оказалось слишком для Ассоциации добровольных благотворителей в  пользу
патрульной  службы.  Ассоциация,  которая,  кстати  говоря,   крайне   редко
жертвовала приличные деньги, подняла  такой  вой  по  поводу  памятки  и  ее
скрытого смысла - мол, в ограбление пытаются замешать полицейских, - что сам
комиссар  полиции  вынужден  был  созвать  пресс-конференцию,  где  публично
извинился и назвал записку "неверно сформулированной".  Можно  сказать,  что
это стало последней вспышкой интереса к преступлению на  Уолл-стрит,  потому
что последние два-три дня о нем вообще не говорили по телевизору.
   Нам начинало казаться, что  мы  не  допустили  ни  одного  промаха  ни  в
планировании, ни в осуществлении операции. Теперь  оставалось  не  совершить
какого-нибудь типичного  прокола  после  совершения  преступления,  особенно
после получения денег.
   Например, напиться на публике и разболтать, какими ловкими мы  оказались.
Или спрятать добычу в  таком  месте,  где  ее  сможет  обнаружить  случайный
человек; или начать сразу с шиком тратить  огромные  деньжищи;  или  бросить
работу и начать вести совершенно иной образ жизни. Мы знали об этих ошибках,
видели их с другой стороны. До сих пор,  как  нам  казалось,  мы  вели  себя
правильно.
   Еще до ограбления я думал,  что  после  него  будет  очень  трудно  снова
вернуться к работе и погрузиться в это изматывающее  однообразие,  сознавая,
что где-то  лежит  припрятанный  миллион.  Но  выяснилось,  что  моя  работа
нравится мне,  как  никогда.  Ограбление  оказалось  чем-то  вроде  отпуска.
Правда, я еще не получил от Вигано деньги, но я был уверен, что сделаю  это,
и не беспокоился. За исключением  того  похмельного  утра,  я  по-настоящему
радовался каждому дню, когда мне предстояло ехать на работу. Отчасти, думаю,
из-за нашего ограбления, потому  что  оно  стало  таким  мощным  прорывом  в
повседневной, рутинной жизни, что придало ей новую свежесть.
   Но кроме того, впервые за всю жизнь я  мог  ожидать  конца  этой  рутины.
Разумеется, не такого конца, как смерть или  уход  на  пенсию,  ни  одна  из
подобных перспектив меня не обрадовала бы. Нет, теперь  рутина  должна  была
закончиться, когда я  еще  достаточно  молод  и  богат,  чтобы  наслаждаться
жизнью. Честно говоря, такого богатства я и не ожидал, даже не мечтал о нем.
   Так с чего бы мне не радоваться,  если  через  полгода  работы  я  получу
зарплату в миллион долларов?
   Кроме того, было еще одно обстоятельство. Хотите верьте, хотите  нет,  но
погода оказывает определенное воздействие на уровень преступности.  Если  на
улице слишком холодно или слишком жарко, слишком дождливо или  идет  слишком
обильный снегопад, преступлений совершается  гораздо  меньше:  потенциальные
нарушители  закона  предпочитают  оставаться  дома  и  смотреть   телевизор.
Последнюю неделю стояла очень жаркая погода, и наши рейды проходили  тихо  и
мирно. Я  сумел  заняться  запущенной  отчетностью,  немного  расслабился  и
успокоился. Даже если бы мне не светил миллион  долларов,  я  все  равно  не
возражал бы против работы в эту последнюю неделю.
   И  вдруг  это  состояние  умиротворенности   и   благоденствия   внезапно
изменилось. И сделало это совершенно незначительное и глупое происшествие. Я
так до конца  и  не  понял,  почему  оно  вызвало  во  мне  такие  серьезные
изменения.
   Это произошло той ночью, когда мы с Эдом совершали рейд на нашем "форде".
Примерно час-полтора  все  было  спокойно,  а  потом  нам  сообщили,  что  в
Центральном парке на кого-то напали. Мы как раз были недалеко  от  парка,  и
Эд, сидевший за рулем, спросил:
   - Ну что, двинем туда?
   Вызов был адресован не нам, хотя мы слышали его по рации.
   - Конечно, - сказал я. - Давай посмотрим, что там происходит.
   - Отлично, - отозвался он.
   Мы не стали включать сирену, потому что вызов был передан не нам, поэтому
тихо и незаметно подкатили и остановились у  входа  в  парк  на  Восемьдесят
седьмой улице. Мы вышли из машины, проверили свои револьверы, оставив  их  в
кобуре, и двинулись в парк.
   Впереди, на асфальтированной дорожке, мы увидели группу людей, освещенную
уличным фонарем старинной конструкции. Какой-то парень сидел  на  дороге,  и
еще трое, один из которых был в полицейской форме, стояли вокруг него.
   Когда мы подошли ближе, я смог их разглядеть. Патрульный в форме был  мне
незнаком, а двое других оказались детективами из  нашего  округа,  Бертом  и
Уолтером. Они разговаривали с парнем, сидящим на земле.
   Его я тоже узнал, я имею в виду, не конкретно  его,  а  этот  тип  людей.
Молодой парень хрупкого телосложения, одетый в голубые джинсы, белые туфли и
белую рубашку в сеточку. Сразу было  видно,  что  он  "крейсер",  как  таких
называют, то есть гомик, который сшивается в соответствующих местах, ожидая,
когда его пригласят. Их частенько колотят, а иногда и убивают. С ними  также
чаще происходят случаи венерических  заболеваний,  чем  среди  других  слоев
городского населения. Я не могу сказать, что понимаю этот стиль жизни.
   Судя по всему, парень был страшно напуган и весь дрожал. Он  выглядел  до
того хрупким, что, казалось, его кости могли сломаться от такой тряски.
   Приблизившись еще, мы услышали, что рассказывал  этот  тип.  Впрочем,  он
едва мог говорить, похоже, горло у него сжималось, и парень дрожащим голосом
выталкивал из себя отдельные слова. Пока рассказывал о случившемся,  он  все
время  взмахивал  руками.  Мне  не  нравится  сравнение  со   вспархивающими
бабочками, но его тонкие руки с узкими кистями именно их мне и напоминали.
   - Не знаю, почему он это сделал, - говорил парень. - У него не  было  для
этого никакой  причины,  только...  Не  было  никакого  повода...  Все  было
прекрасно, а потом... - Он замолчал и  предоставил  закончить  свой  рассказ
вскидывающимся рукам.
   Детектив Уолтер жестам предпочитал слова.
   - Да? А дальше что? - спросил он без тени сочувствия. Руки парня взлетели
к горлу.
   - Он начал меня душить.
   Когда он смотрел вверх на нас, свет фонаря выхватывал на  его  побелевшем
лице искривленные губы и огромные испуганные глаза. С этим  лицом  и  изящно
изгибавшимися руками он поразительно напомнил мне мима, которого я видел  по
телевизору. Вы их знаете, они покрывают  лицо  густым  слоем  белого  грима,
надевают  черное  трико  и  белые  перчатки  и  изображают  разные   сценки:
влюбленность, дремоту в летящем самолете или разговор по  телефону.  А  этот
словно изображал своей пантомимой неописуемый ужас.
   Только притом он еще и говорил. Не отнимая рук от горла, гомик повторил:
   - Он меня душил. Все время кричал страшные, просто ужасные вещи, и  душил
меня! Его руки у горла дрожали. По-прежнему не проявляя сострадания,  Уолтер
деловито спросил:
   - Что он говорил? Выразительные руки упали.
   - О, пожалуйста! - взмолился он. - Не заставляйте меня их  повторять.  Ну
просто ужасные вещи! Я даже не хочу их вспоминать.
   Партнер Уолтера, Берт, усмехался, слушая его, и в свою очередь спросил:
   - Что вы говорили, что делали непосредственно  перед  его  нападением  на
вас?
   Сквозь  возбуждение  юноши  проступило  желание  уклониться  от   ответа,
сказавшееся в слишком нервном  взмахивании  руками.  Он  поморгал,  глядя  в
сторону, и сказал:
   - Ну... - Парень замолчал, опустил голову и повел  плечами.  -  Мы..,  мы
просто разговаривали.., просто... - Он снова поднял на нас  огромные  глаза,
опять став похожим на героя немой мелодрамы. - Все было прекрасно.., у  него
не было никаких причин...
   - Значит, разговаривали, - сказал Берт и мотнул головой, указывая куда-то
на кусты. - Беседовали в кустах - в два часа ночи!
   Парень стиснул узкие ладони:
   - Но у него не было никакого повода, чтобы душить меня! Интересно, что он
все время напоминал мне о бессловесных вещах - немом  кино  и  пантомиме,  -
пока говорил. Но и реакция полисменов на его рассказ была такова, что парню,
наверное, самому казалось, что  он  словно  молчит.  Он  нашел  себе  друга,
неожиданно предавшего его, и это вылилось в страшную  боль,  которую  парень
пытался нам донести. Но мы уже встречались  с  такими  ситуациями  раньше  и
по-другому на нее смотрели. Все, что хотели слышать Уолтер и Берт  -  и  что
хотел бы слышать я, если бы оказался на их месте и мне  пришлось  бы  писать
отчет о данном случае, - это факты. Как говорится в одном старом полицейском
телешоу - "мэм, нам нужны только факты".
   - Вы можете описать его? - спросил Уолтер.
   - Ну... - Он немного подумал, продолжая сидеть между нами, и сказал:
   - Он.., гм.., у него татуировка.
   Парень произнес это таким тоном, как будто гордился тем, что сделал столь
важное сообщение, и теперь ждал награды.
   - Татуировка?! - иронически переспросил стоящий рядом со мной Эд.
   Я взглянул на него -  он  усмехался.  Он  смотрел  на  этого  бедолагу  и
усмехался. Я подумал: Эд -  нормальный  парень,  он  и  был  очень  хорошим,
скромным и честным. Какого же черта  он  смеялся  над  несчастным  ублюдком,
которого предал, унизил и чуть не задушил какой-то сукин сын?
   Я тоже хорош: молча  стоял  рядом  с  парнем  в  кольце  из  пяти  копов,
призванных выполнять свой долг по защите  его  как  гражданина  от  телесных
повреждений.
   Я сделал шаг назад, как бы выходя из круга. Я не вполне понимал себя,  но
у меня появилось чувство, что больше я не хочу в этом участвовать.
   Парень на земле объяснял про татуировку:
   - Она у него на предплечье. На.., гм.., да, на левой руке.  -  Он  указал
это место на себе. - Татуировка изображала торпеду.
   Уолтер засмеялся, и парень насупился. Его страх уже проходил,  и  к  нему
вернулась обычная жеманность.
   Таким его создал не Бог. И мы все стали не такими, какими нас создал Бог.
   Я снова вспомнил того  хиппи,  который  говорил  о  развращающем  влиянии
города на людей и о том, что все мы не начинали свою жизнь с преступлений.
   Берт спросил:
   - А как насчет его имени? Он назвал свое имя или прозвище перед тем,  как
вы пошли с ним в кусты?
   Парень снова поднял на нас глаза и вцепился руками в  колени.  С  горечью
вспоминая о своем нежном отношении к этому кретину, гомик произнес:
   - Он сказал, что его зовут Джим.
   Я еще немного отступил назад и посмотрел на небо. Сегодня  была  одна  из
тех редких ночей, когда над Нью-Йорком можно увидеть несколько звезд.

ТОМ

   С самого дня нашего ограбления меня не покидало плохое  настроение.  Том,
кажется, всем был доволен и спокоен,  но  что  до  меня,  то  большую  часть
времени мне хотелось кого-нибудь убить.
   Я, конечно, чувствовал бы себя по-другому, если бы деньги уже  находились
у нас в руках. Даже если бы это были  только  ценные  бумаги,  мы  могли  бы
какую-то часть их продать, а на остальные просто смотреть как  на  результат
наших усилий. А  сейчас  что  мы  имели?  Пустой  пластиковый  пакет  из-под
стирального порошка.
   Я не возражал Тому. Я понял его доводы. Мы провели операцию именно  таким
образом; как он хотел. Как сказал Том, мафия ни  за  что  не  расстанется  с
двумя миллионами долларов,  если  ее  к  этому  не  вынудить,  и  мы  должны
воспринимать как факт, что нас  попытаются  надуть,  когда  настанет  момент
закончить  сделку.  И  поскольку  мафиози  понимают,  что  операция  эта   -
одноразовая, а значит, мы им  больше  не  понадобимся,  они  постараются  не
только облапошить нас, но даже и убить.
   А почему нет? Мы - единственное связующее звено между похищенными  бонами
и этой шайкой, единственные, кому известен весь расклад. В результате  нашей
ликвидации они не только сэкономят два миллиона, но и обеспечат себе  полную
безопасность в том случае, если полиции удастся позднее вычислить и схватить
исполнителей похищения.
   Итак, они постараются обмануть и убить нас. Мы  сознавали  это  с  самого
начала. И наш следующий шаг - определить  процедуру  безопасного  расчета  с
мафией. Прежде всего бандиты  должны  представить  два  миллиона  наличными,
которые мы сможем потрогать до того, как передадим им боны.
   Они этого ожидают. Они понимают, что мы их боимся и поэтому  будем  вести
себя с ними очень осторожно и предусмотрительно.
   Чего они не могут ожидать, так это двойного обмана, то есть обмана еще  и
с нашей стороны.
   Как сказал Том, деньги - не только аккуратно нарезанные  кусочки  зеленой
бумаги в твоем кошельке, но еще и кредитные карточки, банковские счета и все
в таком роде. И боны. Все это считается деньгами.
   Что же  все-таки  мы  украли  у  "Паркер,  Тобин,  Истпул  и  Кё"?  Идею,
представление о десяти миллионах. И именно это мы и решили  продать  Вигано.
Газеты и телевидение рассказали ему, что свою работу мы сделали. У него  нет
причин думать, что мы не имеем этих бумаг.  Потому-то,  когда  придет  время
рассчитываться, им придется представить настоящие  наличные  деньги,  а  нам
достаточно только хорошего плана операции и немножечко везения.
   Итак, я согласился с идеей Тома, поскольку  мафия  все  равно  собиралась
провести нас, а потом убить, явимся ли мы  с  десятью  миллионами  в  ценных
бумагах или с кипой нарезанных  газет  стоимостью  два  доллара.  И  потому,
готовясь к ограблению, мы считали, что проще и легче не  выносить  бумаги  с
особой, а уничтожить их. Так мы и поступили.
   Но теперь я предпочел бы иметь в руках что-нибудь ощутимое,  доказывающее
мне - я кое-что сделал. А поскольку у меня ничего не было, я и пребывал  все
время в паршивом настроении.
   Ну в чем это выражалось? Да взять хотя бы штрафы. Теперь,  когда  выходил
на дежурство, я просто стал каким-то зверем, раздавал  квитанции  направо  и
налево, выговаривал владельцам магазинов за  грязные  тротуары,  цеплялся  к
водителям  грузовиков  за  то,  что  они   появлялись   на   улицах,   когда
коммерческому транспорту запрещалось ездить;  даже  гонялся  за  пешеходами,
перебегающими улицу в неположенном месте. Говорю вам,  я  просто  озверел  и
злился на всех и вся.
   Пол уже вышел из госпиталя, так что с ним все было в порядке, но пока  он
не  вернулся  на  работу.  Ему  предоставили  два   месяца,   чтобы   парень
окончательно выздоровел и отдохнул. Везучий, черт! А я тем временем ссорился
с Лу.
   В принципе он - неплохой пацан, но его отношение к работе явно  нуждалось
в корректировке. Уж слишком ревностным полицейским  он  оказался!  Например,
Пол всегда знал, как меня утихомирить, когда я  готов  был  оштрафовать  все
население Уэст-Сайда, а  вот  с  точки  зрения  Лу,  я  -  коп  строгий,  но
справедливый. И в результате он становился чуть ли не таким же занудой,  как
и я, хотя, конечно, невозможно превзойти тот мой случай, когда я  оштрафовал
беременную женщину, загородившую только что купленной коляской тротуар.  Это
один из тех рекордов, когда ты сам отказываешься от награды.
   Хотя могу привести и пример, когда служебное рвение Лу тоже перехлестнуло
через край и в конечном счете мы действительно были вынуждены отдать  машину
в ремонт, в чем я усмотрел злую иронию.
   Что же тогда, спустя недели полторы после ограбления, произошло?  Поздней
ночью мы заметили двух парней, выходящих из ювелирного магазина на  Бродвее.
Мы крикнули им, чтобы они остановились,  но  те  вскочили  в  четырехдверный
"бьюик", стоящий перед магазином, и помчались в другую сторону. Я  находился
за рулем и начал преследование, но нечего было и мечтать догнать их на нашей
развалюхе. Уже восемь месяцев подряд я писал рапорты-заявки на новую машину,
но даже ответа никакого не получил.
   Тем временем Лу висел на связи. Но черт побери, ночью всегда  выясняется,
что у других патрульных свои проблемы или их просто не  разыщешь,  поскольку
они удалялись в какое-нибудь укромное местечко и вовсю наслаждались  жизнью,
то бишь выпивали.
   "Бьюик" мчался по Бродвею, и я отставал  от  него  на  целый  квартал.  Я
включил сирену и  мигалку  больше  для  того,  чтобы  разогнать  посторонние
машины, опасаясь, как бы этот идиот в "бьюике" не  сбил  кого-нибудь,  когда
летел на красный свет К счастью, в четыре часа утра на дорогах  почти  и  не
было машин.
   Парень в "бьюике" здорово водил машину, вынужден признать это. Он включил
задние тормозные огни всего  за  полквартала  до  поворота  на  пятидесятые.
Правда, на повороте его немного занесло, и колеса оторвались от земли, но он
справился с управлением. И когда я с визгом повернул на перекрестке,  парень
уже выровнял машину и был черт-те где, в другом конце Восьмой авеню, свернув
на узкую  улочку,  с  обеих  сторон  заставленную  припаркованными  на  ночь
автомобилями, где едва оставалось место для разъезда двух машин.
   - Господи! - в отчаянии взвыл Лу. - Мы упустим его!
   Ну, парень, и горячая же  у  тебя  голова,  подумал  я,  слишком  занятый
преследованием, чтобы сказать это вслух.
   На Девятой авеню светофор горел в нашу пользу, то есть в мою и  "бьюика",
хотя это не имело особого значения. Мы оба проскочили мимо, и хотя он  и  не
скрылся из виду, но и я не смог к нему приблизиться. Нам позарез нужна  была
в помощь еще одна патрульная машина, чтобы перерезать ему  дорогу,  пока  он
кого-нибудь не сбил.
   Квартал между Девятой и Десятой авеню в основном застроен  жилыми  домами
из красного кирпича, с магазинами на первых этажах,  но  вот  квартал  между
Десятой и Одиннадцатой  авеню  занят  сплошными  складами,  и  здесь  вместо
легковушек  паркуются  громадные  грузовики.  То  же  самое  относится  и  к
следующему кварталу, между Одиннадцатой и Двенадцатой авеню. А уж потом  без
лодки никак не продвинешься, потому что дальше  протекает  Гудзон,  и  нужно
поворачивать влево или направо.
   "Бьюик" не так уверенно, как я,  ехал  по  узкой  улице,  с  двух  сторон
заставленной машинами, и еще труднее ему стало, когда мы пересекли Десятую и
он покатил между двумя стенами из громоздких трейлеров. Они занимали  больше
места, чем легковые автомобили, оставляя посередине улицы более узкую полосу
для движения. И должен сказать, что парню в "бьюике" это не  было  на  руку.
Еще пару миль по таким улицам, и я догнал бы его. Но произошло другое  -  он
чуть не врезался в такси на Одиннадцатой авеню.
   Горел красный свет. Громадные трейлеры, припаркованные  по  обе  стороны,
начиная с угла улицы, загораживали обзор и образовывали  своего  рода  узкий
тоннель. Возможно, все  эти  грузовики  и  глухие  стены  складов  несколько
заглушали звук моей сирены, так что ее могли и не слышать на Одиннадцатой.
   Прохожих не было, такси ехало без седока. Вероятно,  оно  возвращалось  в
свой гараж, куда-нибудь в Ист-Сайд, после тяжелой работы в течение восьми  -
десяти часов. То есть шофер уже устал. И насколько он знал, находился один в
данном районе. К  тому  же  ехал  на  зеленый.  .Так  вот  он  и  въехал  на
перекресток одновременно с "бьюиком". И таксист еще должен Бога  благодарить
за то, что Всевышний наделил его такой  поразительной  реакцией  -  водитель
мгновенно нажал на тормоза, и такси немного протащило боком.  "Бьюик"  круто
вывернул вправо, только задев передний бампер такси, потом влево и  помчался
дальше по Двенадцатой авеню.
   Таксисту же не удалось полностью остановиться,  когда  "бьюик"  промчался
мимо. Он ткнулся носом в землю, как свинья, когда она ищет трюфели,  но  все
еще продолжал движение. В результате чего оказался прямо передо мной.
   - Стой! - заорал Лу.
   Как будто я мог остановиться на такой скорости! Я и без того вовсю жал на
тормоза.
   Водитель такси между тем выполнял свое второе  торможение  подряд.  В  ту
секунду, когда "бьюик" проскочил  мимо,  он  отпустил  тормоза  и  нажал  на
акселератор, но теперь, завидев меня, снова попытался остановиться.
   Мне пришлось вильнуть влево, чтобы не врезаться таксисту в багажник,  как
раньше "бьюику" нужно было  свернуть  влево,  чтобы  не  столкнуться  с  его
капотом. Мой маневр удался, и, нажав до  упора  на  педаль  акселератора,  я
влетел в следующий квартал в о