енный,
где правоверный будет обласкан толстыми блондинками - гуриями. Но сладострас-
тием  в  раю награждены лишь те воины,  что саблей зарублены или пулей убиты.
Гурии отвернутся от того несчастного,  кто угодил под ядро из пушки.  Турок -
стойкий солдат, но он бежит, когда его пугнут громом артиллерии...
   Перекопский паша сдался под русскими пушками.
   - Хорошо,  что поспешили сдачей,  - сказал ему Ласси при свидании, - иначе
резня была бы ужасна...  Теперь я могу не скрывать, что мы сидели у вас в бу-
тылке.  Нам бы не осталось иного выхода, как только погибнуть на штурме вашей
крепости...
   Жара стояла дикая! Ласси созвал консилиум:
   - По плану кампании мы должны идти на Кафу и достичь ее,  дабы  уничтожить
этот многовечный рынок работорговли. Но флота у нас нет, припасов нет, а Кры-
ма... тоже нет! Крым уже не прокормит нас, разоренный вконец, и солдата наше-
го встретит пустыня-
   Генералы советовали: не уйти ли сразу прочь?
   - Теперь, когда Перекоп в наших руках, - отвечал Ласси, - для ухода нашего
домой дверь всегда открыта. Но сначала попытаемся постучаться в двери ханства
татарского...
   Однако с первых же верст пути в глубь Крыма всем стало  ясно,  что  далеко
они не уйдут. Безводье и бескормица. Жара и сушь. Пекло!.. Гнать армию на ги-
бель - это безрассудно,  а Ласси, не в пример Миниху, солдат берег. С большим
трудом  армия выдержала натиск татарских полчищ.  Сеча была страшная.  Казаки
побили тысячи татар,  но и своих оставили в степи немало.  Еще и кровь не за-
пеклась  на ранах,  как слетелось отовсюду поганое воронье.  Черные и жирные,
садились вороны на раненых, и первым делом - ударами точными - выклевывали им
глаза. Человек живой, и вылечить его можно, а он уже слепец безглазый!
   Ласси круто развернул армию обратно - на  Перекоп,  которого  и  достигли.
Петр Петрович говорил с горечью:
   - Я уже стар.  Виктории радостные еще могу сносить,  но сердцу моему тяжко
переживать ретирады недостойные...
   Генералы стояли перед ним - перевязаны (некоторым удары  сабель  татарских
рассекли лбы и лица).  Молчали,  подавленные. Ласси поднялся, подкинув в руке
тяжкий жезл фельдмаршальский:
   - Что ж, господа... Взрывайте этот чертов Перекоп!
   В грохоте,  оседая бурой пылью,  рухнули крепостные валы. В частых взрывах
разнесло  на  куски  ворота Ор-Капу,  и старая мудрая сова,  видевшая столько
людских страданий,  перестала глядеть в желтизну вековых степей. Крепости Пе-
рекопа более не существовало!  С тем русские солдаты, идя татарской сакмою, и
стали отходить прочь от Крыма - ближе к своим квартирам. Солдат шатало от ус-
талости...
   Российская армия вернется в Крым сыновьями тех, которые сейчас его остави-
ли.  Великие виктории иногда рождаются от умения вытерпеть и дождаться своего
часа.  Через три десятилетия Российская империя уже созреет в могуществе нас-
только,  что сможет удержать Крым за собой на вечные времена! Не унывай, сол-
дат!
   Аудиторы походной канцелярии уже паковали в тюки архивы армии, когда фель-
дмаршал вызвал Потапа.
   - Я  не  забыл о тебе,  - сказал Ласси.  - Армию мою провел ты через Сиваш
славно. О том, что ты есть солдат убеглый, лучше помалкивай. Знаешь, как ныне
жить надо?  Нашел - молчи, потерял - тоже молчи... Дал я уже приказ, дабы для
персоны твоей сомнительной новый пас выписали. Прозвища природного не спраши-
ваю, а велел в пасе новое начертать - Полонов ты, благо из полона ушел... Эй,
в канцелярии!  Сундук еще не запечатали?  Так дайте-ка сюда двадцать рублей -
вот для этого молодца!
   Потап бухнулся в ноги фельдмаршалу и зарыдал от счастья.
   - Дурак! Чего ревешь? Больше ста пушек чугунных, кои я в Перекопе взял, на
Руси не двадцать рублев стоят... Иди с богом!
   -  Куда идти мне, господин ласковый?
   -  А куда хочешь... Иди... .женись... расти детей.
   Потап вскинул на плечо тощенькую котомку:
   - Век не забуду милости вашей.  Первенца,  коли родится,  назову по вас  -
Петром...  Будет он Петром Потаповичем Полоновым.  а с такими-то деньгами я в
торговлю московскую ударюсь...
   И ушел. Но не далеко. Степной шлях уперся в карантин. Вдоль дороги был ров
копан. Денно и нощно костры тут горели.
   - Раздевайся, - сказали и одежонку его сожгли.
   Трясли котомку. Деньги в котел с уксусом бросили.
   - Вернете ли? - ужаснулся Потап.
   Тут ему по шее дали и засунули в землянку. Одели в дранину с чужого плеча.
Деньги потом вернули не все,  конечно: товар такой, что к рукам целовальников
липнет.  Пас тоже вымок в уксусе, вонял, лист гербовый покорбился. Каждый час
входил в землянку солдат с горящим кустом можжевельника и чадил вокруг.
   - Нюхай!  - орал он Потапу.  - Нюхай,  черт такой...  Вдохни глубже - так,
чтобы дым у тебя ажно из заду выбежал...
   На караульне, где черный флаг висел, спросил Потап:
   - Никак  в разум я не возьму, от чего лечат меня?
   - Не твое дело,  - отвечали карантинщики.  - Скажи спасибо,  что не сожгли
тебя вместе с деньгами твоими...
   Потап  притих. Сидел и робко ждал, когда выпустят.
   Выпустили, и он пошагал,  радуясь: "Ныне я человек вполне свободный..." На
дневках клал пас под себя, чтобы выровнялся лист гербовый, Всюду воняло уксу-
сом. Он шел домой - на Москву.

                              ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

    С мрачным видом Миних выслушал доклад о движении чумного поветрия,  кото-
рое медленно ползло на Украину от Бессарабии.
   - Карантинами зажать язву эту,  - распорядился он.  - До сел украинских не
допускать ее, ибо хохлы хотя и лениво ездят, но делеко. А дабы войска от чумы
обезопасить, пойдем на татар через Речь Посполитую, и в нарушении границ беру
грех на себя...
    С юга нехорошие вести приходили.  Очаков был уже осажден турками, но гар-
низон его держался молодецки.  Средь трупов павших воинов в Очакове уже заше-
велилась чума. Миних издалека, рукою повелительной, швырял на укрепление Оча-
кова свежие толпы новобранцев.  Они уходили туда,  как сухие дрова  в  жаркую
печку  -  тут  же в одночасье сгорали...  Перед самым походом в ставку прибыл
лейб-медик царицы Иоганн Бернгард Фишер, и фельдмаршал заявил ему сердито:
   - Я здоров, как бык... Но кто мне скажет из ученых мира сего, каковым спо-
собом оградить армию от поветрия чумного?
   - Никто ответа не даст вашему сиятельству.  Чума - наказанье свыше. Едино,
что посоветую:  пусть солдаты от мертвецов ничего,  даже нитки,  не  берут...
Также полезно амулеты носить!
   - А где я сыщу столько амулетов для великой армии?
   - Медицинская коллегия наша, вкупе с Синодом святейшим, уже озабочена этим
достаточно...
   Московская школа  врачей  опустела  в этом году - преподаватели отъехали к
армии.  В столице,  в Москве, в Воронеже и в Лубнах уже пришли в движение да-
вильни  заводские.  Тяжелые  кувалды прессов рушились вниз со сводов цеховых,
плюща слитки бронзовые. Из-под давилен выскакивали горячие, как блины со ско-
вородки,  кругляши  амулетов с изображением креста.  Больше ста тысяч медалей
амулетных для ношения их на груди поспешно отвезли к армии. Амулеты раздавали
воинам  бесплатно  (во славу божию) через лекарей,  через пастырей войсковых.
Врачи дураками не были и знали,  что крестом животворящим от  чумы  армию  не
спасти.  Но писали они лукаво,  мол, "употребление их для бодрости и надежды,
которую оныя люди к тому иметь будут, в таком поветрии весьма
имеет быть полезно".
   В самый канун похода Миних велел:
   - Господам  офицерам  приказываю  вечером солдат своих от порток избавить,
чтобы у голых проверить - нет ли у кого бубонов в паху. Подозрительных тащить
на досмотр врачебный...
   Нашли одного такого - потащили.  Плакал он,  убивался.  И болтался на  шее
несчастного жалкий амулетик с крестом.
   - Панталон толой! - велел архиятер Фишер, присев на корточки; осмотрел бу-
бон,  похожий на сливу,  дождем обмытую,  и сказал Миниху, что страшного пока
ничего нет:  это болезнь французская, которая и в степях ногайских часто слу-
чается.
   Солдат в клятве целовал крест на амулете своем:
   - Как пред Христом сущим, говорю - не был я во Франции этой, и гоните меня
туда - не поеду... Мы же воронежские!
   Но речь его "была трудная,  как у людей,  выпивших много вина. К вечеру от
умер.  Тело его покрылось темными пятнами. Солдата сожгли вместе с ружьем его
и амулет тоже в костер забросили.
   - Ц у м а! - точно определил Кондоиди...
   Но война  властно диктовала войскам свою волю.  Миних вышел из шатра,  тут
ему поднесли большой кубок с венгерским вином:
   - За викторию славную... Вперед - на Вендоры!
   Армия тронулась,  звонко бренча амулетами,  словно медалями. Казалось, все
давно уже герои и все участники кампании награждены заранее. В степи на армию
навалились снотворные запахи конопляников,  и ароматы дичайшие клонили в  сон
ветеранов,  как в могилу бездонную... Жестко и сухо стучали барабаны. Из гус-
той травы вторили им беспечные кузнечики.

    108 000 русских воинов из легиона графа  Миниха,  взломав  чужие  рубежи,
двинулись через земли польские на Бендеры...
    На Бендеры шли они в году этом! Австрийская армия застряла у стен Белгра-
да сербского, и там ее громили турки безжалостно. Теперь Миних торопился сам,
подгонял и армию, дабы Австрия не вышла из войны, оставя Россию в полном оди-
ночестве...  Срочно нужна победа,  а Турция-враг опасный, живучий, стоглавый,
сторукий. В ее мохнатых паучьих лапах сверкают многие тысячи кривых ятаганов.
Она плывет в море Черном кораблями черными, просмоленными...
    Миних ни в какие амулеты, конечно, не верил. Еще с юных лет, когда он жил
в Париже, носил на груди кожаный крест с куском камфары, запах которой должен
отгонять все хворобы и несчастья рока. Не болея сам, фельдмаршал не признавал
права болеть и другим. Войска шли через цветущую Подолию, когда с пышной сви-
той явился в лагерь коронный гетман Речи Посполитой граф Щенсны-Потоцкий.
    - Известно ли фельдмаршалу,  - спросил он, раздуваясь от гнева, - что ар-
мия его идет по землям нейтральной Польши?
   - Да, известно. Но сам неприятель, вступивший на земли польские, чтобы на-
пасть на нас, и указал нам этот путь-
   Потоцкий в разговоре из седла не вылез. Поникла седая голова Щенсного, об-
висли усы шляхетские на груди, крытой панцирем.
   - Горе нам!  - возвестил он.  - Польша великая стала как проходной двор на
окраине.  Кто хочет, тот и шляется чрез нее! Прошу вас ласково, маршал, чтобы
солдаты ваши поляков не обидели.
   - Мы уйдем,  - обещал Миних, - не тронув ни единой вишни в садах польских,
мы даже оставим вам кое-что... вот увидите!
   Слова его оказались пророческими.  Не было раньше дезертирства, так теперь
началось.  Миних оставил на Подолии немало беглецов,  и поляки дружно приняли
их "до своего корыту".  Вековечная вражда Москвы с Варшавой никак не задевала
сердец народов братских,  соседских. Драгун полка Миниха подымал теперь пашню
польскую,  как на родной Рязанщине, пекла ему оладьи черноглазая Зоська. Дело
это житейское - дело любовное. Убежали - значит, здесь больше понравилось.
   Армия текла дальше... И в этом году жара была сильная, но небо орошало ар-
мию дождями обильными. Сверху бил пламень солнца, а снизу квасилась земля. Из
черноземных хлябей едва ноги вытаскивая,  шагала армия на Бендеры. Тащила она
провианту на целых пять месяцев. Волокли пушки. Бомбы. Ядра. Лазареты и апте-
ки, которые солдаты "обтеками" тогда называли.
   Стычки с разъездами татар уже никого не пугали.  И никто не заметил,  что,
ежели вчера напали пятьсот татар, то сегодня их уже тысяча. А завтра навалят-
ся  скопом  в пять тысяч.  И будут урывать куски от армии,  как волки от тела
павшего и разбухшего...
   Рано  утром Манштейн разбудил фельдмаршала:
   -  Возьмите трубку. Осмотрите горизонт по кругу.
   -  А  что там? - заворчал Миних спросонья.
   -  Пространство в полтора лье покрыто татарами.
   -  Срочно отзовите в компаненг фуражиров и скот.
   -  Отозвал. Боюсь, что далее пойдем с боями неустанными.
   -  Бояться не пристало нам. Ступайте...
   С боями армия заструилась меж руслами двух речекМолочицей и Белочицей, кои
в Днестр впадали.  Казачьи авангарды на Днестре уже побывали в наскоке смелом
и вернулись с докладом:
    - Коль до Днестра и дойдем,  Днестра не перейти армии.  Берега там круты,
все в скалах желтых.  А на ином берегу стоит табор вражий - турецкий.  Идут к
нему  на подмогу таборы сераскира бендерского и паши белгородского...  Нам не
пройти!
   - Миних везде проходил и здесь пройдет,  - получили они ответ от фельдмар-
шала...
   Татары не однажды пытались встречную паль по ветру устроить,  чтобы лишить
русскую конницу кормов травяных. Но трава от дожорй намокла - не разгоралась,
пожары гасли сами по себе. Армия вышла к Днестру и... ахнула. Не то что пушки
переправить,  тут и скотину к водопою не подогнать.  На  лодках  плыли  через
Днестр янычары - молодые,  крепкие, загорелые, нарядные. Лениво постреливая в
сторону русских, они иногда кричали:
   -  Эй, поган урус! Вот где Твой Миних... под хвост!
   Александр Румянцев навестил фельдмаршала:
   - Решаться надо,  а медлить негоже... Вели-паша, генерал злющий и опытный,
уже ниже нас форсировался.  Раскиньте же ландкарт, ваше сиятельство, и узрите
для себя опасность прямую.  Края эти гибельны для армии,  - не избрать ли нам
новую дирекцию?
   Миних стукнул по карте костяшками пальцев, усыпанных перстнями в бриллиан-
тах. Из горящей трубки его просыпался пепел.
   -  Нехороший признак, - буркнул фельдмаршал.
   -  Хорошего тут мало, граф: нас окружают турки.
   - Я не о том...  Признак бедствия, нас подстерегающего, что солдаты разбе-
гаться стали. Неужто мой корабль дал течь? Кто решится на дело, успех в кото-
ром невозможен,  тот теряет право надеяться на помощь от сил всевышних...  Не
так ли, мой генерал?
   В письмах к императрице он врал: "Рядовые чрезвычайно бодры и всякий жела-
ет сражения,  дабы железо,  свинец и порох в честь и славу вашего  величества
употребить".  Но уже здесь,  на крутом берегу Днестра,  где,  осыпаема пулями
янычар,  мокла под ливнями его великая армия,  Миних осознал свое  неумолимое
поражение...
   -  Еще не поздно ретироваться, - подсказал ему Мартене.
   -  Только не мне! - отвечал Миних.
   Донские казаки,  конница калмыцкая и войско запорожское, как самые подвиж-
ные,  все  время были в разъездах.  Повсюду во фронте армии возникали опасные
прорехи,  чем и пользовался неприятель.  Впервые русские столкнулись со стой-
костью врага, почти непреодолимой. Едва успеют голову срубить у гидры вражес-
кой,  как новые две пред ними вырастают,  еще злобнее. Гусары полка сербского
ездили вдоль Днестра,  отыскивая место для его форсирования,  но возвращались
ни с чем - всюду овраги, скалы и камни. А враг наседал со всех сторон...
   И постепенно Миних сатанел. Он, как всегда, начинал искать виноватых. Что-
бы примерно наказать. Чтобы глаза отвести людям от своих же ошибок. Ему доло-
жили, что турки уничтожили отряд сразу в тысячу фуражиров, пасших скот вблизи
компанента.
   -  А кто командовал конвоем фуражирским?
   -  Тютчев... в ранге майорском.
   -  Жив? - спросил о нем Миних.
   -  Жив.
   -  Вот и расстреляйте его для примера...
   Вывели майора перед армией, священник причастил его.
   - Я умру,  - сказал Тютчев, - но, пред присягой не согрешив, сын отечеству
верный,  я не согрешу и з истине. Запомните мои слова последние, люди: убийс-
твенное дело ждет всех вас!  Пока не поздно, уходите прочь. А теперь... стре-
ляйте!
   Словно в подтверждение этих слов, Миних приказал:
   - Начнем обманную ретираду,  вгоняя турок в смущение  изрядное,  будто  мы
удобного места для переправы ищем...
   Маневр невольно превратился в бегство постыдное.  Обозы было не  протянуть
через бездорожье - их оставляли, поджигая. Спешно солдаты копали ямы, в кото-
рые навалом кидали пушки,  ядра, бомбы. Посреди площадей базарных в местечках
польских стояли брошены под дожцем пушки русские. А в глотках их ужасных, во-
дою наполненных,  еще сидели ядра, к залпу готовые, но выстрела так и не сде-
лавшие... Кто виноват? "Только не я!" - утверждал Миних.
   От течения Днестра армия отвернула,  и сразу началось безводье.  А  запасы
той воды,  что в бочках еще плескалась,  скоро протухли. Заревел скот, умирая
от жажды.  Опять драгуны пошли пеши.  Чума подкрадывалась к армии...  Смертей
повидали  тут всяких.  Люди умирали тысячами.  Межоу павшими бродили полковые
лекари,  средь них и Емельян Семенов. Через развернутый табачный лист пытался
фельдшер  прощупать пульс.  После чего листы табака сжигались.  В шатре фель-
дмаршала неустанно горел огонь,  на котором добела  жарили  большие  кирпичи.
Когда они раскалятся,  на них струею лили едкий уксус. Кислейший пар, что ис-
ходил от кирпичей, вдыхал в себя фельдмаршал полной грудью с усердием небыва-
лым.
   - Я не пойму загадки этой,  - говорил он врачам. - Одни винят в чуме собак
иль кошек.  Кто обвиняет блох,  кто крыс. А я вот вас, врачей, виню... За что
вам деньги бешеные платят?
   - За то, пто мы, - ответил Кондоиди, - цмерть от думы приемлем, как и все.
Но не безропотно, а борясь с нею...
   По пятам  отступающей  армии шла вражья конница.  Татары ехали особой ино-
ходью по названию "аян";  езда такая быстра и лошадь  не  выматывает,  а  для
всадника  "аян"  удобен:  хоть спи в седле.  Армия Миниха стремительно таяла.
Когда нет лекарств для больных,  когда нет пищи и воды для изнывающих,  - что
тут сделаешь?
   - Я сделаю! - бесновался Миних. - Я так сделаю, что солдаты побегут у меня
сейчас... Пора бы уж привыкнуть им к повиновенью.
   И он издал приказ - исторический: приказываю не болеть.
   - Вперед! - призывал истошно...
   А куда "вперед"?  Под этот грозный окрик тремя каре отходила армия, пятясь
под ударами сабель татарских. И таяла, мертвела, самоуничгожалась. В потемках
своего шатра,  спотыкаясь о бочки с вином и  деньгами,  фельдмаршал  громыхал
своим жезлом:
   - Пастор, где вы? Молитесь ли вы за меня?..
   Был серый день,  тоскливый и ненастный.  Казалось, даже воздух, насыщенный
сыростью,  и тот загнивал в груди.  Лагерь поднимался от костров,  чтобы дви-
гаться дальше. Но многие с земли уже не встали.
   - Пример их будет показателен для многих, - сказал Миних.
   Он появился в лагере, вырос над умиравшими людьми:
   - Встать всем и следовать, как велит ДОЛЕ...
   Они  лежали (безымянны и бесправны).
   - Приказ известен мой:  солдатам - не болеть! А коли вы не встали, значит,
умерли. А коли умерли, вас закопают...
   Был вырыт ров глубокий.  Миних велел в этот ров кидать больных.  Землекопы
армейские боялись засыпать живых еще людей.
   - Спаси нас, боже, душегубством эким заниматься...
   - Копать! Иль расстреляю всех.
   Армия тронулась дальше, а за нею еще долго шевелилась земля.
   - Ну вот,  дружище, - сказал пастор Мартене, - ты привык на везение слепое
полагаться.  Но  звезда твоя угасла в этом злосчастном походе...  Что скажешь
теперь, Миних, в судьбу играющий?
   - Скажу, чтобы ты, приятель, убирался к черту!
   И друга выгнал.  В рядах войска бежали громадные своры собак, сопровождав-
шие армию на походе. Миних показал Манштейну на них.
   - Вспомните!  - с угрюмым видом произнес фельдмаршал.  - Когда мы начинали
поход,  у собак ребра пересчитать было можно.  А сейчас,  гляньте,  какие они
толстые... Это свиньи, а не псы!
   - Мой  экселенц, собаки отожрались на человечине.
   На подходе  к  рубежам России всех собак-людоедов перебили солдаты без жа-
лости.  От Буга русская армия тремя колоннами шла по землям украинским. Армия
без  песен  отходила к порогам Днепровским - старой,  унизительной для России
границе...
   - Итак, все кончено, - сказал себе Миних. - Слава моя разлетелась в дым, и
хорошего для себя не жду более.
   Он сидел в убогой мазанке, под ногамч фельдмаршала бродили куры, в лукошке
визжал новорожденный поросенок.  Миних дописывал реляцию. Искал он в письме к