ть законность моих прав.
     Чертова заявка сохранилась, и они могли выйти на других. Но это мое изобретение! Мое! Ведь никому из них в голову не пришло возобновить процедуру регистрации! Так какое они право имеют на мои деньги?!
     Калимов повернулся ко мне всем телом. Глаза его горели, ноздри раздувались. Я попытался встать, но бизнесмен схватил меня за руку.
     - Нет, ты должен знать, что я не мог поступить иначе, - крепко держа меня за правую руку - так, что я не мог достать пистолет, заговорил он. - Ты правильно сказал: новая жизнь! Но новая жизнь всегда рождается с кровью и болью. Уж кому, как не мне, врачу, знать это!
     - Отпустите меня, - потребовал я, безуспешно пытаясь освободиться. Калимов был явно сильнее меня, и это мне очень не нравилось.
     - Не-е-ет, - рассмеялся он, - ты сам выбрал свою судьбу. Не надо тебе было копаться в этом деле.
     Калимов резко повернул мою правую руку, и она сразу потеряла чувствительность. Я попытался левой достать пистолет, но Калимов заметил мое движение и молниеносным движением выбил газовик. А потом ударом костяшками пальцев по плечевой кости обездвижил и вторую руку.
     - Ты не бойся, - прохрипел он, доставая одноразовый шприц, - тебе не будет больно. Просто уснешь.
     Я с ужасом понял, что, кажется, влип довольно серьезно, и мысленно обругал себя, что не позаботился о страховке. Но кто ж знал, что все получится так скверно! А теперь уже поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Калимов уже воткнул иголку мне в ногу... И тут откуда-то сзади налетел вихрь, и Калимова от меня словно ветром унесло. Послышались чьи-то крики, мат, звонкие шлепки ударов. Мне уже было все равно, я медленно уплывал куда-то...

***

     Я вышел из больницы, немного постоял и двинулся прямо к ларьку: очень хотелось пива. Меня должны были выписать лишь завтра, но я убедил врачей, что буду только зря занимать койко-место. Чувствовал я себя превосходно, и меня отпустили, взяв расписку, что всю ответственность за свое здоровье я беру на себя.
     Пиво показалось мне необычно вкусным. Как будто я его сто лет не пил. Где-то это было недалеко от истины: за три дня, проведенных в больнице, мне раз пять промыли желудок, поставили штук двадцать капельниц и искололи всю задницу. К счастью, Калимов успел вколоть лишь небольшую дозу "лекарства"
     (как мне сказали врачи, это было снотворное из группы барбитуратов, что-то типа веронала или нембутала, только очень высокой концентрации), в ином случае мне бы уже не довелось больше попить пивка: вряд ли в аду подают "Балтику" или "Невское".
     Как оказалось, меня спасла недоверчивость Спозаранника. После того как я выпросил у него диктофон, он тут же позвонил Обнорскому на мобильник и доложил о происшедшем. Обнорский понял, что, несмотря на его приказ, я продолжаю охоту за призрачным (по его мнению) маньяком, и, раз взял диктофон, значит, собираюсь кого-то записывать. Шеф решил, что я могу влипнуть в какую-нибудь мерзкую историю, да к тому же и Агентство подставить.
     Он дал команду Зудинцеву и Каширину немедленно сесть мне на хвост и проследить, куда это я отправился. В общем, когда мы с бизнесменом входили в скверик, все подступы во двор были уже под контролем сотрудников Агентства во главе с Обнорским и бойцов из дружественной нам охранной фирмы "Бонжур-секьюр" во главе с Юрием Шиповым. Как только они заметили, что беседа переходит в странную возню, Обнорский и Зудинцев бросились на Калимова и помешали ему довести свой план до конца.
     Все это мне рассказали ребята из Агентства, зашедшие навестить меня в больницу на следующий день. Спозаранник даже соизволил сообщить, что диктофонная запись получилась превосходно, но тут же "подсластил" пилюлю, сказав, что микрофон во время драки сломался и мне придется покупать новый. А затем "добил" заявлением, что от меня ждут статью в ближайший номер "Явки с повинной". Обнорский в больнице не появился, и Каширин по секрету сказал, что меня по выздоровлении ждет весьма неприятная с ним беседа. Ну и черт с ним, в первый раз, что ли?

ДЕЛО О ЗОЛОТЫХ НИТЯХ

Рассказывает Марина Агеева

     "Заведует архивно-аналитическим отделом. До прихода в "Золотую пулю" работала редактором журнала "Стиль". Язвительна, конфликтна. Имеет двоих детей - дочь Марию, 24 лет, и сына Сергея, 16 лет. Муж - Агеев Роман, гендиректор ООО "МонолитСтройСервис". В последнее время часто проявляет ненужную инициативу в делах, не имеющих прямого отношения к ее должностным обязанностям. Неудавшийся роман с завхозом Алексеем Скрипкой и охлаждение отношений с коллегой Валентиной Горностаевой негативно сказались на ее характере".
     Из служебной характеристики

     Зуд очередной реструктуризации, охвативший руководство "Золотой пули", как обычно, пришелся на осень.
     Унылая пора - дождей, туманов, разочарований в любви, катара верхних дыхательных путей и сезонного обострения психических заболеваний. В последнем я убедилась лично, добросовестно исполняя свои реформированные служебные обязанности. Новая редакция трудового соглашения предписывала начальнику архивно-аналитического отдела заниматься "приемом первичной информации". Авторство формулировки без сомнения принадлежало начальнику отдела расследований Глебу Спозараннику.
     Поначалу я страшно гордилась возложенной на меня миссией: павой выплывала в коридор навстречу новому посетителю и даже прикупила для создания доверительного имиджа синюю юбку в полоску на ладонь Обнорского выше колена.
     - Марина Борисовна! Новые поступления с Пряжки ожидают вас на вахте!
     Приветливый Каширин, да и все остальные сотрудники Агентства с нескрываемым сочувствием наблюдали, как день ото дня тает в беседах с Наполеонами, Дракулами и пришельцами с других планет мой энтузиазм.
     - Спасибо, Родион.
     Скрипнув стулом и яростно сверкнув диоптриями от "Армани", я встала из-за стола. Ну конечно, в дверном проеме моего кабинета демонстрировался нескончаемый эротический сериал. В главных ролях Валентина Горностаева и эпизодическое увлечение моей жизни завхоз Скрипка. Страсти накалены по-мексикански, сюжет закручен по-аргентински, сыграно по Станиславскому.
     С тех пор, как отвергнутый мной Скрипка вернулся к отвергнутой им Горностаевой, простившей его с истинно христианским смирением, их тела так и норовят слиться друг с другом в поле моего зрения. Какое-то время я воздерживалась от критики дешевых постановочных эффектов. Ведь меня могли заподозрить в зависти, ревности или, не дай Бог, в излишней зрелости.
     Но общение с психами со временем расшатало мою нервную систему, и я стала действовать решительно и бескомпромиссно.
     - Своим пыхтением вы мешаете мне работать. Партия контрабаса вам, Скрипка, не по плечу. Горностаева, ты что, забыла одиннадцатую заповедь Господа вашего!
     - Одиннадцатую?
     - Ну да. Не доводи непосредственного начальника до бешенства. Марш работать!
     В тот день, когда о появлении нового посетителя в Агентстве мне сообщил Родион Каширин, я без лишних слов разлучила "сладкую парочку": усадив зардевшуюся Горностаеву за ее рабочий стол, ткнула указующим перстом с прабабушкиным бриллиантом в стопку заявок от Спозаранника:
     - Пока не сделаешь - ни буфета, ни перекуров!
     К посту охраны я подходила полная решимости уложить беседу с очередным сумасшедшим в рекордно короткие сроки. С черного кожаного дивана, подаренного Обнорскому коллективом Северо-Западного таможенного управления, навстречу мне поднялась женщина. Мы поздоровались. Дежурный охранник Гена записал в журнал посещений данные ее паспорта.
     - Ларионова Юлия Львовна, проходите, - разрешил он и протянул посетительнице документ.
     "Какая жалость, - думала я, конвоируя Юлию Львовну в свой кабинет, - такая приятная во всех отношениях дама - и с приветом". Мне даже стало любопытно, какого рода отклонения у нее могут быть - мания преследования, клаустрофобия или раздвоение личности?
     - "Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало", - как бы между прочим процитировала Горностаева, увлеченно барабаня по клавиатуре компьютера.
     - Валентина, тебя не просили архивировать Фета, - прикрикнула я на нее. - Присаживайтесь, Юлия Львовна, и расскажите, что привело вас в наше Агентство.
     Посетительница в нерешительности теребила перчатки. Премиленький фасончик, именно такой я безуспешно ищу к новому пальто от "Сони Рикель".
     Справедливости ради надо заметить, что к пальто Юлии Львовны они тоже очень даже подходили, и к сапогам, и к сумочке. Передо мной сидела стильная, ухоженная, явно не бедная, но очень несчастная особа лет тридцати пяти.
     - Видите ли, Марина Борисовна, у меня пропала крупная сумма денег со счета в банке... По некоторым причинам я не могу обращаться в милицию.
     В частности, потому, что подозреваю в этом своего бывшего мужа.
     Горностаева на цыпочках подобралась к двери и выскользнула в коридор.
     Я знала наверняка, что ей не терпится растрезвонить по всему Агентству о том, что к Агеевой наконец-то пожаловал клиент без видимых признаков помешательства. Когда дверь за Валентиной закрылась, Юлия Львовна стала смелее и увереннее.
     - После развода муж оставил мне крупную сумму. Но не по собственной воле и не по решению суда. Государство он не ставил в известность о своих реальных доходах. Мне лично от него ничего не надо было... От этого подонка! В глазах Юлии Львовны блеснули слезы. - Но ведь у нас растет дочь. Ради ее будущего я пошла на шантаж. Я кое-что знала о его грязных делишках, и ему пришлось раскошелиться.
     Дверь кабинета приоткрылась.
     - Марина Борисовна, извините, пожалуйста, можно мне посмотреть в словаре синоним слова "поллюция", - демонстрируя безупречную дикцию, отчеканила Завгородняя. - Всего одно словечко! - Она молитвенно сложила руки на вырезе платья.
     Я неохотно кивнула. Когда Светлана восполнила пробелы в знаниях, Юлия Львовна продолжила:
     - Мне казалось, что я добилась того, чего хотела - обеспечила будущее Кристины. Но недавно по почте на мое имя пришло извещение из банка, где был открыт счет. Вот оно.
     Юлия Львовна протянула мне сложенный вчетверо бланк с реквизитами Северо-Западного отделения "Кредит-Простор-банка". Документ уведомлял Ларионову Юлию Львовну о том, что остаток на ее счете составляет два доллара тридцать четыре цента.
     - Снять деньги со счета можно было только воспользовавшись моей кредитной картой, но я всегда ношу ее с собой. - Она достала из сумочки голубой прямоугольник кредитки. - До сих пор не могу поверить, что такое могло случиться. Это какая-то мистика.
     - Марина Борисовна, извините, пожалуйста, а можно мне заглянуть в словарь иностранных слов?
     На этот раз жажду знаний не терпелось утолить Нонне Железняк. Я воспользовалась паузой и предложила посетительнице кофе. Мне не терпелось услышать продолжение рассказа и задать Юлии Львовне кое-какие вопросы.
     - Дело в том, что на счете в "Кредит-Простор-банке" и у меня лежала крупная сумма. Когда-то эти деньги предназначались для финансирования предвыборной кампании одного кандидата в депутаты. Но в результате счастливого стечения обстоятельств достались мне.
     Транжирить их я не собиралась. Я была солидарна с Юлией Львовной в стремлении обеспечить будущее детей. Об их настоящем пока неплохо заботился Роман Игоревич Агеев - их законный отец. Но кто знает, что может случиться, если моему седеющему на глазах супругу бес захочет пощекотать ребро.
     Случиться может всякое, например, развод. А я за двадцать пять лет супружеской жизни уже забыла свою девичью фамилию.
     - Вы, может быть, знаете, - продолжила Юлия Львовна, проводив глазами Нонну, - что для того, чтобы снять деньги со счета, мало выкрасть кредитную карточку, нужно еще знать шифр - определенный набор цифр. Так вот, кроме меня его не знал никто. А деньги - фьють... испарились.
     Юлия Львовна вдруг рассмеялась нервным, истерическим смехом. Спустя несколько мгновений она пришла в себя.
     - Это он обокрал меня! Этот подонок! - Лицо Юлии Львовны исказила гримаса ненависти. - Скажите, Обнорский и его люди смогут мне помочь?
     Я заплачу. Мы можем договориться на процент от суммы, если вы поможете мне ее вернуть.
     - Марина Борисовна, мне бы отксерить полстранички...
     Ну надо же, даже Лукошкина явилась удовлетворить отнюдь не профессиональное любопытство. Пока Аня возилась у аппарата, моя собеседница молчала, сосредоточенно пережевывая печенье, которое я предложила ей к кофе.
     - Мы постараемся вам помочь, Юлия Львовна. Хотя, не переговорив с Андреем Викторовичем, я не могу вас обнадежить. Оставьте мне, пожалуйста, ваши координаты. Я обещаю в ближайшее время сообщить о решении, которое примет руководство нашего Агентства. Да, если мы возьмемся за это дело, вам не придется ничего платить. Мы не берем денег с частных лиц.
     Юлия Львовна взяла предложенную мной бумагу и ручку и, чуть помедлив, написала два номера телефона.
     - Домашний и сотовый, - пояснила она.
     - Если вас не затруднит, - вовремя спохватилась я, - напишите, пожалуйста, данные вашего мужа. Бывшего мужа, - поправилась я. - Фамилию, имя, отчество, год рождения, место работы, словом, все, что знаете. Это облегчит работу нашим расследователям.
     Юлия Львовна снова склонилась над столом. Тонкие бледные пальцы, державшие ручку почти вертикально, были унизаны кольцами с весьма внушительными камушками. "Наверняка подарки "этого подонка", - подумала я. - Интересно, какая все-таки сумма исчезла с банковского счета Юлии Львовны?
     Нет, конечно, это не принципиально важный вопрос, а чисто женское любопытство". Именно для удовлетворения одного из основных инстинктов настоящей женщины я, проводив посетительницу, как бы невзначай поинтересовалась ее паспортными данными у охранника Гены. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что гражданка Ларионова всего на три года моложе меня. А не на десять, как показалось мне при непосредственном общении с ней. Недоумение и досада грозили вот-вот затмить чувство искренней симпатии к Юлии Львовне.

***

     В кабинете архивно-аналитического отдела уже кипели нешуточные страсти.
     Все "ходоки", тянувшиеся во время моей встречи с Ларионовой к сокрытым в словарях тайнам, теперь перемывали косточки, пальто и перчатки Юлии Львовны и гадали о цели ее визита в Агентство журналистских расследований. Увидев меня, девицы умолкли и замерли в ожидании сенсации. Я обвела собравшихся интригующим взглядом.
     - Как вы думаете, сколько ей лет?
     - Минимум сорок два, - не задумываясь ответила Света Завгородняя.
     - Откуда ты знаешь? - Я недоверчиво оглядела ясновидящую.
     - Это же элементарно, Марина Борисовна. Если отогнуть милой даме ушки, можно увидеть шрамы, оставленные скальпелем пластического хирурга.
     Вполне возможно, его звали Лазарь Моисеевич Гольцикер.
     Теперь уже не я одна в недоумении смотрела на Свету.
     - Боже мой! - всплеснула руками Завгородняя. - Что вы на меня так уставились? Просто Лазарь Моисеевич однажды оказал мне неоценимую услугу...
     - Вот эту? - Горностаева оттянула на груди безразмерную хламиду.
     - Не надейся, - фыркнула Светка. - Сколько можно повторять, что здесь у меня все свое и настоящее.
     - Если не здесь, то где? - не унималась Горностаева.
     - Тебе бы, Валя, в танке города брать. - Светка закатила глаза, да так, что я испугалась, не придется ли снова Лазарю Моисеевичу оказывать ей "неоценимую услугу". Но через пару секунд Светкины глаза вернулись на привычную орбиту.
     - Короче, отрезала Завгородняя, - Лазарь Моисеевич просветил меня по некоторым вопросам пластической хирурги. Зуб даю, эта дама недавно делала подтяжку. Да у нее еще и глаза как следует не открываются! Ну ладно, девчонки, мне пора, - спохватилась Светка, - а то Лукошкина совсем озверела. Пятый раз заставляет меня текст переписывать, все никак не может визу свою драгоценную поставить.
     - Так тебе и надо, - мстительно сказала Горностаева. - Не будешь перед Обнорским по десять раз на дню в позе пьющего оленя красоваться.
     - Я? Да очень надо, - надулась Завгородняя. - Если хочешь знать, Обнорский вообще не в моем вкусе. И Лукошкина его второй год динамит, у нее сейчас новая фишка - виртуальный роман.
     По-моему, он ей на фиг не нужен.
     - Лукошкиной? Конечно, не нужен, - резонно заметила я. - Она же умная.
     Сенсационное открытие Завгородней вернуло мне душевное спокойствие, и последующие два часа я проблуждала на интернетовских сайтах, информирующих о последних достижениях отечественной пластической хирургии в области омоложения. "Что ж, еще не все потеряно, - подумала я, - у меня еще есть шанс, грех было бы им не воспользоваться".
     Уже собираясь домой, я вспомнила, что до сих пор не отнесла в отдел оперативной информации Каширину данные о муже Юлии Львовны. Зная имя, отчество, фамилию и год рождения, наши оперативники могли составить на него полное досье.
     - Диктуйте, - кивнул Родион, выведя на экран окно Центральной адресной базы.
     Я впервые за весь день опустила взгляд на листок, оставленный Юлией Львовной, и обомлела.
     "Вадим Германович Батманов...." - старательно вывела черным по белому госпожа Ларионова. Имя этого человека было мне хорошо известно.

***

     - ...Батманов?! Вадим Германович... - орал в телефонную трубку муж. - Фамилия, как у педераста! Адрес! Как еще не узнал? Я тебе за что деньги плачу?
     За все годы совместной жизни ни разу я не видела мужа в таком остервенении. А создала ему столь "приподнятое" настроение наша пятнадцатилетняя дочь Маша.
     Подростковая глупость и проклюнувшиеся задатки папочкиного авантюризма едва не довели ее до беды, меня до инфаркта, а главу семьи до скамьи подсудимых. В тот злополучный день наша Маша пришла домой из гимназии в сопровождении участкового.
     - Криворучко Анатолий Степанович, - зычно представился страж порядка.
     Романа дома не было. Мне первой суждено было увидеть нашу растерзанную девочку. Сначала ее заслонял своим телом Криворучко. Таким образом он выполнял данное нашей дочери честное слово, что спасет ее от родительского гнева. В противном случае Машка отказывалась идти домой и согласна была ночевать в отделении милиции.
     - Успокойтесь, мамаша, с вашей дочерью ничего страшного не случилось! - с порога рявкнул участковый.
     В ту же секунду, увидев выражение моего лица, он отскочил в сторону и вжался в соседскую дверь.
     Передо мной стояла Маша. Едва взглянув на дочь, я почувствовала, что земля уходит у меня из под ног.
     - Что с тобой сделали? Кто? Где ты была?
     Я до сих пор не могу себя простить за то, что не бросилась к ней, не обняла, не прижала к себе в ту же секунду.
     Я словно окаменела. Как сейчас вижу ее, стоящую посередине лестничной площадки в разодранных колготках с багровеющим синяком на скуле. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что отчуждение между мной и дочерью началось именно после того случая. Я так и не прикоснулась к ней в тот вечер.
     Положение спас Сережа. Пятилетний малыш проскользнул мимо меня из прихожей и с ревом бросился к сестре.
     - Машенька, сестренка моя родная, - ревел он, уткнувшись в клетчатый подол ее гимназической юбки.
     Еще большего драматизма картине "Возвращение блудной дочери" придало появление Романа Игоревича Агеева. Он редко освобождался с работы раньше восьми вечера. Позже Роман говорил, что в тот раз словно почувствовал что-то неладное и сорвался с места средь бела дня. Первым приближение главы семейства заметил участковый. Похоже, он уже уяснил для себя тактику работы с пострадавшими.
     - Давайте зайдем в квартиру, незачем затруднять движение на лестничной площадке.
     Криворучко ловко затолкал меня и детей в квартиру прежде, чем Роман успел разглядеть дочь. Машу он тут же засунул в ванную, велев умыться, Сережу определил в детскую, меня - на кухню. Туда же он привел ни о чем не подозревающего Романа и рассказал нам о том, что случилось с Машей.
     Девочка возвращалась из школы домой, когда ра