ери.
   Вивьен Камдела вручила ему старинный бокал с бледно -
желтой жидкостью - не меньше трех унций. И без льда. Жижа эта
больше всего напоминала тухлое пиво. Когда Вивьен подавала
Гроуфилду бокал, глаза ее злорадно сверкнули.
   Гроуфилд заглянул в бокал, потом посмотрел на полковника.
   - Обычно я пью виски со льдом, - сказал он.
   - Наше виски прекрасно и без льда, - ответила Вивьен. -
Лед разрушает букет.
   Полковник ничего не сказал. Он стоял и молча наблюдал за
Гроуфилдом.
   А Гроуфилд чувствовал приближение беды. Он поднес бокал к
губам и опасливо сделал глоток. Кислота прожгла борозду на
его языке и огненным потоком скользнула по пищеводу в
желудок.
   О притворстве не могло быть и речи. Гроуфилд прослезился и
утратил дар речи. Он просто стоял и моргал, держа бокал в
поднятой руке и пытаясь сделать глотательное движение, не
поперхнувшись при этом.
   Неужели глаза полковника весело блеснули? Надеясь, что это
так, Гроуфилд откашлялся и попытался заговорить.
   - О, я тоже не стал бы портить такой букет. Ни за что, -
хрипло выдавил он.
   - Неужели наше виски слишком крепкое для вас? - с улыбкой
спросил полковник. - Возможно, в этом и заключается одна из
слабостей белой расы. Наверное, у белых глотки мягче.
   Он поднял свой бокал, содержащий примерно унцию такой же
желтой дряни, насмешливо тостировал Гроуфилда и выпил. В
глазах его при этом не заблестели слезы, откашливаться
полковник тоже не стал. Он протянул пустой бокал Вивьен и
сказал:
   - Налейте мне еще, пожалуйста. И принесите мистеру
Гроуфилду немного льда.
   Когда Вивьен протянула руку, чтобы взять у Гроуфилда
бокал, лицо ее выражало неприкрытое удовлетворение. Гроуфилд
сунул было бокал ей, но потом передумал и не отдал его.
   - Бокал тоже африканский? - спросил он.
   - Нет, он был тут, в доме, - нахмурившись, ответил
полковник.
   - О - о, - Гроуфилд передал бокал Вивьен, которая
несколько секунд озадаченно смотрела на него, прежде чем
отнести к бару.
   - Не понимаю, к чему этот вопрос о бокале, - сказал
полковник.
   - Просто было интересно. Может, это изделие ваших народных
промыслов. Извините, полковник, но я почти ничего не знаю о
вашей стране. Впрочем, и о своей собственной тоже.
   - Как я понял, вас силой завербовали в шпионы. Вами
руководили отнюдь не патриотические убеждения.
   - Шпионаж - грязная работа, - ответил Гроуфилд. - Она
сродни поприщу судебного исполнителя. Не понимаю, как можно
шпионить из благородных побуждений.
   - Но если это помогает вашей стране?
   - Ну, когда человек не способен предложить своей стране
ничего лучшего, чем умение подслушивать и подглядывать в
замочные скважины, вряд ли его вообще можно назвать
полноценным человеком.
   - А что вы можете предложить своей стране, мистер
Гроуфилд?
   - Бездеятельное сочувствие.
   - Не понимаю этого выражения, извините.
   - Ну, я не из тех, кто посвящает всю жизнь служению
родине.
   Вивьен вернулась с бокалами. Гроуфилд взял свой и
продолжал:
   - Я принадлежу к большинству. Канадец, который сделал этот
бокал, не думал о том, что делает его для Канады. Он делал
его за доллар в час. Разве из - за этого его можно обвинять в
отсутствии патриотизма? И неужели люди, производившие ваше
виски, заботились при этом о славе Ундурвы?
   - Почему же нет? - возразил полковник. - Почему человек,
чем бы он ни занимался, не должен делать во славу отечества
все, что в его силах?
   - Вы хотите сказать, что государство первично, а человек -
вторичен. Я не очень разбираюсь в политике, но полагаю, что
моя страна придерживается противоположной точки зрения.
   - В теории, - ответил Марба. - Скажите, вы хоть раз видели
Гарлем?
   - Так и знал, что вы об этом спросите. Полковник, я
никогда не видел Палм - Бич. Думаю, нам обоим ясно, что я не
Святой Франциск Ассизский. Но покажите мне этого святого.
Будь я бескорыстен и заботься о приумножении славы отчизны,
сидел бы сейчас в отделении Армии Спасения и раздавал
бесплатную похлебку. И никогда не впутался бы в такую
передрягу. Я знаю свои грехи, и, уверяю вас, политические
пристрастия не входят в их число.
   Глаза полковника весело блеснули.
   - Политика - грех?
   - Не я, а вы заговорили о Гарлеме. Веселый блеск померк.
   - Разумеется, возможна и такая точка зрения. Однако, по -
моему, пора перейти к текущим делам. Со льдом виски вкуснее?
   - Я еще не пробовал, - ответил Гроуфилд и сделал глоток.
Виски по - прежнему жгло, как молния, но лить было можно.
Теперь оно взорвалось, лишь достигнув желудка. - Гораздо
лучше, благодарю.
   - Похоже, вопрос заключается в том, убить вас или оставить
в живых, - проговорил полковник. - Вы никак не хотите сидеть
под замком и отвергаете этот самый гуманный компромисс.
Значит, придется выбирать между двумя крайностями. Я верно
оцениваю положение?
   - К сожалению, да, - ответил Гроуфилд.
   Полковник кивнул, отвернулся и в задумчивости побродил по
комнате. Потом остановился и выглянул в окно. Был день, но на
улице уже стемнело. Полковник отпил виски. Наконец он
повернулся к Гроуфилду и сказал:
   - Вы, конечно, понимаете, что это вполне объяснимая
человеческая реакция. Когда вас задевают, вы даете сдачи.
   - Я не собираюсь никого задевать, - ответил Гроуфилд.
   - Ваш отказ сидеть взаперти - это своего рода нападение на
нас. - По лицу полковника скользнула улыбка. - Любопытно,
правда? Вы можете отказаться сесть под замок, но не можете
отказаться умереть. Весьма странный расклад, вы не думаете?
   Гроуфилд кисло усмехнулся в ответ.
   - Очень странный.
   - Вы настоящий американец, - сказал полковник. - Свобода
или смерть, верно?
   - Похоже на то.
   - Однако, когда Муссолини сказал то же самое, хоть и в
несколько иных выражениях, американский народ выразил ему
свое презрение.
   - Опять вы о политике, - буркнул Гроуфилд.
   Полковник пытливо оглядел его.
   - Вы и впрямь аполитичны или у вас просто такая тактика?
   - Всего понемногу.
   Полковник медленно кивнул, поразмыслив, и наконец сказал:
   - Даже если я сохраню вам жизнь, вы сами себя угробите.
Рано или поздно вы поссоритесь с кем - нибудь из наших, и вам
придет конец. А тогда возникнет вопрос, кто позволил вам
свободно слоняться по усадьбе, и я попаду в неловкое
положение.
   - Я буду тише воды, ниже травы, - пообещал Гроуфилд, - и
не стану никому докучать. Полковник покачал головой.
   - Нет. Вы прирожденный смутьян. Прежде чем вы вошли сюда,
я получил две ваши характеристики, столь разные, что мне
трудно было поверить, что речь идет об одном и том же
человеке. Это одна из причин, по которой я решил лично
встретиться с вами. Теперь я вижу, что обе характеристики
были верными, и вы представляете куда большую потенциальную
опасность, чем можно было бы заключить на основе любой из
этих характеристик. Вы не привели ни одного довода,
способного убедить меня сохранить вам жизнь...
   - Но и в пользу моего убийства тоже нет ни одного
убедительного довода, - сказал Гроуфилд. - Я никому не
угрожаю.
   - Но можете угрожать. А такое лучше пресекать в зародыше,
пока ничего не случилось.
   - Это слишком ничтожная причина, чтобы лишать человека
жизни.
   - Человеческая жизнь сама по себе ничтожна.
   - И ваша тоже? - спросил Гроуфилд. Полковник холодно
улыбнулся.
   - О моей речи нет. Мы обсуждаем вашу. Не вижу никаких
оснований заступаться за вас.
   Гроуфилд посмотрел на Марбу. Тот стоял с бесстрастной,
ничего не выражающей физиономией и явно не собирался защищать
его перед президентом. Гроуфилд его не винил. Он взглянул на
Вивьен, и она отвела глаза. Неужели на ее лице отразилось
сомнение? Возможно. Но вряд ли это имеет значение. Ему не
удастся повлиять на нее и заставить передумать. Но, с другой
стороны, отстреливаться надо до последнего патрона.
   - Вивьен, - сказал Гроуфилд.
   Она встала и повернулась к нему спиной, глядя в огонь.
   - Это не ее решение, мистер Гроуфилд, - проговорил
полковник, - а мое. Ни она, ни господин Марба не в силах
изменить его.
   - И какое же оно? - спросил Гроуфилд. - Отрицательное?
   - Я дам вам знать, - пообещал полковник. - А сейчас Марба
отведет вас обратно.
   Решение было отрицательным. О положительном ему сообщили
бы здесь же и сейчас же, причин откладывать не было. Но об
отрицательном и приличнее, и безопаснее сказать через
посредника.
   Гроуфилд снова взглянул на Марбу и заметил, что тот жалеет
о таком обороте дела. Жалеет, но ничего не предпринимает.
   - Мне было любопытно встретиться с вами, мистер Гроуфилд,
- сказал полковник. - Мое личное общение с американцами
прежде не выходило за рамки дипломатических контактов, а
дипломаты разительно не похожи на...
   Гроуфилд выплеснул виски в физиономию полковника, съездил
Марбе по челюсти, запустил пустым бокалом в голову Вивьен
Камдела, дал Рагосу под дых, схватил со стула свое пальто и
выпрыгнул в окно.

                            19

   Пальто Гроуфилд набросил на голову, чтобы защититься от
осколков оконного стекла; он сжался в комок и падал со
второго этажа в неизвестность.
   Гроуфилд врезался в снег, как кулак в буханку хлеба, и
наткнулся грудью на собственные коленки. У него перехватило
дыхание. Гроуфилд полежал несколько секунд, запутавшись в
пальто. Он чувствовал лбом толстую ткань, ощущал щекой тепло
собственного дыхания, а носом - запах виски. В конце концов
он мало - помалу пришел в себя и, брыкаясь, выбрался из - под
пальто, будто бабочка из кокона. Он встал, оказавшись по
колени в рассыпчатом снегу, и посмотрел на разбитое окно, из
которого выпрыгнул.
   В оконном проеме на фоне света возник силуэт Вивьен
Камдела. Будто дикарь, Гроуфилд пожалел, что у него нет
пистолета, но тут заметил, что Вивьен подает ему какие - то
знаки. Она оглянулась через плечо, потом по пояс высунулась
из окна и неистово замахала руками: смывайся, мол.
   - Ох, женщины... - буркнул Гроуфилд.
   Черт с ним, с непостоянством. Но это уже просто нелепо.
Гроуфилд подхватил пальто, отряхнул с него снег, натянул на
плечи и поплелся прочь по глубоким сугробам, высоко поднимая
колени. Он был похож на футболиста при замедленной съемке.
   Гроуфилд не знал, куда идет, зато знал, откуда. Следует
избегать любых огней. Он направил стопы во тьму, радуясь, что
в безоблачном небе нет луны. Снег отражал свет звезд, и
вблизи было видно неплохо, но темнота наверняка скроет его от
любых преследователей.
   Единственная сложность заключалась в передвижении. Идти по
сугробам было изматывающе трудно, и Гроуфилд забуксовал, не
успев сделать и десяти шагов. Однако выбора не было, и он
продолжал тащиться вперед. В конце концов переставлять ноги
стало и вовсе невозможно. Гроуфилд развернулся и затрусил
обратно, поскольку погони не было.
   Почему же ее не было?
   Очевидно, преследование началось. С чего бы еще Вивьен
Камдела стала так неистово махать ему руками? Что же
случилось?
   Потом он увидел глубокие борозды, которые оставил в снегу,
и все понял. В усадьбе было больше умных людей, чем дураков.
Вскоре этот вывод подтвердился: Гроуфилд услышал голоса.
   - Чего бегать за ним впотьмах? Никуда он не денется. Утром
пойдем по следу, и все дела.
   Вот это правильно. Если, конечно, утром он еще будет жив.
На улице было ужасно холодно. Пока Гроуфилд бежал, этого не
чувствовалось, кроме того, его согревало выпитое виски.
Теперь же, когда он стоял на месте, мороз взял его в оборот.
Щеки и тыльные стороны ладоней уже коченели, а мочки ушей
начинали болеть.
   В карманах пальто лежали перчатки, и Гроуфилд натянул их,
хоть они и были тонкие. А вот прикрыть макушку и уши ему было
нечем.
   Ноги тоже. На них были туфли и тонкие носки, уже насквозь
мокрые. Так недолго и обморозиться. Ну что ж, его задача -
выжить, и первым делом надо привести в порядок мысли, а потом
точно определить, в какой стороне находится усадьба.
   Вот она, впереди, залитая желтым светом. Из этого дома он
выпрыгнул. Теперь он стоит с противоположной его стороны, не
с той, где вход. А это значит, что озеро расположено позади
усадьбы. Слева от главного здания находился низкий и хуже
освещенный дом, похожий на мотель, ненадолго приютивший
Гроуфилда, когда тот был еще наивным юношей. Точно такое же
строение виднелось справа. Еще дальше справа высилось грузное
угловатое двухэтажное здание с темными окнами, которое было
не таким широким, как сама усадьба.
   Логичнее всего было бы устроить первый привал именно там.
Крыша над головой все - таки, да еще народу никого, судя по
отсутствию огней. Гроуфилд направился к строению, на этот раз
не пробиваясь сквозь сугробы, а просто неспешно шагая по ним.
Он чувствовал, как отмерзают уши, нос и кончики Пальцев.
Лодыжки и запястья тоже замерзли, и Гроуфилд вспомнил, как
читал где - то, что эти части тела надо держать в тепле,
поскольку сосуды тут ближе всего к коже и можно застудить
кровь. Впрочем, сейчас он был бессилен помочь этой беде.
   Фонарик! Гроуфилд замер, увидев луч, бивший из окна
усадьбы. Мгновение спустя вспыхнул еще один. Они не были
направлены на Гроуфилда, но приближались, и он должен был
попасть в сноп света именно там, где стояло нужное ему
строение!
   Ублюдки. Они догадались, что Гроуфилд захочет спрятаться в
пустом доме, и стремятся ему помешать. Если он попросту
замерзнет насмерть, это будет всем на руку. А утром они
придут полюбоваться фигурой, застывшей в причудливой позе.
Например, на одной ноге, с поднятым вверх пальцем. Они могут
подвести проводку, сунуть ему в рот лампочку и сделать из
Гроуфилда фонарь.
   Лучи приближались к темной постройке, и Гроуфилд следил за
ними, зная, что ему не успеть. Ну, а если успеет, что толку?
Он безоружен, чего не скажешь о его противниках.
   И все - таки больше податься некуда. Гроуфилд побрел
вперед, теперь медленнее, чтобы они осмотрели дом и убрались
до его появления.
   Но те, кто его искал, не стали входить внутрь. Во всяком
случае, сначала. Гроуфилд опять остановился и принялся
наблюдать. Один из лучей погас, второй шарил по площадке
возле дома. Потом первый вспыхнул опять, уже позади строения.
   Ищут следы. Они уверены, что он еще не забрался внутрь.
Гроуфилду это совсем не понравилось. Лучи фонарей двигались
рядышком, потом снова исчезли, но в темном доме начали
загораться огни - сперва в середине, потом - по торцам. Скоро
горели уже все окна первого этажа. Больше ничего не
происходило.
   Только пошевелившись, Гроуфилд осознал, насколько
закоченели его ноги. Уши тоже. Они больше не болели. Скоро
онемеют и пальцы, если он так и будет торчать на морозе.
   А идти по - прежнему некуда, только к этому дому впереди.
В остальных полно людей, а в этом - только двое, и оба - в
теплой одежде. Если повезет, ботинки одного из них придутся
Гроуфилду впору.
   Он снова зашагал вперед, чувствуя себя, как никогда,
тяжелым и неповоротливым. Трудно было заставить работать
мышцы, трудно поднимать ноги, переставлять их, снова
опускать, переносить вес тела с одной на другую. Куда легче
было просто стоять на месте. Теперь болели только пальцы и
горло, когда он втягивал воздух ртом, но и эта боль скоро
пройдет.
   Удивительно, насколько легко найти на родной планете
уголок, в котором невозможно жить. Холод быстро и
безболезненно убивал Гроуфилда, и, чтобы двинуться вперед,
ему пришлось не на шутку рассердиться. Он злился на себя, на
полковника Рагоса, на Вивьен и Марбу, на Кена и даже на
Лауфмана, который не сумел увезти его подальше от
ограбленного броневика. Гнев - штука калорийная. Он согрел
Гроуфилда и преисполнил его решимости выжить и утереть всем
нос.
   Поблизости от углов дома не было окон, а значит, и света.
Гроуфилд ковылял вперед, вспахивая снег ногами: у него уже не
было сил поднимать их. Добравшись до стены, он привалился к
ней и какое - то время стоял, переводя дух.
   Потом закрыл глаза, и это едва не стало роковой ошибкой. К
счастью, стоял он неровно и, начав падать, снова пришел в
себя. Оказывается, он потерял сознание, и это испугало его.
Гроуфилд не знал, долго ли был без чувств, но понимал, что
никогда не очнулся бы, если бы стоял более ровно.
   Дюйм за дюймом Гроуфилд продвигался вдоль стены влево,
опираясь на нее. Наконец добрался до первого окна и с опаской
заглянул в него.
   Он увидел кладовую с полками из нестроганых досок,
забитыми картонными коробками. Людей внутри не было, но дверь
напротив окна стояла распахнутой настежь, за ней виднелся
ярко освещенный коридор и еще одна дверь, которая вела в
другую кладовку. Гроуфилд кивнул, рассказал себе, что он
видит, дабы не заснуть, и пошел дальше.
   За всеми окнами были совершенно одинаковые кладовки,
коридоры и опять кладовки. Дойдя до середины дома, Гроуфилд
наткнулся на дверь со стеклянным верхом и увидел маленький
коридорчик, который вел в большой коридор. Там сидели и
курили двое чернокожих в толстых распахнутых куртках и
кожаных сапогах.
   Гроуфилд отошел от двери, привалился к стене и забормотал
себе под нос:
   - Хорошо, давай проснемся и подумаем, что делать. Другое
крыло дома - такое же, как это. Верно? Они сидят так, что я
не могу пробраться внутрь незамеченным. Все окна наверняка
заперты, и если я разобью одно из них, это черные услышат и
будут знать, где я. Верно? Верно. Значит, войти нельзя.
Верно? Нет, неверно. Что значит неверно? Это значит, что
способ попасть внутрь обязательно должен быть, потому что мне
необходимо попасть внутрь.
   Он перестал бормотать и начал шевелить мозгами. Боль в
пальцах ослабла, зато заболели колени. Шея была как
деревянная, голова тоже. Казалось, она набита пухом, паутиной
и клеем.
   - Второй этаж, - сказал Гроуфилд. Он поднял глаза и сумел
разглядеть окна, которые были едва видны. Второй этаж негров
   не интересовал, значит, они не верили, что он сумеет
забраться туда. Что ж, им этот дом, вероятно, знаком, а ему -
нет.
   Но попробовать стоило. Гроуфилд не видел никакого способа
забраться вверх по стене, поэтому пошел к дальнему углу
здания, желая осмотреть его со всех сторон.
   В этом конце размещался большой склад инвентаря, плугов,
мотыг и разных механических приспособлений. В торцевой стене
было нечто вроде гаражных ворот. Гроуфилд, шатаясь, миновал
их. На ходу он заглянул в маленькое оконце на створке и
увидел, что посреди склада есть свободная площадка, за
которой расположена дверь в коридор, где лениво сидели два
негра. В тепле. Начеку. При оружии. Гроуфилд их возненавидел.
   Сразу же за люком его рука наткнулась на выступ в стене.
Гроуфилд нахмурился и увидел, что это металлический ящик с
кнопкой на передней крышке. Дверной звонок рядом с воротами
гаража? Нет, конечно же, нет. Должно быть, на воротах есть
электропривод, который открывает их, если нажать на эту
кнопку.
   Жалкий околевающий Гроуфилд поплелся дальше. Веки его
отяжелели от намерзшего льда, и видеть становилось все
труднее. Он добрался до угла дома и оглянулся.
   А может быть?
   А может быть.
   Гроуфилд потащился обратно к воротам и изучил их более
тщательно. Они имели всего одну створку. При нажатии кнопки
ее верхняя часть уходила внутрь помещения, а нижний край
поднимался и оказывался на улице.
   Гроуфилд взглянул на темные окна второго этажа.
   Получится ли? На воротах были ручки. Если он нажмет кнопку
и встанет ногой на одну из них, то створка может поднять его
на второй этаж. Надо только соскочить с" этой проклятущей
штуковины раньше, чем она поползет внутрь дома, стать на
узкий подоконник, как - то зацепиться и открыть чертово окно.
Без шума. Но с молитвой, чтобы оно оказалось не заперто.
   Даже будь он в лучшей форме, такое могло бы получиться
только чудом. Но что еще остается делать? А если ничего не
выйдет, можно попробовать опять скрыться в темноте, пока
негры будут бежать сюда из коридора. Хотя скрыться вряд ли
удастся.
   Впрочем, сейчас все "вряд ли удастся". А эта задумка -
единственное, что сулит хоть призрачный, но успех. Была не
была. Гроуфи