а  к  нему  обратились
продавцы наркотиков, он с готовностью откликнулся на их условия.
   Его часто тревожила мысль,  откуда  люди  знали,  что  он  согласится
предоставить свой респектабельный фасад для их неприглядных целей. Он не
раз изучал свое лицо в зеркале ванной  комнаты,  но  не  находил  в  нем
ничего порочного. Прослушивал свой голос, записанный на магнитофон, и  в
нем тоже не улавливал ничего особенного. Как же они узнавали?
   Но они знали. Как доктор, он имел право держать  наркотики,  особенно
новые химические препараты,  так  называемые  психоделики.  А  поскольку
специализировался в психоанализе, то был идеальным прикрытием  для  тех,
кто посылал к нему людей, которых  снабжал  наркотиками.  И  не  окажись
среди этих странных бородачей, приходящих к нему за  желтыми  капсулами,
полицейского нью-йоркского отдела по борьбе с наркотиками, он, вероятно,
до сих пор благоденствовал бы там, имея доходную практику  и  еще  более
доходный побочный заработок, а не сидел бы в этой вонючей дыре.
   Ему и в Нью-Йорке удалось выйти сухим из воды, хотя пришлось провести
девять дней в тюрьме. Но он лишился практики, у него забрали  разрешение
работать и врачом, и психиатром. Иного способа зарабатывать на жизнь  он
не знал, поэтому и решил переехать в это Богом забытое место,  где  вряд
ли стали бы тщательно проверять его врачебную добросовестность,  но  где
количество  пациентов  и  их  способность  оплачивать  его  услуги  были
угнетающе малы.
   И тут еще  появился  Нолан  -  его  бывший  покупатель  наркотиков  в
Нью-Йорке. Зная о связях доктора Годдена с  наркобизнесом,  он  требовал
денег в обмен на молчание. Как удалось Нолану найти его,  доктор  Годден
не знал, и уж совсем не знал, где найти деньги, чтобы заплатить ему.
   Однако вслед за ультиматумом Нолана  на  него  свалилась  неожиданная
исповедь Элен Фуско, и он сразу понял, что спасен.
   Что он  предпримет  после,  доктор  Годден  плохо  себе  представлял.
Заплатит  Нолану,  отдаст  долги,  а  оставшиеся  деньги  припрячет   до
следующего кризиса? Или упакует чемоданы и уедет,  оставив  жен,  детей,
любовниц, шантажистов, и начнет новую жизнь в другом месте и под  другим
именем? Денег хватит. Ральф и  Роджер,  которым  он  не  сказал  о  том,
сколько денег будет похищено,  согласились  получить  по  десять  тысяч.
Стало быть, почти все достанется ему, а ведь там, по словам Элен  Фуско,
должно быть четыреста тысяч долларов.
   Четыреста тысяч! Такие деньги стоят того, чтобы рискнуть и с  помощью
этих двух несчастных и не совсем полноценных людей  выхватить  добычу  у
Паркера, Фуско, Деверса и других. Конечно,  он  поставит  тем  самым  на
карту свое положение, правда весьма неустойчивое и  сомнительное,  какое
он завоевал здесь.  Он  часто  думал  об  этом,  хорошо  понимая,  какая
опасность заключена  в  поисках  Святого  Грааля.  Многие  его  пациенты
страдали этой манией. "Если случится то-то и то-то, наладится все". Вера
в панацею, которая одним махом избавит от всех бед, чаще всего вела не к
спасению, а к еще большим несчастьям.
   Поэтому он не позволял  себе  думать,  что  все  его  проблемы  будут
решены. Даже с четырьмястами тысячами долларов он ведь  останется  самим
собой,  Фредом  Годденом,  доктором   Фредом   Годденом,   человеком   с
сомнительным прошлым и ничтожной клиентурой, обремененным двумя женами и
любовницей, сознающим свою склонность к сумасбродству, как  только  дело
касается женщин. К тому же и за его плечами много  ошибок,  приведших  к
нарушению  законов.  Сегодняшняя  ночь  ничего  не  изменит,  кроме  его
финансового положения. Он разбогатеет, но человеком останется прежним.
   Дав себе, слово не забывать  об  этом,  он  тщательно  продумал  план
действий, рассмотрев все его недостатки  и  преимущества,  все  плюсы  и
минусы, и наконец принял окончательное решение.  Такой  случай  вряд  ли
представится еще раз. Надо быть идиотом, чтобы упустить его.
   Итак, сегодня.
   Доктор Годден посмотрел на Ральфа и Роджера. Вот  она,  его  команда.
Они должны будут это сделать.
   Он глубоко вздохнул.
   - Я только что записал на пленку рассказ миссис  Фуско.  Она  описала
весь план с начала до конца. Прослушаем пленку, а потом обсудим еще  раз
наш собственный план действий.
   Ральф и Роджер подтянулись, приготовясь внимательно  слушать.  Доктор
Годден нажал кнопку, и раздался  монотонный,  с  небольшим  механическим
оттенком, голос Элен Фуско.

Часть третья

Глава 1

   Зазвонил телефон.  Мгновенно  проснувшись,  Паркер  поднял  трубку  и
услышал голос дежурного:
   - Одиннадцать часов, мистер Линч.
   - Спасибо.
   Была среда, день "Икс".
   Паркер встал и голым прошел в ванную. Он принял душ, побрился,  надел
черные на каучуковой подошве оксфордки, черные брюки,  белую  рубашку  с
открытым воротом.  Запер  комнату,  вышел  из  отеля  и  пересек  шоссе,
направившись в столовую, где каждый день завтракал и знал, какая еда там
вкусная, а какая нет.
   Официантка уже привыкла к нему. Когда он сел, она, улыбаясь,  подошла
к нему:
   - Доброе утро, мистер Линч. Что-то вы сегодня припозднились.
   -  Уезжаю,  -  ответил  он.  Он  предпочел  бы  официантку,   которая
занималась бы  только  своим  делом,  ну  да  ничего  не  поделаешь.  Он
перекинулся с  ней  несколькими  словами;  пусть  запомнит  его  не  как
мрачного, угрюмого джентльмена, а как обычного торговца, остановившегося
в мотеле проездом на пару недель. Тогда его  облик  запечатлеется  в  ее
памяти неопределенно, смутно, и, если полицейские через день-два  начнут
задавать  вопросы,  она  не  сможет  вспомнить   ничего   заслуживающего
внимания.
   - Жаль, - сказала она. - Что вам подать?
   Заказав яичницу, бекон, апельсиновый сок и  черный  кофе,  он  сидел,
глядя в окно на проезжавшие по шоссе грузовики.  Поев,  оставил  обычные
чаевые, оплатил в расположенной у  двери  кассе  стоимость  завтрака  и,
перейдя шоссе, вошел в мотель.
   Дежурная за стойкой регистратуры вопросительно взглянула на него.
   - Да, сэр?
   - Я хочу рассчитаться.
   - Хорошо, сэр. Номер вашей комнаты?
   - Одиннадцать.
   - Ключ у вас с собой?
   - Мои вещи пока в номере.
   - Хорошо.
   Она выдвинула регистрационный ящик и вытащила его счет.
   Что-нибудь заказывали сегодня утром? По телефону не говорили?
   - Нет.
   - Пожалуйста. - Она протянула ему счет. Сто  сорок  долларов.  Паркер
вытащил бумажник и выложил на стойку нужную сумму из денег, что  получил
от Нормана Берриджа.
   - Деньгами? - удивилась она. Это был  опасный  момент,  он  предвидел
его, но не мог избежать.  Уехать,  не  заплатив  по  счету,  значило  бы
пустить копов по своему следу  на  день  раньше.  Стали  бы  разыскивать
"понтиак", который примелькался  здесь  за  эти  три  недели.  Кредитные
карточки или чековая  книжка  не  годились,  а  подделать  чек  накануне
ограбления было бы верхом неосторожности. Единственное, что  оставалось,
это оплатить счет наличными.
   Поэтому на удивленный вопрос дежурной он только пожал плечами:
   - Так велела бухгалтерия компании. Это как-то связано с налогами. Мне
и самому прежний способ нравился больше. Предъявишь  карточку  "Америкэн
экспресс" - и все дела.
   - Квитанция вам нужна?
   - Да, по ней мне возместят расходы. Поставив печать на квитанции, она
протянула ее ему со словами:
   - Спасибо, сэр, что остановились у нас. Приезжайте снова.
   Паркер  вышел  на  улицу.  Был  погожий,  солнечный  день,   хотя   и
прохладный. Пройдя мимо строя домиков, он остановился у своего  и  отпер
дверь. Тележка горничной стояла у соседней двери. Он оставил дверь своей
комнаты открытой,  уложил  вещи  в  чемодан,  кроме  черного  свитера  с
длинными рукавами и высоким воротником, темно-серой спортивной куртки  и
спокойной расцветки (голубой с черным) галстука, который сунул в боковой
карман куртки. Поставил чемодан на пол, лег на кровать и закрыл глаза.
   В комнате чуть потемнело, и он  понял,  что  кто-то  стоит  у  двери.
Открыв глаза, он увидел горничную.
   - Я уйду минут через двадцать-тридцать, - сказал он, и она ушла.
   В четверть первого он услышал шуршание гравия под колесами машины. Он
сел и, увидев "понтиак", остановившийся под окном, встал с кровати.
   Воспользовавшись дневным перерывом,  приехал  Деверс.  Как  только  в
дверях, освещенных ярким солнцем, появился Паркер, неся  в  правой  руке
чемодан,  а  в  левой  спортивную  куртку  и  свитер,  он  выскочил  ему
навстречу.
   - Может быть, вы поведете машину?
   - Почему не вы?
   Засмеявшись, Деверс покачал головой.
   - По правде говоря, я немного волнуюсь. С самого утра.
   Паркер кивнул:
   - Ладно.
   Бросив вещи на заднее сиденье, он сел за руль; Деверс, обойдя машину,
занял место рядом с ним.
   Деверс не выключал двигатель. Паркер подал назад, повернул,  направил
машину вперед и влился в жидкий поток  машин,  идущих  по  автостраде  в
западном направлении.
   - Через какое-то время, наверное, привыкаешь? - спросил Деверс.
   - Да,  -  ответил  Паркер.  -  Правда,  есть  такие,  которые  всегда
волнуются до. А есть такие, которые начинают волноваться после.
   - А вы?
   - Я вообще не волнуюсь.
   Он не хвастал, это было правдой.  В  подобной  ситуации,  которая  им
предстояла сегодня, он становился еще более невозмутимым и уверенным. Он
организовал,  знал,  каким  образом  будет  шаг  за  шагом   развиваться
разработанный им сценарий, и чувствовал  себя  хладнокровным  режиссером
назначенной на вечер премьеры; все должно произойти так,  как  намечено.
Причин для волнения не было. Он понимал,  что  актеры  дрожат,  но  ему,
постановщику, это ни к чему.
   А если что-то пойдет не так, он  будет  тут  же,  готовый  ко  всяким
неожиданностям. Он мигом найдет выход из непредвиденных ситуаций,  чтобы
благополучно уйти с добычей, несмотря ни  на  что.  Поэтому  он  не  мог
позволить себе волноваться ни до, ни во время операции, ну а  после  нее
вообще глупо волноваться. Поэтому он никогда и не волновался.
   Деверс обтер рот тыльной стороной руки.
   - Я просто не понимаю, - сказал он. - Просто не представляю себе, как
можно привыкнуть к таким вещам.
   - Это получается потом само собой, - сказал ему Паркер.
   - Да, наверное.
   Перед Норт-Бангором они увидели белый деревянный дом, рядом с которым
на дереве была прикреплена доска с надписью: "Туристы".  За  домом  было
пять-шесть небольших коттеджей, похожих на миниатюрные  копии  главного.
Перед одним из коттеджей стоял черный микроавтобус марки "Бьюик".
   Когда они проезжали мимо. Деверс, показав на него пальцем, сказал:
   - Еще не уехали.
   - Успеют, - ответил Паркер.
   Речь шла о Джеке  Кенгле,  Филли  Уэббе  и  Билле  Стоктоне,  которые
приехали в понедельник, выслушали план и согласились в нем  участвовать.
Микроавтобус принадлежал Уэббу, и постоянной в нем была только фабричная
марка - он никогда не переставал оставаться "бьюиком". Но черным он стал
всего лишь неделю или две назад, и в конце этой недели снова  приобретет
другой цвет. Сейчас на нем был номер штата Мэриленд; но сколько их  было
до этого и сколько их еще будет! Уэбб громко похвалялся, что его  машину
невозможно выследить; Паркер понимал, что Уэбб относится к  ней,  как  к
любимой игрушке.
   Не доезжая до Монеквуа, Паркер свернул направо и  поехал  по  дороге,
огибающей  город  и  ведущей  непосредственно  к  воздушной   базе.   Он
остановился перед главными воротами. Деверс вышел.
   - До вечера, - сказал он...
   - До вечера, - отозвался Паркер.
   Паркер поехал в город.
   В час дня он был у  дома  Фуско,  перед  которым  и  оставил  машину.
Становилось теплее, однако температура сегодня вряд ли намного  превысит
семьдесят градусов, через два-три часа она начнет спадать.
   Паркер зашел в дом. Фуско сидел в кухне  и  ел  кукурузные  хлопья  с
молоком.
   - Я сегодня в няньках. Элен отправилась к своему психиатру.  Сказала,
что придет после двух, - крикнул он.
   Паркеру было все равно, где она и когда вернется. Он спросил только:
   - Вы достали костюмы?
   - Они в спальне, в шкафу.
   - Хорошо.
   По небольшому коридору он  прошел  в  спальню,  как  и  все  в  доме,
вылизанную, чисто функциональную, безликую. Это была комната Элен, но ей
удалось сделать ее такой, что невозможно было определить, кто там живет.
Пустой туалетный столик, стул, на котором нет никакой одежды, тумбочка с
обычной  настольной  лампой  и  пустыми  чистыми  пепельницами,  опрятно
застеленная кровать, которая ничего не говорила о том, кто в ней спит.
   Два стенных шкафа.  Паркер  открыл  один  из  них.  Он  был  заполнен
аккуратно развешанной строгого покроя женской одеждой.  В  другом  шкафу
находились вещи Деверса, и, хотя все они висели на вешалках, там  совсем
не было такого  порядка,  как  в  первом  шкафу.  Обувь  внизу  не  была
расставлена по парам, на полке валялись какие-то случайные предметы.
   То, что искал Паркер, находилось в этом шкафу. Это были  надевающиеся
через голову туники,  напоминающие  белые  балахоны,  что  носят  иногда
парикмахеры  и  зубные  врачи.  Но  эти  были  не  белые,  они  отливали
металлическим блеском, ярким, как золотая фольга, в которую  оборачивают
шоколадные конфеты; казалось, весь шкаф был  пронизан  им.  У  них  были
длинные, собранные на запястьях рукава и твердые  высокие  воротники.  В
таких костюмах по телевизору  показывают  казаков  и  их  акробатические
танцы.
   Паркер вынул одну тунику, осмотрел ее на свету, удовлетворенно кивнул
и положил обратно. Да,  Фуско  не  зря  съездил  в  Нью-Йорк,  где  взял
напрокат эти вещи. Это было то, что надо.
   Он вернулся в гостиную. Фуско мыл тарелку.
   Паркер крикнул ему:
   - Ничего, хорошо смотрятся. Фуско закрыл кран.
   - Нравятся? Мне пришлось  заглянуть  в  три  места.  -  Вытерев  руки
посудным полотенцем, он вошел в гостиную. - Вы бы видели, что только они
не пытались мне всучить.
   Паркер сел на софу.
   - Вы увезли отсюда все свои вещи?
   - Конечно, - ответил Фуско. - Да у меня их немного.  Получилось  одно
место, я отправил его сегодня утром по "Рейлвей экспресс". - С отелем он
рассчитался еще в воскресенье утром и после этого  ночевал  здесь,  лишь
последнюю ночь провел в нью-йоркской гостинице.
   - На какой адрес?
   - Манхэттен, до востребования.
   - Правильно.
   - Хотите кофе? Что-нибудь выпить?
   - Ничего не надо.
   Паркер закрыл глаза. Он знал, что большинство людей нервничает  перед
делом, а нервничающие люди любят поговорить. Он не хотел  разговаривать,
и самый простой способ избежать этого  -  закрыть  глаза.  Когда  у  вас
закрыты глаза, люди не решаются вас тревожить, даже если знают,  что  вы
не спите.
   Так он сидел, не  думая  ни  о  чем  определенном;  бессвязные  мысли
относились главным образом к Пуэрто-Рико и Клер. Он ждал.
   Наконец Фуско сказал:
   - Вот и мальчики.
   Тогда он открыл глаза и встал.
   У дома остановился микроавтобус. Из него вышли трое. Впереди шел Джек
Кенгл, за ним следовал Билл Стоктон, высокий,  тощий  парень  с  черными
волосами и разболтанной походкой. Замыкал шествие Филли  Уэбб,  владелец
микроавтобуса; ему предстояло сегодня вечером сидеть за  рулем.  Он  был
маленького роста, коренастый, смуглый, с подбородком и руками штангиста,
что делало его похожим на обезьяну.
   Фуско открыл им дверь; все  они  были  одеты,  как  Паркер,  -  белые
рубашки, черные брюки, бесшумные мягкие подошвы.
   - Это время я всегда  ненавидел,  -  сказал  Кенгл.  -  Перед  делом,
понимаете? Когда нужно только ждать.
   - Наверное, здесь найдется колода карт, - сказал Уэбб.
   - Конечно, - отозвался Фуско. - Мы можем играть на  кухне.  Я  сейчас
посмотрю.
   Четверо уселись, чтобы убить время, играть  в  покер.  Ставки  делали
небольшие; считалось, что игра на деньги, которые еще не украдены, может
принести неудачу.
   Паркер не играл. Он предпочел сидеть в  гостиной,  ничего  не  делая,
снова и снова прокручивая  в  голове  каждую  деталь  будущей  операции,
проверяя, не упустил ли он что-нибудь важное.
   Элен вернулась домой в двадцать минут третьего.
   Бросив взгляд на мужчин, играющих в карты  за  столом  в  кухне,  она
спросила Паркера:
   - Долго вы еще намерены пробыть здесь?
   - Уже недолго, - ответил он.
   У Элен был  вид  человека,  пришибленного  горем.  Молча  походив  по
гостиной, она ушла в спальню. Паркер, нахмурившись, наблюдал за ней. Его
тревожило ее поведение, не  нравились  внезапные  и  частые  перемены  в
настроении.
   Все началось со странного предложения, высказанного безразличным, без
капли  чувственности  тоном.  Тем  не   менее   это   было   сексуальное
предложение, но сделала она его словно  против  своей  воли,  подчиняясь
импульсу, которого не понимала и сама.
   Он ни на минуту не усомнился в характере ее предложения. До этого она
два дня то смотрела на него кротко и  покорно,  то  пыталась  устраивать
сцены, словом, вела себя так, как если бы считала, что он жаждет уложить
ее в постель.
   Потом это внезапно кончилось, и наступила новая фаза.  От  нее  стала
исходить ненависть, холодная, молчаливая, смертельная. Она  была  всегда
рядом и бросала  на  него  такие  злобные  и  враждебные  взгляды,  что,
казалось, ищет только предлога, чтобы броситься на него с ножом.
   Но и это кончилось. Ему показалось, что  изменения  в  ее  настроении
каким-то  образом  связаны  с  сеансами  психотерапии:  уходя  в   одном
настроении,  она  приходила  в  другом.  Фазу  ненависти  сменила   фаза
равнодушия;  Элен  стала  полностью  его  игнорировать,  будто  его   не
существовало вовсе.  Это  было  не  высокомерие  монаршей  особы,  когда
игнорирование  нижестоящего  все  же  не  означало   неведения   о   его
существовании. Нет, Паркер просто перестал  существовать  для  нее,  как
если бы  в  ее  глазах  образовалось  слепое  пятно,  в  центр  которого
неизменно попадал он.
   Такое ее поведение устраивало его более всего,  но  потом  снова  все
изменилось - в последнее время в ее  глазах  появился  панический  страх
разоблачения, который заставлял его нервничать в  ее  присутствии  почти
так же, как нервничала она сама. Паркер пытался  выяснить  у  Деверса  и
Фуско, что бы это могло  значить,  но  оба  уверили  его,  что  Элен  не
способна совершить ничего такого, что  могло  бы  привести  ее  в  такое
состояние. Например, позвонить в полицию.
   - Знаете, иногда на нее что-то находит,  -  сказал  Деверс,  а  Фуско
прибавил:
   - Элен не станет стучать, это у нее просто месячные.
   Паркеру пришлось поверить им на слово,  но  все  это  ему  совсем  не
нравилось, и, когда она вертелась около  него,  он  с  трудом  сдерживал
раздражение.
   Как бы там ни было, скоро все кончится. Сегодня вечером он  уйдет  из
этого  дома  навсегда,  и  пусть  Элен  Фуско   продолжает   озадачивать
окружающих, его уже это не будет касаться.
   Но он не предвидел, что ему предстоит еще одна,  последняя  беседа  с
ней. Сразу же после трех она вошла в гостиную и села на  противоположный
от него конец софы. Она  курила,  время  от  времени  нервно  постукивая
сигаретой по пепельнице.
   По-видимому, она хотела что-то сказать, но никак не  могла  решиться.
Паркер молча ждал.
   Наконец, не глядя на него, Элен спросила:
   - Что будет, если что-нибудь пойдет не так?
   Он посмотрел на нее. Элен не спускала глаз  со  стоящей  на  кофейном
столике пепельницы, нервно стряхивая в нее воображаемый пепел.
   - Что именно? - спросил Паркер. Она конвульсивно передернула плечами.
   -  Не  знаю.  Всякое  может  случиться.  Например,   раньше   времени
поднимется тревога.  Кто-нибудь  начнет  проверять  документы.  Или  еще
что-нибудь.
   - Мы постарались все это учесть.
   - Но ведь может произойти что-то непредвиденное!
   - Не исключено.
   - По-моему, за это не стоит браться. Паркер смотрел на Элен  и  ждал,
что  она  скажет  дальше.  Она  сидела  съежившись,  нерв