на  стене  дешевую  картину,
изображающую плачущего клоуна  с  фальшивыми  блестками  на  колпаке.  А  на
прелестном столике со столешницей из цельного куска мрамора  -  тяжеловесную
пепельницу, какие  делают  из  матовых  бутылок  из-под  джина.  А  потом  -
современный черный лакированный столик с лампой, ножка которой  представляет
собой композицию из поддельной меди - двух львов,  пытающихся  забраться  на
ствол дерева, а абажур на лампе - из пошлого  розового  шелка  с  фиолетовой
бахромой. А затем встретилась комната, оклеенная обоями дивной красоты, а на
потолке - современный аляповатый  светильник  в  форме  абстрактной  звезды.
Совершенно по-любительски выполненный бюст президента  Кеннеди  расположился
на огромном, сияющем лаком рояле,  а  рядом  -  вазочка  зеленого  стекла  с
торчащей из нее веточкой вербы с пушистыми комочками распустившихся почек.
   И наконец мы прошли через очередную дверь вниз на один  пролет  лестницы,
откуда попали в кегельбан.
   Это было  просто  поразительно.  Узкое  помещение  с  одним  желобом  для
боулинга, расположенное в подвале, длинная, узкая, ярко освещенная  комната,
похожая на стрелковый тир. У стены за  желобом  помещался  диван,  обтянутый
искусственной кожей, и там в  одиночестве  сидел  сам  Вигано.  На  нем  был
спортивный трикотажный костюм серого цвета, черные комнатные туфли, на шее -
белое полотенце, и он пил пиво из стакана с эмблемой "Пилзнер". На игральном
столике перед ним также стояла бутылка пива.
   В дальнем конце желоба громадный парень лет  тридцати,  одетый  в  черный
костюм, устанавливал кегли. Это был еще один головорез, подобный  тем  трем,
что доставили меня сюда, а теперь стояли за моей спиной у дверей, дожидаясь,
когда их позовут.
   Я двинулся в  сторону  дивана.  Вигано  повернул  голову  и  одарил  меня
медленной, тяжелой улыбкой. У него были низко нависшие над глазами  веки,  и
казалось, вы видите мертвую часть его глаз, а живая их часть  пряталась  под
веками. Он смотрел на меня несколько секунд, затем убрал улыбку и кивнул  на
диван.
   - Садитесь, - сказал он.
   Это была команда, а не приглашение.
   Я прошел по узкому проходу и сел напротив Вигано. Внизу, на другом  конце
желоба, бандит в черном костюме закончил свою возню с кеглями и забрался  на
высокое сиденье, скрытое от глаз. Виднелись только  его  начищенные  ботинки
над черным желобом, где останавливаются шары.
   Вигано пристально рассматривал меня.
   - Вы надели парик, - произнес он.
   - Дело в том, - сказал  я,  -  что  ФБР  снимает  на  пленку  всех  ваших
визитеров. Я не хотел быть узнанным. Он кивнул:
   - Усы у вас тоже фальшивые?
   - Конечно.
   - Они выглядят лучше парика. - Он отхлебнул пива. - Итак, вы коп?
   - Детектив третьего класса, - сказал я. - Приписан к Манхэттену.
   Он опустошил бутылку, перелив пиво в стакан. Не глядя на меня, он сказал:
   - Мне доложили, что при вас нет  никаких  документов.  Ни  бумажника,  ни
водительских прав, ничего.
   - Я не хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Он снова кивнул, уже глядя  мне
в глаза:
   - Но вы желаете кое-что сделать для меня?
   - Я хочу вам кое-что продать.
   - Продать? - Он слегка сощурился.
   - Да, я хочу что-нибудь вам продать за два миллиона долларов наличными.
   Казалось, он не знал - смеяться или воспринимать меня всерьез.
   - И что же вы хотите мне продать?
   - Все, что вы пожелаете купить, - сказал я ему. Я  видел,  что  он  готов
рассердиться.
   - Что еще за чушь?! Я быстро заговорил:
   - Вы же покупаете разные вещи. У меня есть друг, он тоже  коп.  Пользуясь
своим положением, которое дает нам доступ к информации,  мы  можем  пойти  в
любое место в Нью-Йорке и достать там  все,  что  вы  пожелаете.  Вы  только
скажите нам, за что вы готовы заплатить два миллиона долларов, и мы  добудем
это для вас.
   Покачав головой, Вигано сказал почти про себя:
   - Поверить не могу, что детектив может быть таким  тупым.  Этот  трюк  вы
разработали сами?
   - Разумеется, - сказал я. - Почему  вы  мне  не  доверяете?  Ваши  ребята
обыскали меня по дороге сюда, при мне нет магнитофона. Вот если бы  он  был,
значит, я вас  надуваю.  Я  не  настолько  сумасшедший,  чтобы  всучить  вам
какую-то ерунду и  взамен  ждать  два  миллиона,  поэтому  мы  должны  будем
разработать операцию, подумать о мерах предосторожности, чтобы вас не  могли
взять за укрывательство краденого.
   Теперь он более внимательно изучал меня, пытаясь разгадать, что я за тип.
Вигано сказал:
   - Вы практически предлагаете украсть для меня все, что я пожелаю?
   - Да, но только то, за что вы заплатите два миллиона долларов. И  что  мы
сможем унести на руках - мы не собираемся красть для вас самолет.
   - Самолет у меня есть, - сказал он и обернулся посмотреть на поставленные
в конце желоба кегли.
   Я видел, что он обдумывает мое  предложение.  Я  чувствовал,  что  сказал
недостаточно, не все объяснил, но в то же  время  понимал,  что  сейчас  мне
лучше помолчать и дать ему возможность самому подумать.
   Фокус заключался в том, что Вигано ничего не терял, и он достаточно умен,
чтобы это понять. Будь я ненормальным, тупым или просто дураком, все равно -
ничто не мешало Вигано сказать мне, что он хотел бы купить у меня. Поскольку
я не просил аванса, мафиози мог спокойно сыграть со мной в мою игру.
   Я наблюдал, как он  обмозговывал  ситуацию,  медленно  и  тщательно,  ища
ловушки и мины, которые любой в его положении должен был предположить.  И  я
понял, что он наконец пришел к заключению, что здесь нет никакого подвоха. Я
пришел сюда задать вопрос, ответ на который в любом случае ничего  не  будет
ему стоить. А если я говорил правду, ему просто выгодно будет ответить.  Так
почему бы нет?
   Он решительно кивнул своим мыслям, кинул на меня  взгляд  из-под  тяжелых
век и сказал:
   - Секьюритиз.
   До меня не сразу дошел смысл этого слова. Я подумал об охране в магазинах
и банках и переспросил:
   - Секьюрити?
   - Государственные облигации, - пояснил он. - Ценные  бумаги,  но  никаких
именных акций. Можете вы это сделать со своим товарищем?
   - Вы имеете в виду Уолл-стрит?
   - Конечно, Уолл-стрит. Вы знаете кого-нибудь из тамошних брокеров?
   Я-то надеялся, что речь пойдет о  каком-нибудь  заведении  на  территории
нашего участка, где нам все известно.
   - Нет, не знаю, - сказал я. - А нам они понадобятся? Вигано пожал плечами
и махнул рукой. У него были на удивление огромные и толстые руки.
   - Номера мы изменим, - объяснял он. - Только  убедитесь,  что  бумаги  не
именные.
   - Я вас не понимаю, - растерянно сказал я. Он тяжело вздохнул, показывая,
какого терпения ему стоит говорить со мной.
   - Если на сертификате есть имя владельца, она мне не нужна. Только ценные
бумаги, где написано: "Уплатить по предъявлении".
   - Вы имеете в виду государственные облигации?
   - Вот именно, - сказал  он.  -  Их  или  какие-нибудь  другие  бумаги  на
предъявителя.
   У меня возник интерес к этому вопросу. Я никогда не слышал о  бумагах  на
предъявителя.
   - Вы хотите сказать, - спросил я, - что они что-то вроде денег?
   Вигано хмыкнул:
   - Это и есть деньги.
   Я почувствовал  себя  счастливым,  как  в  тот  раз,  когда  находился  в
роскошных апартаментах на Сентрал-парк-авеню.
   - Это деньги состоятельных  людей,  -  сказал  я.  Вигано  усмехнулся.  Я
подумал, что нам обоим удивительно, до чего легко мы понимали друг друга.
   - Правильно, - подтвердил он. - Деньги богатых людей.
   - И вы их у нас купите?
   - Да, по двадцать центов за доллар.
   - Так это всего только пятая часть? - удивился я. Он пожал плечами:
   - Только потому, что вы собираетесь провернуть крупную сделку, я даю  вам
такую хорошую цену. Обычно это стоит по десять центов за доллар.
   Мне все же показалось, что предлагаемый им процент не так уж высок,  и  я
сказал:
   - Если по этим бумагам деньги выплачиваются предъявителю, почему я сам не
могу их продать?
   - Потому что вы не знаете, как изменить номера бумаг. И у вас нет связей,
чтобы пустить эти деньги в законный оборот. С  обеих  точек  зрения  он  был
прав.
   - Хорошо, -  сказал  я.  -  Значит,  мы  должны  взять  десять  миллионов
долларов, чтобы получить у вас два миллиона.
   - Но билеты не должны быть очень крупными. Бумаги выше чем на  сто  тысяч
мне не нужны.
   - А на какую они бывают сумму? - спросил я.
   Честно говоря, от всего этого у меня голова закружилась.
   - Американские облигации бывают на сумму  до  миллиона  долларов.  Но  их
невозможно разменять.
   Этого я уже не мог выдержать! Мною овладел благоговейный ужас.
   - Миллион долларов! - потрясенно прошептал я.
   - Вы должны охотиться за мелочью, от ста тысяч и ниже. Сто тысяч для него
были мелочью! При мысли о таком отношении к деньгам у меня пополз  по  спине
восторженный холодок. Несколько дней назад на Бродвее шло шоу под  названием
"За гранью возможного", а потом по телевизору показывали  отрывки  из  него,
один из которых я случайно увидел. (Я никогда не  смотрю  бродвейские  шоу.)
Это был монолог английского шахтера, и там прозвучала  приблизительно  такая
фраза: "В  детстве  меня  окружала  не  атмосфера  богатства  и  роскоши,  а
обстановка нищеты и убожества. Моя проблема заключается в том, что я рос  не
в той обстановке". Эта мысль надолго запала мне в душу, потому что полностью
соответствовала тому, что я сам чувствовал: меня окружала не та  обстановка.
И каждый раз, когда я оказывался в соответствующей моему внутреннему  складу
атмосфере, я чувствовал себя счастливым. Вигано наблюдал за мной.
   - Теперь  вы  представляете  свою  задачу?  -  спросил  он.  Дело,  нужно
вернуться  к  делу,  подумал  я,  с  сожалением   отвлекаясь   от   приятных
размышлений.
   - Да, - сказал я. - Достать акции на предъявителя, не крупнее, чем на сто
тысяч каждая.
   - Правильно.
   - Теперь относительно оплаты.
   - Сначала добудьте бумаги, - сказал он.
   - Дайте мне номер телефона, чтобы сообщить вам, когда дело будет сделано.
Только такой, чтобы он не прослушивался.
   - Это вы дайте мне свой номер...
   - Ни в коем случае! - отрезал я. - Я уже сказал, что не  хочу,  чтобы  вы
знали мое имя. Кроме того, моя жена ничего об этом не знает.
   Он посмотрел на меня с удивленной усмешкой.
   - Ваша жена ничего об этом не знает,  -  медленно  повторил  он  и  вдруг
расхохотался. - Ваша жена ничего об этом  не  знает!  Вот  только  теперь  я
поверил, что вы - честный человек!
   И сразу все изменилось. Он заставил меня почувствовать себя дураком, но я
еще не понимал почему. Рассерженный, но стараясь это скрыть, я сказал:
   - Да, я честный человек.
   Его  усмешка  погасла  и  уступила  место  серьезности   и   деловитости.
Дотянувшись до столика, он взял шариковую ручку и листок бумаги для записок.
Протянув все это мне, произнес:
   - Вот, я дам вам номер телефона, запишите  его.  Он  не  хотел  оставлять
образец своего почерка даже при записи цифр. Я принял ручку и клочок  бумаги
и ждал. Он сказал:
   - Это в Манхэттене. 691-9970. Я записал.
   - Звоните по этому номеру только из Манхэттена. Не по междугородному и не
из какого-нибудь другого района города. Спросите Артура, вам скажут, что его
нет. Лучше звоните из телефонной  будки  или  с  какого-нибудь  телефона,  в
котором вы уверены. Оставите свой номер, Артур вам перезвонит.  Вы  получите
от меня звонок через пятнадцать минут. Если я не звоню, значит, меня нет  на
месте. Постарайтесь позвонить попозже.
   - Хорошо, - кивнул я.
   - Когда будете звонить, назовитесь мистером Коппом. Через два "п".
   Я слегка усмехнулся:
   - Это легко запомнить.
   - Только не звоните мне,  чтобы  о  чем-нибудь  спрашивать.  Или  вы  это
делаете, или нет. Я узнаю из газет, если вы возьмете  на  Уолл-стрит  десять
миллионов в бумагах. Но если я получу это сообщение от вас, я вам не отвечу.
   - Конечно, - сказал я. - Все понятно.
   - Приятно было потолковать с вами. - И он снова взялся за свой стакан.
   Мне Вигано пива не предложил. Стало  ясно,  что  разговор  окончен,  и  я
встал.
   - Вы обо мне услышите, - сказал я.
   Конечно, я понимал, что такая бравада не придавала  моему  облику  больше
достоинства, но я уже разошелся и не мог остановиться.
   Он безразлично пожал плечами, и я понял, что больше его не интересую.
   - Прекрасно, - сказал мафиози.

ВИГАНО

   Вигано наблюдал, как  его  неожиданный  визитер  уходит  в  сопровождении
эскорта. Некоторое время он сидел задумавшись, машинально прихлебывая  пиво,
затем нажал кнопку внутренней связи.
   Ожидая появления Марти,  он  мысленно  перебирал  состоявшийся  разговор.
Может ли этот парень быть честным? В такое трудно поверить, но  еще  труднее
допустить что-либо иное. Какую цель мог он иметь, хладнокровно явившись сюда
с такой необычной идеей? Не похоже было, чтобы подобная затея могла принести
какую-либо выгоду полиции или любому возможному конкуренту.
   В конце концов, у него не будет никаких отношений  с  этим  парнем,  если
только и в самом деле на Уолл-стрит не украдут десять миллионов  долларов  в
ценных бумагах. Такое событие непременно попадет в газеты и телепередачи.
   Итак,  можно  заключить,  что  парень  его  не  дурачит.  Существует   ли
вероятность, что он действительно  совершит  подобное  ограбление,  а  потом
исчезнет с этими бумагами? Гм.., если и существует,  то  ничтожно  малая.  А
если парень бумаг не достанет, то Вигано ничего не теряет.
   Но если он сумеет провернуть это  дельце,  то  Вигано  получит  чертовски
большой куш!
   Что ж, положение у  него  неплохое,  с  удовлетворением  решил  Вигано  и
угостил себя еще одним глотком любимого пива. Тут вошел Марти:
   - Слушаю, мистер Вигано? Босс обернулся к нему:
   - Сейчас отсюда выходит один парень. Я хочу знать его имя, адрес и чем он
зарабатывает себе на жизнь.
   - Есть, сэр, - сказал Марти и исчез.
   Возможно, этот шаг был лишним. Но в случае,  если  вся  затея  увенчается
успехом, Вигано хотел иметь возможность принять свои меры  предосторожности.
Именно  внимание  к  всякого  рода  мелочам,  самодовольно  подумал  он,   и
составляет разницу между победителем и никчемным оболтусом.
   Он тяжело поднялся с дивана, выбрал шар и силой толкнул его по желобу.

ТОМ

   Когда мы с Томом обсуждали вопрос об установлении контакта с  мафией,  по
одному пункту у нас споров не было: если бандиты вычислят нас,  нам  нипочем
не выполнить задуманное. Мы не хотели, чтобы мафия держала нас  на  прицеле.
Или мы вступим в контакт с Вигано и останемся для него неизвестными, или нам
лучше отказаться от этой идеи и придумать что-нибудь другое.
   Мы считали само собой разумеющимся, что после встречи Тома с  Вигано  тот
пошлет кого-нибудь из своих шестерок следить за Томом.  Поэтому  главным  на
данный момент было оторвать Тома от слежки.
   Последний поезд из Рэд-Бэнк на Нью-Йорк отправлялся в  0.40  с  платформы
Пенн-Стейшн. На этот поезд садилось  мало  пассажиров,  особенно  вечером  в
будни, поэтому мы его и выбрали. Кроме того, на платформу  Пенн-Стейшн  вела
только одна лестница.
   За пятнадцать минут до прихода поезда я прибыл на станцию в полной  форме
полицейского. Мы проверяли всю диспозицию три раза  и  выяснили,  что  поезд
никогда не прибывает так рано,  но  решили  перестраховаться.  Я  подошел  к
лестнице, выходящей на перрон, и здесь стал ждать своего часа.
   Пока я там стоял, мне вдруг подумалось,  что  я  впервые  надел  форму  в
свободный  от  дежурства  день.  Вообще-то  я  никогда   не   мечтал   стать
полицейским. Единственная причина, по  которой  я  оказался  в  этой  форме,
заключалась в том, что в день призыва  в  армию  выяснилось,  что  водителем
танка меня возьмут. Мне предложили на выбор стать поваром, полицейским и еще
кем-то, сейчас не помню. Что-то неинтересное и даже неприятное. Кроме  того,
еще имелись места писаря в канцелярии и клерка  в  бухгалтерии,  но  на  эти
работы я не подходил по результатам  теста.  Сам  я  хотел  стать  водителем
танка, но вот - попал в полицию.
   Я пробыл в военной полиции полтора года, одиннадцать месяцев  из  которых
служил в оккупированной зоне Вогельвех, что за Кайзерслаутерном, в Германии.
Я оценил эту службу  по  достоинству.  Я  таскал  кольт  45-го  калибра,  от
которого  набил  себе  на  бедре  здоровенные  синячищи,  стрелял  в   цель,
патрулировал город ночью  на  джипе,  растаскивая  белых  и  черных  солдат,
которые то и дело цеплялись друг к  другу  и  затевали  жестокие  драки.  До
призыва в армию у меня не было никакой работы, я имею в виду, ничего такого,
к чему я хотел бы вернуться; учеба  в  колледже  меня  тоже  не  привлекала.
Поэтому, когда я окончил службу в армии, передо мной  встал  вопрос,  чем  я
буду  зарабатывать  себе  на  жизнь,  и  ответ  оказался  простым  и  ясным.
Продолжать делать то, что делал до этого. С коричневой моя форма  изменилась
на синюю, вместо тяжелого кольта я получил револьвер 38-го калибра, и  нужно
было быть чуточку осторожнее с людьми, но в остальном все осталось  так  же,
как в армии.
   Поначалу самым приятным  мне  показалось  перевоплощение  из  военного  в
гражданского служащего. Но  со  временем  одна  и  .та  же  работа  начинает
приедаться, надоедает и раздражает, причем не важно, в чем она  заключается.
Не важно, носишь ты оружие или нет, разъезжаешь  по  городу  или  сидишь  на
одном месте; она надоедает, и все, тут уж ничего не поделаешь.
   Долгое время мне казалось: вот-вот найдется что-нибудь, что сможет как-то
придать  смысл  жизни,  пробудить  к  ней  интерес,  даже  если   приходится
заниматься надоевшей и противной работой. Жениться,  например,  -  что  я  и
сделал. Завел детей. Переехал из своей квартиры на Лонг-Айленд. Но  это  все
похоже на вершины гор, на которые тебе удалось забраться, но  не  будешь  же
постоянно жить на самой вершине, приходится спускаться в долину, а там  тебя
и поджидает однообразная каждодневная жизнь.
   И между отдельными восхождениями на горные вершины она  занимает  слишком
много времени.
   Пару последних лет  я  думал  о  женщинах,  ну,  хотел  приволочиться  за
какой-нибудь красоткой, девочкой в моем же районе. Я был почти  уверен,  что
такое развлечение на стороне поможет стряхнуть с себя цепенящую  скуку  хотя
бы на время, но почему-то все никак не мог к этому приступить. Сердцем  меня
не очень тянуло на такие приключения. Я понимал, что  это  вполне  возможно,
лично знал нескольких ребят, которые  таким  образом  устроили  свою  личную
жизнь, но, вероятно, мне не хватало  уверенности  или  энергии  для  первого
шага, то есть попытаться пристальнее вглядеться в  жен  моих  друзей,  а  не
просто гадать, какими они бывают в постели. Скорее всего, подспудно я  хотел
оградить себя от разочарования, которым может в конце концов обернуться идея
завести  связь  с  посторонней  женщиной.  А  эта  боязнь  разочарования  не
оставляла мне возможности возродиться к жизни...
   Я услышал, как внизу подходит поезд. Он так  заскрежетал  тормозами,  что
их,  наверное,  был  слышно  в  Нью-Йорке.  Я  стоял  в   начале   лестницы,
прислонившись к перилам, и смотрел вниз. Бетонные ступени  лестницы  сделаны
довольно широкими, так что по ним  могли  подниматься  плечом  к  плечу  три
человека, а стены перехода облицованы ядовито-желтым кафелем.
   Том первым достиг лестницы, как и было условлено. Если бы я уже не  видел
его в маскараде, то так и не узнал бы. Парик был другого  цвета  и  длиннее,
чем собственные волосы Тома, и менял  полностью  силуэт  его  головы.  Кроме
того, усы почему-то молодили  моего  приятеля.  А  очки  с  толстой  оправой
совершенно изменили выражение его лица, и он  стал  похож  на  какого-нибудь
бухгалтера.
   Что касается меня - главной моей маскировкой был полицейский мундир. Люди
редко  видят  за  формой  конкретного  человека.  Единственным   дополнением
являлись отвислые усы, как у шерифа из