бернатор, - окончив  учение,  он  будет  видеть
отца все время. Не так ли, Хуан?
   - Нет, сэр, - ответил Хуан.
   Оба удивленно взглянули на него, причем  у  губернатора  вдруг  свело
живот. Неужели еще и это? Неужели только этого  не  хватало?  Губернатор
произнес, не сумев совладать со своим голосом:
   - Нет? Что значит нет? Ты поедешь домой.
   - Дядюшка Люк... Я... - Юноша замялся,  бросил  взгляд  на  Эдгара  и
заговорил снова:
   - Мой дом - Пенсильвания. Соединенные Штаты. Герреро  я  не  знаю,  у
меня нет к нему никаких чувств. На борту самолета,  когда  стюардесса...
дядюшка Люк, я... я хочу остаться с вами.
   - Но как же твой отец? - спросил доктор. Мальчик повернулся, ему явно
было легче вести разговор через посредника, чем напрямую.
   - Ну какой он мне отец? - спросил он. - Мы даже не знаем друг  друга,
не хотим знать друг друга. Дядюшка Люк - вот  тот  человек,  которого  я
знаю, тот, кого я... Я чувствую себя членом его семьи, а не членом семьи
какого-то там генерала из банановой республики, которого я совершенно не
знаю, - Он снова повернулся к губернатору,  страстно  желая,  чтобы  его
поняли. - Я американец, дядюшка Люк, - сказал он, - а не геррероанец.  Я
перестал им быть с младенческих лет. Я  хочу  остаться  в  Штатах.  Хочу
изучать правоведение.
   Хотя  чувство  разочарования   и   безысходности   все   усиливалось,
губернатор все же отдавал себе отчет в том, какую  честь  ему  оказывает
Хуан, но он всячески старался прогнать  эти  мысли  прочь:  они  вели  к
многочисленным    сложностям    нравственного    толка,     столкновению
приверженностей, смущению перед лицом выбора. Губернатор развел руками и
произнес:
   - Не знаю, что и сказать. Доктор пришел ему на помощь.
   - Хуан, но ведь кое-кто рассчитывает на тебя. Я имею в виду  людей  в
твоей стране, Герреро.
   - Там меня никто и не знает.
   - О нет, вот тут ты ошибаешься. Твой отец... право, не знаю, в  курсе
ли ты, но он не совсем здоров. Не ровен час умрет, а  некоторые  люди  в
Герреро надеются, что ты станешь его преемником... э-э... поведешь  срой
народ... э-э...
   - Быть куклой, которую дергают за веревочки? - сердито сказал Хуан. -
Я знаю, чего они хотят. Всем будет заправлять та же шайка, а  я  два-три
раза в год стану показываться перед народом на балконе.  Это  совсем  не
то, что мне нужно. Это не мое. - Снова повернувшись  к  губернатору,  он
добавил:
   - Вы ведь это понимаете, не так ли, дядюшка Люк? Я должен  быть  там,
где, как я считаю, буду на своем месте.
   Это было опасно и совершенно неожиданно. Губернатор облизал губы.
   - Ну, это как  посмотреть,  -  осторожно  сказал  он.  -  Разумеется,
главное - то, какую жизнь ты хочешь вести.  Но  ведь  надо  учитывать  и
другие обстоятельства, Хуан. Нельзя же отказываться от  власти,  которая
сама идет в руки. Власть предполагает ответственность, Хуан.
   - О, я бы позаботился о том, чтобы управление страной перешло в  руки
самых лучших людей, каких только удастся найти, - сказал юноша. - Но это
дело будущего, суть в другом. В том, что я хочу продолжать учебу, я хочу
стать американским гражданином. Все остальное...  Когда  генерал  умрет,
тогда и поговорим. Вы могли бы даже посодействовать мне, поехать  вместе
со мной в страну, помочь выбрать лучших людей, которые взяли бы власть.
   - Да уж, наверное, мог бы, - задумчиво согласился  губернатор,  когда
до него дошло, как может обернуться дело. Возможно, без Хуана будет даже
лучше. Выбрать людей, полностью  отвечающих  его  требованиям,  добиться
того, чтобы Хуан одобрил их кандидатуры, потом отправить юношу обратно в
Штаты, а в правительстве пусть работают люди, которые обязаны ему  своим
политическим  возвышением.  В   конечном   счете   это   разумнее,   чем
использовать в качестве тарана и метлы неопытного и наивного мальчика. -
Возможно, ты и прав, - сказал губернатор. - И, честно говоря, я вовсе не
собирался расставаться с тобой после окончания колледжа.
   - Вы меня не потеряете, дядюшка Люк, - заверил его Хуан. -  Этого  не
может быть.
   Отведя взгляд от сияющего лица юноши, губернатор заметил,  что  Эдгар
смотрел на Хуана в задумчивости, которая свидетельствует о том,  что  он
размышляет о дочери, гадая, где она и как положить конец их размолвке.
   Впервые губернатор понял, насколько он близок к тому, чтобы  потерять
их всех. Замысел подводил его к краю. Все зависело от этого  замысла.  И
равновесие было такое шаткое, такое шаткое. Любое неосторожное  движение
в ту или иную сторону,  и  все  пойдет  прахом.  Неудача,  разоблачение,
гибель.
   Эдгар не должен знать о смерти Эллен Мэри, во всяком случае,  сейчас.
Ее гибель - просто несчастье, но все равно. Если  Эдгар  сейчас  узнает,
что произошло, это его прикончит.
   Надо о многом подумать, от многого обезопасить себя. Но сейчас он мог
идти только вперед. Попытаться сохранить  в  руках  все  нити,  остаться
хозяином положения.
   Он вымученно улыбнулся и сказал:
   - Пожалуй, довольно об этом, Хуан, пойдем поплаваем.

Глава 8

   Когда-то Ричио считали симпатягой, но то было еще до  его  отсидки  в
тюрьме Маленеста, когда он еще не лишился левого  глаза  и  не  сделался
похожим на дорожную карту из-за шрамов, которые исполосовали его тело от
лба до коленей. Теперь уже никто не считал Ричио красивым, все  называли
его уродом и никак иначе.
   Лерин откровенно боялся Ричио, хотя и сам какое-то время сидел в  той
же тюрьме и знал из первых рук кое-что о жизни, которую  вел  Ричио.  Но
мало кто прошел через то, через что прошел Ричио,  и  остался  в  живых,
поэтому надеяться на то, что  человек,  пройдя  через  такое,  останется
милым  и  добрым,  значило  бы  проявить  неуемное   благодушие.   Ричио
переполняла дикая ярость; она никогда не спала, и достаточно было любого
пустяка, чтобы ярость вырвалась наружу.
   Правда,  Лерину  вовсе  не  хотелось  терять  работу,  а   дальнейшая
проволочка  будет  означать,  что  он  опоздает  в  гостиницу.  В  отеле
?Сан-Маркое? не терпели лености и опозданий. Лерин поднялся по склону  в
бедные кварталы Акапулько, где жили туземцы, а не туристы, и у  входа  в
лачугу Ричио Мария сказала ему, что Ричио накануне перепил, еще  дрыхнет
и пышет во сне ненавистью, а  проснется  наверняка  злой  как  собака  и
мрачный как черт.
   Лачуга Ричио стояла прямо на грязной немощеной улице, и  вела  в  нее
покосившаяся деревянная дверь в длинной оштукатуренной  стене.  Войдя  в
нее, вы сразу попадали  в  темную  смрадную  каморку  с  грязным  полом,
клетушку в семь  квадратных  ярдов.  В  ней  Ричио  обычно  отсыпался  с
похмелья, прогоняя кошмары и белую горячку и выползая на улицу только  с
наступлением темноты, чтобы весь вечер побираться и  воровать,  а  ночью
напиваться. Жил он то один, то  с  какой-нибудь  женщиной.  Сейчас  -  с
Марией, низкорослой потаскушкой из большого  пограничного  города.  Один
техасец привез ее сюда в ?понтиаке?  с  кондиционером  и  бросил,  будто
зубную щетку. Никто не знал, да и знать не хотел,  что  Мария  думает  о
Ричио.
   С   полчаса   Лерин   побродил   взад-вперед   по   пыльной   улочке,
сопровождаемый взглядами ленивой Марии, которая сидела на корточках  под
стеной, в узкой полоске тени. Иногда он слышал,  как  Ричио  мечется  на
кровати и храпит. Один раз он даже что-то хрипло выкрикнул  -  возможно,
звал на помощь или просто отгонял призраков, которые постоянно  осаждали
его. Лерин бросил ходить туда-сюда.
   - Его надо разбудить, - заявил он.  -  Делать  нечего.  Мария  пожала
плечами.
   - Если я разбужу его, он  взбесится,  -  рассуждал  Лерин,  обращаясь
скорее к самому себе, нежели к девушке. - Но, если я не расскажу ему,  а
мальчишка днем уедет, он разозлится еще сильнее.
   Мария снова пожала плечами.
   - Так что я его разбужу, -  сказал  Лерин,  набираясь  решимости.  Он
глубоко вздохнул, шагнул вперед, толкнул дверь и вошел в комнату Ричио.
   В нос ударил смрад - это у Ричио воняло изо рта. Оттуда разило гнилью
и отрыжкой. У задней стены стояла деревянная кровать, покрытая выцветшим
одеялом, которое когда-то было ярким. Слева от кровати притулился  стул.
Этим убранство комнаты исчерпывалось.
   Ричио голышом лежал на животе лицом к Лерину, рука и нога  свисали  с
кровати, рот был разинут,  виднелись  немногочисленные  уцелевшие  зубы.
Здоровый правый глаз был прикрыт одеялом, а пустая левая глазница зияла,
будто расплющенная красная  слива.  Ричио  был  жутко  уродлив,  злобен,
жесток, поэтому,  когда  Лерин  приблизился  к  нему,  в  горле  у  него
пересохло, а руки задрожали.
   - Ричио, - тихо, почти шепотом,  позвал  он,  и  человек  на  кровати
осклабился во сне, засучил руками и снова утихомирился. - Ричио. Ричио.
   Никакой реакции. Лерин неохотно пододвинулся поближе, протянул руку и
дотронулся до плеча Ричио.
   Тот с грохотом скатился с кровати,  выставив  вперед  руки  наподобие
когтей. Лерин споткнулся и рухнул на глиняный пол. Ричио  набросился  на
него с проворством кошки, оседлал Лерина, и его руки вцепились в  глотку
гостя. Лицо Ричио пылало безумием.
   - Ричио! Ричио! Ричио! - торопливо запричитал Лерин, пытаясь привести
его в чувство, пока Ричио не перекрыл ему кислород.
   Вдруг борьба прекратилась, руки  Ричио  соскользнули  с  шеи  Лерина.
Ричио уселся ему на живот.
   - Какого черта ты тут делаешь?
   - Мне надо было поговорить с тобой.
   Ричио  легонько  шлепнул  его  по   щеке,   отчасти   из   дружеского
расположения, отчасти потому, что злость еще не улеглась.
   - Ты хочешь поговорить со мной? И что же такой дурак, как  ты,  может
сказать такому дураку, как я?
   - Его сын здесь. В Акапулько. Ричио подался вперед, его тяжелое  лицо
оказалось прямо над лицом Лерина.
   - Сын? И ты его видел?
   - Он только что прибыл в отель.
   - А Позос? Не с ним?
   - Нет. Мальчишка с двумя гринго постарше. Они говорят по-английски, и
он величает их ?дядюшками?.
   - Приехал проведать отца? Но зачем приезжать сюда?  Отца  проведывают
дома, а не в чужом городе.
   - Те двое тоже его не ждали. Я немножко подслушал их разговор, и  его
появление здесь было для них вроде как сюрпризом.
   - Сюрприз. - Ричио кивнул. -  Мы  сами  устроим  ему  сюрприз.  -  Он
подошел к двери, бросил Марии:
   - Принеси мне воды, - и помочился прямо на улицу.
   Лерин сказал:
   - Мне пора возвращаться.
   - Позоса охраняют, - сказал Ричио. К  ублюдку  не  подобраться.  Зато
можно подобраться к сыночку, а? Как  ему  это  понравится,  ублюдку,  а?
Зарезать его единственного сынка, а? Хоть это его, ублюдка, проймет, а?
   - Мне надо возвращаться, - сказал Лерин. - Я не хочу лишиться работы.
   - Это ничем не хуже, - продолжал Ричио. - Пусть  Позос  живет.  Пусть
живет без сына.
   - Одна просьба, - сказал Лерин. - Не делай этого, пока я буду там.
   Ричио с мрачным удивлением взглянул на него.
   - Я сделаю  это,  когда  представится  благоприятная  возможность,  -
сказал он. - Лучше уж сам позаботься о  том,  чтобы  оказаться  подальше
оттуда.
   Теперь, когда Лерин все рассказал, его охватило раскаяние. Однако, не
сделай он этого, было бы еще хуже. Кабы он ничего не сказал Ричио, а тот
потом узнал бы, что сын Позоса останавливался в отеле, Ричио вместо сына
Позоса убил бы его, Лерина.
   Мария принесла цинковое ведро, до половины наполненное  водой.  Ричио
схватил его, поднес к губам, набрал  в  рот  воды,  пополоскал  горло  и
выплюнул воду на пол.
   Потом он долго пил и, наконец, вылил остатки  воды  себе  на  голову,
намочив свое тело, а заодно опять увлажнив пол.
   - Мне пора возвращаться, - сказал Лерин. Ричио снял одеяло с  кровати
и принялся вытираться им.
   - До скорого, - бросил он.

Глава 9

   Временами Хуан испытывал греховное  удовольствие  от  того,  что  так
хорош собой. Он  и  впрямь  был  миловиден,  как  может  быть  миловиден
стройный и худощавый ясноглазый мужчина с чистым, без морщинки, челом  и
ослепительной улыбкой. Но  он  почти  никогда  не  задумывался  о  своей
наружности, разве что когда речь шла о личной гигиене. И все-таки  порой
его красота заявляла о  себе,  он  осознавал  ее  и  в  такие  мгновения
восторгался собой, хотя это чувство вроде было немного  зазорным.  Пусть
девицы любуются своей внешностью. Что с того, если ты случайно  оказался
хорош собой? Подумаешь!
   Сейчас,  стоя  в  белых  плавках  на  краю  небольшого  бассейна,  он
переживал одно из таких мгновений. Хуан знал, что сочетание белого цвета
плавок с оливковым цветом кожи ласкает взор, знал. что у  него  отличные
внешние данные, красивое лицо, мужественные и  грациозные  движения.  По
глазам дядюшки Люка, уже ступившего в бассейн, и дядюшки Эдгара, который
сидел в шезлонге на дальнем краю, он видел, что и они думают о том же.
   Когда он поймал себя на том, что не спешит нырнуть, а медлит на краю,
будто   какая-нибудь    кинодива,    ощущение    неловкости    сменилось
растерянностью, он неуклюже плюхнулся в воду и,  барахтаясь,  всплыл  на
поверхность. Хуан услышал добродушный смех дядюшки Люка.
   - Ты плюхаешься плашмя на брюхо! Где же тебя научили такой грации?
   - Главное - побольше упражняться, - ответил Хуан, и его смятения  как
не бывало. Он лег на спину и поплыл, будто поплавок, закрыв глаза, чтобы
его не слепило яркое предполуденное солнце. Несколько секунд  он  просто
лежал на воде, расслабившись и лениво  думая  о  своем,  по-прежнему  не
открывая глаз. Он размышлял большей частью о том, что почти все и  почти
всегда выходит не так, как хочется.  Например,  та  сценка,  которую  он
решил разыграть во время встречи с дядюшкой Люком,  расстроилась  только
из-за того, что в  тот  миг  дядюшка  весьма  некстати  огорчился  из-за
телефонного звонка. Или намерение спокойно и обстоятельно  поговорить  с
дядюшкой Люком, возможно, после обеда, а не выбалтывать все  сразу,  без
всякой подготовки, не разложив все по полочкам в  голове.  Это  тоже  не
удалось.
   И всему виной главным образом скомканная  встреча.  Хуан  чувствовал,
что должен как-то ободрить дядюшку Люка, сделать  что-нибудь,  чтобы  он
забыл о неприятном ощущении, возникшем у обоих,  и  перестал  сердиться.
Словно  Хуан  хотел  преподнести   дяде   Люку   какой-то   подарок,   а
преподнести-то нечего, разве что самого себя,  да  еще  желание  жить  в
Соединенных Штатах - вот оно,  доказательство  тому,  что  он  до  мозга
костей проникся духом приютившей его семьи.
   Но все пошло наперекосяк,  поскольку  дядюшка  Люк  вначале,  похоже,
этого не одобрил. Дядюшка Эдгар тоже, даже еще более явно. Однако теперь
Хуану казалось, что он понимает их. Во всяком случае, возражения дядюшки
Люка. Тот из кожи вон лез, лишь бы сделать все  правильно,  он  выступал
как адвокат дьявола, отстаивая свою точку зрения, желая  убедиться,  что
Хуан не примет опрометчивого решения, о котором потом пожалеет.
   Но теперь все стало на свои места. Они еще не обсудили денежные дела,
но с этим  можно  и  повременить.  Хуан  наперед  знал,  как  это  будет
выглядеть: сначала дядюшка Люк начнет твердить,  что  оплатит  все  сам,
постарается обставить это как дар, но Хуан будет упорствовать, и в конце
концов дядюшка смирится с тем, что юноша берет у него взаймы.
   Впрочем, спешить некуда. Этот разговор можно отложить на  неделю  или
месяц, если не больше. Он  постарается  выбрать  самый  удобный  момент,
чтобы не дать маху, как произошло с первой  половиной  плана.  Терпение,
подобно умению спать в самолете, тоже было признаком зрелости, и  пришла
пора развивать в себе эти качества.
   ( Хуан!
   Он открыл глаза, лениво перевернулся в воде.  Дядюшка  Люк  стоял  на
краю бассейна, улыбаясь юноше. Хуан крикнул:
   - Что случилось?
   -  Хочу  поучить  тебя  нырять,  -  сказал  дядюшка  Люк.  -   Смотри
внимательно. Вот как это делается.
   Идя по грудь в воде, Хуан с обожанием смотрел на дядюшку Люка.  Если,
дожив до таких лет, он сможет выглядеть хотя бы  вполовину  так  хорошо,
как губернатор, это будет просто прекрасно. Вот человек,  который  умеет
поддерживать форму, в здоровом теле  которого  здоровый  дух.  Глядя  на
него, Хуан думал, что ему очень повезло, что его воспитал такой человек.
   - Ну что ж, Тарзан, - крикнул он, - покажите мне, как надо.
   Дядюшка Люк вошел в воду почти без брызг,  изогнувшись,  вынырнул  на
поверхность, будто  длинная,  гладкая,  загорелая  рыбина,  с  радостным
гиканьем развернулся и воскликнул:
   - Вот как это делается!
   - О-о, так вы входите в воду животом, а я и не знал.
   - Животом, как же! - фыркнул дядюшка Люк.
   - ?Вы стары, папаша Уильям...?, - со смехом процитировал Хуан.
   - Прочь, - крикнул дядюшка Люк, - иначе с лестницы спущу!
   - А теперь я покажу вам настоящий прыжок в воду, -  пообещал  Хуан  и
скользнул к краю бассейна. Он подтянулся, выбрался из  воды  на  розовый
кафель и вытряс воду из ушей.
   - Ну, давай, олимпиец! - крикнул дядюшка Люк. Хуан вытянулся на  краю
бассейна по стойке ?смирно?.
   - Как ми ниряйт ф Гырмания, - сказал он, - этто прямо  фферх,  поттом
прямо ффнис.
   - Кирпичиком,  -  пояснил  дядюшка  Люк.  Дядюшка  Эдгар  улыбался  с
противоположного края бассейна.
   Хуан сменил позу, тело его расслабилось и изогнулось.
   -  В  Индии,  -  сказал  он,   -   мы   ныряем,   как   з-з-з-з-змея,
с-с-с-с-скользящая по в-в-воде.
   - А в Мексике, - крикнул дядюшка Люк, - мы только и делаем, что стоим
у бассейна и чешем языком.
   - Бывают времена, когда... Вдруг дядюшка Эдгар крикнул:
   - Берегитесь!
   Хуан увидел, что  дядюшка  Эдгар,  привстав  с  шезлонга,  пристально
смотрит на что-то за спиной Хуана, и лицо его  искажено  страхом.  Юноша
повернулся, чтобы посмотреть, в чем дело, и не поверил своим глазам.  На
него несся полуобнаженный мужчина в грязных шортах  цвета  хаки.  Такого
безобразного человека Хуан  еще  сроду  не  видел:  все  его  тело  было
испещрено шрамами. Он мчался вниз по склону, перепрыгивая через валуны и
держась подальше от мощенных сланцем дорожек. В правой  руке  он  сжимал
сверкающий нож.

Глава 10

   Доктор Фицджералд оцепенел.
   Он приподнялся, впившись пальцами в подлокотники. В таком подвешенном
состоянии доктор и наблюдал драму, разыгравшуюся на противоположном краю
бассейна. Казалось, время для него остановилось, когда он поднимался  на
ноги.
   Человек с ножом, очевидно, обогнул чуть  ли  не  все  корпуса  отеля,
чтобы напасть сверху, и сумел незаметно подобраться совсем  близко.  Ему
пришлось преодолеть бегом не больше десяти ярдов открытого пространства.
Похоже, никого, кроме Хуана, для  него  не  существовало.  Он  мчался  к
юноше, не обращая внимания  ни  на  крики  доктора,  ни  на  вопли  Люка
Харрисона, который еще не выбрался из бассейна.
   Люк тоже будто к месту прирос, он стоял по  грудь  в  воде  в  мелком
конце бассейна, рука его застыла в воздухе, и он  напоминал  утопающего,
звавшего на помощь. Замерев, Люк и Эдгар наблюдали  за  поединком  между
Хуаном и уродом с ножом.
   Поединок.  Хуана  успели  предупредить,  и  он  смог  уклониться   от
нападающего, отскочил в сторону, перепрыгнул  через  шезлонг  и  швырнул
этот шезлонг под ноги уроду.
   В этот миг схватка казалась едва ли  не  фарсом.  Нападавший  на  миг
потерял равновесие и неизбежно должен был либо рухнуть на шезлонг,  либо
полететь в бассейн. Но он  неистово  замахал  руками,  нож  засверкал  в
солнечном свете,  будто  в  бессильной  злобе,  а  потом  это  мгновение
миновало, нападавший восстановил равновесие,  повернулся,  снова  увидел
Хуана и изготовился, чтобы довести начатое дело до конца.
   Хуан попятился, но почему-то не повернулся и не  побежал.  Он  просто
стоял футах в десяти от противника, следя за ним и выжидая, будто кошка.
Доктор Фицджералд услышал, как он сказал:
   - В чем дело? Я вас не знаю.
   Пригнувшись и отведя в сторону руку с ножом,  урод  двинулся  вперед.
Наступая, он  дергался,  будто  хотел  загипнотизировать