Россию,  но без детей.  Старый,  слепнущий человек решил до конца
разделить неволю с детьми.  Окончательно потеряв зрение, он умер в 1774 году,
а могила его в Холмогорах была неслышно затоптана временем.
   Дети его,  вступившие уже в сорокалетний возраст,  остались без отца. Но у
брауншвейтцев,  помимо Фридриха II,  была еще знатная родня в Европе.  Родная
тетка их,  королева Дании,  хлопотала за них. Екатерина II рискнула выпустить
брауншвейгцев за границу. Когда им сообщили эту весть, они дружно попадали на
пол и долго тряслись от страха. При имени императрицы прятались по углам, как
дикари.  Знали они только русский язык, но объяснялись на нем скверно, прибе-
гая к помощи мимики и жестикуляции.  Весть о свободе была для них ужасна, они
отвечали посланцам Екатерины:
   - Мы не хотим никакой свободы и боимся ее!  Если желают,  чтобы  мы  стали
свободны,  пусть нас выпускают гулять за острог.  Мы слышали,  что там растут
цветы, которых мы никогда еще не видели. Нам прислали от двора одежду, панта-
лоны,  корсеты и наколки, но мы не знаем, как их носить. Мы никогда не видели
людей, кроме караульных, и мы не знаем, как выглядят иные люди на свободе...
   Осенью 1780  года  русский фрегат "Полярная звезда" после бурного плавания
бросил якоря близ Бергена.  Оттуда четырех брауншвейтцев (Екатерину, Алексея,
Елизавету и Петра) перевезли в ютландский городишко Горсензэ.  Напрасно датс-
кие родственники пытались растормошить своих  сородичей,  скованных  страхом.
Скудоумные невежды, они прятались от датчан так же, как раньше таились по уг-
лам от приставов.  Им предлагали различные забавы, чтобы расшевелить их чувс-
тва,  но брауншвейгцы признавали только примитивную игру в карты. Юмора и шу-
ток они совсем не понимали.  Заметив,  что люди вокруг них смеются,  они тоже
начинали хохотать как бешеные, даже не зная причины смеха. Но пенсия от русс-
кого правительства была очень большая,  и датская королева махнула  на  своих
племянников рукой: пусть живут как хотят! Постепенно они вымерли. Но до самой
смерти не забывали Холмогор и острога,  постоянно сожалея,  что покинули свою
тюрьму, а последняя из Брауншвейгской фамилии, принцесса Екатерина Антоновна,
еще в 1803 году докучала Александру I письмами, в которых выклянчивала разре-
шение вернуться в Холмогоры.  Она умерла в дикой скуке в 1807 году и замкнула
цепь несчастий своей "фамилии".
   Елизавета Петровна  старательно  уничтожала следы императора Иоанна:  была
перелита заново монета с изображением младенца, переделаны все штампы печатей
с его титулом,  безжалостно сжигались на кострах многопудовые архивы тех лет,
и на огне пропало для истории немало ценнейших документов.  Все 20 лет Елиза-
вета  неизменно  помнила,  что в заточении подрастает сверженный ею соперник.
Она вызвала из Голштинии своего племянника (Петра III),  женила его на  прин-
цессе  Ангальт-Цербстской  (Екатерине II),  она дождалась от них внука (Павла
I), но покоя так и не обрела. Родственные связи Иоанна с королем прусским бы-
ли особенно тогда опасны для России, а Манштейн работал...
   В самый канун Семилетней войны Манштейн с согласия Фридриха II  разработал
хитроумную  операцию  по вызволению Иоанна Антоновича из Холмогор с доставкою
его в Пруссию. Помочь ему в авантюре вызвались русские эмигранты-раскольники.
Однако русская разведка Шувалова сработала точно и упредила агентуру берлинс-
кую. По сути дела, Иоанн даже не был вывезен из Холмогор - его буквально вык-
рал  оттуда  лейбкомпанец Санин,  который и доставил юношу в Шлиссельбург для
дальнейшего заточения.  Инструкция стражам гласила:  "Буде же так оная сильна
будет рука,  что спастись не можно,  то арестанта умертвить,  а живого никому
его в руки не отдавать".
   Это четкое указание и решило судьбу Иоанна в 1764 году.
   Проведя всю жизнь в заточении,  не зная родительской ласки, бывший импера-
тор  вырастал  в тюрьмах своей империи,  как бледный отросток гнилого корня в
сыром подвале. Можно лишь удивляться, как он научился читать, никогда не имея
книг,  загадкой истории остается,  откуда ему было известно, что он - импера-
тор!  Судьба Иоанна хорошо известна: его зарезали приставы, когда в Шлиссель-
бурге начался бунт поручика Мировича.  Инструкция была соблюдена. Но многое в
этом убийстве остается неясным.  Существует предположение, что сама Екатерина
II,  боясь соперника,  подговорила Мировича на "нелепу",  дабы раз и навсегда
избавиться от Иоанна.  Мирович на эшафоте с улыбкою прослушал смертный приго-
вор, до последнего момента не веря в его исполнение. Екатерина II была оболь-
стительно коварна: она могла обещать жизнь, чтобы в последний миг топор пала-
ча  пресек жизнь опасного свидетеля.  Об этом убийстве императора Данилевский
написал целый роман, а в Русском музее еще висит картина Бурова, изображающая
Иоанна  в  момент свидания с Петром III...  Страшнее его судьбы трудно приду-
мать! Император Иоанн стал как бы загадочной "железной маской" России.
    Не потому ли и была столь уродлива судьба Иоанна, что зачат он в насилии,
коронован в беззаконии,  сброшен с престола в пеленках.  Наглядный  результат
семейной политики Петра I,  который к дереву Романовых начал прививать гнилые
ветки голштинцев,  мекленбуржцев,  курляндцев, вольффенбюттельцев и прочих...
Брауншвейгское семейство - инородное тело в русском организме,  который и вы-
давил его из себя,  как болезненный осколок из раны.  Но тут же в тело России
проникла Голштейн-Готгорпская династия, обширный метастаз которой был вырезан
революцией лишь в 1917 году.

                   ВПЕРЕД, РОССИЯ!

   300 гренадер, вчерашних мужиков, возведших на престол дщерь Петрову, полу-
чили от нее дворянство, имения, крепостных, гербы, стали называться лейб-ком-
панией.  Капитаном этой "компании" стала сама Елизавета,  любившая щеголять в
мужских  панталонах в обтяжку.  И показали лейб-компанцы,  на что они способ-
ны...  Столько насилий,  столько грабежей,  столько драк с применением оружия
еще не ведали суды!  Приятели царицы возомнили себя пупом всей России, и тво-
рили они, что их левая пятка пожелает. По ночам вламывались даже во французс-
кое посольство,  считая маркиза Шетарди своим "товарищем" по заговору, и одно
было спасение от них-как можно скорее напоить лейб-компанию,  а потом,  мерт-
вецки пьяных,  за руки и за ноги повыкидывать из посольства... Елизавета Пет-
ровна, пока было можно, покрывала фехи лейб-компании, а потом разогнала прия-
телей по деревням.  Там они,  обретя рабов, стали зверствовать и запили горь-
кую.  Иных мужики сожгли вместе с усадьбами,  а насильников сами бабы на вилы
поддевали... Это дело прошлое!
   В основном же престольный переворот в пользу дочери Петра I можно  отнести
к актам исторически прогрессивным, ибо Россия вступила в русло исконных наци-
ональных интересов. Елизавета не была умна, но она была здраво-рассудительна.
Ключевский назвал ее "умной и доброй,  но беспорядочной и своенравной русской
барыней",  которая умела соединять в себе "новые европейские веяния с  благо-
честивой отечественной стариной".  Всегда найдешь, за что можно обругать Ели-
завету,  но всегда можно найти и причины,  по которым ее  следует  похвалить.
Взбалмошная натура,  Елизавета была искренней патриоткой своей страны,  и это
искупает многие ее недостатки.  Конечно,  одна императрица ничего не могла бы
сделать. Счастье Елизаветы, что ее окружали толковые и знающие советники, ко-
торые сразу же стали высоко ставить паруса русской политики...
   Кабинет Анны Кровавой - это исчадье Остермана - был уничтожен с восшестви-
ем Елизаветы на престол. Вместо него стало подниматься значение Сената, кото-
рый играл тогда немалую роль в государственной жизни России. Будучи еще цеса-
ревной, Елизавета Петровна делала намеки Нолькену и Шетарди, что - в обмен на
корону - согласна уступить шведам завоевания своего оща.  Но, став императри-
цей,  она велела продолжать войну со Швецией - до полной победы! Согласно до-
говору Вена ждала от России присылки корпуса для своих нужд, и она бы получи-
ла его, если бы у власти стоял Остерман. Но теперь политикой заправляли Шува-
ловы и Воронцовы, которые сразу же в этот вопрос вмешались:
   - Россия отныне будет воевать только за себя!
   Елизавета сложила пальцы в очаровательный кукиш.
   - Так я и дала венцам сорок тыщ!  - сказала она.  - Вот им всем от меня...
Хватит! Попили уже нашей кровушки "православной...
   Пример царствования Анны Кровавой не прошел для Елизаветы напрасно,  и  за
все  20  лет  престолосидения она не подписала ни одного смертного приговора.
Другое дело, что в судах тянулась прежняя волокита, люди умирали под кнутом и
без приговора смертного, но одобрения на казнь с "апробацией" Елизаветы мы не
обнаружили ни на одном документе.  Начало же ее царствования  было  сумбурно.
Волна массовых убийств прокатилась по всей стране, задев и армию, тде солдаты
на штыках прикончили почти всех иноземных офицеров,  не желая более им подчи-
няться.  Два мощных людских потока прокатились по России:  возвращались домой
из Сибири ссыльные и спешно удирали на запад за рубежи люди пришлые...
   Россия вступала в новую,  громкую эпоху, которую смело можно называть эпо-
хою Ломоносова.  Это было время расцвета русской науки  и  русских  искусств.
Всюду основывались заводы, верфи и фабрики. По инициативе Ломоносова открылся
первый в России университет в Москве, а на Неве распахнула двери Академия ху-
дожеств, славный Морской корпус выпускал в океаны своих питомцев. Музы парили
тогда над Невою, покрытой парусами торговых кораблей. После долгих лет униже-
ния и кабалы иноземной русские люди словно торопились доказать всему миру,

                   что может собственных Платонов
                   И быстрых разумов Нектонов
                   Российская земля рождать!

   Русский человек,  отлично снабженный отечественным оружием, с боями проша-
гал до Берлина,  учинив Фридриху II разгром небывалый. Восточная Пруссия была
при  Елизавете  обращена в обычную русскую провинцию,  а в Кенигсберге,  этом
старинном славянском Кролевце, воссел русский губернатор Суворов, сын которо-
го двигался в рядах армии, еще не ведая своей великой судьбы...
   Но это уже другое время, о нем я уже писал в своем романе "Пером и шпагой"
и повторяться не хочу. Поедем в Сибирь!

                СИБИРСКИЙ ВАРНАК

   Второй уже  год ездил капитан по Сибири,  имея за пазухой указ императрицы
Елизаветы о вызволении адмирала Федора Ивановича Соймонова из ссылки. Два го-
да в седле,  в колясках, в санях, чего только не повидал! Но никак не мог ка-
питан отыскать Соймонова и уже собрался назад - в Петербург - поворачивать...
   Вставал рассвет над морем дальним.  В конторе Охотской соляной каторги ка-
питан перечитал списки каторжных.  Увы, и здесь имени Соймонова не значилось.
Прошел  офицер  на кухни солеваренные.  А там бабка хлебы печет,  пышет опара
из-под грязных тряпок. Сел в унынии капитан на лавку. Ждал, когда хлеба в пе-
чи "досидятся". А в закуте темном, лохмотьями укрыты, цепями звеня, каторжные
люди отсыпались после ночной работы.
   - Чего задумался, сынок? - спросила офицера стряпуха.
   - Да вот,  баушка, второй годок, как семью покинул. Не могу, баушка, указа
царицы исполнить... Нужен мне Федор Соймонов!
   Опершись  на ухват, пригорюнилась и бабка:
   - Кажись,  такого-то человека не кормила я хлебами.  Ой, и много же прошло
их мимо меня... много! А такого не упомню-
   Забренчали цепи в углу.  Поднялся страшный старик варнак,  заросший седыми
космами, а в бороде его соль охотская сверкала.
   - А  на  што вам Соймонов сдался?  - спросил мрачно.  - Вот я был когда-то
Соймоновым, а ныне я варнак - Федька сын Иванов...
   Такова живописная легенда. В народе сохранилось еще предание, будто Соймо-
нову в Сибири была сделана пластическая операция на  лице:  искусный  знахарь
якобы  нарастил ему ноздри,  вырванные палачами.  Поэт Леонид Мартынов в 1964
году выпустил о Соймонове поэму.  "Соймонов щупает ноздрю.  Слегка болит она;
нет-нет  да и кольнет.  Там нерв задет.  Когда-то вырвали почти ее палаческие
клещи.  Пришили ловко лекаря, но все же знать дает ноздря..." Это тоже леген-
да: Соймонов был бит кнутом, но ноздрей ему не вырывали. Освобождение его бы-
ло торжественно...
   В один из дней в Кремле московском глухо зарокотали боевые барабаны.  Были
построены войска,  и собрался любопытный народ. Прочли указ о невинности Сой-
монова,  чтобы никто более не осмелился ссылкой и кнутом его порицать. В пол-
ной тишине дрогнули знамена полков гвардии,  и этими  знаменами  адмирал  был
накрыт с ног до головы, что означало возвращение ему чести! А шпагу, отобран-
ную при аресте, вручили плачущему старику под пенье труб воинских.
   После бурь  московских,  после  службы  сенатской,  после эшафота и варниц
охотских потянулась мирная жизнь серпуховского помещика. Белым цветом вспыхи-
вали под окном его яблони; гогоча, уходили к реке по зеленой травке величавые
жирные гуси;  зрела малина под солнцем; кричали петухи на росных рассветах...
Соймонов сделался в деревне историком, кабинетным ученым. В сельской тиши на-
писаны им многие тома! Тяжелы были раздумья вчерашнего каторжника над судьба-
ми  своей родины.  Свои произведения Федор Иванович подписывал таким манером:
"Благосклонного читателя всепокорнейший слуга,  Всероссийского Отечества все-
нижайший патриот".
   Прошло 15 лет с того памятного дня,  как в Кремле его накрывали  знаменами
гвардии. 14 марта 1757 года бывший сибирский варнак был назначен губернатором
Сибири...  Лучшего места для Соймонова не придумать! Честный и разумный адми-
нистратор, передовой человек своего времени, он стал для Сибири хозяином доб-
рым и строжайшим. Как и ранее на посту прокурора, Федор Иванович первым делом
повел борьбу с лихоимством. Вызывает он сибирского чиновника:
   - Стало мне ведомо,  что отец твой имел кафтан цвета серого, шубу, корову,
две свиньи да пять курочек.  А ты при годичном жаловании в семь рублев заимел
двести крепостных... Где взял?
   - Покупал, ваше превосходительство.
   - Ага! Но деньги-то, братец, откуда взял? Сумеешь доказать - служи, не су-
меешь - под суд явись...
   Сибирь уже тогда называлась "золотым дном". Но совсем не потому, что бога-
та она рудами и пушниной, - в Сибири обогащались скорее, нежели в России. Лю-
бой крючок, приказный, который на Москве голые шти лаптем хлебал, здесь, ино-
родцев ограбив и взяток нахапавшись, уезжал из Тобольска обратно в Россию но-
воявленным Крезом.  Это особенно возмущало Федора Ивановича: как можно закры-
вать глаза на природные богатства и видеть в Сибири лишь область, удобную для
грабежей?  "Все лакомства управителей бессовестных надо разрушить!" - утверж-
дал Соймонов...  Он написал книгу "Древняя пословица "Сибирь - золотое дно"",
где пророчески указал, в чем заключено истинное изобилие Сибири - в богатстве
ее недр,  лесов и вод, в деловой жилке активного населения. Адмирала тревожил
вопрос малочисленности сибиряков:  надо, чтобы россияне ехали в Сибирь на всю
жизнь,  а дети и внуки их почтут Сибирь ухе своею отчизной и обратно в Москву
ехать не захотят.  Еще задолго до развития научной экономики Соймонов - впер-
вые  в  России!  -  совершил  попытку экономического районирования гигантских
просторов.  По его же почину в Нерчинске и Иркутске открылись две  мореходные
школы, где навигации обучались дети сибирских казаков, дети смешанных браков;
Соймонов пролагал маршруты новых путешествий через тайгу,  за моря в Америку,
вниз  по  Амуру,  пресекал попытки китайцев нарушить русские границы в местах
отдаленных и нелюдимых.  Хлеб и железо,  корабли и тракты,  почтовая гоньба и
картографическое  дело - всего коснулась его заботливая рука.  Когда же в То-
больск приехал астроном,  французский аббат Шал д"0торош, Федор Иванович стал
для  ученого одним из первых помощников.  Вместе с семьей,  сидя у телескопа,
старик губернатор со всем жаром юности проводил научные вычисления... Порази-
тельна  жажда  знаний  в этом человеке,  который в лаптях и с котомкой пришел
когда-то на флот из Серпухова, теперь ему под 80 лет, а душа и разум не угас-
ли после всего пережитого.  В науке Федор Иванович был не дилетант, а вдумчи-
вый и строгий наблюдатель.  Из далекого Тобольска он посылает в Академию свои
научные сочинения. Одно иэ них - "Астрономический Копеист" - Академия даже не
решилась предать гласности.  Соймонов в этом трактате сделался научным конфи-
дентом Ломоносова,  ступив на антиклерикальную точку зрения в астрономии,  он
защищал учение Коперника перед церковью.
   Наконец годы взяли свое - Федор Иванович устал: с 1708 по 1763 год непрес-
танно проводил свою жизнь в трудах. Екатерина II отпустила его из Сибири; од-
нако, разгадав в адмирале большой ум и многие познания, она назначила адмира-
ла своим главным консультантом по сибирским делам.  Дом же Соймонова сделался
как бы сибирским землячеством, куда съезжались сибиряки, где проходило обсуж-
дение нужд сибирских.  По возвращении в Москву он был назначен в сенаторы.  В
эти  годы он много читает,  много пишет и немало издает своих сочинений.  Его
интересы прежние: флот, наука, гидрография, открытия земель неведомых на вос-
токе России, облегчение тягостей и быта сибирских инородцев. Весною 1766 года
он попросил отставку и получил ее с чином действительного тайного  советника.
Уважая его особые заслуги, Екатерина велела до дня смерти выдавать ему полное
жалованье!
   Федор Иванович вернулся на родину - в тихий и уютный Серпухов;  желтела за
городом рожь,  синел вдалеке лес. Шли бабы с лукошками грибов и ягод. Тишина,
тишина,  тишина... Он передвигался уже с костылем. "От великого лому, - писал
детям,  - правый глаз совсем закрыло,  которым уже ничего не вижу, а левый от
лому освободился,  только зрение много неясное имею, а паче, что ни на минуту
от боли на свет глядеть не могу. Казалось, уже конец!
   Но это только казалось... Именно в эти годы Федор Иванович активно продол-
жает работу над историей России.  Он изучает былое времен Петра I, авантюрные
походы Карла XII;  одним глазом,  закрыв ладонью другой,  старик читает труды
Дидро,  Руссо и Вольтера.  Мало того, Соймонов пишет стихи. Наконец, он еще и
рисует иллюстрации к своим сочинениям...  Да, крепок был этот добротный чело-
вечище!  Будто и не стоял на эшафоте, считая удары кнута, когда мясо отлетало
со  спины кусками;  будто и не он,  обвешан цепями,  таскал в Охотске тяжелую
тачку с солью...  11 июля 1780 года вечный труженик, свидетель почти всех со-
бытий XVIII века,  Федор Иванович Соймонов опочил последним сном. Юная краса-
вица правнучка расчесала ему белые, как соль, волосы. За гробом маститого се-
натора шли его сыновья, внуки, правнуки и праправнуки, ставшие архитекторами,
горными инженерами, гидрографами, писателями и поэтами. Адмирал не дожил все-
го лишь двух лет,  чтобы отметить свое столетие!  Его погребли в Серпухове за
оградой старинного Высоцкого монастыря...
   В наше время о Соймонове выходят книги,  его имя с большим уважением поми-
нается советскими моряками,  на картах страны имя Соймонова закреплено дважды
(на Каспии и на Тихом океане);  в Москве существует Соймоновский проезд,  а в
Доме Союзов - Соймоновский зал, возле Перми работает еще Соймоновский рудник,
им открытый.

            ВОЛЫНСКИЙ И САМОДЕРЖАВИЕ

   Когда человек обращается к истории, это вовсе не значит, что от настоящего
он пытается бежать назад,  презирая будущее. Историк проникает в глубь позна-
ния своего народа,  работая над прошлым ради будущего. И вот, когда мы загля-
дываем в темную пропасть XVIII века, оттуда, из этой мрачной и сырой глубины,
загадочно  и притягательно мерцает для нас облик Волынского...  Кто он,  этот
человек? Такой же вопрос позже ставил перед собой и В. Г. Белинский: "Как ис-
торическое лицо,  Волынский и теперь еще загадка. Одни видят в нем героя, му-
ченика за правду,  други