у порядку вещей, через что понятия людей  о
денежной системе усвоили себе хроническую запутанность.
     Дело в том,  что  если  в  период  узаконенной  неразменности  банковых
билетов отлив золота  может  доказывать  и  часто  действительно  доказывает
чрезмерный выпуск билетов, то при обыкновенных обстоятельствах отлив  золота
имеет очень мало или  даже  вовсе  не  имеет  связи  с  выпуском  билетов  и
обусловливается  чисто  торговыми   причинами.   И   такой   отлив   золота,
обусловленный торговыми причинами, не  только  не  представляет  вреда,  но,
напротив, бывает хорошим признаком. Оставляя в стороне  такие  явления,  как
вывоз золота для вспомоществования иностранным армиям, причинами отлива  его
следует принять или действительное переполнение рынка товарами всякого рода,
включая и золото (что и влечет за собою посылку золота за пределы страны для
помещения капитала за границей), или же крайнее изобилие в  самом  золоте  в
сравнении с другими главнейшими товарами. И если в  последнем  случае  отлив
золота доказывает абсолютное или относительное обеднение нации, то он служит
в то же время и средством, смягчающим вредные последствия такого  обеднения.
Посмотрим на этот вопрос с точки зрения политической экономии,  и  тогда  мы
убедимся в очевидности этой истины. Нация для  своего  домашнего  обихода  и
потребления нуждается в  известных  количествах  товаров,  к  числу  которых
принадлежит и золото. Все эти товары  и  в  отдельности,  и  в  совокупности
подвержены  истощению  или  от  дурных  неурожаев,   или   от   опустошений,
причиненных  войною,  или  от  убытков  по  заграничным  оборотам,  или   от
чрезмерного  отвлечения  труда  или  капитала   в   каком-либо   специальном
направлении. Когда проявляется таким  образом  недостаток  в  каком-либо  из
главнейших товаров, что может служить врачующим  средством?  Товар,  который
оказывается в излишестве (если же излишества нет, то тот, без которого легче
обойтись), вывозится в обмен на добавочное количество недостающего товара. И
действительно, вся наша заграничная торговля, в ее полном составе,  как  при
обыкновенных, так и при  чрезвычайных  обстоятельствах  состоит  в  подобном
процессе. Когда же случается, что товар,  который  может  быть  отпущен,  не
требуется за  границу,  или  (как  было  недавно)  что  главный  иностранный
потребитель на время лишился возможности покупать, или, наконец, что  товар,
без которого мы наиболее легко  можем  обойтись,  есть  золото,  тогда  само
золото начинает вывозиться в  обмен  на  предметы,  в  которых  мы  наиболее
нуждаемся. Какую бы форму ни приняла подобная сделка, она,  в  сущности,  не
что иное, как приведение предложения различных родов товаров в  соответствие
со спросом на них. Факт, что золото вывозится, служит лишь  доказательством,
что потребность в золоте менее ощутима, чем в других  предметах.  При  таких
обстоятельствах отлив золота будет продолжаться и должен продолжаться до тех
пор, пока других предметов будет столь много, а золота окажется столь  мало,
что спрос на золото сравняется со  спросом  на  другие  предметы.  Тот,  кто
вздумает помешать этому процессу, будет так  же  благоразумен,  как  скряга,
который, видя, что семья осталась  без  хлеба,  предпочитает  уморить  ее  с
голоду, чем открыть свой кошелек.
     Другой  вопрос,  делаемый  нашими  оппонентами,  состоит  в  следующем:
"Должно ли дозволять банку истощать его  металлический  фонд  до  того,  что
разменность билетов  могла  подвергнуться  риску?".  Этот  вопрос  столь  же
малооснователен, как и первый.  На  него  можно  отвечать  другим  вопросом,
поставленным несколько шире: "Должно ли допускать негоцианта, фабриканта или
торговца  затрачивать  принадлежащие  им  капиталы  таким   образом,   чтобы
исполнение принятых ими на себя обязательств подверглось  риску?".  Если  на
первый вопрос следует отвечать "нет", то такой же ответ  должно  дать  и  на
второй. Если на второй вопрос ответом должно быть "да", то  такой  же  ответ
следует дать и на первый. Всякий,  кто  предположил  бы,  что  правительство
должно наблюдать за операциями каждого  торговца  с  тем,  чтобы  обеспечить
состоятельность расчета по каждой денежной претензии, которой наступит срок,
мог бы также требовать, чтобы и банкиры были под подобным контролем. Но если
никому не приходит в голову домогаться первого, то чуть  ли  не  все  готовы
уверять,  что  последнее  необходимо.  Есть  люди,   которые,   по-видимому,
воображают,  что  банкир  благодаря  своим  занятиям  приобретает   какую-то
непонятную наклонность разоряться и что в то время,  как  торгующие  другими
предметами удерживаются от увлечений страхом  банкротства,  люди,  торгующие
капиталом, испытывают такое непреодолимое  желание  появиться  на  страницах
газетных объявлений о несостоятельных должниках, что  один  только  закон  в
состоянии  удержать  их  от  удовлетворения  этого  желания!  Нет,  кажется,
надобности доказывать, что нравственная узда, действующая на  других  людей,
должна  действовать  и  на  банкиров.  Если   же   нравственные   побуждения
недостаточны для обеспечения полной безопасности, то можно  быть  уверенным,
что никакие самые искусные законодательные уловки не  в  состоянии  заменить
эти побуждения с большим  успехом.  Господствующее  мнение,  что  если  дать
банкирам свободу, то они могли бы и действительно стали бы выпускать  билеты
до  безграничного  количества,  есть  одно   из   нелепых   заблуждений,   -
заблуждение, которое, однако, не возникло бы, если б  сам  закон  не  вызвал
чрезмерных выпусков бумаг. Дело  в  том,  во-первых,  что  банкир  не  может
увеличить выпуск билетов по  своему  произволу.  Единогласное  свидетельство
банкиров, опрошенных различными  парламентскими  комиссиями,  убеждает,  что
"количество делаемых ими выпусков  исключительно  обусловливается  размерами
местных оборотов и ходом торговых дел известного  околотка"  и  что  билеты,
выпущенные сверх  потребности  в  них,  "тотчас  же  возвращаются  в  банк".
Во-вторых, банкир, вообще  говоря,  не  пожелает  выпустить  билетов  более,
нежели  позволяет  безопасность:  он  предвидит,  что  если  его   платежные
обещания, находящиеся в обращении,  значительно  превышают  его  средства  к
удовлетворению их, то он неизбежно рискует быть  вынужденным  к  прекращению
платежей, - результат, которого он столько же страшится, как и другие  люди.
Если б потребовались факты для доказательства этого,  можно  бы  привести  в
пример историю двух банков: Английского и Ирландского. Оба эти  банка,  пока
правительство не вмешивалось в их дела, обыкновенно соразмеряли свои выпуски
с количеством металлического фонда, и нет сомнения, что они и впредь были бы
не менее благоразумны, если б не утвердившееся в них сознание, что они могут
опираться на государственный кредит.
     На третий вопрос: "Следует ли допускать, чтобы банки выпускали билеты в
таком количестве, которое бы причиняло обесценение?" -  ответ,  в  сущности,
дан уже в двух первых. Обесценения билетов не может быть до  тех  пор,  пока
они  обмениваются  на  золото  по  востребованию.  До  тех  же   пор,   пока
правительство,  сознавая  свою   обязанность,   настаивает   на   исполнении
договоров, перспектива банкротства всегда  будет  служить  к  предупреждению
таких выпусков, которые бы подвергли сомнению возможность размена билетов на
монету. Пугало обесценения вовсе не существовало бы, если  бы  не  неудачные
вмешательства правительства.  На  примере  Америки,  где  являлось  подобное
обесценение, мы видим,  что  виновато  в  нем  одно  правительство.  Оно  не
настаивало на исполнении договоров, не признавало тотчас банкротами тех, кто
был несостоятелен к платежу по билетам  металлом,  и  если  полученные  нами
сведения  верны,  то  даже  смотрело  сквозь  пальцы  на  оскорбления   лиц,
приносивших  билеты  для  оплаты  {Писано  в  1858  г.,  когда  "greenbacks"
[Greenbacks называются неразменные билеты,  выпущенные  в  последнюю  войну.
Задняя сторона их зеленая, от этого они и  получили  свое  название.  (Прим.
пер?)] не были еще известны.}. Во всех  других  случаях  правительства  сами
играли главную роль. Так, обесцененные бумажные деньги во Франции во времена
революции были бумаги государственные; то  же  самое  было  в  Австрии  и  в
России. Все обесцененные бумаги, которые встречались у нас в Великобритании,
были во всех отношениях и  в  полном  смысле  бумагами  государственными.  В
1795-96 гг.  никто  другой  как  правительство  вынудило  чрезмерный  выпуск
билетов Английского банка, приведший к прекращению платежей звонкой монетой.
В 1802 г. правительство же запретило возобновление размена, когда Английский
банк желал восстановить его. То же правительство в течение четверти столетия
поддерживало  неразменность  билетов,  которые  вследствие  того   чрезмерно
увеличились  числом  и  упали  в  цене.  Полное   искажение   системы   было
приготовлено  государственным  вмешательством  и  упрочено   государственной
санкцией. Между тем теперь государство приходит  в  благородное  негодование
при виде преступления, совершенного  его  же  подстрекательствами!  Придумав
свалить грех  на  плечи  своих  орудий,  государство  важным  тоном  укоряет
банкиров в их проступках и с серьезным видом придумывает меры к тому,  чтобы
проступки эти не повторялись!
     Итак, мы утверждаем, что ни для отвращения вывоза золота, ни для охраны
против чрезмерных выпусков билетов вмешательство законодательной  власти  не
может  быть  признано  пригодным  средством.  Если  правительство  возьмется
энергически за применение  закона  о  всякого  рода  несостоятельностях,  то
собственный  интерес  банкиров  и  торговцев  сделает  все  остальное;  зло,
возникающее из  отсутствия  торговой  честности  и  торгового  благоразумия,
принадлежит к числу таких  неблагоприятных  влияний,  которые  вмешательство
закона может только усилить, а никак не предупредить. Позвольте  Английскому
банку, вместе со всеми другими банками, руководствоваться лишь условиями  их
собственной безопасности и их  собственных  выгод,  и  из  этих  соображений
возникнет именно столько  умеряющей  силы,  сколько  нужно  для  ограничения
отлива золота или выпуска билетов:  вот  единственная  преграда,  которая  с
пользой  может  быть  противопоставлена  спекулятивной  деятельности.  Когда
какое-либо обстоятельство  ведет  публику  к  усиленному  черпанию  денежных
средств из банков, тотчас же  обнаруживается  повышение  учетного  процента,
предписываемое  как  желанием  получить  более  прибылей,  так  и   желанием
избегнуть опасного истощения  банковых  средств.  Такое  повышение  учетного
процента  предупреждает  чрезмерные  требования,   ограничивает   чрезмерное
увеличение  обращения  билетов,  останавливает  спекулянтов  от   заключения
дальнейших обязательств и,  если  золото  еще  вывозится,  уменьшает  выгоды
вывоза.  Дальнейшие  повышения  учетного  процента  усиливают  те  же  самые
последствия, пока наконец  никто  не  станет  требовать  учета,  кроме  лиц,
которым угрожает прекращение платежей.  Тогда  увеличение  кредитных  знаков
прекращается, а отлив  золота,  если  он  еще  продолжался,  останавливается
вследствие домашнего спроса, превышающего требования из-за границы. Если  же
в пору коммерческих затруднений  и  под  влиянием  соблазна  воспользоваться
высоким учетом банки допускают, чтобы масса их  билетов  достигла  несколько
опасной цифры, то действия их оправдываются  необходимостью.  Операция  эта,
как уже упомянуто  выше,  состоит  в  том,  что  банки  под  залог  надежных
ценностей ссужают своим кредитом торговцев, которые без этой ссуды  объявили
бы себя банкротами. Никто не станет отрицать, что банки должны принимать  на
себя некоторый риск, чтобы  спасти  от  неминуемого  разорения  массы  людей
вполне состоятельных. Кроме того, во время кризиса,  который  таким  образом
предоставляется  своему  естественному  ходу,  действительно  наступает   то
нравственное очищение торговой сферы, которое, по мнению многих, может  быть
достигнуто  лишь  при  содействии  какого-либо  парламентского   акта.   При
описанных  обстоятельствах  люди,  имеющие  надежные  ценности  для  залога,
получат банковую ссуду; люди же, торговавшие без капитала  или  свыше  своих
средств, не имея в руках надежных ценностей, не получат ссуды и должны будут
объявить себя  банкротами.  При  господстве  системы  свободы  хорошее  само
выработается из массы дурного, тогда как существующие  ограничения  банковых
операций стремятся к тому, чтобы уничтожить  и  хорошие  и  дурные  элементы
вместе.
     Таким  образом,  мнение,  будто  необходима  особая  регламентация  для
предупреждения   неразменности    и    обесценения    билетов,    совершенно
несправедливо. Несправедливо, что банкиры  при  отсутствии  законодательного
контроля достигли бы отлива золота из  страны  до  самых  крайних  пределов.
Несправедливо,  будто  бы  "кредитные  теоретики"  открыли  на  политическом
организме такое место, которое без  употребления  правительственных  вяжущих
средств угрожало бы истечением кровью и смертью.
     То, что нам остается еще сказать об общем вопросе, может быть с большим
удобством выражено совокупно с объяснениями,  касающимися  провинциальных  и
акционерных  банков,  к  которым  мы  намерены  теперь  перейти.   Так   как
правительство, чтобы охранить монополию Английского банка, постановило,  что
товарищество,  состоящее  более  чем  из  шести  лиц,  не  может  заниматься
банкирским делом, и так как Английский банк отказался учредить  конторы  или
отделения свои в провинциях, то из этого произошло,  что  в  течение  второй
половины минувшего столетия, когда промышленность  быстро  развивалась  и  в
банках встречалась крайняя потребность, многие частные торговцы, содержатели
лавок и другие лица начали выпускать билеты с оплатой  по  востребованию.  И
когда из четырехсот мелких банков, которые возникли таким образом менее  чем
за в пятьдесят лет, большая часть закрылась при  первых  же  неблагоприятных
обстоятельствах (что повторялось  и  впоследствии,  когда  в  Ирландии,  где
монополия  Ирландского  банка  была  подобным  же  образом   охраняема,   из
пятидесяти  частных  провинциальных  банков  обанкротились  сорок);   когда,
наконец, сделалось известным, что в  Шотландии,  где  закон  не  ограничивал
состава товариществ, в целое  столетие  едва  ли  представился  один  случай
банкового  банкротства,  -  законодатели  решились  уничтожить   запрещение,
приведшее к столь гибельным последствиям. Сделав,  по  выражению  Милля,  из
основания надежных банковых  учреждений  своего  рода  наказуемое  нарушение
закона, удерживая в течение ста двадцати лет постановление, которое  сначала
было крайне неудобно, а потом привело к разорениям, повторявшимся  несколько
раз, правительство в 1826  г.  разрешило  свободное  учреждение  акционерных
банков. И свободу эту простодушная публика,  не  умеющая  проводить  границу
между прямой пользой и отсутствием вреда, считала за великое благодеяние.
     Эта свобода не лишена была  известных  ограничений.  Будучи  в  прежнее
время  (из  желания  охранить  права  своего  protege,  Английского   банка)
равнодушным  к  банковой  состоятельности  общества   в   обширном   смысле,
государство,  подобно  кающемуся  грешнику,  который  вдается  в   аскетизм,
сделалось  вдруг  чрезвычайно  взыскательно  в  этом  отношении  и  решилось
раздавать от себя гарантии, вместо того чтобы искать естественной гарантии в
меркантильной опытности самой публики. Обращаясь к лицам, желавшим поступить
в  пайщики  банка,  оно  говорило:  "Вы  не  должны   соединяться   на   тех
обнародованных во всеобщую известность условиях, которые  вы  признаете  для
себя выгодными; вы не должны  пользоваться  той  степенью  доверия,  которая
естественно  вам  принадлежит,  в  силу  упомянутых  условий".  Обращаясь  к
публике, оно говорило: "Вы не должны доверять той или  другой  ассоциации  в
такой мере, в какой признаете ее достойной доверия, смотря по  свойствам  ее
членов или по ее внутренней организации". Обращаясь к  обеим  сторонам,  оно
говорило: "Вы будете пользоваться от меня неизменной охраной".
     Какие же были результаты такого  образа  действий?  Всякий  знает,  что
правительственные гарантии оказались далеко не  безгрешными.  Всякий  знает,
что  эти  банки  с  правительственным  устройством   отличались   характером
неустойчивости. Всякий знает, как  доверчивые  граждане  -  с  благоговением
перед  законодательной   силой,   которая   не   ослабевает,   несмотря   на
беспрестанные разочарования, - безгранично отдались этим обеспечениям и,  не
руководясь  уже  своими  собственными  соображениями,   вовлечены   были   в
разорительные   предприятия.   Вред   замены    искусственными    гарантиями
естественных обеспечении, - вред, который всякому  проницательному  человеку
давно уже бросался в глаза, сделался вследствие недавних катастроф очевидным
для каждого.
     Начиная  настоящую  статью,  мы  намерены  были  остановиться  на  этом
предмете. Хотя образ действий, приведший акционерные  банки  к  банкротству,
был неоднократно описываем вскоре после случившихся событий, но мы  приведем
очевидное  из  всего  этого  заключение.  Хотя  в  трех  отдельных  торговых
обозрениях газеты Times было объясняемо,  что  "полагаясь  на  окончательную
ответственность со стороны громадной  массы  ослепленных  пайщиков,  учетные
дома  снабжали  кредитом  эти  банки  безгранично,  смотря  не  столько   на
достоинство представляемых векселей, сколько на обеспечение, заключающееся в
делаемой банком бланковой надписи", однако ни в одном из этих  обозрений  не
выставлялось на вид, что, не будь закона о  неограниченной  ответственности,
эти опрометчивые обороты не могли бы производиться. Впоследствии эта  истица
была признана как парламентом, так и журналистикой, и более распространяться
об этом нечего. Мы прибавим только,  что  если  б  не  существовал  закон  о
неограниченной ответственности, то лондонские учетные дома не дисконтировали
бы дурных векселей; что в таком случае провинциальные акционерные  банки  не
открыли бы  столь  обширного  кредита  несостоятельным  спекулянтам  и  что,
следовательно, банки эти не подверглись бы разорению. Из этого очевидно, что
банкротства,  постигшие  акционерные  банки,  были  бедствиями,   вызванными
законодательством.
     Мера,  имевшая  целью  обеспечить  провинциальную  публику  от  опасных
увлечений, состояла в ограничении обращения провинциальных банковых билетов.
Акт 1844 г., установив  подвижную  шкалу  для  выпусков  Английского  банка,
определил в то же время maximum выпуска билетов  провинциальными  банками  и
запретил дальнейшее открытие выпускных банков (banks-of-issue). Мы не  имеем
возможности распространяться здесь о последствиях этого запрещения,  которое
должно было тяжело лечь на  тех  особенно  осторожных  банкиров,  которые  в
течение двенадцати недель, предшествовавших 27  апреля  1844  г.,  сократили
свои выпуски на случай неожиданных событий, тогда как оно  открывало  полную
свободу  тем  банкирам,  которые  в  течение  этого  периода  были  наименее
осмотрительны. Все, что  мы  можем  заметить  здесь,  это  то,  что  строгое
ограничение провинциальных  выпусков  крайне  низким  максимумом  (а  низкий
максимум был установлен преднамеренно) предупреждает проявление тех  частных
расширений обращения банковых билетов, которые, как мы показали уже,  должны
иметь место в периоды  торговых  затруднений.  Кроме  того,  трансферт  всех
известных требований на Английский  банк,  как  на  единственный  центр,  из
которого могут быть добыты чрезвычайные средства, сосредоточивает  стеснение
в одном пункте, тогда как иначе оно распределилось бы по разным пунктам -  и
через то вызывает панику.
     Не прибавляя ничего более о не