коло пяти утра. Белая ночь разливалась над Ладогой. Светлое небо, светлая вода до горизонта, которого на самом деле не было видно вообще: небо совершенно непонятно в каком месте сливалось с прозрачной гладью. Через какое-то время, там, впереди, прямо из этой глади должны появиться первые скалы острова.
     - А абстинентный синдром так же легко снимается? - услышала я свой собственный голос. - Из такого же пузырька?..
     Мэри внимательно посмотрела на меня.
     - Ну, не из такого... И не. так просто.
     Поскольку отравление наркотиками и алкоголем - все-таки очень разные вещи.
     Но - можно. Если никто не мешает.
     - А - мешают?
     - Конечно. Разные остепененные бездари от науки. Разные чиновники, севшие за взятки в высокие кресла. Да мало ли еще в жизни разных тупоголовых мужчин, не способных ни на что. Разве что стоять на пути всего нового. И - не пущать. Особенно если на их пути - женщина, особенно - если талантливая, умная и предприимчивая. Тут уж они не будут снисходительными. И про галантность свою фальшивую в момент забудут. Одного только эти глупцы не понимают: что на их оружие - есть оружие посовременнее, на их силу - сила еще более сокрушительная... На войне - как на войне.
     Глаза Мэри сверкали. Она выплевывала эти гневные фразы, как будто действительно объявила половине рода человеческого войну не на жизнь, а на смерть.
     Она была прекрасна в своем бешенстве.
     Она была страшна.

***

     Ложиться спать или уже бесполезно?
     Теплоход стоял в ледяном крошеве возле скалистого берега, а солнце золотило на пригорках первые примулы, тянуло к небу другие, невиданные до этого первоцветы.
     Такой май, говорят, бывает только на Валааме.
     В динамике раздалось пение лесных птиц, где-то далеко кричали петухи. Это сейчас такая на теплоходах побудка - вместо идиотского "Подъем!".
     Кирка, ушедшая в каюту за пару часов до меня, села на койке.
     - Ты действительно себя хорошо чувствуешь? - Я все никак не могла прийти в себя от увиденного.
     - Как никогда! Словно и мозги, и кровь мне прочистили.
     Что-то слишком часто я слышу слово "кровь" в этой поездке.
     - А что хоть ты чувствовала?
     - Знаешь, даже не могу тебе объяснить... Как будто сон снился. Какой-то цветной, хороший. Люди какие-то возле меня. А вот о чем говорили - не помню.
     Как за минуту все пролетело. Потом - вспышка, и я снова с вами за столом.
     Я вспомнила, что "просыпалась" Кира от своей хмели действительно ровно минуту.
     - На семинар пойдешь? - уточнила я.
     - Еще чего! - фыркнула Кира. - Я и так знаю, что там будет. Будут обсуждать метадоновую программу. Кто-нибудь, как всегда, будет орать, что надо, мол, надо внедрять, что на Западе она давно действует, и очень эффективно. Другие будут топать ногами и кричать, что метадон - это наркотик, а лечить наркоманов наркотиками - нельзя... В общем, поорут и ни до чего не договорятся...
     - Понятно, тогда и я не пойду. Ты мне уже и так все популярно объяснила.
     Я надела шорты, кроссовки, куртку (именно такая экипировка как нельзя лучше подходит для третьей майской декады на Валааме) и сошла по трапу на берег.
     ...Как хорошо, что начальники из Агентства все-таки вытолкали меня в эту поездку. Пахло водой, снегом, солнцем, травой, шишками, корой, первыми листочками.
     Я зажмурилась от солнца, просто захлебнулась от этого - из другой жизни - воздуха.
     Да и сойти на твердую землю после палубы - тоже было очень приятно.
     На взгорке, куда прямо, от трапа вилась широкая, вытоптанная еще с прошлого года тропинка, я заметила парня. Вернее, сначала я увидела лайку, скрещенную с дворнягой, а потом уже аборигена рядом.
     Незнакомых собак я побаиваюсь, а потому остановилась, разглядывая ее хозяина.
     Высокий, широкоплечий, с копной светлых волос. Лицо уже не по-весеннему бронзовое, от этого его синие от природы глаза казались просто фиалковыми. Нет, все-таки в этих сельских молодых мужичках что-то есть...
     - Не бойся, Холм не кусается.
     Странно: ничуть не коробило, что этот улыбчивый, пожирающий меня глазами, с первой минуты - на "ты". Холм, видно, понял, что о нем речь и дружелюбно завилял своим хвостом-колечком.
     - А я и не боюсь, - шагнула я навстречу. - А что это ты ему такой странный ошейник надел?
     На шею полулайки была повязана шелковая синяя косынка на манер пионерского галстука (такой вот пес - пионер-тельмановец). Холму ошейник явно не нравился, и он все время пытался лапой высвободить шею.
     - А чего? Синенький скромный платочек... Мне - нравится.
     А мне уже - не знаю, чем - этот абориген.
     - Ты ведь - местный? Покажешь мне остров?
     Парень как-то нервно вдруг глянул мне за плечо, в сторону теплохода. Ждал кого-то? Я почувствовала легкое разочарование.
     - А впрочем, я и одна могу погулять.
     - Да нет же, я с удовольствием тебе все покажу. Как тебя зовут?.. А меня - Марэк: Просто, Света, я подумал, что ты ведь не завтракала. А потом в поселке негде будет. Ты сходи, а я тебя подожду.
     - Так пошли вместе, там и подождешь.
     Марэк снова как будто испугался чего-то:
     - Нет-нет. Местным на туристский теплоход не положено. Я тебя здесь подожду. - Потом вдруг о чем-то вспомнил и, слегка смутившись, добавил:
     - А вот если ты мне из бара пива принесешь... импортного... это было бы здорово.
     Вот хитрый нищий!.. Захотелось послать подальше этого островного альфонса, но - с другой стороны - за экскурсию надо платить.
     - Ладно. Жди. Скоро вернусь.
     Я заспешила по тропинке вниз. Уже взбегая на трап, боковым зрением вдруг заметила, что возле одного из иллюминаторов нижней палубы (возле моего?) трепыхало на ветру что-то синее, похожее на косынку Холма, только чуть меньших размеров. Или мне так показалось издали.
     Я оглянулась, чтобы махнуть Марэку рукой. Он сидел на корточках, обхватив пса за шею. Потом потрепал его по холке и крикнул: "Домой!". Холм стремглав бросился вверх по тропинке. На его массивной шее... не было косынки-ошейника.

***

     Я даже не заметила, как в первый раз, словно случайно оскользнувшись на прошлогодних листьях, его качнуло в мою сторону, и он обхватил мою талию. Я не отдернула его руку.
     - У тебя красивые ноги, - покосился он на мои шорты. - И - грудь...
     Еще бы. Эта грудь в свое время самого Обнорского потрясла: сразу по окончании конкурса "Мисс Бюст-98", где Андрей Викторович был в составе жюри, он и позвал меня в "Золотую пулю". А вот романа у нас с Обнорским не было, хотя многие в Агентстве считают по-другому. Просто как раз в то время он крутил с Машкой - дочкой Агеевой, и ему было ни до кого.
     Мы свернули с тропинки и пошли по широким гранитным плитам. Казалось, что эти плоские, ровные камни уложены здесь кем-то огромным специально, но я понимала, что на самом деле так виртуозно поработала сама природа. Мы присели на поваленное замшелое дерево. Марэк без слов затянул что-то заунывное, грустное.
     - Что это за песня такая? Никогда не слышала.
     И тогда Марэк завел речитативом:

     "...В дальних северных полянах,
     На просторах Калевалы,
     Их певал отец мой прежде,
     Топорище вырезая;
     Мать меня им научила,
     За своею прялкой сидя..."

     ...и что-то еще про страну Похъелу, ее хозяйку - хитрую Лоухи, про мельницу Сампо...
     Мне отчего-то стало грустно-грустно.
     И вроде как жаль этого синеглазого парнишку.
     - Так ты - карел?
     - Нет, вепс.
     Где-то далеко-далеко, словно в другой жизни, были Питер, "Золотая пуля", мои коллеги. А я сидела в траве на необитаемом острове в центре океана и утешала, не знаю от какой тревоги, представителя гордого, но вымирающего клана. Кругом рос вереск. Пахло рододендронами. С моих плечей сползало платье из зеленого органди. Где-то пел то ли пастуший рожок, то ли волынка. К моим губам прикасались другие - горячие - губы, которые совсем не были чужими...
     А потом - началось:
     - Светик, ну возьми меня в мужья...
     Я ведь здесь пропаду.
     Мы сидели на куртке и штормовке, обхватив колени, потягивали баночное пиво и говорили о жизни на острове.
     Марэк уверял, что с момента, как единоличными хозяевами Валаама стали монахи, жизнь для поселковых стала просто невыносимой. Раньше все здесь принадлежало им, местным. Его ровесники еще с детства знают здесь каждую тропинку, каждое дерево, каждый мостик через ручей. А сейчас сюда - не ходи, туда - только с благословения. Да что люди, коров пасти негде, повсюду - монастырские выпасы. Хотя сами монахи - хозяева никудышные. Вот нынешней зимой даже лунки во льду внутренних водоемов не удосужились прорубить - вся рыба и задохнулась. А какая рыба!
     Да с чего им быть хорошими хозяевами, рассуждал Марэк, ведь и не монахи они вовсе. Как кто? Разбойники и убийцы. Что значит - мифы Острова? А кто тогда местных убивает? Что ни полгода, то - труп. Толика вон Костияйнена мертвым в лесу нашли. А Ольгу Кирски кто убил? Ну кому навредила девятнадцатилетняя девчонка? Причем, гады, сначала изнасиловали, а потом убили.
     - А кто по ночам, когда туман, к острову причаливает и втихаря в монастыре скрывается? - продолжал мой гид. Конечно, подрасстрельные. Марэк сам в тюрьме год сидел и слышал, как некоторые про рецидивистов говорили: им легче в монастыре отсидеться, чем под "вышку" идти. Вот они и скрываются...
     Чем больше и тише шептал он про всякие ужасы Острова, тем неуютнее становилось мне в этих редких кустах.

***

     ...Мы вздрогнули одновременно. В нескольких метрах от нас по тропинке шли люди. Они были недостаточно видны (зелень распустилась уже прилично), но чувствовалось - не туристы. Туристы (в том числе - наши медики с "Котлина") ходят не так: говорят громко, фотографируются, ахают-охают по поводу местного воздуха и редкой флоры, от вида любой деревянной лавки, гармонично "вписанной" в пейзаж.
     Эти трое шли не так. Молча, сосредоточенно. Казалось, что они специально стараются идти тише, на всякий случай жмутся к обочине. В руках несли тугие пакеты из полиэтилена. Мне показалось, что Марэк побледнел, всматриваясь в их спины. Я тоже, пригнувшись, подползла к тропинке и раздвинула кусты. Один из них оглянулся прямо в нашу сторону. Я вдруг не к месту вспомнила, как в одной операции "Золотой пули", которую проводили Каширин и Горностаева в Тайцах, мне велели голой выйти перед теми, за кем они следили. Вот бы сейчас выйти в чем мама родила из кустов! Я хихикнула, и Марэк испуганно прижал меня к земле. Но еще раньше, чем я скрылась за ветками, успела заметить лицо одного мужика. Да это тот же, из музыкального салона, который приносил Кирке "синюю радиолу".
     Я оглянулась на Марэка:
     - Они?
     - Кто - они? - опешил тот.
     - Разбойники-убийцы?..
     - ...Да нет, те - по ночам...
     - Но эти тоже какие-то противные. - Я была почти уверена, что Марэк до этого уже видел этих троих, хоть и не был на теплоходе. И - узнал.
     От всех этих тайн мне стало совсем нехорошо. Я молча стала натягивать одежду, Марэк последовал моему примеру.
     Он уже застегнул джинсы, когда я, в очередной раз любуясь на его загорелый торс, скользнула взглядом по мышцам. И вдруг - замерла. На сгибе его руки были отчетливо видны следы от шприца. Марэк поймал мой взгляд и стал быстро натягивать рубашку.

***

     Солнце сделало огромную дугу по небу (сейчас оно светило уже с другой стороны), на траву упали первые тени. Я не знаю, сколько минут прошло с того момента, как я увидела эти дырки в его венах, а мы все молчали. Наконец я не выдержала:
     - Колешься?
     Он издал какой-то странный звук - то ли кашлянул, то ли всхлипнул.
     - Света, я боюсь!.. Их боюсь, - он кивнул в спину ушедших мужиков, - ее - еще больше! - Кивок по направлению к причалу.
     - Кого - ее? - мне показалось, что я неожиданно осипла.
     - Блад!
     Не может быть, чтобы я ослышалась.
     Перед глазами - как наяву - всплыли листочки с компьютера, которые, уходя из Агентства, всучил мне Каширин. Листочки со списками учредителей разных коммерческих антинаркотических клиник и центров: Лившиц, Гуренкова, Блад, Арсеньев, снова Лившиц, снова - Блад, снова - Гуренкова, снова - Блад... Так, значит, Блад - на теплоходе?
     - А как она выглядит?.. - Я еще не договорила фразу, а ноги уже сами подкосились от страха.
     - Да она же там - главная. Мария Эдвардовна.
     Идиотка! Боже, какая я идиотка! Не удосужиться у Кирки даже фамилию Мэри уточнить! Кажется, я говорила вслух. Кажется, я материлась на весь Остров. Кто бы слышал, как я материлась!
     - У Киры? - прервал меня Марэк. - У Гуренковой, что ли?
     Меня чуть столбняк не разбил от этого его вопроса.
     - Ты что, Киру знаешь? Журналистку из "Питерского доктора"? - Я даже дышать перестала.
     - Я не знаю, есть ли такая газета, только Кира Гуренкова - не журналистка. Она - в "шестерках" у Блад. Когда-то училась в Первом медицинском, ее отчислили. Работала медсестрой в наркодиспансере, там ее Мэри и подобрала.
     Я ничего не понимала.
     - А что она у Мэри делает?
     - Ну... разное. Вот девиц иногда красивых, вроде тебя, ей "подтаскивает". А так - на разных мелких поручениях.
     Я лихорадочно стала вспоминать все наши разговоры с Киркой. Ничего особенного. Мэри она подхваливала, иногда - с иронией, иногда - снисходительно. Она ведь и не скрывала, что все про нее знает... Кирка! Ну какова же сука!
     - Так, стоп! А "синяя радиола" - это что же, тоже - игра, блеф?
     - Капельки такие коричневые? Сладким пахнут? Так Мэри их Кирке периодически капает: Гуренкова ведь - алкоголичка. У Блад таких капель, знаешь, сколько? Разного цвета. И не только капель...
     Марэк вдруг как-то неожиданно обмяк, присел на траву. Он как будто уже не замечал меня.
     - Что с тобой?
     - Света... Мне плохо...
     Он не успел договорить, как я догадалась сама. Ломка!
     Марэк обхватил руками плечи, начал раскачиваться из стороны в сторону. Казалось, что каждая пересохшая клеточка его организма разрывалась от боли и от жажды.
     - Света, мне надо в одно место... Там мне помогут. Там все есть... - Он устало провел дрожащей рукой по лицу.
     Низкое солнце еле просвечивало из-за соседнего холма. Под деревьями уже лежали глубокие синие тени. Похоже, что было около девяти вечера.
     - Что это за место?
     Марэк как будто задумался. А потом посмотрел на меня пустыми глазами.
     - Знаешь, Света... Ведь у Мэри на острове - клиника тайная... Она там опыты над наркоманами проводит.

***

     - Пошли!
     - Нет, Света. Ты - оставайся. Тебе туда нельзя. Тем более что это - далеко: по дороге - километров двенадцать.
     Я даже рот открыла. Проведя целый день на полянке в трех километрах от пристани, я была убеждена, что нахожусь в центре острова.
     Теплоход отчаливал в пять утра. Вообще-то, как правило, на Валааме туристы проводили день, отплывали вечером, а утром шли в сторону Онеги - на Кижи. Но нынче вышло так, что в Онегу "Котлин" заходить не мог из-за больших нерастаявших льдин. И руководство семинаров, пообщавшись с командой теплохода и диспетчером в Питере, приняло решение изменить маршрут: с Валаама выйти позже, а потом, после Ладоги, сделать "зеленую стоянку" в Нижних Ветлугах. Там, на красивом берегу Свири, один из питерских бизнесменов (в частности владелец ресторана, в который якобы любил захаживать будущий последний президент России) задумал новую деревню. Понастроил бревенчатых изб с наличниками в стиле "а-ля рус", проложил дорожки из чурок, посадил цветы. В одном из домов устроил выставку предметов старого быта, в другом - музей самогоноварения, в третьем открыл сувенирную лавку.
     Предполагалось, что иностранные туристы на этой "зеленой стоянке" будут оставлять много зеленых денежек...
     Получалось, что до клиники туда и обратно - двадцать четыре километра.
     Успеть к отплытию можно, но - рискованно.
     - А если - напрямую?
     - Восемь километров. Но - лесом.
     - Бежим! Все равно я без тебя дорогу к теплоходу не найду. У меня, как говорит мама, - географический кретинизм.
     В поселке, как рассказал по дороге Марэк, для местных жителей фактически нет работы. Живут, можно сказать, на подножном корме. Делать мужикам нечего, а выпить от тоски хочется часто.
     Однажды в поселок пришел незнакомый мужчина, прилично - по-городскому - одетый. Поговорили хорошо за жизнь, угостил их приезжий в тот день тоже хорошо. Заодно сказал, между прочим, что бывает кайф и получше, чем от водки. Снова пришел (вкрадчивый такой, убедительный), снова угостил.
     Через неделю Марэк с другом опять встретились с ним - уже в условленном месте: в отремонтированном здании бывшего скита. Тогда-то первый раз они с приятелем и укололись. Понравилось. И стали захаживать.
     Уже через пару месяцев желание получить "дозу" стало невыносимым. А тут и "ломки" начались.
     А незнакомец - "Сергей Кириллович" - вдруг из ласкового и обходительного стал жестким, несговорчивым. Сказал, что может помочь, но - теперь уже за услугу. Услуга заключалась в том, что за получаемую "дозу" парни должны периодически ложиться в новую маленькую больничку на так называемое "обследование". И никому ничего не рассказывать, иначе - им же хуже будет.
     С того самого дня Марэк и живет в постоянном страхе. Потому что не ходить в больничку не может ("ломает"), а ходить - страшно.
     - А как происходит это "обследование"?
     - Ложишься в больницу. Сначала вколят "дозу", потом дадут что-то выпить, потом подключают к голове какие-то электроды (там у них - супертехника: и компьютеры, и сканеры). Параллельно делают анализы с кровью. Но главное, что ты в тот момент - в полной отключке и не знаешь, что делают с твоей головой.
     - И что, совсем ничего не помнишь?
     - Да в том-то и дело, что воспоминания странные. Какие-то видения, люди незнакомые, разговоры. Иногда "картинки" повторяются. Иногда они добрые, иногда страшные. Мэри мне говорила, что это подкорка "выплевывает" самое потаенное. Она вообще считает, что и при алкогольном опьянении, и при наркотическом "закрываются" какие-то одни участки мозга, а "открываются" другие. И что все эти механизмы "захлопывания форточек" надо изучать, что это очень важно для науки. Но ей - для самого главного - надо заглянуть в мозг. И нужна особая аппаратура... Света, а вдруг однажды они вскроют мне череп?..
     Мы быстро шли по лесу, иногда переходя на бег. Если бы не Марэк рядом, я бы уже сто раз умерла и от вскриков ночных птиц, и от падающих шишек.
     - И много у нее таких подопытных?
     - Человек десять - всегда. Их привозят сюда из Питера, из разных центров и фондов.
     Об этом я уже догадалась.
     Прошел где-то час нашей ходьбы-бега.
     Марэк замедлил шаг:
     - Уже близко. Надо идти осторожнее.
     Они не должны тебя увидеть Последний километр мы шли совсем медленно, боясь выдать себя треском сухих веток под ногами. От такой ходьбы я быстро замерзла (черт дернул меня одеть с утра шорты). Я с тоской подумала о далеком утре уходящего дня, о своем радостном настроении, об ощущении новых открытий. Вот и наоткрывала...
     Лес кончился неожиданно. Из-за низких кустов виднелась широкая поляна с крепким домом на высоком старинном фундаменте из огромных булыжников. Фундамент переходил в высокий цоколь, и я с тоской поняла, что - окна дома находятся слишком высоко над землей. Кругом не было ни души. Дом показался бы совсем мертвым, если бы не слабый свет, сочившийся сквозь занавески из двух окон.
     Я взглянула на Марэка. Его взгляд стал совсем отсутствующим. Надо было спешить.
     "Пошли!" Мы быстро и бесшумно пересекли поляну и оказались под стеной больницы. Прямо над головой тускло светило окно с отдернутой занавеской. "Иди", - шепнула я ему. И он медленно пошел вдоль стены по направлению к дверям.
     У стены - чуть в стороне - я заметила березовую чурку и, легко подкатив ее под окно, встала на цыпочки и дотянулась до нижнего наличника.
     Это напоминало обычную больничную палату. Ше