Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
- С кем вы поддерживали контакт из этой общины?
- С самой что ни на есть верхушкой, - напустив на себя важность, заявил
Халмер. - С епископом, собственной персоной.
Селкин добавил более вразумительно:
- С Вальтером Джонсоном. Епископом Джонсоном, так он себя величает.
- А как называется их община?
- "Самаритяне Нового Света", - ответил Селкин. - Они теперь переехали на
авеню А, в здание, фасадом обращенное к парку.
- Томпкинс-Сквер-Парк?
- Точно.
- Ладно. - Я просмотрел свои записи - вроде бы выудил все, что можно, для
начала, затем попросил Селкина:
- Будь добр, позвони епископу Джонсону и предупреди, что я хотел бы с ним
встретиться. Объясни, что представляю вас.
- Будет сделано.
- И Эду Ригану тоже. А также оставьте мне все перед уходом свои адреса и
телефоны. Возможно, позже мне кто-нибудь из вас понадобится. - Я поглядел на
Халмера, увидел, что ему не терпится вставить какое-то замечание, и добавил:
- По причинам самым разным - пока еще и сам не знаю, Халмер.
Он ухмыльнулся:
- Я же ни слова не сказал, мистер.
- Пока что все, Митч? - спросила Кейт.
- Во всяком случае, мне больше ничего не приходит в голову. Если я только
ничего не упустил - тогда пусть меня поправят?
Желающих не нашлось, и Кейт предложила:
- Тогда, наверное, все хотят освежиться. Чаю со льдом? Они принялись за
холодный чай с печеньем, все, кроме Ральфа Пэдберри, который в таком
разношерстном обществе по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке и,
воспользовавшись случаем, попрощался, принес сбивчивые извинения и улизнул.
Остальные трое остались, вступив с Кейт в гораздо более дружескую беседу,
чем позволили бы себе, оставшись со мной... В нашем доме, вопреки
обыкновению, воцарилась атмосфера непринужденного общения.
Ребята ушли около одиннадцати, наперебой предлагая свою помощь,
воспользоваться которой вовсе не входило в мои намерения, и не успела за
ними закрыться дверь, как Кейт незамедлительно высказала свое мнение о том,
что все трое - прелесть, и добавила:
- Ты же не думаешь, что кто-то из них может быть причастен к такому
гнусному преступлению?
- Я пока еще ничего не думаю, - ответил я.
- И что ты теперь собираешься делать?
- Позвонить пару раз по телефону и лечь спать. Сегодня уже поздно
чем-либо заниматься.
- Митч, - объявила она. - Я рада, что ты за это взялся.
- Вижу, - сознался я со вздохом и пошел звонить двум своим старым
приятелям из полиции, тем, которых я даже при нынешнем положении вещей мог
все еще считать друзьями. Мне хотелось выяснить, есть ли у следователей
реальные, а не чисто умозрительные основания предполагать, что Терри Вилфорд
и Айрин Боулз поддерживали контакты между собой до убийства. Я попросил их
обоих сделать это для меня; и в ответ услышал, что они попытаются, но твердо
ничего не обещают, и я отправился в постель.
Мне было не до сна. Я все время, помимо своей воли, думал об этих
убийствах, и у меня в голове мелькало множество отрывочных мыслей, возникали
отдельные картинки, никак не связанные между собой. Рано или поздно они, как
крошечные отрезки проволоки, притянутся друг к другу, как магнитом, и
сольются в стрелку, указывающую на чье-нибудь лицо, но пока это была лишь
хаотичная мозаика из пестрых кусочков, черточек и линий, как имеющих, так и
не имеющих прямого отношения к делу, представляющих собой тем не менее
отдельное имя или отдельный факт. Я лежал, глядя в потолок, пытаясь
разобраться в чехарде собственных мыслей.
Незадолго до полуночи зазвонил телефон. Это был Халмер.
- Я у Вики, - сказал он. - Донлон нас преследовал. Он где-то поблизости.
- Кроме слежки, он ничего не предпринимал?
- Нет.
- Он вас пытается напугать, не дайте себя втянуть в историю.
- Я останусь здесь на ночь, - заявил он. - А то мало ли - вдруг этот
гладкий кот полезет к Вики.
- Если еще что-нибудь случится, свяжись обязательно со мной, - наказал я.
Глава 13
Халмер больше не позвонил, и ни один из двух моих знакомых тоже - во
всяком случае, до десяти часов утра, когда я вышел из дому и на метро поехал
в Манхэттен.
День ожидался такой же отвратительный, жаркий и душный, воздух уже
нагрелся и неприятно щипал ноздри и горло. Выйдя в десять часов на улицу, я
тут же ощутил, как меня обволакивает что-то, напоминающее теплую влажную
шерсть, возникшую из воздуха и затруднявшую ходьбу. На мне была белая
рубашка с короткими рукавами и расстегнутым воротом, без галстука, и, пока я
шел к метро, она уже успела пропитаться потом и прилипнуть к коже.
Поезд, в котором я ехал, был почти пустым. Вентиляторы немного помогали,
но целью моей поездки был Манхэттен, поэтому я старался не обращать на них
внимания, так как знал, что на выходе меня ожидает духота, еще похлеще, чем
в Куинсе.
В связи с тем, что добраться подземкой до Нижнего Ист-Сайда возможности
не было, а в лабиринте манхэттенских автобусных маршрутов я никогда не мог
толком разобраться, то пришлось сделать широкий жест и взять такси. Тут мне
в кои-то веки повезло - салон оказался с кондиционером - хотя поначалу вряд
ли это обстоятельство можно было счесть за удачу: влажная от пота рубашка
промерзла насквозь, и я сидел стуча зубами, не думая ни о чем, кроме
пневмонии, тогда как люди по обе стороны машины изнывали от жары, изо всех
сил обмахивая себя журналами и газетами.
Не успел я привыкнуть к сухому прохладному воздуху в такси, как мы
прибыли в новую штаб-квартиру "Самаритян Нового Света". Фасад напоминал
магазин, только витрины были закрашены простой белой краской, на которых
красовались надписи, выполненные золотыми буквами. На витрине слева от
входа, наверху, было написано: "Самаритяне Нового Света", а чуть пониже:
"Американская церковь". Оставшаяся часть витрины была исписана фразами и
изречениями вроде: "Задумайтесь о своем спасении", "Епископ Вальтер Джонсон
- опекун и наставник", "Добро пожаловать, открыто круглые сутки", "Иисус
пошлет вам утешение", "Войди и примирись с Богом" и так далее. Витрину
справа покрывали надписи на ту же тему, но другого содержания, как бы
дополняя и развивая общую идею примирения с Богом, а на стеклянной панели
двери скромно значилось: "Вход к Спасению".
Выйти из такси было равносильно тому как залезть в чулан, битком набитый
зимней одеждой. Чуть ли не задыхаясь, я поспешил пересечь тротуар и войти..,
то ли в лавку? То ли в церковь? То ли в миссию?..
Вошел и остолбенел! Я ожидал увидеть привычную, характерную для Ист-Сайда
обшарпанную обстановку, плюс стулья или скамьи для паствы. Вместо этого я
очутился в прохладном полумраке выдержанного в бледных тонах помещения,
напоминавшего внутренность калифорнийских монастырей. Стены были покрыты
простой штукатуркой и белой краской, как и потолок, который пересекали
темные деревянные балки, пол был из доброго старого дерева, пропитанного
олифой, десяток рядов церковных скамей с высокими спинками - темных,
деревянных, хорошо отполированных - были обращены к находившемуся в дальнем
конце помещения смутно видимому алтарю, тоже белому, с золотой и пурпурной
окантовкой по краям. По стене за алтарем вилось какое-то растение наподобие
плюща, создавая впечатление свежести и покоя.
Воздух здесь был прохладные и сухим, очень приятным, гораздо более
естественным, чем в такси. Направляясь к алтарю по центральному проходу, я
почувствовал, как весь расслабился, словно непонятным образом завернул за
угол и передо мной возник мой дом. Я чуть было не улыбнулся, просто тому,
что оказался здесь, и ощущение это никоим образом не было ни религиозным, ни
мистическим; скорее чисто эстетическим, относящимся к архитектуре помещения.
Оно возникло от восторга, который охватил меня, от контраста этого
величавого полумрака с духотой и ярким солнечным блеском нью-йоркских улиц.
В помещении не было ни души, но мне почему-то не хотелось искать
кого-либо. Я стоял перед алтарем, разглядывая лежавшие на белой парче
предметы: свечи, большую раскрытую книгу, медный кубок, квадратный кусок
черной материи, вышитый золотом по краям и все остальное. И даже, когда я
заметил, что плющ, вьющийся по задней стене, искусственный - как я мог бы
догадаться и раньше, - это не ослабило того очарования, которое произвело на
меня помещение с самого начала.
Не знаю, как долго я стоял так, но я не шевельнулся до тех пор, пока
справа от алтаря не открылась неприметная на первый взгляд дверь и вышедший
из нее человек в длинной белой сутане, подпоясанной белой переплетенной
веревкой, не обратился ко мне со словами:
- Доброе утро, брат. - Закрыв за собой дверь, он подошел ко мне и сказал:
- Рад, что вы к нам заглянули.
Все в нем было выдержано в одном церковном стиле, кроме лица, которое
гораздо больше подошло бы не монаху, а банковскому клерку или почтовому
служащему. Оно было округлым, бледным, расплывчатым с блекло-голубыми
глазами за стеклами очков в легкой пластмассовой оправе. Однако его
начинающая лысеть макушка создавала впечатление тонзуры, выбритой у него на
голове, и голос его звучал глубоко, уверенно и проникновенно.
Я сказал:
- Я хотел бы поговорить с епископом Джонсоном.
- Ах, - вырвалось у него. - Значит, цель вашего посещения светская.
- Меня зовут Митчелл Тобин. Эйб, то есть Абрахам Селкин должен был
позвонить епископу и предупредить о моем визите.
- Возможно, - ответил он. - Я пойду сообщу епископу, что вы пришли.
- Благодарю вас.
- Не за что. - Он, повернувшись, направился к двери, но остановился у
нее, снова повернулся, поглядел на меня и сказал:
- И все же, брат, когда я впервые увидел вас, то решил, что у вас совсем
другое на уме.
Я перевел взгляд на алтарь и снова на него:
- Возможно, вы правы. Но это может и обождать.
- Спасение всегда откладывают на потом, - заметил он и, пройдя через
дверь, оставил меня в одиночестве.
Я продолжал созерцать алтарь и, нахмурившись, спрашивал себя: "Что же
такое он прочитал у меня в глазах?" Когда монах открыл дверь, я секунду или
две не подозревал о его присутствии. Что тогда было написано на моем лице? О
чем я думал, пока стоял в этом псевдомонастыре?
О днях своей службы. Едкая ностальгия вкралась в мои мысли, оживив
воспоминания из тех времен, тронутые плесенью за давностью срока, словно
они, подобно старинным изделиям из бронзы, слишком долго пролежали в сундуке
на затонувшем галионе. Я припомнил отрывочные короткие моменты совместной
службы с Джеком Стиганом, моим партнером, и еще более краткие мгновения
наслаждения с Линдой Кемпбелл, в чьей постели оказался, когда Джока
застрелили.
Мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Я порылся в архивах своей памяти,
извлекая образ за образом: друзей нынешних и бывших - странно, что я еще не
забыл их имена - знакомых, родственников - словом, всех, выискивая среди них
того, к кому бы мог пойти и высказать тот миллион слов, так и не
произнесенных мной за этот год.
Мне даже захотелось побеседовать с этим банковским клерком, облаченным в
белые монашеские одеяния и с лысиной-тонзурой. Но это было бы лишь
самобичеванием, и не чем иным, как пустой тратой времени, и отвлекло бы от
дела. А оно не терпело отлагательств, так как упиралось в убийство Терри
Вилфорда, убийство Айрин Боулз, возможное убийство Джорджа Пэдберри, арест
Робин Кеннели и более чем вероятно таило угрозу если не для меня, так для
оставшихся партнеров "Частицы Востока". Даже если бы и был какой-то прок в
граничащем с невозможным - в том, чтобы излить невысказанный за год миллион
слов, - время и место для этого были неподходящие.
Думаю, что человек в белом облачении, вернувшись, не увидел на моем лице
ничего, что могло его заинтересовать. Я взял себя в руки и, стоя у двери,
мысленно готовил вопросы, которые намеревался задать епископу Джонсону.
Монах, или кем бы он там у них ни числился, взглянул на меня и кивнул
так, словно только что выиграл заключенное с самим собой пари.
- Епископ примет вас с радостью, - произнес он. - Прошу вас, следуйте за
мной.
Я прошел за ним в небольшую бежевую комнату с несколькими креслами и
раскладными столами - очевидно, помещение для переговоров - и через нее -
вверх по лестнице. Мы поднялись на третий этаж и, проследовав по темному
серому коридору, в который выходило множество дверей, очутились в почти
лишенной мебели, если не считать стоявших по центру два белых табурета,
комнате. Два запыленных окна без всяких гардин, занавесок или ставней
выходили на А-авеню и Томп-кинс-Сквер-Парк. Мой сопровождающий сказал:
"Епископ сейчас придет" - и вышел, закрыв за собой дверь.
Комната была квадратной, футов десять на десять, с серыми стенами и
пожелтевшим, в пятнах потолком. Пол покрывал выцветший линолеум с темным
узором. Краска на табуретах пооблупилась. Стекло в окне справа в верхней
части рамы треснуло и было заделано липкой лентой, отставшей с одного конца
трещины.
Облик комнатушки был в общем-то характерным для зданий по соседству, и,
может, поэтому контраст между нею и залой на первом этаже невольно
действовал на нервы. Почему эту комнату они сохранили в таком виде? Зачем
было еще больше подчеркивать ее убожество, оставив с голыми окнами и почти
без мебели?
Я подошел к окну и выглянул в парк, где было полным-полно детей,
резвившихся, качавшихся на качелях и игравших в баскетбол так, словно
снаружи не было изнуряющего пекла. Я стоял, глядя в окно, пытаясь не дать
себе отвлечься от цели своего визита.
Не прошло и двух минут, как дверь открылась, и вошел епископ Вальтер
Джонсон, удивив меня тем, что не заставил себя ждать; мне почему-то
казалось, что меня долго промаринуют в одиночестве.
Сам епископ Джонсон тоже не мог не вызвать удивления. Я не представлял
его себе отчетливо, но в моем списке "тех, кем бы он мог оказаться с виду",
и в помине не было стройного, с короткой стрижкой, слепого мужчины, лет
тридцати, в опрятном светло-сером костюме и с отливающим перламутром серым
галстуком.
Войдя в комнату, он закрыл дверь, сделал два шага вперед, втянул носом
воздух, протянул руку и сказал:
- Мистер Тобин? Рад с вами познакомиться. Вчера вечером позвонил Эйб и
сообщил, что вы зайдете.
Я поспешно отошел от окна, спеша скорей пожать протянутую мне руку.
- Епископ Джонсон? Как дела?
- Да, я - епископ. - Улыбка его так же, как и рукопожатие, внушала
доверие. - Садитесь, - предложил он и указал рукой на одну из табуреток, а
сам без суеты подошел к другой и сел на нее.
На него нельзя было смотреть без сожаления. Его слепота была того рода,
что делает глаза безжизненными, серыми и почти не моргающими - такая нелепая
деталь на таком красивом лице. Должно быть, он это понимал, потому что сразу
же, как только сел, достал темные очки и надел их. Я понял, что он вошел в
комнату без них только для того, чтобы я сразу понял, что он слеп, и не мог
не восхититься тем, как ненавязчиво этот человек подчиняет себе окружающих.
Сев напротив него, я произнес:
- Надеюсь, что Селкин объяснил, по какому поводу я хотел с вами
встретиться?
- Думаю, что да. Из-за этих убийств в какой-то степени. Но в основном
из-за ключей.
- Верно. Возникает вопрос, как Айрин Боулз - так звали девушку, которую
тоже убили...
- Да, я знаю.
- Ну вот. Спрашивается, как она могла попасть в помещение.
Он кивнул:
- Насколько я понимаю, вы хотите знать, сколько ключей и у кого они?
- Да, пожалуй.
- Здесь у нас двое ключей, - ответил он. - Один, вместе с несколькими
другими не на связке, лежит в старом потайном ларце в среднем ящике стола в
моем кабинете наверху. Я проверял, он на месте. Другой, вместе с другими
ключами, на связке, всегда, как правило, находится в кармане Риггса, нашего
служки, и он тоже все еще там - можете проверить. - Он склонил голову набок.
- А теперь, думаю, вы не прочь узнать, есть ли какая-то связь между Айрин
Боулз и "Самаритянами Нового Света".
Он попал в точку, но меня поразило, как он мог догадаться, каким будет
мой следующий вопрос.
- А что - это не исключается? - ушел я немного в сторону.
Он развел руками:
- Нет, во всяком случае пока. Никому из нас, постоянных обывателей, не
известна женщина с таким именем, хотя, конечно, некоторым из живущих здесь
приходится время от времени иметь дело с такими, как она. Конечно же я буду
и дальше наводить справки, если что-то всплывет на поверхность, буду только
рад позвонить и поставить вас в известность.
- Спасибо. - Я не успел даже опомниться - он ответил на все мои вопросы
еще до того, как я успел их задать, и предложил свою помощь до того, как я о
ней попросил. У меня не оказалось ни малейшего шанса обдумать его ответ и
прийти к какому-то мнению - о нем лично. Я заметил:
- Просто мне кажется, если кто-нибудь из здешних постоянных обитателей
был связан с Айрин Боулз, то маловероятно, что при таком развитии событий он
в этом сознается.
Он негромко возразил:
- В этой обители друг другу не лгут, мистер Тобин.
- К убийцам это не относится - им придется лгать, - заметил я. - На карту
поставлена их жизнь.
- Душа важнее, чем жизнь, - ответил он. - И в этом доме нет убийц, уверяю
вас. Ваш убийца где-то там, за этими стенами, мистер Тобин.
- Возможно.
- Когда вы нас получше узнаете, - продолжил он, - вы поймете, откуда у
меня такая уверенность.
- Возможно, вы и правы, - согласился я. - Впрочем, есть и еще что-то, о
чем бы я хотел вас спросить. Он широко улыбнулся:
- Знаю. О "Частице Востока"?
- Вы опять угадали, - признался я, начиная испытывать легкую досаду. -
Вызывает недоумение - как это религиозная община могла сдать помещение в
аренду под кафетерий в Гринвич-Виллидже.
- Недоумение? А что в этом особенного?
- Одно с другим не вяжется, - попытался я втолковать. - Молодежь, которая
посещает подобные заведения, далека от религии.
- По-моему, - возразил он, - кафетерий вряд ли можно считать рассадником
зла. Там нет ни наркотиков, ни проституток, ни азартных игр, нет даже
крепких спиртных напитков. Между церковью и кофе конфликта нет и не было,
мистер Тобин. Боюсь, что он присутствует только в вашем воображении, забитом
штампами.
- Где уж нам уж... - не скрывая раздражения, ответил я. - Конечно, я не
дока в вопросах веры...
- Особенно нашей? - Его улыбка стала заметно саркастической. - Как можно
разобраться в том, о чем никогда прежде не слышали? О вере, о которой вы не
имеете представления? О нашей церкви, расположенной в бывшем складском
помещении? В Нижнем Ист-Сайде? Ну что, мистер Тобин, вы по-прежнему уверены,
что вам с нами все ясно?
- Здесь все по-другому, - кивнул я. - Не могу в этом не признаться. Я
обычный мирянин.
Епископ снова склонил голову набок, и благодаря темным очкам возникло
впечатление, будто он пристально разглядывает меня. Задумчиво, скорее для
себя, спросил:
- Я, наверное, должен перед вами извиниться?
- Что вы, ничуть, - ответил я, не поняв, о чем он.
- Брат Вильям, - объяснил он, - поведал мне, что, как он думает, вас
тревожит совсем другое, никак не связанное с объявленной целью вашего
визита. Скажу вам, у него очень зоркий глаз. Хотел бы я, чтобы мой слух не
уступал его зрению. В вашем голосе мне послышалась горечь, и я ошибочно
принял ее за сожален