,  - решила Наташа. Перстень лежал на дне, золотинкою светясь
под  водой прозрачной.  Она не нагнулась за ним,  она из воды его вынимать не
стала.

                  Сокройся в шумной глубине
                  Ты, перстень! перстень обручальной,
                  И в монастырской жизни мне
                  Не оживляй любви печальной.
                  Пошла обратно вдоль реки
                  Дочь Шереметева младая...

   Наташа пошла обратно в острог. Было ей в ту пору всего 25 лет. А самые жи-
вые женские годы провела за стенами острога. Уложила на ночь детей, присела к
столу и стала писать императрице:  если жив муж, то прошу не разлучать с ним,
а если нет его в живых,  то пусть хоть постригают ее,  детей же на Москву от-
пустите, за что им страдать тут?
   Долго ехал почтарь до Петербурга  и  доехал.  Анна  Иоанновна  распечатала
письмо из далекого Березова.
   - Эка хватилась!  - сказала императрица. - Да мужа твово, голубушка, давно
по кускам разнесли...
   Доносчику Осипу Тишину она в награду 600 рублей отсчитала. Но велела выда-
вать деньги в рассрочку - по сотне в год, "понеже, - начертала Анна Иоанновна
в указе, - Тишин к пьянству и мотовству склонен". Проявила о доносчике заботу
"матерную".
   Вскоре явились лейб-медики с поклонами:
   - Ваше императорское величество, спешим обрадовать ваше величество: ея вы-
сочество,  принцесса Анна Леопольдовна, племянница ваша высокородная, понесла
от принца Брауншвейгского.
   - Велик день для меня!  Молитесь,  люди русские.  Во чреве племянницы моей
объявилась самодержавная власть над вами...
   Бирону эта беременность пришлась некстати.
   - Надо же!  - фыркал герцог. - А я-то, грешный, надеялся, что брауншвейге-
кий выродок на такие дела не способен...
   Зато Анна Иоанновна даже помолодела,  ходила по дворцам шагом легким, пру-
жинящим. Теперь цесаревну Елизавету можно не опасаться: место на престоле Ро-
мановых и далее будет занимать потомство от царя Иоанна Алексеевича... На ра-
достях Анна Иоанновна разрешила Наташке Долгорукой вместе с детьми из Березо-
ва на Москву выехать, где и жить ей тихонько, никому ничего не рассказывая.

   Долго добирался  обратный гонец до Березова,  и очень долго будет ехать на
родину Наташа с детьми...  О боже! Если бы только Анна Иоанновна могла знать,
в какой день совершится въезд Наташи в Москву... Но об этом после!

                              ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Москва, Москва, Москва!..

                  Здесь чудо - барские палаты,
                  С гербом, где венчан знатный род,
                  Вблизи на курьих ножках хаты
                  Да с огурцами - огород.

   Нет тебя,  Москва,  краше и нет тебя гаже.  Здесь царствует уже много  лет
сатрап отменный - Семен Андреевич Салтыков, дядя императрицы. Порядки при нем
строгие,  а какие - сейчас поведаем...  Вот, к примеру, идет мужик по Пречис-
тенке и тащит под локтем курочку-рябу с лапами связанными. Спокойно берут му-
жика за шкирку и ведут в сыскную канцелярию.  А там его по-хорошему спрашива-
ют:
   -  Скажи нам, кто таков и на што тебе эта курица?
   Мужик  дает ответ самый чистосердечный:
   - Иду это я по Пречистенке,  значит, с курочкой-рябой, несу ее, значит, на
базар продать, вдруг меня... хвать! И потащили...
   Дело ясное. Курину относят в котел и варят. Мужика кладут на лавку и дерут
по спине "кошками" с когтями железными.  А допрос чинится таков:  не украл ли
ты курицы и кто в твоих сообщниках состоит? Мужик клянется, что курицы не во-
ровал,  сам он из села Внуково,  крепостной помещика Сибилева,  а дома жена и
детки плачутся,  ждут, когда он курицу продаст и домой вернется... Семен Анд-
реевич Салтыков выносит по делу мужика с курицей мудрейшую апробацию:
    - Так оставить нельзя!  Пущай мужик извинится за то, что столько волнения
нам доставил, и вернуть его помещику под расписку...
    Из Москвы тянутся во Внуково дроги крестьянские,  а на них в гробу  лежит
мужичонка,  так  и не успевший извиниться перед мудрым начальством.  Но это -
народ простой,  бесхитростный, безответный. Иное дело воры - зубасты, горлас-
ты, пронырливы, с ножиками да кистенями. Каждую осень Москва исправно ими за-
полняется:  воры едут запасаться оружием,  порохом, свинцом, иногда даже ядра
пушечные  покупают.  Здесь же от немецких мастеров приобретают они чеканы для
выделки монет фальшивых.  Москва и паспорта фальшивые производит... Дети боя-
лись играть на улицах.  Воры крали их от родителей, увозили в провинцию и там
выручали немалые деньги от продажи помещикам  в  крепостное  рабство.  Повоют
матки на Москве, да делать нечего - и другого сыночка народят.
   Доносы душили первопрестольную.  Раньше русские люди тоже кулаками бились,
воровали, "порчу" насылали, красного петуха соседу пущали, но все было как-то
ничего.  Мириться с этим можно. Но теперь за донос стали платить, как за дело
геройское!  Донос и пытка - вот два кремня главных,  на которых цари высекали
из народа искру подлости... "Слово и дело" пронизало насквозь жизнь русскую.
   Иван сын Осипов, по прозванию Каин, лежал сегодня в постели, а рядом с ним
возлежала дева молодая с глазами зелеными.
   -  Хошь, я тебе пряничка подам?
   -  Нет, - отвечала дева, резвясь.
   -  Хошь, и платок подарю узорчатый?
   -  Не! - отвечала капризная...
   Таракан, большой и жирный,  упал с потолка.  Ванька раздавил его меж паль-
цев, и заявил он деве блудной:
   -  Так какого тебе рожна ишо надобно?..
   Тут в окно постучали.  Явились воры московские:  Яшка Гусев, Николка Пиво,
Сенька Голый, Мишка Бухтей да Криворот Немытый. Рассказывали последние новос-
ти:
   - Ныне молебны служить заказано от губернатора Салтыкова во здравие ея ве-
личества... Царица наша прихварывает!
   Ванька Каин с постели встал. Свечечку у иконы поправил, чтобы набок она не
валилась. Покрестил себя истово:
   - Тока бы светик наша Анна Иоанновна не окочурилась!
   Криворот  Немытый за печку высморкался.
   - Хрен с ней!  - сказал.  - Подохнет,  дык што мне с того? Другую посадят.
Нас,  воров,  этим никак не убьешь насмерть.  Для нас все едино, кто наверху,
лишь бы воровать не мешали...
   Молод еще был Ванька Каин,  а на челе его уже залегли морщины, плод разду-
мий горчайших.  Сколь веревочка ни вьется, а конец всегда найдется. Воровская
жизнь - хороша, да на плаху идти неохота. Как бы, думал он дерзостно, так из-
вернуться  ему,  чтобы с властями подружить,  а воровство свое продолжать?  И
чтобы власти, о воровстве его зная, тюрьмой ему не фозили... От иконы подошел
Ванюшенька к зеркалу и гребнем частым себя причесал.

   Простолюдству жить в беззаконии трудно.  Но и купцам не легче. Потап Поло-
нов, бывший Сурядов, это сразу понял, как в торговлю московскую сунулся. Куп-
цов притесняли жесточайше. Только богатей выживали в лавках своих, от набегов
полиции откупаясь,  как по табели расходов стихийных,  - остальная шмоль-голь
на едином страхе держалась.
   От тех денег,  что фельдмаршал Ласси в Крыму ему дал, Потап сначала рогож-
ное дело затеял, и оно ему нравилось. Дело это липовое! Во-первых, липа хоро-
шо пахнет, от лыка и грязи не бывает. Делай себе мочалу для бань, мастери ку-
ли для товаров сыпучих. Когда рогожи готовы, их надо связать в "бунтовку" ве-
сом обязательно в шесть пудов.  А потом на плечи взвалил и пошел торговать...
просто душа радуется! Дело липовое - дело самое чистое.
   Но едва Потап первую деньгу от рогожи добыл,  как явились  два  солдата  и
твердо заявили,  что желают липовое дело охранять от воров и прочих погубите-
лей, а ты нам кланяйся.
   -  Да на што мне охрана? Я и знать-то вас не знаю.
   - Ты не спорь,  - отвечали солдаты.  - Мы тебя, хошь или не хошь, охранять
все равно станем. А за это ты нам по рублю плати!
   -  Как это платить? Да я рази звал вас?
   Позвали они  капрала  и втроем стали Потапа бить,  пока он не доверился им
для охраны.  Получив по первому рублю,  солдаты спьяна лавку Потапа сожгли  и
чуть сами не сгорели (он же их,  подлых,  сам из огня и вытаскивал). Рогожное
дело оставил Потап,  ударился в пироги.  На последние три рубля накупил муки,
нанял бабку Акимовну, и она, мастерица искусная, очень вкусные пироги делала.
На лоток их свалив, Потап кидался в толпы народные на Зарядье-московском, лю-
дей подзывая:

                    Эвон, люди, пироги горячи,
                    которы едят голодны подьячи...

   И сбегался народ на призыв веселый, на запахи разные.
   - А с чем они у тебя? - спрашивали.
   Тут просто отвечать нельзя. Коммерцию надо так делать, чтобы тебя запомни-
ли и полюбили. Потап отвечал нараспев:
                    Имеются  с лучком и с перцем.
                    а также из собачьего сердца,
                    из телячьего, слышь, рохна,
                    да из русского нашего г...!

   Вмиг лоток расхватывали. Потап несся обратно домой, а там бабушка Акимовна
уже запарилась, у печи стоя. Шквырело у нее тут все, фырчало в масле постном.
Обжигаясь,  дуя  на пальцы,  кидала бабка свежие пироги на лоток,  осеняла их
крестным знамением:
   - Торгуй - веселись, подсчитай - не слезись!
   Весело было Потапу.  Только под вечер сунулся он за пазуху,  чтобы выручку
достать, а кисета с деньгами уже не было. С горя трахнул Потап лотком об мос-
товую. А за спиной кто-то смеяться стал над его горем. Обернулся - Ванька Ка-
ин стоит и кисет с его денежками за шнурок на пальце раскачивает.
   - Твой?  - спросил Ванюшка,  подходя. - Ну, забирай. Пошутить я хотел. Для
меня это не деньги...  Ну,  здравствуй,  дяденька Потап, вот и привел господь
боженька сповиданьице нам устроить.
   - Ша!  - отвечал Потап, кисету радуясь. - Ты больше не воруй у меня даже в
шутку.  А ныне я не Потап из деревни Сурядово,  а Полонов  прозванием...  Вот
расторгуюсь на пирогах,  думаю баню открыть. Баня - дело прибыльное, а расход
малый: дрова да веники. Я уже невесту себе приискиваю-
   Пошли они по улице.  Ванька Каин у господина одного прохожего достал таба-
керку из шубы его,  понюхал табачку и обратно тавлинку сунул  (прохожий  этой
ловкости даже не заметил).
   - Я тоже уладил жениться, - чихнул Ванюшенька. - Да не дается мне, стерва,
приходится с блудными девами пробавляться. Уж така красавушка писана... собою
вдова солдатская будет, мужа ее татары в Крыму угрохали, а она цветет, словно
маков цветочек. Всю душу мне иссушила. А зовут ее Ариною Ивановной, по-благо-
родному же еще красивше - Ириной!
   - Ты воровство брось, - говорил Потап. - Погубишься.
   - Нет! - сказал Ванька Каин. - Я вить не ворую. На што? У меня в дому ныне
в карты играют. Я немца одного нанял из Китай-города, он мне монеты на машин-
ке стучит в подвале.  Я эти деньги на стол игорный выпущаю, вот они по Москве
и расходятся...
   - Ой,  погибнешь с тобою, - заторопился Потап. - У меня жизнь новая, хоро-
шая. Ты уж, Ванька, не подходи ко мне более. Прощай!
   - Прощай,  Потапушка,  - отвечал Каин. - Я вить добро твое упомнил навеки.
Рази обижу когда человека хорошего?

   Пошлялся  Ванька к недотроге своей, вдове солдатской.
   - Не мучь меня, - просил. - Уж ты ступай за меня.
   - Была женою солдата честного, а быть воровскою женой не желаю. Ты уйди от
меня,  ворог,  не искушай...  Деньги ворованы - не деньги!  От них прибытка и
счастья не бывает.
   - Дура!  - отвечал ей влюбленный Каин. - Да ты смакуто жизни и не ведаешь.
Один день воровской десяти лет в нужде стоит.  Будь моей,  и тогда завертится
жизнь наша в музыке.
   - На што? Чтобы и мне ноздри потом вырвали?
   Ванька уже привык к доступности женской,  а тут все  штурмы  его  отбивала
вдова  Арина Ивановна...  Встретил он как-то Петра Камчатку,  шел старый вор,
спину сгорбив, сильно жизнью озабоченный.
   - Я от полковника Редькина бежал,  - сообщил. - Ныне дело воровское закон-
чил.  Иду вот. На парусную фабрику, где паруса флоту шью. Женился и живу лад-
но. Иглы швейные и крестики божий по деревням торгую, с того и сыт... Ты меня
оставь!
   Ванька Каин  скоро  попался  на облаве,  которую устроил в Москве на воров
Иван Топильский, для этого случая из столицы прикативший. Хватали всех подоз-
рительных,  пытки  начинали  с десяти часов пополуночи и оканчивали их лишь в
половине третьего часа пополудни.  Крепкое, видать, было здоровье у воров. Но
и  крепкие  были нервы у допытчиков!  Ванька Каин,  страхов натерпясь,  решил
судьбу свою из застенка выкручивать.  Для этого умным не надо быть  -  только
крикни "слово и дело".  Он его крикнул,  а потом уже стал думать, что сказать
сыщикам по "слову и делу".
   Явили  его пред светлые очи самого Топильского.
   - Слово за тобой было,  - сказал он ему,  - теперь дела ждем... Ежели дела
не явишь, мы за пустые слова тебя расшибем!
   - Хочу непорядочные поступки свои искупить правдою, как перед сущим, - от-
вечал  Каин.  -  Мало того,  в покаяние свое желаю реестр на московских воров
составить.  И впредь буду на них показывать,  за что прошу сыщиков ваших меня
более никогда не трогать.
    - Гладко говоришь, - улыбнулся Топильский.
    - А пишу еще глаже, - похвастался Каин.
    - Да  ну?
    - Вот те крест! На том и стою, что грамотен...
   Топильскому, плуту великому,  Каин понравился.  Почуял он в нем душу  себе
родственную. Велел цепи расковать, сказал кратенько:
   - Вали на всех!
   Тот и поехал:
   - Есть на Москве вор Болховитинов,  сам из дворян,  академию воровскую со-
держал, учил, как воровать, а ныне жительство имеет в "печуре", как у нас зо-
вется яма, под мостом вырытая. Есть и купеческий сын Елисей Буланов... Криво-
рот Немытый, государыню нашу хулил злодейски, а людей ножиком губливал...
   - Мало ты знаешь, - покривился Топильский.
   Каин и не хотел всех выдавать.  Ежели крупных воров продать,  то воровской
промысел на Москве утихнет.  В памяти выискивал знакомцев - кого бы не  жаль?
Вспомнил жулик молодость горемычную и людей, которые добро ему сделали:
   - Вот и Петр Камчатка,  вор дивнущий,  ныне на парусной фабрике  затаился,
его на Балчуге сыскать мочно, где он иглы швейные и кресты нательные в лавках
скупает... Вот еще человек в подозрении, Потап из села Сурядово, ныне Полоно-
вым зовется, его в Зарядье пымать следует, где он пирогами торгует.
   - Мало, - зевнул Топильский, равнодушничая.
   - Так я вить к службе вашей тока примериваюсь. Погоди, господин хороший, я
и до Макарьева розыск ваш протяну...
   Ваньку выпустили с солдатами. Ходил он по городу и указывал, кого из воров
брать.  Взяли из-под моста "академика" Болховитинова,  с ним и  тетрадь  была
толстая,  куда он вписывал,  как бухгалтер, когда и сколько с воровства выру-
чил. Взяли и Петра Камчатку, от молодой жены и от фабрики навеки оторвав. Был
схвачен на улице с пирогами вместе и Потап Полонов...  Ванька Каин окреп, ще-
ками залоснился, страхи прошли.
   - В награду мне, - заявил он сыщикам, - арестуйте бабу Арину Ивановну, что
ныне вдовствует, велите пытать ее, яко злодейку, но вконец не замучьте, пото-
му как я жениться на ней желаю.
   Взяли вдову в пытошную с наказом от Топильского:  "До дальнего дела ея  не
доводить".  Выдрали красавицу бабу кнутами и за ворота Сыскной вытолкали.  На
карачках,  тихо воя, ползла солдатка вдоль забора, руки в снег упирая, похожа
на собаку больную. Ванька Каин уже поджидал невесту на улице - с телегой.
   - Ну как, Аринушка? - спросил ласково. - Поняла, сколь велика моя любовь к
тебе?  А не пожелаешь опять любиться со мною,  так я мигну толечко - и тебя в
Сыскной кипятком ошпарят...
   Завалил стонущую бабу на телегу,  отвез Арину к знакомой просвирне,  чтобы
га спину ей подлечила.  А потом венчался с испуганной вдовой в церкви  Варва-
ры-великомученицы.  И  была свадьба веселая,  четыре дня подряд гуляли воры и
сыщики московские,  Ваньку похваливая.  Салтыков велел полиции той свадьбе не
мешать. Ванька Каин, вином упившись, ястребом кружил по горницам в пляске ди-
кой, реяла над столами его кумачовая рубаха, пузырями вздувались рукава широ-
кие. Кровью горела она на пиру братоубийственном...
   - Горько! - кричали воры, уже запроданные Ванькой чинам полиции. - Горько!
- надрывались сыщики,  которых Ванька предавал тем же ворам, и воры ножами их
резал...
   Весь в поту мелкобисерном,  жених опрокидывал невесту свою, впивался в нее
долгим и хищным, каинским поцелуем-
   - Сладко  мне!  - орал Ванька Каин,  и рукавом рубахи вразмах обтирал себе
губы, лез к бабе снова. - На што деньги нам, - кочевряжился он, - коли мы са-
ми чистое золото.
   Наутро велел Каин купцов соседних к нему тащить. Собрали их человек сорок.
Ванька каждому купцу дал по одной горошине.
   - А за подарок мой,  - объявил он купцам, важничая перед ними, - должны вы
теперь одаривать меня деньгами богато.
   Купцы  такого грабителя еще не видывали:
   - За што нам тебя дарить? За горошину-то?
   - Я ныне  веселый. Веселому человеку много денег надо...
   За каждую горошину он с купцов по сто рублей затребовал.  Купцы побежали в
Сыскную жалиться, но там дали им от ворот поворот:
   - Иван сын Осипов, Каин прозванием, человек нам известный, и зря охулки не
наложит... Проваливайте, покуда сами целы!
   Вот это жизнь!  А те, кто жить не умеет, те пущай ползут в Сибирь по кана-
ту, пущай они, цепями бренча, дышат ноздрями рваными.

   Целая историческая эпоха заключена в этом парне.  Ванька Каин весь,  кровь
от крови, вышел из царствования Анны Иоанновны, и порою кажется, что сама ца-
рица породила его в зачатье греховном. Еще не скоро отправится Каин на катор-
гу...  Там и пропадет бесследно - в каменоломнях Рогервика,  гае от начинаний
Петра I гавань для флота российского строилась до тех самых пор,  пока не на-
доело строить, и тогда бросили ее строить... Ну ее к бесу!

                ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   В нарушение всех инструкций,  маркиз Щетарди задержался в Берлине,  "увле-
ченный тщеславием,  чтобы похвастаться блеском,  которым намеревался ослепить
Петербург и тем побесить своих берлинских врагов". Кайзер-солдат был уже бли-
зок к смерти,  Европа обижала его  невниманием,  он  принимал  плац-парады  и
вахт-парады,  сидя в кресле,  обрюзгший ворчун и грубиян,  раздутый от обилия
пива.
   - Мой сын радуется вашему приезду, как ребенок, получивший конфету, - ска-
зал он маркизу.  - Но пусть Европа не надеется,  что мой Фриц будет для своих
соседей так же сладок...
   Кронпринц  Фридрих признался Шетарди:
   - Когда  я  стану королем,  я перекуплю от России двух маршалов,  Миниха и
Джемса Кейта, а вас переманю из Франции на пост министра иностранных дел. По-
езжайте в Россию, друг мой, это очень опасная берлога, куда может провалиться
любое королевство...
   Флери из  Парижа  дал хороший нагоняй маркизу за остановку в Берлине,  и в
самом конце 1739 года Шетарди снова тронулся в путь.  Собеседником его в дол-
гой дороге до Петербурга был лишь повар Баридо, слава о котором клубилась па-
ром надо всеми кастрюлями и тарелками высшей знати. Баридо был поэт, он варил
и жарил только по вдохновению,  одержимый даром кухонной импровизации. Рецеп-
тов он не признавал - все рождалось гением на горячей плите, ошеломляя едоков
бездной вкуса, аромата и гармонии.
   Поезд французского посольства растянулся на несколько миль. Многочисленная
свита сопровождала Шетарди: кавалеры, секретари, капелланы, камер-пажи, кули-
нары,  парикмахеры,  портные, каретники. В тщательной упаковке везли в Россию
100  000  бутылок тончайших вин,  из числа коих 16 800 бутылок были наполнены
шампанским.  От самого Кенигсберга до рубежей  Курляндии  поезд  сопровождали
прусские почтальоны, неустанно трубившие в рога.
   На всем пути от Митавы были выстроены русские драгуны.  Шетарди  въехал  в
Ригу,  где  его встречал губернатор и свояк Бирона - генерал Лудольф Бисмарк.
Отсюда уже начиналась Россия.  Целый армейский корпус приветствовал французов
на  берегу Двины возле замка.  Пехота,  кавалерия,  пушки.  Войска троекратно
стреляли из мушкетов,  а пушки п