ы детишки округ меня
бегали.  Сколь еще мне под мостами ночевать?  А ведь у меня, - признался Кам-
чатка, - имя божие есть:
   я, Смирнов Петр,  сын солдата полка Бутырского,  ко флоту матросом причис-
лен. Я и паруса шить способен! Честным трудом могу себя содержать...
   - Брось, есаул, - отвечал ему Каин. - Жизни не начнешь новой, пока деньга-
ми не разживешься. Давай не грусти, а лучше махнем к Макарию, где ярманка бо-
гатуща: награбим вволю...
   - Пошли,  есаул! Веди нас, - загалдели тут воры, а девы банные, от которых
вениками пахло, обнимали их, сильно пьяные.
   - Есть на Волге капитан Редькин, который брата нашего в пучки вяжет... Не!
- отказался Камчатка. - Я, может, и схожу до ярманки ради гуляния. Но в есау-
лы пора уже Ваньку Каина брать...
   И, лошадей по весне закупив, шайка потянулась на Волгу;
   когда входили в леса Муромские, леса заветные, Ванька Каин кушак подтянул,
чистым голосом завел свою любимую:
   Ой, да не шуми ты,  мати - зеленая дубравушка,  Не мешай ты мне, добру мо-
лодцу, думу думати...
   Попалась им за лесом деревенька убогая.  Жуляй с Колькой Жаровым пошли по-
середь улицы, приплясывая:
   Мы не воры,  мы не плуты, не разбоинички, Государевы мы люди - рыбаловнич-
ки.
   Хо-хо! 0-хо-хо! Как у тетки у Арины мы словили три перины, А у кума у Сте-
пана увели горшок сметаны.
   Хо-хо! 0-хо-хо!
   А на околице сидела древняя бабуся, глаза которой давно устали видеть свет
божий, и вздыхала она горестно:
   - 0-хо-хо...  И  откель оне такие берутся?  Креста на них не видать - одни
востры ножики болтаются!
   Макарьевская ярмарка прославила себя мошенничеством,  и село Лысково,  что
раскинулось  под сенью монастыря,  прославилось тем же.  С середины XVII века
сюда воры московские,  как на праздник,  хаживали.  Богатая жизнь цветет  под
шатрами купеческими, возле стен святой обители. Тут и перса увидишь с бородой
красной,  индусы приворотными камнями торгуют, ломятся от товара ларьки заез-
жих греков, подплывают к Макарьеву пышные баржи армян астраханских.
   Первым делом  попер  Ванька Каин казну у одного армянина.  Деньги краденые
тут же на берегу в песок закопал,  а над кладом воры шалашик соорудили. Замки
повесили на продажу.  Веники березовые. У входа положили полосу меди красной.
Петр Камчатка вреде купца в шалаше уселся.  Кому догадаться.  что тут  деньги
закопаны?.. А попался Ванька на дворе Гостином: там его купцы сызранские без-
менами так отделали,  что замертво лег и дышать перестал.  Очнулся,  а на шее
уже "монастырские четки" привешены, иначе говоря - стул Ваньке на башку наце-
пили.  От нога же цепь тянется.  Делать нечего. Либо погибать, либо... Заорал
Ванька на всю ярмарку:
   - Имею за собой слово и дело государево!
   Разбежался народ при таком признании.  Сняли "четки" с  него,  перевели  в
контору под запоры железные.  Ну тут уж не зевай.  Со "словом и делом" не шу-
тят.  Петр Камчатка явился во двор острога под видом купца богомольного, раз-
давал арестантам калачи и пряники, просил за него богу молиться. Ваньке Каину
он тоже калачик сунул (еще теплый) и шепнул:
   - Триока ела,  стромык сверлюк трактирь...  А это значит: ключи от цепей в
калач запекли. Ванька Каин часовому две гривны дал, взмолился душевно:
   - Купи мне красного товару из Безумного ряду на дворе Гостином, где недав-
но был я знатным купчином...
   Принес ему тот бутылку. Каин хлебнул для храбрости, остальное вино солдату
отдал.  Замки разомкнув, бежал он - и прямо к Волге, на перевоз. Средь народа
затолкался.  А на берегу,  глядь, баня топится. Одежонку сбросил, голый между
голых,  закрутился он с веником...  Из бани же, чисто помытый, он голым решил
идти.  Веником закрылся малость и явился прямо в сыскную контору. Нагишом пал
в нога Редькину и стал ему плакаться:
   - Купец я московский, тятеньки-маменьки у меня стареньки. Вот послали меня
к Макарию,  а тока в баньку зашел попариться, как с меня сняли все, что было,
и денежки увели. Прикажи,  государь ласковый,  мне бумагу на проживание выдать.
Коли бумаги жаль, ты шлепни меня печатью казенной по заднице, чтобы все знали
- купец я честный и хороший...
   Но Редькина не проведешь:  он и не таких орлов видывал! Велел он Ваньку на
лавку  класть  по  всем  правилам - для сечения.  Потом Редькин большую книгу
раскрыл,  в которой у него поденная опись велась - кого и когда обчистили  на
ярмарке. Читал он ее, говоря:
   -А не ты ли,  сын сукин,  вчера келью святого старца Зефирия вычистил?  Не
ты...  Ладно.  Дайте ему парочку с прискоком. А вот суконщик Нагибин краденое
дышло рази не от тебя принял?
   От битья кнутом орал Ванька Каин:
   - Ой, родненькие мои! Да не чистил я келью святого старца Зефирия... Наги-
бина-суконщика и знать не знаю. Ой, маменьки!..
   Пришел черносхимник Зефир и слезно заявил, что вора по голосу узнает. Вта-
щили потом суконщика Нагибина,  до того на допросах разукрашенного,  что он и
родную мать признать бы уже не мог. И тот суконщик тоже подтверждал охотно:
   - Он самый! Пымался. Дал мне дышло, а сам дале понесся...
   Ванька Каин примолк на лавке,  а за столом чин фискальный сидел, протоколы
держал допросные.  Ванька на всякий случай (более по привычке) ему подмигнул,
а чин тожелуп-луп! - глазом рыжим: своя своих опознаша.
   - Два фунта тебе... с походом вешаю, - шепнул Ванька.
   Миг-миг... луп-луп!  - сошлись они на четырех фунтах,  иначе - на  четырех
рублях выкупа. Но Редькин - душа чистая, неподкупная.
   - Сейчас, - сказал, - я тебе все кости из мяса повынимаю...
   И стал бить, отчего Ванька предал друга своего Камчатку.
   - А шалаш у него лубяной,  - показывал, - там замки повешены и полоса меди
лежит.  А есть вор Камчатка сын солдата бутырского, из матросов беглый... Вот
он и Зефирия чистил,  он и дышло краденое передал.  А я сын купеческий, в чем
свидетельски икону целую...
   Камчатку арестовали, а шалаш лубяной разорили. Чин же лупоглазый взяток от
воров даром не брал.  Явил он в контору сыскную фальшивого купца с ярмарки. И
была ставка очная.
   - Ангел ты мой!  - воскликнул "купец",  Ваньку Каина в конторе обнимая.  -
Вот встреча... Чего это ты здесь сидишь?
   И, в глаза Редькину глядя, лжесвидетель исправно показал, какой Ванька хо-
роший купец,  на Москве у него папеньки с маменьки без сынка шибко  печалуют-
ся...  Так-то вор на свободе оказался, и сразу кинулся Каин на берег, где ша-
лаш стоял.  Выгреб из песка казну армянскую и побежал в село Лысково, где его
шайка поджидала. Загуляли они по фартинам, понакупили ружей себе, пороху, ви-
на и табаку,  рубахи понадевали новенькие,  воровских разговоров послушали. В
селе Лыскове тогда много шаек отдыхало, есаулы опытны были.
   - Я вот,  - один такой есаул рассказывал, - из Алатыря пришел, городок хо-
роший.  Брал его с пушками. Велел воеводе ключи на тарелке вынесть, а с горо-
жан контрибуцку взял, как енералы с супостатом делают. Плохо, что ребятки мои
запьянствовали,  а то бы я и дальше пошел - до Саранска,  где воевода  Исайка
Шафиров, говорят, слаб. Пушек боится. Инвалидов при нем всего семеро...
   - Ша! - решил Ванька Каин. - Пойдем Саранск грабить. Нам и пушки не надоб-
но. Воеводу с его инвалидами мы защекочем...
   И пошли воры на Саранск, грабя деревни встречные. Редко мужик попадется на
дороге.  Разбойников завидя,  телегу с лошадью кинет, а сам в лесу спасается.
Но однажды встретили шайку большую,  видать сколоченную из мужиков от барства
беглых. Есаулом у них был солдат отставной, у которого ног подчистую не было.
Его мужики-разбойнички на стуле таскали.  Ватагу Каина приметив,  он на стуле
свом запрыгал, крича:
   - Когда хас на мае, то и дульяс погас!
   Теперь, коли слова эти прозвучали,  не шевелись,  иначе прирежут. Стали их
трясти мужики. Посыпались наземь пятаки медные.
   - Это деньги не дворянские,  - угадал есаул мужицкий.  - А кто христьянина
грабит,  тот враг заветам божиим... Эй, - скомандовал есаул, - всех сразу без
мучительств повесить! А тебя, - сказал он Каину, - мы сожжем сейчас безо вся-
кого мучительства...
   И опомниться  не успел,  как его к дереву привязали.  А вокруг него мужики
лес товарищами Ваньки разукрасили - кого за глотку, кого за ногу, кого за ру-
ки.  Зажгли потом бересту едучую, стали под Каина хворост пихать, чтобы горел
он скорее (без мучительств).
   - Постой,  есаул ласковый!  Не казни меня...  Великую тайну тебе я открою.
Вели только руки мне развязать.
   - Развяжите руки ему,  -'разрешил есаул безногий. Ванька Каин из-за пазухи
колоду карт вынул.
   - Ой,  господи,  - огляделся ловко. - Пенька-то нет поблизости, чтобы мет-
нуть. Вижу один пенечек, да не дойти... Эх, люди добрые, ослобоните и мои но-
женьки быстрые!
   - Развяжите и ноги ему, - велел есаул. Ванька Каин не побежал.
   - Скажи,  чтобы престол твой к пенечку отнесли.  Да пусть сами отойдуг да-
лее, чтобы никто не слышал тайны моей великой...
   Есаула с честью отнесли мужики на полянку.
   - А и дурак же ты!  - сказал ему Каин на этой полянке.  - На что же ты на-
делся, козел безногий? Я ведь удеру от тебя сейчас.
   - Э-э, нет, - заявил солдат. - Я тебя стрелять буду.
   - Ну ладно, коли так, - согласился Каин, - открою тайну, и никто о том ни-
когда не узнает. Короля бубнового видишь в руке у меня? А вот - реет! И скажи
теперь, куда делся король?
   - В рукав спрятал, - догадался есаул.
   - Смотри в рукав мне. Трясу его... Где король?
   - Не знаю... пропал.
   - Верно!  Так и я сейчас пропаду.  Гляди - реет! И ушел в лес. Есаул сунул
руку за армяк,  но пистоля за пазухой уже не было.  Только карта лежала - ко-
роль бубен.
   - Ну и вор... всем ворам вор! - поразился солдат.
   Не удалось им дойти до города Саранска...  От этого города в  один  теплый
день пролетело над лесами нечто.  И было это нечто не птицей, не ковром-само-
летом сказочным. Вроде бы человек летел и... пронесло его над бором сосновым.
Не стало снова!
   За дальностью Саранска от властей земных, кои за деяния народа ответствен-
ны, того полета чиновники пока не приметили. А то бы они летуна этого спроси-
ли со всей строгостью:
   "От начальства дозволение летать имеется?.."

                                ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Солнце выше - и конница татарская за горизонт прячется,  а на каре русское
тучей летят "мухи заразные,  которые с навоза.  прямо с падали разной, с лужи
поносной на солдата садятся.
   Солнце ниже - и мухи отлетают прочь,  зато каре теперь облипают татары, во
мраке слышен визг их,  горят по увалам костры сигнальные,  скачут  в  топоте,
стрелы вокруг тысячами невидимо рассыпая.
   Маркитанты за паршивый окорочишко уже по шести рублей драли.  Потом и мар-
китанты отстали от армии:  опасно было. Миних, дабы войско воодушевить, велел
бочки с вином открывать для угощения.  Но вино лишь на миг веселило,  а потом
еще хуже бывало от зноя, и тогда фельдмаршал приказам:
   - Всем в рот - пулю!
Бочки с вином откатили в арьергард каре и там давали его пить для "ободрения"
лишь тем,  кто изнемог и упал.  Остальные же сосали пули свинцовые, меж зубов
из перекатывая, как леденец, сухими языками, - верно! - жажда от свинца вроде
приглохла.
   Хлеб армия искала в заброшенных деревнях татарских.  Был он или обгорелый,
не дожженный врагом,  или в земле укрыт, червями жирными пронизан. Колодцы же
брали солдаты с бою, словно крепости... Возьмут его, а там уже свалена скоти-
на битая - разило из глубин земли скверной. Татарину - тому хорошо: он кобылу
свою опрокинет наземь, носом в шерсть ей на брюхе зароется, насосется всласть
молока кобыльего - ему и воды не надобно...
   - Иде же этот рай, о коем нам сказывали?
   К вечеру, когда тебя уже ноги не держат, на ручных жерновах, будь любезен,
зерна для себя намолоть.  А дровишек в Крыму не достать. Солдаты теста сырого
поедят,  а утром пошли дальше...  От самого Перекопа в глубину земли Крымской
протянулся след нехороший: начался в войске русском понос кровавый.
   И настал день, когда Миних созвал офицеров:
   - Рацион отныне таков:  каждому офицеру по шляпе зерна насыплем,  и делите
на всех!  Кто виноват в голоде армии?  Не я,  не я,  - отрекся фельдмаршал. -
Провиантмейстеры на Украине уже все по тюрьмам рассажены.  А князь Трубецкий,
видать, нужд наших не ведает.
   - Лесли-то обоз с хлебом тащит? - спросил Аракчеев.
   - И притащит, ежели от татар отобьется.
   - Обозу-то? От татар? Да никогда обозу от татар не отбиться...
   15 июня армия подошла к городу Г„злову,  который солдаты русские окрестили
на свой лад - Козловом; Миних велел всем молиться:
   - Козлов  этот  - святыня ваша:  здесь крестились князья киевские,  отсюда
христианство на Русь вышло...<2>
   Город уже горел,  подпаленный турками,  из дыма  едва  виднелись  минареты
большой  мечети Джума-Джами.  А далеко в море уплывали паруса кораблей - это,
увозя рабов и богатых евреев,  турецкий гарнизон спешил в Константинополь. Из
города горящего выходили люди почтенные. Несли они к русским хлеб-соль на зо-
лотом блюде.  Это г„зловские армяне-изгои,  издавна верившие в Россию и неиз-
менно ей преданные в любом изгнании. Миних передал хлеб-соль Манштейну, а зо-
лотую тарелку,  украшенную 'дивным узором,  скопидомно в свой шатер забросил.
Максим Бобриков, радуясь случаю, уже вел беседу с армянами - по-армянски.
   - Вступайте  смело  в  город,  - говорили ему армяне.  - Турки зажгли дома
только христианские.  А в Г„злове вы сыщете еще очень много золота и серебра,
посуды медной,  хлеба разного,  материй шелковых, свинец остался от султана и
даже пушки... Даже пушки!
   Нашли и жемчуг и парчу. А хлеба оказалось в городе столь много, что надол-
го армии хватит.  Но это был - увы! - хлеб не ржаной, а белый. Не берегли его
солдаты, считая за лакомство господское, которое насытить неспособно. И щедро
сыпали пшеницу верблюдам.  Давали зерна лошадям, сколько съесть могут, отчего
в Г„злове от перекорма немало пало русской кавалерии.
   А на окраинах соленой грязью пузырилось Сасык-Темешское озеро. Генеральный
штаб-доктор армии,  Павел Захарович Кондоиди, увещевал всех, что in sale salus
(здоровье в соли). Ученый грек и сам полез и других затащил в тузлук соленый.
Сидели там, пыхтя и потея, в грязи по уши, фельдмаршал
   Миних со всем своим генералитетом. Кондоиди напрасно призывал солдат:
   - Кто любострастною хворью болен, сюда... сюда идите! В грязь озера солда-
ты не полезли, а говорили так:
   - Гляди-ка, все генералы наши, видать, нехорошо болящи...
   Бездна сверкающей духоты копилась над лиманами. И пахло близ моря необычно
-  не  по-русски.  Небо  казалось низким - хоть руками его доставай.  Миних в
азарте вскрывал могильники древние. Мучил солдат землекопством и сам измучил-
ся;  древнее царство Керкинита,  отшумевшее когда-то в этих краях,  не давало
ему покоя. Успокоился, когда нашел монету редчайшую: с одной стороны ее - имя
царя Скимура, а с реверса изображен был скиф с боевым топориком.
   Неожиданно прорвался  в  Крым большой обоз с конвоем.  Привел его отважный
генерал Юрий Федорович Лесли,  - в крови была,  от крови потемнев, его шпага!
Солнце раскалило на старике панцирь. Полмесяца не вылезал обоз из схваток ру-
копашных, идя чрез степи от магазинов украинских. Ведь это было чудо, что они
прорвались. При генерале адъютантом состоял сын его (тоже Юрий); Лесли побаи-
вались иноземцы:  за отцом и сыном водилась слава, будто по ночам они убивали
католиков и лютеран.  Возможно,  что и так:  у них в роду с религией не все в
порядке было,  - оттого-то предок их и удрал в Москву; древнее рыцарство Шот-
ландии осело потом в лесах Смоленщины, переварилось тут, перебродило, и полу-
чилась острая закваска. Лесли были истинными патриотами России...<3>
   - Лесли, - сказал Миних генералу, - ты спас мне армию. Когда еще обоз при-
будет к нам с Украины?
   - Об этом знает княгиня Анна Даниловна... Из Г„злова стал Миних распускать
по Крыму слухи ложные,  будто совсем плохи его дела, пора ему спасаться к Пе-
рекопу.  Татары,  до которых этот слух дошел, предали разорению все пути, что
русскую армию из Крыма выводили.  Каплан-Гирей всей мощью ханства своего стал
на подходах к Перекопу, путь отступления заграждая.
   Того только и надо было Миниху:
   - Теперь вперед... идем в Бахчисарай!
   Бахчисарай -  "дворец садов".  Леса крымские,  по дуги дела,  и есть сады.
Только заброшенные. Шумят на склонах гор

   вечнозеленые памятники первым труженикам Крыма - генуэзцам  и  финикийцам,
давно отмершим в веках. А когда пришли в Крым татары, они не пожелали продол-
жать труд,  начатый раньше их, и потому сады одичали. Сады превратились в ле-
са, и цвели в лесах-садах одичавшие груши, виноград, шелковица, маслины и по-
меранцы. Нюхал русский солдат и не понимал, что нюхает он лавры и оливки, ка-
персы и шафранСтолица ханства Крымского была тогда велика, хороший всадник на
добром скакуне объезжал Бахчисарай за день.  Золото и мрамор наполняли дворцы
и бани, мечети и мавзолеи, в прохладных бассейнах гаремов купались разнокожие
рабыни,  откормленные в лени.  Но не добычи жаждали воины русские - отмщения!
Только святого отмщения...  По дороге на Бахчисарай ничто татарами тронуто не
было Войска неожиданно вступили в царство полного изобилия и довольства  вся-
кого. Мешали только горы, через сумятицу которых было никак не пропихнуть тя-
желое каре. Кругом ущелья и овраги. По горным кручам тащили пушки. Трудно бы-
ло.  Много провианту бросили по дороге. Смерти продолжались, и могилы русские
тут же обнимала буйная ароматная зелень...
   Принц Гессен-Гомбургский опять стал заговоры делать.
   - Связать надо Миниха,  - убеждал он офицеров,  - а армию домой отвести. Я
спасу вас от гибели...
   Истомленная адским зноем, армия в конце июля вышла к столице ханства. Бах-
чисарай столь искусно был спрятан в теснине Чурук-Су, что можно мимо пройти и
не догадаться,  что здесь,  укрыт город. Люди уже вповалку лежали на земле, а
все окрестные высоты обложили турки с татарами, постреливая издалека.
   - Генералу Шпигелю,  - наказал Миних,  - больных снести в обоз. Вагенбурги
обложить рогатинами. А со мною пойдут одни здоровые...
   Пробили зорю вечернюю,  и войска, воспрянув от земли, тронулись. В порядке
идеальном, в тишине полнейшей. Таясь в ущельях, армия обошла врага стороной и
на рассвете выросла под самым Бахчисараем.  Уже и город был виден,  как кину-
лись на них янычары.  Владимирский полк сильно помяли,  стали пушки отбирать,
рубят прислугу на стволах орудий.
   - Лесли!  - позвал Миних. - Вот вам повод отличиться... Старый генерал по-
шел на янычар,  его солдаты катили пушки.  Ядра чугунные, разбрызгивая песок,
крушили деревья, плотно спросшиеся. Янычары бежали от штыков русских. В пред-
местье города уже возник коптящий язык пламени.  Бахчисарай - словно заколдо-
ванный замок; как армию в него ввести, если нет дорог, а лишь тропинки и тро-
пинки! Вьются они по отрогам горным, средь садов и кладбищ-
   - О, проклятье! - ругался Миних. - Есть ли такая столица в мире, в которую
не ведет ни одна дорога?..  Эге! - обрадовался он, опуская трубу подзорную. -
Я вижу,  там, со стороны нордической, кажется, можно въехать в город по-людс-
ки, а не по-татарски...
   С опаскою в Бахчисарае появились русские солдаты.  Повсюду лежали, брошены
средь улиц,  мертвецы.  В канавы скатывались,  как арбузы,  отрезанные головы
женщин.  Валялись  тут  же  младенцы с распоротыми брюшинами.  Грекиармяне...
русские... поляки! Все христиане были вырезаны. Не тронули татары лишь миссию
иезуитскую  в Бахчисарае,  и монахи ордена Игнатия Лойоллы отступили вслед за
янычарами. Миних распорядился:
   - Библиотеку "Езуса Сладчайшего" не трогать...  Но монахи  поступили  вар-
варски:  перед бегством своим свалили библиотеку в подвал миссии,  а в подвал
выпустили все вино из бочек. Казаки загуляли. Иные с хохотом в монашеском ви-
не даже купались.  И плавали солдаты в погребах,  средь книг учености невнят-
ной,  и книги утопа