тесь к себе. То
есть так, как, по вашему мнению, вы и заслуживаете.
   Нахмурившись, она продолжала изучать ковер.
   - Вы думаете?
   - Конечно. Разница в том, что у вас есть выбор: вы  можете  перестать
так относиться к себе, как только захотите. Но его отношением к  вам  вы
не в силах управлять. Он ведет себя так не для  того,  чтобы  вы  как-то
искупили свою вину. Ему совершенно наплевать на ваше чувство вины.
   - Ему наплевать на то, что я думаю, его это  совершенно  не  трогает.
Обычно люди устроены по-другому. Вы можете ненавидеть человека,  но  вам
интересно, что он думает, вам бы хотелось это знать.
   Доктор Годден промолчал; это означало, что ей следует  погрузиться  в
себя и проверить, не скрывает ли она от себя еще что-нибудь.
   - Выходит, на самом деле я расстроена не из-за Пемы, да?  И  даже  не
из-за себя?
   - Да? - спросил он мягко. - Но тогда из-за чего же?
   - Из-за маски, которую я ношу.  Маски  любящей  матери.  Знаете,  это
маска, по существу, помогает мне уйти от ответственности за все  ошибки,
которые я сделала в жизни.  Я  прячусь  за  этой  маской.  А  Паркер  не
обращает на нее никакого внимания. Он кладет оружие в Пемин  шкаф,  даже
не спрашивая меня. Маска любящей матери ничего для него не значит.
   - Вы полагаете, он видит вас насквозь?
   - Да, - сказала она. - По-моему, он знает мне цену.
   - А Стен? О нем он думает?
   - Паркер? Его интересует только его собственное драгоценное "я".
   - В таком случае не устроит ли он так, что он один и скроется?
   - Вы думаете? - обеспокоенно произнесла Элен.
   -  Не  знаю.  А  что  вы  думаете?  Она  задумалась  и,  желая   быть
справедливой, ответила:
   - Нет, он не  из  таких.  Человек  он  безжалостный  и  холодный,  он
безразличен к людям, но ему не безразлично дело. По-моему, даже не из-за
денег. Для него важнее всего организовать операцию и удачно провести ее.
Сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы кого-нибудь из участников поймали.
   - Это было бы непрофессионально?
   - Да. Знаете, они нашли место, где собираются отсиживаться.
   - Где же?
   - За Хилкер-роуд. Охотничий дом у границы,  который  горел  пару  лет
назад.
   - Сторожка Эндрю?
   - Кажется. Они вчера ездили смотреть ее.
   - Значит, план готов?
   - Не до конца, насколько я понимаю. Разве только в голове Паркера, но
они пока его не обсуждали. Наверное, ждут остальных участников.
   - Сколько их?
   - Трое. По-видимому, они  приедут  в  понедельник  вечером.  Поэтому,
скорее всего, в следующий раз мне вам нечего будет рассказывать. Но зато
в среду...
   -  То  есть  в  день  операции,  -  продолжил  доктор  Годден.   Элен
вздрогнула.

Глава 8

   Джек Кенгл отпер дверь своей меблированной комнаты,  бросил  портфель
на кровать и достал бутылку виски, стоявшую на полу  стенного  шкафа.  В
ванной он взял, стакан, налил полстакана виски и сел на  кровать,  чтобы
дать отдохнуть ногам, пока он будет не  торопясь  пить.  Портфель  лежал
рядом, толстый и черный, безмолвно, но  настойчиво  призывая  его  снова
приняться за работу.
   Послать бы все это к чертям собачьим! Потягивая виски, Джек с  тоской
смотрел в окно на серую кирпичную  стену  вентиляционной  шахты  в  пяти
футах от дома. Потом с каким блаженством он нагнется и  снимет  ботинки.
Казалось, ноющие ноги уже радовались  близкому  освобождению.  От  виски
стало тепло в горле, на глазах  выступили  слезы.  Напряжение  в  плечах
медленно ослабевало.
   Когда наконец Джек наклонился, чтобы стащить  с  ног  ботинки,  краем
глаза он снова увидел портфель, нагло развалившийся на кровати. В порыве
внезапной ярости он схватил его и швырнул что было силы в сторону окна и
вентиляционной шахты. Но конечно, не в само окно. Портфель шмякнулся  на
пол. Кенгл оставил его в покое.
   Портфель был набит так называемой презентацией.
   Красочная глянцевая реклама; кроме того, две, видимо,  очень  дорогие
папки с отрывными листами. В них рассказывалось о том, какая  прекрасная
вещь эта вонючая энциклопедия, провались она в тартарары.
   Неужели она кому-нибудь нужна? Он не мог себе этого  представить.  Со
вторника, когда Кенгл получил эту  работу,  он  целыми  днями  ходит  по
домам, и вот уже субботний вечер, а не нашлось  ни  одного  дурака,  кто
захотел бы выложить три сотни баксов за связку книг. Нулевая  продажа  -
нулевые комиссионные.
   Нет более отвратительного способа зарабатывать деньги, чем звонить  в
двери и предлагать свой товар. Но хороший, легкий заработок не  валяется
под ногами таких, как он. "В вашей расчетной книжке,  мистер  Кенгл,  за
последние четыре года нет никаких записей. Почему?"
   - Я сидел в тюрьме.
   ( Да? Гм.
   Он освободился первого сентября, а сегодня уже двадцать шестое, и  за
это время ему удалось найти только две работы - в первый раз он ходил по
домам с проспектом холодильного агрегата, во второй  раз  -  с  рекламой
книг. Вначале ему повезло - уже на второй день он нашел  семью,  которая
только что переехала в этот паршивый город, и,  поскольку  у  их  друзей
была такая морозилка, они тоже захотели ее купить. И  он  сразу  получил
шестьдесят баксов комиссионных. Но зато в следующие десять дней никто на
его товар не клюнул, и после дурацкого спора  с  менеджером  по  фамилии
Нетлтон с этой работой было покончено.
   Как  вы  думаете,  сколько  дней  может  прожить  здоровый  мужик  на
шестьдесят баксов? В понедельник хозяин стал требовать плату за комнату,
а у него уже не было ни шиша. Что делать дальше?
   Беда еще в том, что душа у него не  лежала  к  карманным  кражам.  Он
готов был участвовать в крупном деле,  которое  обещает  десять-двадцать
тысяч баксов, и справился бы  с  ним  отлично.  Но  украсть  в  парке  у
старушки кошелек с шестью  долларами  и  тридцатью  семью  центами?!  Он
никогда этим не занимался, ему казалась  унизительной  перспектива  быть
схваченным за воротник. Так что ничего другого не оставалось, как сидеть
в комнате - или торчать  на  улице,  если  его  вышвырнут  отсюда,  -  и
подыхать с голоду, и все потому, что ему не удается  заработать  честный
доллар и не хочется добывать нечестный цент.
   Портфель на полу походил на лежащего  на  спине  жука  с  оторванными
лапками. Книжный менеджер - его звали Смит, и был он такой же  прохвост,
как Нетлтон, - утверждал, что книги лучше  всего  продаются  в  уик-энд,
когда дома собирается вся семья. Все оказалось вздором, сейчас  уже  три
часа, а он ничего не продал. Неужели  сегодня  снова  придется  идти  по
домам? Кто же работает субботним  вечером?  Или  воскресным  утром,  или
воскресным днем? Парни, вышедшие из тюряги, - вот кто.
   Если бы кретин адвокат не истратил до последнего пенни все его деньги
на бесполезные апелляции, ему не пришлось бы сейчас так туго. Он мог  бы
жить скромно, но вполне прилично, пока не нашлось бы нового  дельца.  Но
нет, ходи и навязывай людям книги, как тот комик  из  кино  в  брюках  с
пузырями на коленях.
   Кенгл допил виски, встал и в носках подошел к шкафу. И  тут  в  дверь
постучали.
   Неужели нельзя подождать до понедельника? Вот уж поистине пришла беда
- отворяй ворота. На  пороге  возник  высокий,  тощий,  кожа  да  кости,
паренек в нижней рубашке.
   - Вас к телефону, -  сказал  он.  Это  было  то  еще  местечко.  Один
телефон, к тому же платный, находился в вестибюле около лифта. Тот,  кто
брал трубку, при желании звал того, кому звонили. Или не звал. Всю жизнь
мечтал о такой конфиденциальности!
   Джек закрыл за собой  дверь  и  пошел  к  телефону.  Наверное,  Смит,
книжный менеджер, интересуется, как идут дела. Будь он проклят!
   - Джек? - услышал он в трубке.
   Он сразу же узнал голос, и словно огромная тяжесть  свалилась  с  его
плеч.  Говорил  Эди  Дант,  владелец  ночлежки  в  Атланте,  к  которому
обращались, когда  хотели  связаться  с  Кенглом.  Такую  же  услугу  он
оказывал и другим. Когда Кенгл приехал сюда, он сразу же дал  телеграмму
Эди со своим новым адресом и телефоном.
   Сдерживая охватившее его возбуждение, Кенгл спросил:
   - Что нового, дружище?
   - Ничего особенного. Позвонил, чтобы поприветствовать тебя, рад,  что
ты вышел. Как дела?
   - Нормально. Нашел постоянную работу.
   - Рад слышать. Встретил недавно твоего старого дружка. Помнишь  Марти
Фуско?
   - Еще бы! Как он?
   - Работает то здесь, то там. Был бы  не  прочь  повидаться  с  тобой.
Завтра можешь? Я не был уверен, что у меня верный адрес, поэтому сказал,
что перезвоню ему после разговора с тобой.
   Кенгл отбарабанил свой адрес.
   Поговорив  еще  немного  о  том  о  сем,  они   закончили   разговор.
Возвращался к себе Кенгл с улыбкой до ушей.
   Внезапно блеснула мысль: "А что, если дело опасное?"
   Но вслух он произнес:
   - Все лучше, чем разносить эти сучьи книги!
   Все-таки  он  сделал  одну  уступку  здравому  смыслу.   Прежде   чем
вышвырнуть ненавистный портфель на улицу, он открыл окно.

Глава 9

   - Может быть, сообщить в полицию? -  сказала  Элен.  Она  так  сильно
стиснула плечи руками, что ей стало больно.
   - Не думаю, что вам следует это делать,  -  возразил  доктор  Годден,
тщательно взвешивая слова. -  У  вас  и  так  много  поводов  испытывать
чувство вины.
   - Это произойдет сегодня ночью. - Элен бил озноб, с  которым  она  не
могла совладать.
   - Стен сделал свой выбор, и рано или поздно это все равно должно было
бы произойти.
   - Никто не устоит против Паркера; Как я его ненавижу.
   - В понедельник мы  правильно  проанализировали  поведение  Стена,  -
сказал доктор Годден. -  Он  предложил  провести  операцию  днем,  чтобы
отвести от себя возможные подозрения.
   - А если я сообщу полиции,  что  должно  произойти,  но  не  скажу  о
предполагаемых участниках, а потом дам знать Стену, что полиция знает об
этом...
   - Таким образом вы впутаете себя, - сказал доктор Годден.  -  А  Стен
просто возненавидит вас.
   - Но другого выхода нет! Если их поймают, это ужасно, а  не  поймают.
Стен войдет во вкус и захочет этим заниматься  снова  и  снова,  что  не
менее ужасно.
   -  Откуда  у  вас  такая  уверенность,  что  он  захочет   продолжать
заниматься этим, - сказал доктор Годден, и звучание его мягкого, ровного
голоса немного успокоило ее, хотя дрожь продолжала ее бить.  -  Он  ведь
неспроста уклонился от активного  участия  в  этом  деле,  скорее  всего
потому, что немного боится. Увидев, как это все происходит в реальности,
он, возможно, решит, что это не для него, и никогда  больше  не  захочет
участвовать  в  такого  рода  делах.  Заранее  ничего   нельзя   сказать
наверняка.
   - Но если их схватят?
   - Давайте пройдемся по всему плану,  -  сказал  доктор  Годден,  -  и
посмотрим, нет ли в нем изъянов, на которые не обратили внимание  Паркер
и остальные. Мы с вами  время  от  времени  обсуждали  отдельные  детали
плана, но ни разу не рассматривали  его  целиком,  с  начала  до  конца.
Давайте сделаем это сейчас. - Хорошо, - сказала Элен упавшим голосом.

Глава 10

   Стоя в дверях, доктор Годден подождал, пока Элен выйдет из  приемной,
и знаком пригласил в кабинет худощавого юношу.
   Молодой человек с  прыщавым  лицом  поспешно  вскочил  с  дивана,  на
котором сидел, и язвительно сказал:
   - А Ральф опять опаздывает!
   Войдя в кабинет, он снова сел на диван, растопырив ноги и сложив руки
на коленях, и опять сказал:
   - Ральф всегда опаздывает.
   Доктор Годден, подавив в себе желание резко  оборвать  парня,  закрыл
дверь и, подойдя к своему креслу, сел.
   - Это проблема Ральфа, - произнес он. - Возможно, когда-нибудь  он  с
ней справится.
   - Скоро все станут  идеальными,  -  сказал  юноша.  Он,  как  обычно,
старался придать своим словам сарказм, но ничего, кроме  капризности,  в
его тоне не слышалось.
   Его звали Роджер Сен-Клауд,  ему  было  двадцать  два  года,  он  был
освобожден  от  воинской  повинности  из-за  болезни  внутреннего   уха.
Единственный сын  весьма  состоятельных  родителей  -  его  отец  владел
контрольным пакетом акций  крупного  банка  в  Монеквуа,  -  он  обладал
классическим набором неврозов, маскируемых юношеской резкостью манер. Он
ходил в теннисных туфлях без носков, грязных  военного  образца  брюках,
потрепанном  свитере,  чтобы  привести  в  ярость  родителей,  что   ему
удавалось. Родители ловились на любой трюк, который выкидывал специально
для них Роджер, и, кажется, входили во вкус этой борьбы. Все это  делало
работу доктора Годдена совершенно необходимой, но в то же  время  весьма
трудной. Если бы он мог пригласить родителей  для  совместного  лечения,
это  оказало  бы  хорошее  воздействие  и  на  состояние  сына,  но  те,
несомненно, никогда бы на это не согласились.
   Но сейчас для его планов ему  нужны  были  не  родители,  а  сын.  Из
профессионального чувства долга (а в последнее время он начал испытывать
некоторые угрызения совести) доктор Годден спросил:
   - Пока мы ждем Ральфа, у тебя есть что обсудить со мной?
   Роджер небрежно пожал плечами - это означало "да", означало, что он в
полном  замешательстве  и  сильнейшем  волнении,  в  котором  не   хочет
признаться даже себе.
   - Снова видел сон, - сказал он.
   - О драконе?
   Дракон в прошлых снах символизировал мать.
   - Нет, другой. Такого еще не было.
   - О чем же?
   - Я шел по нарезному стволу. Он напоминал туннель, понимаете? Но  это
был нарезной ствол, и я шел  навстречу  пулям...  Обернувшись  назад,  я
увидел в отверстии свет. Все было как наяву, я видел даже,  как  блестит
металл. Было очень холодно. У выхода из ствола на меня смотрел глаз. Это
был мой отец, и он сказал: "Ты никогда отсюда не выйдешь". Но  отец  был
большой, он не мог втиснуться в ствол, не мог схватить  меня.  Его  глаз
продолжал смотреть на  меня,  и  я  закричал:  "Уйди  с  дороги!  Сейчас
пистолет выстрелит и убьет тебя". Но он не поверил. Тут раздался  грохот
- как при взрыве, а не как при выстреле. Настоящий взрыв. Я увидел,  что
пуля летит на меня. Как поезд  в  туннеле.  Пуля  заполняла  собой  весь
ствол, пройти мимо она не могла. Передняя часть пули была расплющена.  Я
побежал, но медленно, как бегут при замедленной съемке в кино.  Но  пуля
тоже летела медленно, она была почти у меня за спиной. А с другого конца
ствола на меня продолжал смотреть глаз отца, преграждая мне путь. Я стал
кричать, просить пощадить меня, однако глаз не двигался с места.
   Из  голоса  Роджера  по  мере  того,  как  он  рассказывал,  исчезали
истерические нотки, а лицо  становилось  спокойным;  сейчас  можно  было
видеть, каким бы он был, если  бы  обстоятельства  его  жизни  сложились
иначе. Но когда он закончил, лицо приняло обычное брезгливое  выражение,
а голос снова стал капризным.
   Небрежно пожав плечами, он сказал:
   - И тут я проснулся.
   - Этот сон не так уж трудно объяснить, - сказал доктор Годден.
   - Конечно. Я боюсь, что меня поймают и убьют.
   - Кроме того, ты боишься, что, если тебя поймают, твой поступок убьет
твоего отца.
   Роджер пожал плечами.
   Дверь резко  распахнулась,  и  в  комнату  ввалился  Ральф.  Высокий,
грузный малый тридцати двух лет казался рыхлым и  слабым,  но  это  было
совершенно  ложное  впечатление.  Под  внешней  неуклюжестью  скрывалась
немалая сила;  манера  сутулиться  и  волочить  ноги  мешала  разглядеть
сильное и ловкое тело, в любую минуту готовое развернуться во всю мощь.
   - Я бежал, - сказал Ральф и с ходу тяжело плюхнулся на диван рядом  с
Роджером.
   - Ты всегда бежишь, - тут же отозвался насмешливо Роджер.
   Ральф никогда не обижался  на  замечания.  Чего  обижаться,  если  он
вполне заслуживает упрека? Ральф искренне считал себя глупым, а глупость
наказуема. Поэтому любые его достоинства, такие, как сила  или  приятное
выражение  лица,  в  счет  не  идут,  они  ничто  по  сравнению  с   его
непроходимой, преступной глупостью. Доктор Годден знал, что обратиться к
нему Ральфа заставила его девушка, поставившая его лечение  условием  их
дальнейших отношений, но причину такого странного состояния  ума  своего
пациента он пока не нашел. Наверное, ее надо было искать в детских годах
Ральфа: как только речь заходила о его детстве, оказывалось,  что  Ральф
ничего не помнит, и доктор Годден был уверен, что его догадка  верна.  В
ответ на замечание Роджера Ральф робко улыбнулся, сказав только:
   - Я всегда опаздываю.
   Глядя на двух своих помощников,  доктор  Годден  почувствовал  черную
зависть к человеку, которого  Элен  называла  Паркер.  Паркер,  замышляя
ограбление,   рассчитывал    на    профессионалов,    надежных    людей,
зарабатывающих таким  способом  себе  на  жизнь.  Доктор  Годден  и  сам
предпочел бы иметь дело с профессионалами. Из рассказа  Элен  он  понял,
что эти люди  ведут  себя  честно  по  отношению  друг  к  другу  и  при
нормальных  обстоятельствах  делят  добычу  поровну.  Видимо,  воровской
кодекс чести действительно существует.
   Итак, Роджер и Ральф. Доктор Годден тщательно просмотрел список  всех
своих пациентов, осторожно прощупал наиболее подходящих  и  окончательно
остановился на этих двух молодых людях.
   Убедить Роджера было легко; возможно, слишком легко, если принять  во
внимание рассказанный им сегодня сон. И  хотя  у  Роджера,  по-видимому,
были скрытые сомнения и дурные предчувствия, доктор Годден сумел не дать
им выйти наружу по крайней мере до того времени, пока ночная  работа  не
будет выполнена.  Большого,  нескладного,  неуверенного  в  себе  Ральфа
пришлось убеждать дольше, но в конце концов доверие  к  доктору  Годдену
взяло верх, и он обещал не подвести.
   Годден, убеждая их, пускал в ход один аргумент  -  это  вид  терапии.
Ральфу он говорил: "Вот тебе случай доказать  самому  себе,  на  что  ты
способен. После того, как ты это сделаешь, не останется сомнений, что ты
близок к выздоровлению". Роджеру же он сказал:
   (  Вряд  ли  тебе  еще  представится  лучший  случай  доказать   свою
независимость и неприятие домашнего очага. Вложи в  это  дело  все  свое
возмущение и чувство обиды; выполнив  это  задание,  ты  приблизишься  к
желанной самостоятельности, а мы  оба  знаем,  что  это  необходимо  для
самореализации твоей личности.
   Причины, по которым доктор Годден взялся  за  это  дело,  были  более
прозаичными; ему нужны были деньги. Жадная до денег первая  жена  выжала
из него все, что могла: он платил алименты и ей  и  детям;  вторая  жена
вообще не знала, что такое "экономия", а  любовница,  бывшая  пациентка,
каждый месяц стоила ему все дороже. Поэтому  доктор  Годден  уже  больше
года находился на грани финансового краха. А  вдобавок  ко  всему  снова
объявился Нолан и потребовал за свое молчание  деньги,  угрожая,  что  в
противном случае расскажет  о  его  делишках  в  Нью-Йорке,  а  местному
медицинскому обществу сообщит, что права на медицинскую практику у  него
липовые.
   У Фреда Годдена не было врожденной  предрасположенности  к  нарушению
законов, все получалось само собой, почти независимо от его  воли.  Как,
например, в Калифорнии, где он начинал свою практику и где сводный  брат
одного из пациентов вовлек его в бизнес, связанный с  абортами.  Сам  он
никогда абортов не делал,  был  лишь  посредником,  но,  когда  одна  из
девушек умерла, полицейские накрыли многих, в том числе  и  его.  Власти
отказались признать случайным то обстоятельство, что умершая  девушка  и
еще несколько других, фамилии которых они установили, незадолго до того,
как сделать аборт, были  его  пациентками,  однако  доказать  ничего  не
сумели. Тем не менее он предпочел уехать из Калифорнии,  особенно  после
того, как его первая  жена,  воспользовавшись  разразившимся  скандалом,
развелась с ним, как будто не ее неуемное транжирство подтолкнуло его  к
нелегальному бизнесу.
   В Нью-Йорке он завел новую практику и  новую  жену,  но  его  вкус  к
женщинам-мотовкам снова подвел его, и жена номер два оказалась такой  же
транжирой, как  жена  номер  один,  поэтому,  когд