяких  действий.
Существенная истина во всем этом вопросе, что закон причинил громадный  вред
и что это процветание вызвано не законом, а как раз отсутствием  закона,  не
понята; и эта вера в законодательство вообще, которая должна бы быть  сильно
поколеблена этим опытом,  остается,  по-видимому,  в  прежней  силе.  Палата
лордов, например, не веря, очевидно, в  зависимость  предложения  и  спроса,
постановила  недавно  следующее  правило:  "Перед  первым   чтением   билля,
касающегося   каких-либо   работ,   при   производстве   которых   требуется
принудительное отчуждение 30 или более домов, населенных рабочим  классом  в
каком бы то ни было приходе или месте, предприниматели должны представлять в
бюро парламентского клерка  заявление  о  числе  домов,  описание  их  и  их
положение, указать  число  людей  (насколько  оно  может  быть  определено),
имеющих быть выселенными, и предложены ли в билль и какие  именно  меры  для
устранения затруднений, которым могут быть  этим  перемещением  вызваны".  И
если в  сравнительно  простых  соотношениях  промышленности  указания  опыта
остаются в течение многих веков незамеченными и так мало  понимаются,  когда
бывают  наконец  замечены,  трудно  надеяться,  чтобы  там,  где  слиты  все
социальные явления - нравственные, интеллектуальные и физические, могло быть
достигнуто  в   скором   времени   надлежащее   понимание,   верная   оценка
обнаруживающихся при этом истин. Пока еще факты не признаются  фактами.  Как
алхимики приписывали свои последовательные неудачи несоразмерности составных
частей, недостаточной чистоте материала или слишком высокой температуре,  но
никогда не несостоятельности своих приемов или неосуществимости своих целей,
так  и  поклонники  законодательства  всякую   неудачу   в   государственной
деятельности объясняют как  последствие  такого-то  пустого  недосмотра  или
такой-то незначительной ошибки,  которые  в  будущем  будут  все  устранены.
Сделав себя независимыми от фактов, они спокойно противостоят  целым  залпам
из них. Верно  то,  что  эта  вера  в  правительство  до  известной  степени
органическая, и человек должен ее перерасти - это единственное, что может ее
ослабить. С того момента, когда вождей считали  полубогами,  в  человеческом
уме шло постепенное понижение оценки их силы. Это понижение  продолжается  и
поныне, ему предстоит еще продолжительный путь. Не  подлежит  сомнению,  что
всякое приращение доказательств усиливает его до некоторой степени,  хотя  и
не так сильно, как первоначально кажется. И лишь  постольку,  поскольку  оно
видоизменяет характер, оно имеет постоянное влияние.  Ибо,  хотя  умственный
тип и остается без  перемен,  устранение  какого-нибудь  одного  заблуждения
неизбежно сопровождается развитием других заблуждений того же рода. Суеверие
медленно умирает, и мы боимся, что эта вера во  всемогущество  правительства
не представит собою исключения в данном отношении.

VIII
                ПРЕДСТАВИТЕЛЬНОЕ ПРАВЛЕНИЕ И К ЧЕМУ ОНО ПРИГОДНО?

   (Впервые было напечатано в "Westminster Review" за октябрь 1857 г.)

     Шекспировское сравнение невзгоды с такой "жабой, которая  безобразна  и
ядовита, но тем не менее носит в голове драгоценный алмаз" вполне  применимо
и к неприятным  истинам.  Факт,  сурово  разбивающий  дорогую  нам  иллюзию,
сначала отталкивает нас, но мы скоро замечаем, что этот факт содержит в себе
зародыш спасительной веры.  Каждый  из  личного  опыта  знает,  что  нередко
взгляд, который вы долго боялись признать справедливым, потому что с виду он
противоречил всему, что вы привыкли считать хорошим,  и  с  которым  наконец
должны были согласиться ввиду его неотразимой убедительности, в конце концов
приводит к самым благим результатам. Так бывает с самопознанием: мы  терпеть
не можем открывать в себе недостатки, но мало-помалу убеждаемся,  что  лучше
знать их и быть настороже, чем игнорировать  их.  Так  бывает  с  переменами
веры: доводы, разбивающие наши суеверия, волнуют нас, но, подведя им  итоги,
мы видим, что новые убеждения, к каким мы пришли, более  здравы  и  разумны,
чем  наши  прежние.  Так  бывает  и  в  политике:  когда  наступила   минута
просветления,  мы  чувствуем  благодарность  к  тому,  кто   разрушил   наши
политические воздушные замки, как  ни  ненавистен  он  казался  нам  раньше.
Верить в истину всегда лучше, чем заблуждаться; мало  того,  факты,  с  виду
отталкивающие, как оказывается, всегда входят в состав  чего-нибудь  гораздо
лучшего, чем идеал, ниспровергнутый им.  Примеров  тому  можно  бы  привести
множество; мы, со своей стороны, прибавим к примерам уже известным еще один.
     Мы, англичане, почти все поголовно убеждены, что наш способ составления
и применения законов обладает всеми  возможными  достоинствами.  Злополучная
фраза принца Альберта: "Представительная форма правления  переживает  период
испытания" - вызвала общее негодование:  мы  находим,  что  испытание  давно
окончено и дало результаты  во  всех  отношениях  благоприятные.  Частью  по
неведению,  частью  потому,  что  нам  внушали  это  с  детства,  частью  из
патриотизма, заставляющего каждую нацию гордиться  своими  учреждениями,  мы
твердо  веруем  в  безусловное  превосходство   нашей   формы   политической
организации. И, однако же, враждебно настроенный критик может указать в  ней
несомненно  присущие  ей  недостатки,  которые,   если   верить   защитникам
деспотизма, гибельно отражаются на ее действии.
     Вместо того чтобы опровергать эти доводы  или  уклоняться  от  них,  не
лучше ли спокойно исследовать, справедливы ли они  и,  если  справедливы,  к
какому  заключению  они  ведут,  если,  как  думает  большинство   из   нас,
правительство, составленное из представителей народа, лучше всякого другого,
почему же нам не выслушать терпеливо возражений наших противников?  Ведь  мы
заранее уверены, что они окажутся или  несостоятельными,  или  не  настолько
вескими, чтобы существенно подорвать вашу веру в его достоинства. Если  наша
политическая система обоснована хорошо, критика только подчеркнет ее хорошие
стороны, выяснит ее ценность, даст нам более высокое понятие о ее свойствах,
значении и назначении.  Поэтому,  отбросив  все  предвзятые  мнения,  станем
вполне на точку зрения наших антагонистов и перечислим, ничего  не  опуская,
ее изъяны, нелепости и недостатки.
     Не ясно  ли,  что  правительство,  состоящее  из  многих  индивидуумов,
которые разнятся  между  собою  по  характеру,  воспитанию  и  стремлению  и
принадлежат к различным классам, питающим взаимно враждебные идеи и чувства,
притом находятся, каждый в отдельности, под  влиянием  образа  мыслей  своих
избирателей, - не ясно ли, что такое правительство представляет собою весьма
неудобный аппарат для управления общественными делами? Изобретая машину,  мы
стараемся, чтобы в ней было как можно меньше частей, чтобы  каждая  из  этих
частей соответствовала своему назначению, чтобы они  были  хорошо  соединены
одна с другою и работали дружно и ровно для  общей  цели.  В  устройство  же
нашей политической машины легли принципы совершенно противоположные.  В  ней
чрезвычайно много частей, и число их растет дополнительно свыше всякой меры.
Они не приспособлены каждая в отдельности для своих специальных функций.  Их
не стараются подогнать, приладить одну к другой; напротив,  выбирают  такие,
которые заведомо не подходят одна к другой. В результате они не  работают  и
не могут работать дружно, - это факт, очевидный всякому. Если бы  кто-нибудь
задался мыслью устроить прибор для медленной неискусной работы, он  едва  ли
мог бы решить  задачу  удачнее.  Уже  сама  многочисленность  частей  служит
помехой делу; другая, и очень крупная,  помеха  -  несоответствие  их  между
собою; частая смена частей также вредит делу; но больше всего вредит ему то,
что  части  не  подчинены  своим  функциям,  так  как  личное   благополучие
законодателя не  зависит  от  успешного  выполнения  им  своих  политических
обязанностей.
     Эти недостатки присущи самой природе наших учреждений  и  не  могут  не
вести к  прискорбным  последствиям.  Доказательств  можно  привести  сколько
угодно, черпая их как из текущей истории нашей центральной  представительной
власти, так и из истории местных представительных организаций - публичных  и
частных.  Прежде  чем  изучать  зло,  взятое  в  крупном  масштабе  в  нашем
законодательстве, рассмотрим некоторые из вышеупомянутых  недостатков  в  их
меньших и простейших проявлениях.
     Мы не  будем  распространяться  о  малоуспешной  деятельности  выборной
администрации в  области  коммерческих  предприятий.  Избранные  акционерами
директора правления сплошь и рядом оказываются недостойными доверия;  свежий
пример тому - недавние  крахи  акционерных  банков:  во  всех  этих  случаях
наглядно выказались нерадивость и нечестность заправил, интересы которых  не
совпадали с интересами вверенного им дела. Мы могли бы пойти дальше и  найти
подтверждение  той  ее  истины  в  деятельности  железнодорожных  правлений:
указать на неблаговидные поступки членов этих правлений, на беспечность  их,
позволяющую безнаказанно мошенничать таким господам, как Робсон и Редпат; на
необдуманность и нерасчетливость,  постоянно  проявляющиеся  в  открытии  не
дающих дохода ветвей и линий. Но этого рода  факты  и  без  того  достаточно
известны.
     Перейдем поэтому к менее известным примерам. Для начала возьмем хотя бы
такие учреждения, как ремесленно-учебные Institutions  Mechanics.  В  теории
все обстоит как следует. Мастеровым нужны знания; благожелательные  люди  из
среднего  сословия  готовы  помочь  им  в  приобретении  этих  знаний;   вот
первоначальная почва дела. Соединив свои средства и силы,  они  рассчитывают
получить много преимуществ в смысле знаний и пр., недоступных им при  других
условиях. А так как все участники  заинтересованы  в  достижении  намеченных
целей,  а  распорядители  и  заведующие   избираются   всеми   ими   сообща,
предполагается, что результаты не могут не соответствовать ожиданиям. Однако
же в  большинстве  случаев  на  деле  выходит  иное.  Равнодушие,  глупость,
партийный дух и религиозные несогласия почти неизменно противодействуют всем
усилиям  лиц,  преданных  делу.  Обыкновенно  считают   нужным   избрать   в
председатели какую-нибудь видную местную особу; лицо это по большей части не
блещет умом, зато пользуется большим авторитетом, или же оно богато и  может
сделать  значительный  вклад,  что  более  чем   восполняет   вышеупомянутый
недостаток. При выборе вице-председателей придерживаются  тех  же  взглядов:
один-два священника, несколько  соседних  сквайров,  буде  таковые  имеются,
экс-мэр,  два-три  альдермэна  {Члены  городского  правления.}  с  полдюжины
фабрикантов  и  зажиточных  торговцев  и,  в   дополнение   к   ним,   самая
разношерстная компания. В комитете  тоже  выбирают  больше  за  общественное
положение и популярность, чем за ум и годность  к  кооперации.  Ввиду  таких
несообразностей, разногласия возникают  очень  легко.  Масса  членов  желают
выписать ту или другую книгу, но не решаются из боязни оскорбить клерикалов.
Из  уважения  к  предрассудкам  некоторых  должностных  лиц   и   помещиков,
фигурирующих в  числе  товарищей  вице-председателя,  оказывается  неудобным
пригласить лектора, вообще популярного и вполне подходящего, потому  только,
что он придерживается крайних политических  и  религиозных  взглядов.  Выбор
газет и журналов для читальни также  является  обильным  источником  споров.
Стоит кому-нибудь предложить, чтобы читальня была открыта  по  воскресеньям,
считая это за великое благодеяние для  тех,  ради  кого  она  основана,  как
тотчас возникают жестокие пререкания, которые легко могут окончиться выходом
из числа членов части побежденных.
     Другое яблоко раздора - вопрос о развлечениях. Существует  ли  общество
исключительно для того,  чтобы  поучать,  или  же  в  его  задачу  входит  и
доставлять удовольствия? По поводу буфета также могут возникнуть пререкания.
Короче говоря, глупость, предрассудки, партийный дух, ссоры и споры  нередко
приводят к тому,  что  те,  кому  следовало  бы  заправлять  делом,  уходят,
отряхнув прах от ног своих,  и  власть  остается  в  руках  клики,  которая,
придерживаясь скучной золотой середины, никого не удовлетворяет. Вместо того
чтобы  достигнуть  процветания,  под  управлением   какого-нибудь   хорошего
делового человека, для которого это совпадало бы с его  личными  интересами,
общество теряет престиж и приходит в упадок Оно почти  перестает  быть  тем,
чем его предполагали сделать, т. е. обществом  ремесленников,  и  становится
немногим лучше буржуазного клуба, который держится не потому, что члены  его
тесно сплочены между собою, но потому, что в него постоянно  вступают  новые
члены взамен отпадающих старых. Тем  временем  цель,  которая  первоначально
имелась   в   виду,   достигается   другими   путями,   благодаря    частным
предпринимателям. Дешевые газеты и издания, рассчитанные на средства и вкусы
рабочих классов, дешевые кофейни и читальни, открываемые с целью барышей,  -
вот главные орудия распространения культуры.
     Не  лучше  проявила  себя  представительная  власть  и  в   аналогичных
обществах более высокого пошиба - литературных, философских и  т.  п.  После
первого взрыва энтузиазма  очень  скоро  начинаются  раздоры,  обусловленные
рознью классов и сект; в конце концов одна какая-нибудь партия берет верх, а
результатом этого  является  плохое  распорядительство  и  апатия.  Абоненты
жалуются, не получая того, что им  нужно,  и  один  за  другим  переходят  в
частные клубы для чтения.
     Перейдя от неполитических к учреждениям политическим, мы могли бы, будь
у нас больше места, привести не  мало  примеров  из  деятельности  старинных
попечительств о бедных или же современных опекунских советов, но, оставив  в
покое те и другие, мы  ограничимся  примерами  из  местных  форм  правления,
преобразованными муниципальными общинами (corporations).
     Если, оставив в стороне все прочие  доказательства  и  позабыв,  что  в
новых учреждениях порча не могла еще укорениться глубоко, мы  станем  судить
об этих общинах только по тем улучшениям, которые они произвели в городе, мы
должны будем признать их деятельность полезною. Но, не говоря уже о том, что
подобными улучшениями мы обязаны скорее устранению препятствий и тому самому
духу прогресса, в силу которого везде появились железные дороги и телеграфы,
чем положительным качествам новых городских правлений; даже не настаивая  на
этом факте, следует заметить, что выполнение общественных  работ  в  большом
количестве вовсе еще не есть достаточное доказательство. Имея возможность  в
любой момент собрать необходимые  капиталы,  -  возможность,  ограничиваемую
только возмущением лиц, платящих налоги, - в цветущих, быстро разрастающихся
городах не трудно проявить предприимчивость  и  энергию.  Не  об  этом  надо
спрашивать, а о  том,  ведут  ли  муниципальные  выборы  к  избранию  людей,
наиболее пригодных для дела? Хорошо ли выполняет возложенную на  нее  задачу
составленная  таким  путем  администрация  и  соблюдает  ли  она  при   этом
необходимую экономию? Хватает ли у  нее  здравого  смысла  не  предпринимать
ничего бесполезного или невыгодного  для  города?  Вот  какие  вопросы  надо
ставить, и на эти вопросы ответы получаются далеко не удовлетворительные.
     Городские  советы  не  отличаются  ни  интеллигентностью,  ни   высокой
нравственностью. Многие вполне компетентные  люди  находят,  что  в  среднем
состав членов их  и  по  развитию  ниже  состава  прежних  корпораций.  Всем
известно, что при выборах наибольшее  внимание  обращается  на  политические
взгляды. Намечая кандидата, первым делом спрашивают не о том, обладает ли он
знаниями, здравым суждением и деловитостью, не о том,  пригоден  ли  он  для
дела, которое предполагается ему доверить, но о том, виг он или тори. Даже и
в том случае, когда его политическая  благонадежность  несомненна,  избрание
его обусловливается не столько его испытанной  честностью  и  способностями,
сколько его дружеским отношением к господствующей партии. Несколько  местных
магнатов, часто встречающихся, например, в лучшей местной гостинице, куда их
тянет столько же общность мнений,  сколько  и  застольная  дружба,  сходятся
вместе, обсуждают заслуги всех тех, чьи имена на виду, и выбирают среди  них
наиболее подходящих. За стаканом грога решается  всегда  на  практике  выбор
кандидатов, а следовательно, и результат самих выборов Предпочитаются,  само
собой, те, на кого легко влиять, кто готов  подчинить  свои  личные  взгляды
политике партии Люди, чересчур независимые для этого, слишком  дальновидные,
чтобы выдвигать на первый план  интересы  минуты,  или  слишком  утонченные,
чтобы якшаться с "веселыми и добрыми малыми", командующими городом, остаются
в стороне, несмотря на то что они всех нужнее и пригодней для  дела.  Частью
благодаря этим подпольным интригам, частью потому, что люди, изведавшие  их,
с отвращением отк