, испытывали взаимную симпатию  и
надеялись стать хорошими соседями. Так оно и случилось.
   Их жилища, хоть и не роскошные, были очень удобными. Они строились  сразу
после войны, в одну линию, когда идея об изгибающихся улицах еще не вошла  в
моду. Дома были стандартными по планировке, на  первом  этаже  располагались
три спальни, а наверху - маленькая  мансарда,  которую  большинство  соседей
переделали в четвертую спальню. К счастью, у  Тома  и  Джо  семьи  не  такие
большие, чтобы  им  понадобилась  дополнительная  спальня,  так  что  у  них
мансарда так и осталась обычным чердаком, где они  хранили  разное  барахло,
которое постепенно набирается у человека за всю его жизнь  и  которое  жалко
выбрасывать, хотя оно никогда не будет использовано.
   Так что приятели были довольны своими домами, построенными еще  до  того,
как на смену старому  доброму  дереву  пришел  вездесущий  пластик.  Правда,
деревянные стены необходимо красить раз в несколько лет, но все равно  такие
здания приятнее современных. В подвальном  этаже  были  устроены  прачечные,
участки за домами оказались весьма просторными, в конце них стояли отдельные
строения для гаража на одну машину. Дорожка  из  гравия  определяла  границы
владений, и дома, вытянувшиеся по улице в одну линию,  выглядели  совершенно
одинаковыми, если не считать разной окраски и кое-каких мелких  изменений  в
облике, внесенных их хозяевами. Ни Том, ни Джо не стали себя этим утруждать,
так  что  оба  владели  совершенно  типовыми  жилищами,  которые  ничем   не
отличались от чертежей архитектора.
   Большинство жителей их квартала  обнесли  участки  заборами,  в  основном
из-за малышей, которые могли выскочить на дорогу, но  приятели  и  этого  не
стали делать. Сосед Тома справа огородил свое  владение  плетнем  из  ивовых
прутьев, смотревшимся весьма импозантно, а сосед  Джо  слева  обнес  участок
металлической сеткой, заросшей вьющимся диким виноградом,  но  дворы  друзей
ничто не разделяло,  за  исключением  остатков  живой  изгороди,  посаженной
кем-то из прежних владельцев домов. В изгороди давно уже  появились  широкие
проплешины, по которым члены обоих семейств постоянно ходили взад-вперед, и,
поскольку приятели  никак  не  могли  договориться,  кому  из  них  надлежит
привести ограждение в порядок, оно незаметно исчезало, да ведь и  надобности
в нем никакой не было.
   Шли годы, дома постепенно ветшали, по  слухам,  чуть  не  в  каждом  доме
линолеум на кухне потрескался и покоробился, а в подвалах,  как  и  у  наших
друзей, скапливалась вода, но мало  кто  обращал  на  это  внимание,  и  все
продолжали спокойно жить и радоваться, что нашли  на  земле  такое  тихое  и
уютное обиталище.
   После того раза в машине друзья больше не возвращались к обсуждению  идеи
ограбления, но каждый обдумывал  ее  про  себя.  Не  то  чтобы  они  всерьез
считали, будто сумеют  обделать  какое-то  крупное  дельце,  просто  каждому
хотелось помечтать об избавлении от своей тяжелой и однообразной работы.
   Сейчас голова Джо была полностью поглощена возней с упрямым фильтром,  но
Том продолжал обмозговывать возможность быстро разбогатеть и вдруг сказал:
   - Эй, Джо!
   Тот сидел на траве, скрестив по-турецки ноги,  весь  окруженный  россыпью
деталей для фильтра -  разными  шайбами,  прокладками,  муфтами,  гайками  и
обрезками шланга. Он положил на кусок газеты полную пригоршню деталей,  отер
пот со лба, отхлебнул глоток пива и только после этого задрал голову к Тому:
   - Что там у тебя?
   - Как ты думаешь, - спросил Том, - сколько нам заплатят русские, если  мы
похитим их посла?
   Джо сощурился от солнца и приставил ладонь к глазам козырьком:
   - Ты это серьезно?
   - А почему и нет? Это  и  выгодно,  и  патриотично,  верно?  Джо  немного
подумал, обвел свой двор взглядом и сказал:
   - Черт возьми, и где, по-твоему, мы будем его прятать? Том также  оглядел
свой дворик.
   - Да-а, - озадаченно протянул он, - это вопрос.  Джо  насмешливо  покачал
головой и снова занялся фильтром. Том отпил еще немного пива.  Они  молчали,
каждый был погружен в размышления.

ТОМ

   Сигнал поступил  из  средней  школы:  там  обнаружили  мертвой  пропавшую
несколько дней назад учительницу.
   В одиннадцать утра, когда небо заволокло облаками и  вот-вот  должен  был
начаться дождь, мы с Эдом остановили  свой  "форд"  перед  школьным  двором.
Здание из серого  кирпича  скорее  походило  на  крепость,  чем  на  детское
учреждение.  Справа  располагалась  игровая  площадка,  залитая  бетоном   и
обнесенная проволочной сеткой высотой футов восемь, сейчас она пустовала.
   Недавно захватившая всех  страсть  побуждала  детей  малевать  на  стенах
домов, тоннелей и везде,  где  только  можно,  имена  и  прозвища  приятелей
фломастерами или при помощи  распылителей  краски:  и  то  и  другое  трудно
поддавалось отмыванию, особенно с пористой  поверхности  камня.  Было  также
принято писать свое имя, прозвище или магическую кличку, которую ребята сами
себе придумывали, а под ним или рядом - номер улицы,  на  которой  проживает
его владелец. Например, "Хуан-135" или "Босс Зум-92".
   Модная страсть поразила и  эту  школу.  Все  ее  стены,  насколько  могла
дотянуться детская рука, оказались исписаны именами и цифрами,  выполненными
красками всех цветов радуги. Некоторые из надписей были сделаны  старательно
и даже  художественно,  но  большинство  ребят  просто,  без  всяких  затей,
запечатлевали свои имена: "Энди-87", "Бет-81". "Моро-103".
   На  первый  взгляд  вся  эта  ребяческая  мазня  выглядела   обыкновенным
вандализмом. Но по мере того, как мой взгляд повсюду  натыкался  на  нее,  я
стал понимать, что  она  придает  яркие  краски  однообразному  серому  фону
здания, что в  ней  присутствует  солнечный  латиноамериканский  колорит.  В
общем,  если   преодолеть   естественное   предубеждение   против   пачкотни
общественной собственности, покажется, что такие художества не так уж плохи.
Разумеется, я никому не доверил своего открытия.
   Мы прошли в кабинет директора,  который  сказал,  что  покажет  нам,  где
находится тело. Сопровождая нас по коридору, он объяснял:
   - Раньше эта комната была туалетом для девочек, но сейчас из  нее  убраны
все трубы в соответствии с планом модернизации.
   Директор был лысым парнем лет сорока, в очках с толстой роговой оправой и
со слегка жеманными манерами.
   Мы ловили на себе любопытные взгляды подростков, так что, видимо, новость
о найденном мертвом теле еще не успела распространиться по школе.
   - Почему вы не сообщили о ее исчезновении? - спросил Эд.
   - Да эти молодые учителя! - сокрушенно вздохнул директор. - Они ведь  так
часто без всякого предупреждения берут отгул на два-три дня, поэтому мы даже
ничего  такого  и  не  думали.  Просто  одна  из  учительниц  сегодня  утром
почувствовала неприятный запах и потому заглянула туда.
   - Мне нужно будет поговорить с ней, - сказал я, - с этой учительницей.
   - Конечно, - с готовностью отозвался директор, - она сейчас в  школе.  Мы
предполагаем, что мисс Эванс хотели изнасиловать, затащили ее туда именно  с
этой целью. В какой-то момент ей удалось вырваться... Не  думаю,  чтобы  они
затащили ее туда с целью убийства.
   Какое значение имело первоначальное намерение преступников, если  женщина
уже убита, вскользь подумал я. Мы молча шли по коридору,  пока  директор  не
остановился и, указав на дверь, не сказал:
   - Она здесь.
   Я подошел к двери, а Эд спросил директора:
   - А как с ее семьей? Вы уже позвонили ей домой? Я  открыл  дверь,  шагнул
внутрь, и в лицо мне ударил тяжелый, отвратительный запах. Затем при  слабом
свете, проникающем снаружи сквозь грязные матовые стекла, я увидел  женщину,
лежащую на полу у окрашенной  в  зеленый  цвет  стены.  Белые  пятна  свежей
штукатурки показывали места, откуда были удалены  водопроводные  трубы.  Она
пролежала здесь неделю, а в здании, оказывается, водились крысы.
   - Господи! - вырвалось у меня.
   Я попятился в коридор и захлопнул за собой дверь.
   Директор все еще отвечал на вопрос Эда:
   - Она жила одна в... - Тут он увидел меня и сказал:
   - О, простите, пожалуйста! Я должен был вас  предупредить.  Встревоженный
Эд шагнул ко мне:
   - Ты в порядке, Том?
   Я махнул ему рукой, приглашая отойти от комнаты:
   - Предоставим это дело "скорой помощи".
   В ушах у меня оглушительно стучала кровь, руки и ноги похолодели.
   Директор снова произнес несколько жеманным и смущенным тоном:
   - Мне и в самом деле очень неловко... Я был убежден, что  вы  привыкли  к
подобным зрелищам.
   Я протиснулся между ним и Эдом, торопясь поскорее  выскочить  на  воздух.
"Привыкли к подобным зрелищам!" Господи ты Боже мой!

Глава 5

   В эту неделю друзья дежурили в ночную смену, с двенадцати до восьми утра.
Из трех смен эта - самая легкая, только утром, когда едешь  домой  навстречу
встающему солнцу, его яркие лучи слепят глаза и  кажется,  ночная  усталость
никак тебя не покинет.
   Джо первым сдал дежурство, сел в свой "плимут" и проехал вперед  на  один
квартал, до стоянки напротив  полицейского  участка.  Ему  пришлось  немного
подождать, пока вышел Том, отвратительно выглядевший, и молча  скользнул  на
место пассажира.
   - Что случилось? - спросил Джо.
   - Небольшой разговор с лейтенантом, - вяло ответил Том. - Все эти чертовы
дела с наркотиками.
   - А что именно?
   Том устало зевнул, преодолевая отвращение, и сердито передернулся:
   - Успокойся, ты тоже в это влипнешь. Обычная шумиха. Джо тронул машину  с
места и сквозь забитые автомобилями улицы и перекрестки направился к тоннелю
Мидтаун.
   - Интересно, кого они поймали, - сказал он.
   - Никого из того дома, - ответил Том. Он снова зевнул,  на  этот  раз  от
души, и потер лицо ладонями:
   - Знаешь, я вот-вот засну.
   - У меня есть идея, - отозвался Джо.  Том  сразу  догадался,  о  чем  он.
Заинтересованно глядя на друга, спросил:
   - Правда? Какая?
   - Украсть картину из музея. Том озадаченно сморгнул:
   - Не понял.
   - Слушай, - сказал Джо. - В этих  музеях  хранятся  картины  по  миллиону
долларов каждая, утащим десять картин и  продадим  их  за  четыре  миллиона.
Значит, каждому из нас достанется по два миллиончика.
   Том  серьезно  задумался,  поскребывая  отросшую  за   ночь   щетину   на
подбородке.
   - Ну, не знаю, - сказал он. - Целых десять картин...  Их  так  же  трудно
будет прятать, как и моего русского посла.
   - Я могу положить их в свой гараж. Кто додумается там их искать?
   - Твои же ребята в первый день и доберутся до них.
   Джо не хотелось расставаться с единственной своей идеей.
   - Ну, пусть будет пять картин, - сказал он. - По миллиону на брата.
   Том ответил не сразу. Покусывая  губы,  он  рассеянно  глядел  в  окно  и
размышлял не только о том, что ему казалось особенно неверным в идее украсть
картины, но и об обстоятельствах своей жизни, которые заставляют его  думать
об ограблении. Наконец он сказал:
   - Нам не стоит связываться ни с чем, что потом придется продавать.  Ни  с
чем таким, что нужно будет держать при себе или прятать какое-то  время.  Мы
должны иметь дело только с тем, что быстро можно обернуть в наличные.
   Джо неохотно кивнул.
   - Да, наверное, ты прав, - признал он. - У нас не то положение,  чтобы  с
этим возиться.
   - Вот именно.
   - Но ведь мы не хотим украсть деньги, мы уже договорились об этом.
   - Знаю, - кивнул Том, - потому что  в  банках  всегда  записывают  номера
серий, а значит, это рискованно.
   - Так что не все так просто, - уныло вздохнул Джо.
   - А я этого и не говорил.
   Оба на некоторое время отдались во власть размышлений. Они почти  доехали
до тоннеля, когда Том снова заговорил, решив конкретизировать общую  задачу.
Напряженно глядя вперед, он сказал:
   - Нам нужно украсть то, что мы сможем реализовать  быстро  и  за  большие
деньги.
   - Точно, - сказал Джо. - И нам нужен  покупатель.  Какой-нибудь  богач  с
целой кучей наличных. Они въехали в сумрак тоннеля.
   - Богач... - задумчиво повторил Том.
   Весь остальной путь до дома они изо всех сил напрягали мозги.

ТОМ

   Появились две команды телевизионщиков, каждая  со  своего  канала,  чтобы
подготовить репортаж об этом случае. Поскольку  мы  с  Полом  первыми  после
вызова прибыли на место трагедии, одна команда набросилась на Пола, а вторая
- на меня.
   Я совершенно не волновался.  Меня  еще  никогда  не  интервьюировали  для
телевидения, но, конечно, я иногда смотрел, как  другие  полицейские  давали
разъяснения после какого-нибудь взрыва, прорыва водопровода или еще  чего-то
в этом роде. И даже три раза видел, как интервью давали мои знакомые ребята.
Кроме того, иногда в душе я фантазировал,  как  сам  даю  интервью,  сочинял
всякие вопросы репортеров и мои ответы на них, представляя все в лицах.  Так
что, можно сказать, я довольно хорошо отрепетировал эту роль.
   Они поставили  камеру  таким  образом,  чтобы  во  время  интервью  мы  с
репортером стояли на фоне  здания.  Это  было  строящееся  высотное  офисное
здание, и во время интервью рабочие в касках продолжали  на  нем  трудиться.
Как раз только что один из них погиб, но это отвлекло их от  дела  всего  на
несколько минут. Когда речь идет  о  деньгах,  приходится  думать  только  о
работе, нужно делать ее, что бы вокруг ни происходило.
   По всему городу вырастают подобные здания, напоминающие бетонные  коробки
с большими окнами, где потом  располагается  множество  офисов.  Практически
среди них нет ни одного жилого дома, потому что кому  же  захочется  жить  в
Манхэттене? Манхэттен - это район, где вы работаете, и только.
   Такие громадные сооружения начали появляться еще с конца  Второй  мировой
войны. Не важно, хорошие или плохие были времена, переживала эта страна  бум
или спад, они продолжали подниматься,  как  на  дрожжах.  За  последние  лет
десять  большинство  из  них  стали  возводиться  на  востоке   от   центра,
приблизительно в районе Третьей  авеню  и  Лексингтон-авеню.  Первым  делом,
конечно, Третьей авеню дадут более шикарное  название,  как  сделали  это  с
Четвертой авеню, когда ее застроили  высоченными  офисными  зданиями  и  она
превратилась в Парк-авеню-саут.
   Так или иначе, это район, где сосредоточено  основное  количество  зданий
нового  типа,  но  они  распространились  и  по   всему   Нью-Йорку.   Центр
международной торговли в  нижней  части  города.  Рокфеллеровский  центр  на
Шестой авеню. Пара таких зданий торчит и в моем округе,  где  я  работаю.  В
одном из них как раз и произошел смертельный случай, и по этому поводу  меня
собирались интервьюировать.
   Один парень, с которым я как-то  разговаривал  в  баре  пару  лет  назад,
сказал, что, по его мнению, главной отличительной чертой Нью-Йорка  является
то, что в нем можно наблюдать самые разнообразные  чудеса,  причем  во  всех
стадиях их существования. Помните, мы в школе читали о семи  чудесах  света?
Так вот, все они, можно сказать, находятся в Нью-Йорке,  и  все  вместе  они
одновременно рождаются и умирают, рассыпаются в прах и снова возрождаются из
этою праха, то есть битого кирпича. Где только  что  стояло  старое  здание,
взмывает в небо новое, чистое и красивое. И каждую минуту по мере его  роста
кого-нибудь убивают.
   Репортер оказался светловолосым кастратом с усиками.  Сразу  было  видно,
что  он  считает  себя  важной  шишкой  в   Бигтауне.   Он,   администратор,
звукооператор и пара их помощников ужасно суетились, подготавливая  все  для
записи и съемки, и наконец  интервью  началось.  Кто-то  записал  для  моего
репортера несколько вопросов, и он держал блокнот с этими вопросами в  левой
руке, а в другой находился микрофон. Видно, он сразу запомнил  все  вопросы,
потому что говорил, ни разу не заглянув в свой блокнот.
   Вот как шло интервью.
   -  Сегодня  на   участке   строительства   здания   "Трансконтинентальные
авиалинии" на Коламбас-авеню произошла трагедия. Один  из  рабочих  пролетел
внутри недостроенного здания тридцать семь этажей и разбился насмерть. Одним
из первых на место трагедии прибыл патрульный Джозеф Лумис. - Затем репортер
обернулся ко мне и произнес:
   - Офицер Лумис, не могли бы вы рассказать нам о случившемся?
   Я ответил:
   - Упавший был чистокровным индейцем из племени  мога-куков,  занимавшимся
сборкой стального каркаса строящегося здания. Как выражаются  строители,  он
работал на высоком железе. Его звали Джордж Брук, и было ему сорок три года.
   Репортер не отрывал от меня глаз, как будто  я  его  гипнотизировал.  Как
только я замолчал, он тут же перенес микрофон к себе и спросил:
   - И что же, по всей вероятности, произошло, офицер Лумис? Я сказал:
   - Видимо, он поскользнулся или оступился. Он работал на пятьдесят  втором
этаже, самом верхнем, который сейчас еще сооружается, пролетел вниз тридцать
семь этажей и упал на бетонированный пол пятнадцатого этажа. Он падал внутри
здания, а пятнадцатый этаж - это самый верхний этаж, где  рабочие  закончили
делать межэтажные перекрытия.
   Вжик - микрофон снова перелетел к нему.
   - Значит, он  встретил  смерть  тридцатью  семью  этажами  ниже?  Вжик  -
микрофон снова у моих губ.
   - Нет, вероятно, он  умер  приблизительно  на  уровне  сорокового  этажа.
Пролетая вниз, он ударялся телом о различные стальные конструкции. Некоторые
части тела при падении отрывались.
   Репортер старался  не  выдать  своего  ужаса,  хотя  голос  его  невольно
дрогнул, когда он спросил меня:
   - На высоком железе работают очень много  индейцев,  не  так  ли,  офицер
Лумис?
   Он хочет переменить тему? Ладно, мне-то что.
   - Верно, - сказал я. - В Бруклине проживает одно-два индейских племени, и
все их мужчины работают высотными монтажниками.
   Вжик - микрофон упорхнул к нему.
   - Вероятно, потому, что они испытывают особое влечение к высоте? Вжик!
   - Не думаю, - сказал я. - Они падают довольно часто, не реже других.
   По выражению его лица можно было заметить, что  он  заинтересовался  моим
ответом.
   - Тогда почему же они нанимаются в монтажники? Я пожал плечами и сказал:
   - Думаю, так им  приходится  зарабатывать  себе  на  жизнь.  Это  уже  не
подходит для телевидения. Глаза у репортера стали безразличными, и он сказал
скороговоркой:
   - Большое вам спасибо, офицер Лумис, -  и  отвернулся  от  меня,  готовый
перейти к какому-нибудь объявлению об очередной распродаже.
   Пошел он к черту, и, чтобы испортить ему план-график, как только репортер
снова открыл рот, я сказал:
   - Пожалуйста.
   А потом развернулся и ушел.
   Я смотрел этот репортаж по телевизору, и оказалось, что они  использовали
только первую часть того, что я говорил. Остальное добавил от себя репортер.
Когда я уже ушел, он так и стоял на фоне здания и верещал  в  камеру.  Среди
прочего он сказал:
   "Рабочий встретил свою смерть тридцатью семью этажами  ниже".  Такие  вот
любители точности эти кретины.
   Не знаю, что говорил Пол, но он вообще не  попал  в  репортаж.  Он  потом
сказал, что это просто проявление антисемитизма.

ТОМ

   Накануне вечером в нашем районе были схвачены два крупных члена мафии,  и
мы с Эдом оказались в числе шести детективов, которых назначили препроводить
их  в  центр  города  нынешним  утром.  Это  оказались  действительно  очень
значительные мафиози, и было большой  удачей,  что  их  смогли  выследить  и
поймать в таком крупном городе, как наш. Одного из них звали Энтони  Вигано,
а другого - Луис Самбелла.
   Мы не знали, возникнут ли с ними проблемы. Вряд ли кто-то мог  попытаться
отбить у нас мафиози, но можно было допустить, что их враги начнут стрельбу,
поскольку рядом с ними не будет личных телохранителей. Поэтому  приняли  все
меры предосторожности, в том  числе  решили  перевозить  их  в  двух  разных
машинах без опознавательных знаков полиции с тремя офицерами в каждой.
   В одной из этих машин на водительском месте ехал