уки бы ушел, как в лес уходят.
   Близ князя неизменно состоял Емельян Семенов,  вроде секретаря княжеского.
Этот  умница  был правою рукою старца сенатора.  Вместе они читали,  мыслили,
спорили, сомневались. А книг в доме князя Голицына заметно прибавилось.
   - Вот,  Емеля,  - говорил князь,  - на что угодно деньги истрать,  на вино
сладкое,  на красавиц утешных, на посуду или мебеля дивные, - все едино потом
жалеть станешь.  И только книги всегда окупают себя, на всю жизнь дают полную
радость.
   Старый верховник сыновей своих отучил от двора царского.  Сергею-дипломату
место на Казани приискал,  Алексею велел на Москве сиднем сидеть. При себе же
сенатор  младшего своего брата Мишу содержал;  Миша на 19 лет был его моложе,
по флоту в немалых чинах состоял и не смел присесть перед  сенатором.  Сейчас
его в Тавров посылали корабли строить, но старший Голицын его придержал:
   - У меня хирагра опять разыгралась,  ты не уедь скоро - за меня на бумагах
подписываться станешь...
   Подписываться теперь приходилось часто. Князья Кантемиры, почуяв, что сила
не  на стороне Голицыных,  вели против верховника дела кляузные.  Потатчику о
"мечтаниях по конституции" веры при дворе не было,  а Кантемиры  пребывали  в
почете,  особливо князь Антиох, которого Остерман жаловал... В этих делах по-
надобился Голицыну человек канцелярский,  и такого нашли. Звали его Перов, он
тяжебное дело за Голицына повел, подчистки ловкие в бумагах делал, чтобы тяж-
бу скорей в окончание привесть.  На этом-то Перова и поймали...  Дело уголов-
ное!
   Уголовное, но попал-то Перов не в полицию, а прямо в лапы к Ваньке Топиль-
скому, который в канцелярии Тайной - шишка великая.
   - Ты нам не нужен,  - сказал ему Ванька,  дорогой табачок покуривая.  - Но
твоя нитка далеко тянется... Другие нужны, повыше тебя, мелюзги! Осознай сие,
иначе мы тебя, как кота, удавим.
   Перов, в страхе за судьбу пребывая, сразу понял, чего хотят от него допыт-
чики.  Для начала составил письмо покаянное:  что слышал в доме Голицына, что
видел, что хулили при нем...
   - А мне за это ничего не будет?  - спрашивал,  трясясь.
   Ванька Топильский утешил его:
   - Не!  Легонечко посечем и отпустим с миром...  живи себе!
   Анна Иоанновна однажды в Сенате встретилась с Голицыным:
   - Вот и ты,  князь...  Здравствуй, давненько мы не видались. Ну-ка, покажи
мне хирагру свою!
   Дмитрий Михайлович  протянул к царице свои обезображенные руки с раздутыми
зелеными венами, и она сказала:
   - Вот бог-то и наказывает...  Не ты ли,  когда престольные дела вершились,
кричал, что "царям воли надо убавить"?
   - Кричал, ваше величество, и дельно то кричал.
   - А Василий-то Лукич ишо сомневался: "Удержим ли власть?"
   - Верно, ваше величество, Долгорукий-князь сомневался.
   - А как ты ему тогда говорил в утешение?
   - Говорил я так ему в утешение: "Удержим власть, Лукич, и без царей на Ру-
си обойдется..."
   - Да за такие ободрения,  - отвечала императрица,  - не  Лукичу,  а  тебе,
князь,  в  Соловецком мешке сидеть бы надо.  Остерман при встрече склонился в
низком поклоне:
   - Счастлив заверить вас,  князь,  что вскорости я буду иметь  удовольствие
добраться до вашей шеи...
   Голицын поделился своими страхами с Семеновым:
   - Ну, Емеля, кажется, подбираются... плачут по шее моей!
   - Может, князь, сожжем кое-что заранее?
   - Не сметь! Книги да бумаги - гиштории принадлежат. Даже не помышляй: пусть
я погибну, но книги останутся... Книга - не человек: ее за одну ночь не сост-
ряпаешь, это человека можно губить, а книгу беречь надобно!
   От первого на свете Бисмарка (который был портняжкою в Штендале) и до пос-
леднего все были скроены и пошиты одной иглой на один манер.  Буяны  и  хамы,
бесцеремонные  и  грубые.  Сожрать гору мяса,  как следует напиться,  убивать
зверье и людей без разбору - вот это они всегда умели...  Таков же был и  Лу-
дольф фон Бисмарк,  по воле случая заброшенный в Россию,  где стал он свояком
всесильного графа Бирена.  Теперь, сидя в Петербурге, герой этот порыкивал на
прусского короля своего:
   - Дурак!  Гогенцоллерны  не  умеют ценить Бисмарков...
   Женитьба на сестре горбатой Биренши предопределила прекрасное будущее Бис-
марка. Разноцветные паркеты в покоях на Миллионной - будто ковры; а потолки -
зеркальные, в коих отраженье люстр чудесно по вечерам. В садках висячих, сре-
ди деревьев сада зимнего, плавали живые рыбы и каракатицы. Награжденный после
Польской кампании орденом Орла Белого, посиживал Бисмарк в доме своем, и если
бы  сейчас  ему попался на глаза король его,  то Бисмарк наплевал бы на этого
Гогенцоллерна. Что значит кайзер-зольдат со своими жалкими пфеннигами и круж-
ками пива в сравнении с величием двора петербургского?..
   Без стука, как свой человек, явился граф Бирен.
   - А он... умер, - сообщил граф с обаятельной улыбкой. Бисмарк даже подско-
чил:
   - Курляндский герцог? Фердинанд? Какое счастье...
   - Нет,  - возразил Бирен,  - умер всего лишь вице-губернатор  лифляндский,
некто фон Гохмут. Бисмарк сразу остыл, в безразличии:
   - А мне-то что за дело до него?
   - Тебя, свояк, прошу я заступить его место. Фельдмаршал Ласси, генерал-гу-
бернатор краев балтийских,  занят с войсками на войне... Хозяином в Риге ста-
нешь ты!
   - Что делать мне прикажешь,  граф?
   Бирен любовно тронул Бисмарка за жилистое,  как у беговой лошади,  колено,
обтянутое нежно-голубым атласом.
   - Пора бы догадаться,  - сказал, - что короны на земле не валяются. И если
свалится она с головы тупого Фердинанда Кетлера, ты ловко для меня ее подхва-
тывай...  А что еще? От Риги до Митавы всего часа четыре скачки бешеным аллю-
ром.  Следи за настроениями в дворянстве.  Есть в Курляндии барон фон д„р Хо-
вен,  владения которого в Вюрцау. Он враг мой давний, его ты сразу обезвредь.
Ну что толкую я тебе?  - засмеялся Бирен.  - Чего не скажешь ты,  то за  тебя
расскажут пушки русские... Ты понял, друг?
   - Ясно.
   - Поезжай.  А помогать тебе в подхватывании короны будет из Европы Кейзер-
линг - он всегда был самым умным на Митаве!
   Потсдам маршировал с утра до ночи, но Европа на эти мунстры прусские обра-
щала  тогда мало внимания.  После графа Ягужинского послом в Берлин направили
фон Браккеля,  пособника графа Бирена... Был обычный плац-парад, король Фрид-
рих Вильгельм принимал его сегодня вместе с сыном - кронпринцем Фридрихом,  и
под конец мунстрования он подозвал фон Браккеля:
   - Петербург может спорить со мной.  Я уже стар и не смогу ответить.  Но...
бойтесь моего Фрица!  - и показал на сына.  Парад закончился,  кайзер-зольдат
крикнул:
   - Постарались,  молодцы! Всем по кружке доброго пива!
   Садясь в карету,  король -вдруг пожалел о таком ужасном мотовстве и приказ
свой переменил:
   - На  двух парней - по одной кружке пива...  Поехали!
   На опустевшем  плацу  остался  кронпринц.  Маленький,  шустрый,  с быстрым
взглядом,  пронизывающим вся и всех.  Под раскатами барабанного боя уходил  в
казармы  полк Маркграфский,  впереди шагал офицер - Адкивиад,  телом смуглый,
как мулат, и красивый.
   - Манштейн!  - позвал его кронпринц.  - Сегодня вечером прошу  прибыть  ко
мне.  Не удивляйтесь,  но я зову вас на частную квартиру, где я живу в тепле,
как частное лицо, вдали от королевской стужи...
   Вечером они секретно встретились.
   - Итак, - сказал кронпринц Манштейну, - вы рождены в России, ваши поместья
в Лифляндии,  где ныне проживает ваша матушка фон Дитмар,  вы учились в Нарв-
ской шулле, русский язык знаете, как немецкий... Думаю, что этого достаточно.
   - Ваше высочество,  - обомлел Манштейн, - откуда вам известно все о скром-
нейшем офицере полка прусского маркграфа Карла? Я изумлен...
   - А как вы относитесь к русским? - последовал вопрос.
   - Мой отец служил Петру Первому,  был комендантом в цитадели Ревеля,  и я,
рожденный в пределах русских,  не имел повода относиться  к  народу  русскому
скверно. Скорее, отношусь хорошо!
   - Согласен с этим,  - отвечал Фридрих.  - Я тоже хорошо отношусь к русским
медведям, хотя... - Кронпринц поднял руку, кладя ее на плечо великана. - Сей-
час,  когда вдруг заболел герцог Курляндский,  всюду только и слышишь:  Мита-
ва...  Бирен-граф...  корона древняя...  Кетлеры... Все это чушь! Я не король
еще,  но королем я буду и уверен,  что Пруссии с Россией воевать придется.  А
посему, любезный мой Манштейн, прошу ответить честно...
   - Я честный человек, кронпринц!
   - А нужен честный офицер,  который бы уже заранее давал отчеты  о  русской
армии. Вплоть до деталей самых пустяковых.
   - Мне,  дворянину,  - отвечал Манштейн, потупясь, - не подобает заниматься
шпионажем. Этот промысел слишком унизителен.
   - Шпионаж - не промысел,  а лишь ученье о противнике. Но если это и промы-
сел,  то  он происхождения божественного...  Выходит,  я ошибся в вас:  вы не
склонны стать моим шпионом честным?
   - Не понял вас, кронпринц. Прошу меня уволить...
   - Нет, стойте, черт бы вас побрал!
   Маншгейн замер в дверях. Дымила свеча. Фридрих выждал.
   - Нельзя быть таким олухом, - сказал кронпринц, бледнея. - Вы Библию чита-
ли хоть единожды?  А разве сам господь не был первым шпионом в мире? Возьмите
"Книгу чисел",  в главе тринадцатой вы найдете суждение всевышнего о  пользе,
благородстве шпионажа. Я вас не воровать прошу, а наблюдать... Теперь - сади-
тесь!
   Маншгейн сел, покорный. Он был разумен, тонок, наблюдателен. Фридрих заго-
ворил так, будто уже все решено меж ними:
   - Сейчас  получите  отпуск для посещения родителей в русских Инфлянтах.  У
вас будут на руках самые отличные аттестаты. Просто превосходные! Храбрость и
разум ваши - это тот душистый мускус, о котором не кричат на улицах... Далее,
-  продолжал кронпринц, - назревает война с Крымом, и офицеры с военным обра-
зованием России нужны. От службы не отказываться! Задача первая: пробейтесь в
адъютанты к кому-либо из русских военачальников...  Задача последняя: ^станьте
лицом  самым близким к фельдмаршалу Миниху,  ибо этот человек водит всю армию
России, а по чину генерал-фельдцейхмейстера главенствует над русскою артилле-
рией...
   - Мне все понятно, высокий кронпринц.
   - Тогда... держите паспорт! Вы нежный сын и тоскуете по своей матушке. Вот
и поезжайте в свои поместья. А я вас не забуду и все эти годы буду следить за
вами, как наседка за цыпленком.
   - Вы сказали... годы? - обомлел Манштейн.
   - Да.  Приготовьтесь к долгой разлуке со своим кронпринцем,  с которым вам
предстоит встретиться, когда он станет вашим королем. И не забудьте проштуди-
ровать главу тринадцатую из "Книги чисел"! Я не буду повторять, что там изло-
жено от силы божественной... Меня интересует Россия вся: вплоть до устройства
мужицкой сохи, вплоть до длины ружейного багинета. Русские для меня еще загад-
ка:  это либо прирожденные рабы,  либо... Боюсь так думать, но иногда они ка-
жутся героями античного мира!
   Манштейн прибыл в Лифляндию, быстро перешел на русскую службу и появился в
Петербурге. Ведь он не просто офицер, каких много, а получивший военное обра-
зование,  и этим был любопытен для всех.  Его представили Анне Иоанновне, его
заметили при дворе. Манштейна сразу прибрал к рукам принц Гессен-Гомбургский,
нуждавшийся в завидном адъютанте. Миних тоже положил свой глаз на Манштейна.
   - Таким,  как  ты,  - сказал ему фельдмаршал,  - не место торчать при этом
принце... Ступай ко мне. Я тебя возвеличу!
   ...В этом году Фридрих вступил в переписку с Вольтером - в этом году рабс-
кая страна Россия вступила в борьбу с рабовладельческим ханством Крыма.

                                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   Еще зима  была студеная,  когда пришел в Петербург караван белых двугорбых
верблюдов из Китая,  привез он камни новые. Для торгов эти камни выставлялись
в Итальянской зале,  и были аукционы публичные. Императрица всегда на торжище
присутствовала,  много камней для себя скупая.  Камни из Китая были еще сыры,
необработанны,  а  чтобы красоту им придать,  Анна во дворце своем мастерскую
имела.
   Морозы стояли крепкие,  устойчивые.  Деревья на першпективах - в кружевном
серебре,  будто кубки богемские.  Снег хрустел под ногами прохожего люда. Пе-
тербург просыпался раненько...  Вот кому нужда была раньше всех вставать, так
это миллионщику Милютину. Ради чести в истопниках у царицы служил и поднимал-
ся часа в четыре утра,  чтобы к пяти уже в ливрее быть.  Печи топил в спальне
царицы, оттого-то и Анна и граф Бирен его своим человеком считали.
   Императрица истопника  давно уже не стыдилась.  Видел он груди ее великие,
ступни ног румяные, будто кипятком обваренные.
   - Благодати-то в тебе сколько!  - похваливал ее истопник...
   Анна Иоанновна поднималась всегда в шесть утра.
   - За  доверие твое к особе моей,  - раздобрилась однажды,  - жалую тебя во
дворянство... Целуй! - И ногу из-под одеяла выставила.
   Молодой дворянин (мужику за шестьдесят уже было) поймал пятку ее величест-
ва и вкусно поцеловал.
   - А  на  гербе твоем велю речные вьюшки изобразить...
   Еще темно  за  окнами узорчатыми,  а она уже в мастерскую спешит.  Там два
ювелира заспанных - мсье Граверо и подмастерье Иеремия Позье станки налажива-
ют,  ремни  приводные  тянут.  В тисках уже зажат китайский камень (голубое с
красным).  Позье ногами вертел станок, императрица с резцом работала. Стружку
драгоценную Позье в шляпу себе собирал. Испортив камень, царица щедро бросила
его туда же - в шляпу.
   - Мерси, - отвечал тот и кланялся при этом...
   Высокие свечи в шандалах горели ровным  пламенем.  Вдруг  раздался  грохот
ботфортов кованых,  залязгали шпоры - это Миних явился.  За год прошедший (на
харчах варшавских) Миних еще больше размордател.  Раздался вширь.  Из  штанов
торчало всеядное пузо фельдмаршала.
   - Ну, матушка, - сказал, подходя, - благослови.
   Затих резец станка, и Анна поцеловала его в лоб:
   - Благословляю тя, фельдмаршал... Когда едешь-то?
   - Сей день. Сей час.
   Анна Иоанновна даже всплакнула:
   - Одарить ли тебя чем? На дорожку бы... а?
   Миних затряс перед нею жирной дланью - протестующе:
   - Не,  не, матушка! Не сейчас... С викторией одаришь.
   И замолчали оба. Что ж. Можно ехать.
   - Победные конкеты,  - сгоряча брякнул Миних, - заранее к ногам твоим кла-
ду,  матушка. Сам я с армией Бахчисарай истреблю, а корпус Петра Ласси станет
Азов брать.  Да хорошо бы калмыцкого хана Дундуку-омбу расшевелить,  чтобы по
кубанским татарам ударил...
   - Езжай,  фельдмаршал,  - перекрестила его императрица.  - И помни: еще не
все злодеи истреблены мною.  Голицыны да Долгорукие еще по углам  ядом  брыз-
жут...  Из этих фамилий ты никого в чины офицерские не смей производить. Слу-
жить им только в солдатах...
   Из дворца Миних отправился домой - на Английскую набережную, где имел дом,
от  Меншикова  ему доставшийся.  Катил в санках мимо длинных мазанок,  в коих
размещались постоялые дворы для иноземных мастеров,  мимо  вонютных  кабаков,
возле которых тряслись на морозе полураздетые пропойцы. Фельдмаршал швырнул в
народ питейный горсть медяков,  велел пить за его виктории...  Во дворе  дома
уже готовили обоз в дорогу дальнюю. Для Миниха был оснащен крытый кошмами во-
зок - с печкой,  ломберным столом и горшком для нужд естественных,  чтобы  на
мороз не выбегать. В карете уже засел друг фельдмаршала - пастор Мартене. Тут
же во дворе крутился и адъютант - капитан Христофор Манштейн,  отваги и  силы
непомерной; он был верен Миниху, как родной сын. Жене своей Миних сказал:
   - Сударыня, прошу вас выдать денег для меня.
   - Сколько угодно вам, сударь?
   - Бочку! Миниху много не надо.
   Он по-хозяйски проследил,  как ставят внутрь возка плетенки с вином, несут
из дома окорока медвежьи, в корзинах тащат запеченные в тесте яйца. Из подва-
лов  выкатили  бочку  с червонцами.  Если при Бирене для взяткобрания состоял
фактор Лейба Либман,  то в доме Миниха штабной работой занималась его жена  -
все взятки брала она,  а Миних оставался чист, аки младенец. "Я взяток не бе-
ру", - говорил он (и это правда: не брал)...
   Потирая замерзшие уши, к нему подошел Манштейн:
   - Нас ждет слава бессмертная. Не пора ли трогать?
   - Да. Я сейчас.
   Миних зашел в дом, чтобы проститься с семейством.
   - Сударыня! - сурово сказал жене, не целуя ее.
   - Сударь мой! - сказал сыну, грозя ему пальцем.
   Акт нежности был закончен.  Миних резко повернулся,  шагнул  с  крыльца  в
хрусткий сугроб, плюхнулся на кошмы возка.
   Сытые кони взяли с места, выкатили за ворота.
   - Пошел... к славе!
   - Аминь,  -  провозгласил  пастор  Мартене и открыл карты.  - Дорога очень
дальняя, а первая станция в Тайцах... Банк, господа?
   Денег много.  Вина и продовольствия хватает.  Нет только женских ласк.  Но
Миних  и тут извернулся.  Задержась в Москве,  фельдмаршал велел князю Никите
Трубецкому сопровождать его до армии.  И чтобы жену свою непременно  с  собою
взял.  И княгиню Анну Даниловну к своим рукам хапужисто прибрал. Вроде поход-
ной жены.
   Миних в рассуждениях был прям и груб,  как бревно,  обтесанное тупым топо-
ром. Женщине он заявил - без апелляций:
   - Мадам, вы до конца войны состоите при мне. Жалею только об одном: кампа-
ния закончится конкетом быстрым.  Я медлить не люблю! А мужа вашего, чтобы не
скулил,  слезы напрасные источая,  я сделаю генерал-провиантмейстером...  До-
вольны ль вы?
   - О да! Мой муж доволен будет тоже...
   На том и порешили. Поехали дальше. С музыкой.
   Казалось бы, бюрократы - людишки слабеньки, сидят с утра до ночи по канце-
ляриям и скребут перьями по бумажкам разным. Но это не так: бюрократия всегда
сопровождает деспотию,  и тем она сильна.  Сама она,  бесстрастная,  не  рвет
ноздрей, но канцелярщина невнятна бывает и к стонам людей, замученных ею...
   Напрасно взывал в Петербурге честный моряк Федор Соймонов:
   - Флот уже погиб от засилия бумажек разных.  Ни людей, ни кораблей, ни дел
иройских отныне не видать - одни бумаги над мачтами порхают... Неслыханно де-
ло  приключилось:  канцелярия противу флота на абордаж поперлась,  и флот она
победила!
   Движением бумаг по флоту руководил "великий" Остерман, управляя директивно
"под опасением жесточайшего истязания". Опять клещи, опять кнуты, снова топо-
ры и клейма...  А где же геройство? Президент в Адмиралтейств-коллегий, адми-
рал  Головин,  которому сам бог велел дать Остерману по зубам,  чтобы в чужие
горшки не совался,  вместо того окружил себя иностранцами и  во  всем  власти
угождал. Остерман (смешно сказать) уже белый мундир адмирала на себя примери-
вал.  Хорош он будет с гнойной ватой в ушах, с костылями и коляской, весь об-
ложенный пухом, на палубе галеры при крутом бейдевинде...
   Соймонова вице-канцлер как-то спросил:
   - Кстати, а какой на флоте самый безопасный корабль?
   - Есть один,  - отвечал Соймонов. - Его вчера на слом в Неву привели. Слы-
шите, стучат топоры? Его на дрова рубят...
   Бюрократы убеждены,  что им любое дело по плечу, и Остерман уже просил им-
ператрицу, чтобы ему чин генерал-адмирала дали.
   - Да ты совсем уж обалдел, мой миленький, - сказала Анна...
   Сейчас для нужд войны созидались два флота сразу.  Один на Днепре,  другой
на Дону.  Замышлено было: спустить их по весне к югу и ханство Крымское охва-
тить с двух морей,  с Черного и Азовского,  армиям с воды помогая. Но не было
лесу,  мастеров не хватало,  работные люди разбегались, не стало и совести...
Страх,  внушенный директивами,  витал над мачтами, а страх - совести не това-
рищ!
   - Ой и полетят наши головы, - толковали на верфях в Брянске.
   - Быть нам всем драну и рвану,  - судачили на Дону...  Заранее  собирались
силы. Две громадные армии шли на Киев, сжимаясь в боевой кулак единого компо-
нента.  Из-под Варшавы шагала армия Миниха в 90 000 человек. С берегов Рейна,
что  пронизаны солнцем,  тяжко и неотступно двигалась на родину славная армия
Петра Ласси; маршрут ее лежал от стен Гейдельберга через владен