Сплюнул  кровь и снова сел, выжидая подачек.
   - Чего ты тут расселся? - спросил его герцог. - Ступай вон, невежа... Ско-
ро ты пригодишься мне на более важное.  Я тебя на место Волынского  дрессиро-
вать стану... оцени!
   На берегу Мойки стояла карета, где Бестужева поджидала жена его, Альма фон
Бетгингер, и по-немецки уже болтала с красивыми адъютантами Курляндского гер-
цога.
   -  Поехали! - сказал Бестужев, садясь с ней рядом.
   Карета тронулась. Бестужев дал жене кулаком в ухо.
   - Ссссука гамбургская, - сказал ей с ненавистью...
   Альма фон Бетгингер изловчилась ударить его ногой в лицо. Карета уже кати-
лась по Невскому, и от драки ее бултыхало из стороны в сторону, хотя мостовая
была ровной, как доска. Но драки никто не видел и не слышал. Супруги возились
внутри кареты молча, а шторы на окнах были опущены...
   - Тпррру-у, - сказал лошадям кучер. - Приехали!
   Бестужев-Рюмин сколачивал  карьеру,  как сколачивают корабли,  чтобы плыть
очень далеко.  Он всю жизнь верно служил лишь тому, кто услуги его оплачивал.
Такой-то подлец и надобен Бирону!

   Дожди шумели в листве Летнего сада,  воды бежали по канавам, низвергаясь в
Фонтанку. Остерман и Бестужев-Рюмин играли в карты с императрицей. Анна Иоан-
новна слушала,  как стучит по крыше дождь,  ежилась в душегрее,  сдавая карты
рассеянно.
   - Петрович,  -  сказала она Бестужеву-Рюмину,  - распотешь меня анекдотцем
заграничным. Да чтобы посмешнее!
   - Отчего же и нет, великая государыня? Пожалуйста...
   И  вдруг императрица провела по глазам ладонью:
   - Да что со мною такое, господи? Почудилось мне, будто я с Волынским опять
сижу...  И хотя ты,  Бестужев,  тоже Петрович по батюшке, но я не тебя, а его
позвала!
   Остерман захихикал дробненько:
   - Ваше величество, с того света не вернется охальник.
   Захохотал и Бестужев:
   - Не прибежит от Сампсония с головою, под локтем зажатой!
   Анна  Иоанновна отбросила от себя карты:
   - Как все красно в глазах... будто кровью облито.
   Кабинет-министры утешали ее:
   - Галлюцинации  вредные  бывают  с  каждым,  но предчувствия тут не должно
быть, ибо сие вне пределов божиего откровения...
   - Нет, нет! - говорила Анна Иоанновна. - Я же не слепая, я видела кровь на
картах... ой, как страшно мне и тоскливо.
   Шумели дожди. Легкой поступью вошел в залу Бирон, велел затеплить побольше
свечей. Императрицу он нежно гладил по руке:
   - Не  верьте галлюцинациям.  Просто у вашего величества случился маленький
прилив крови к голове... Пойдемте, я провожу вас до опочивальни...
   12 августа  дворец  Летний среди ночи осветился огнями.  Анна Леопольдовна
родила для русского престола наследника, которого нарекли - в честь прадеда -
Иоанном, а по отцу Брауншвейгскому принцу Антону Ульриху дали ему русское от-
чество - Антонович.
   Радость императрицы была безмерна.
   - Слава всевышнему!  - ликовала она,  часами простаивая перед  иконами.  -
Слава, что дал ты наследника вечному дому моему... Пробил час мой торжествен-
ный: отныне спокойна я!
   Ребенок, обмыт и закутан в соболя, был возложен на подушку атласную, кото-
рую держали на вытянутых руках четыре арапа.
   - Убью, коли шелохнете не так, - сказала им Анна.
   На этой подушке арапы сразу перетащили Иоанна Антоновича в покои  императ-
рицы,  а  мать с отцом от своего ребенка были отставлены.  Бирона лихорадило,
хотя наружно герцог обязан был радость выражать.  Ребенок родился вполне здо-
ров (что тоже плохо для Бирона),  большеголовый, он разевал свой розовый рот,
охотно ловил крупные, как виноградины, сосцы бабищи-кормилицы...
   Теперь начнется свалка при дворе!  Остерману выгодно наследование престола
младенцем Иоанном Антоновичем; тогда он при малолетнем императоре станет дви-
гать Россию,  как ему хочется.  А враг его,  герцог Бирон, к великому счастью
Остермана,  всегда враждовал с родителями ребенка,  и от этого Остерману чуя-
лись приятные конъюнктуры. Но герцог Бирон тоже не дремал, подобно сытому ко-
ту над чашкою сметаны.  У него в интриге придворной были свои  конъюнктуры  -
дерзновенные!
   - Теперь ты мне особенно надобен,  - шепнул он Бестужеву. - Я на тебя упо-
ваю... верь мне - озолочу!
   Ребенок лежал на подушках кверху сытым животиком,  сучил ножками по атласу
и пускал ртом счастливые пузыри. Сейчас он угрожал очень многим - герцогу Би-
рону,  Елизавете Петровне, племяннику ее в Голштинии - принцу Петру Федорови-
чу,  даже своим родителям был опасен этот выродок, что появился на свет божий
от политической связи Вены с Петербургом...  По сути дела, политическим отцом
императора можно считать Остермана!
   - Агу, - говорила внуку Анна Иоанновна. - Агушеньки... Ну-ка, сделай, Ва-
нечка, нам потягушеньки...
   По рядам гвардии прошло тихое шептание:
   - По отцу отпрыск брауншвейгский,  а по матке он мекленбургский, от России
же в нем и всего-то...  А сама-то императрица, ежели вникнуть, права на прес-
тол русский тоже не имела:  ее верховники,  не спросясь нас, на самый верх из
Митавы вздыбачили... Худо нам!
   Но эти  шепотки  тайные царицы пока не достигали.  Она нянчилась с внуком,
пока ее не стало хватать болью...  Маркиз Шетарди спешно депешировал в Париж,
что  Анна  Иоанновна "стала жаловаться на бессонницу.  В конце сентября у ней
явились припадки подагры, потом кровохаркание и сильная боль в почках. Медики
замечали  при том сильную испарину и не предсказывали ничего хорошего".  Анг-
лийский резидент Финч тоже следил за здоровьем императрицы,  отписывая в Лон-
дон:  "То,  что  медики  приписывали нарыву в почках,  было не что иное,  как
вступление царицы в критическую эпоху в жизни женского пола; но оно сопровож-
дается такими сильными истерическими припадками, что это очень опасно..."
   6 октября Анну Иоанновну скрючило во время обеда. Кровь была в урине ее, а
теперь кровью наполнилась и тарелка с недоеденной пищей.  Лейб-архиятер Фишер
отозвал Бирона в сторонку:
   - Ручаться за будущее никак нельзя,  и следует опасаться,  что императрица
скоро повергнет всю Европу в глубокий траур...
   Бирон в растерянности кликнул скорохода:
   - Беги к обер-гофмаршалу Рейнгольду Левенвольде...
   Тот убежал - в красных сапожках, держа в руке жезл Меркурия, поверху кото-
рого - крылышки, как свидетельство поспешности. Скороход влетел в дом на Мой-
ке,  где Левенвольде беспечно нежился в саду с красавицей Натальей Лопухиной,
звенел фонтан,  и пели. над любовниками райские птицы... Левенвольде выслушал
гонца,  велел ему бежать обратно. Наташка по взгляду его потемневших глаз до-
гадалась,  что при дворе стряслась беда.  Она спросила - что там, и обер-гоф-
маршал сумрачно ответил:
   - Бирон спрашивает,  что ему делать?  Но я же не оракул, как Остерман... Я
знаю лишь одно,  что нашей безмятежной и счастливой жизни,  кажется, приходит
калуг. Надо ехать во дворец...
   Решено было  срочно созвать Кабинет,  но Остерман срочно заболел,  чтобы в
Кабинет его не звали,  чтобы переждать это смутное время... Бирон бесновался,
гонял к нему лейбмедиков:
   - Когда нужно принять решение,  он всегда подыхает и никак не может подох-
нуть... Оживите его хотя бы на час.
   Остерман, полумертвый, не шелохнулся. Он не явился!
   Тогда герцог натравил на него графа Левенвольде.
   - Рейнгольд,  - сказал он, - ты же понимаешь: один неловкий шаг в сторону,
и мы слетим с этой волшебной горушки... Спеши!
   Левенвольде помчался за Адмиралтейство - в дом Остермана,  речь вице-канц-
лера и первого министра была невнятна:
   - ...поелику чины преходящи в заботах державных,  то надо решать в Совете,
а Иоанн порожден быть имеет от племянницы царской, и в воле собрания вышнего,
богом и природой назначенного,  полагают верноподданные о мудрости  ея  вели-
чества не судить...
   Левенвольде начал трясти Остермана в постели.
   - Проклятый  оракул!  - кричал он на него.  - Можешь ли ты хоть одно слово
произнести по делу. кому быть регентом? Кому быть регентом при младенце Иоан-
не, если умрет сейчас императрица?
   - Я уже сказал,  и еще раз повторяю, - бубнил Остерман, гяаза закатывая, -
что право наследства природного есть промысел божий,  и тому быть, как власть
вышняя определит в намерении ея величества, моей благодетельницы...
   Левенводьде скрючил пальцы, сведенные в судороге ярости:
   - Хоть на одну минуту, но выплыви ты из каналов темных! Говори дело, или я
тебя задушу, проклятого мракобеса...
   Остерман робко произнес имя Анны Леопольдовны.
   Левенвольде топнул ногой:
   - Выходит, негодяй, ты против герцога Бирона?
   Остерман чуть ожил, задвигавшись на постели:
   - А разве я не сказал, что герцог самая важная персона?
   - Ты  взмутил всю воду, но рыбки так и не выловил.
   - Боже! - воскликнул Остерман. - Я всегда считал, что его светлость герцог
Курляндский личность вполне достойная для того,  чтобы управлять Россией.  Но
нельзя же забывать и родителей Иоанна, которые тоже пожелают владеть Россией!
   Во дворце все вельможи были в сборе. Шептались. Императрица охала в спаль-
не,  а младенец в колыбели радовался жизни. Бестужев-Рюмин перебегал от князя
Черкасского к герцогу Бирону.
   - Нельзя регентшей матери Иванна быть! - вещал он. - Если Анна Леопольдов-
на при сыне своем малом Россией править учнет, тогда из Мекленбурга ее старый
батька прикатит.  А нрав герцога Леопольда Мекленбургского по газетам  доста-
точно известен. Он в Мекленбурге своем, дня не проходит, чтобы головы кому не
оттяпал...  На Руси-то ему полное раздолье для озорства будет.  Топоров тут -
полно, а голов и того больше!
   Бирону такие слова - как маслом по сердцу.  Сейчас он сам подкрадывался к
управлению Россией, и каждый кандидат ему мешал.
   - Если Анне Леопольдовне нельзя быть регентшей, - го-
ворил герцог, на Черепаху поглядывая, - вряд ли можно в ре-
генты назначить и мужа ее, отца Иоанна, принца Антона!
   - Никак нельзя,  - охотно соглашался князь Черкасский, понимая, чего домо-
гается Бирон.  - Принц Антон,  хотя и высокой фамилии,  но боязлив и глуп,  к
России  не приспособлен так,  как успела приспособиться ваша герцогская свет-
лость...
   Имени регента так никто и не произнес: боялись!
   По стеночке,  держась за нее рукою,  из спальни вдруг выползла императрица
Анна Иоанновна, и заговорщики растерялись.
   - О чем речь идет?  - спросила она с угрозой, недобро глядя. - Или вы меня
хоронить собрались? Смерти моей никто не дождется. Занемогла малость, но поп-
равлюсь еще... Сейчас лейб-архиятер Фишер мне рецепт от подагры пишет, а Сан-
шес твердит одно, будто не подагра у меня, а камни в брюхе...
   Императрица оторвалась от стенки, пошла к младенцу:
   - Запрещаю вам наследство мое делить, пока я жива!
   За нею громко хлопнула дверь.
   - Ея величество, - сказал Бирон, глядя в окно на дождь серый, - от болезни
оправилась, и слава богу. Но забот о назначении регента мы оставлять не долж-
ны. Мало ли что...
   Ясно! Черкасский с Бестужевым поехали к Остерману.
   - Гляди,  Петрович,  - говорил Черепаха,  - как герцог колеблется. И хочет
укусить от регентства, да, видать, побаивается.
   Карета министров катила мимо Адмиралтейства, за которым виднелись шаткие в
непогодье мачты кораблей.
   - Отчего же,  князь,  и не быть Бирону регентом?  - отвечал Бестужев. - По
воде ходя, воды не ищут!
   Черкасский был вынужден соглашаться:
   - Правда твоя, Петрович: уж больно герцог в делах искусен.
   Остерман сказал кабинет-министрам:
   - А зачем спешить? Надо думать. Много думать...
   Он лежал  в постели и думал.  Явственно выразил Остерман лишь одно пожела-
ние:  быть при матери малолетнего императора Совету, где и Бирон заседать мог
бы... Бирона это возмутило:
   - Как можно Совету быть? Сколько голов - столько и мнений. Но лучше одной
головы ничего не бывает!
   Он страдал:  "Ну где же тот смельчак,  который открыто объявит имя мое для
регентства?.. О жалкие людишки!"

                 ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   За окнами повалил мокрый снег.  Белой кашей он лепился к стенам дворца,  к
стволам черных деревьев Летнего сада,  сиротливо зябнущих в чаянии зимы. Тяж-
кий нечистоплотный дух насыщал апартаменты, где умирала Анна Иоанновна... Еще
недавно жизнь была для нее сплошным праздником! Средь морозов трескучих цвели
тут  тропики садов висячих.  Средь растений диковинных плясали аркадские пас-
тушки-фрейлины,  камергеры выступали словно маркизы...  Сколько было  музыки,
ферлакурства!
   В обнищавшей,  ограбленной ею стране Анна Иоанновна была самой богатой.  И
умирала она сейчас не во дворце,  а на сундуках. Ибо дворец императрицы напо-
минал сундук. Все годы царствования своего хапужисто и завистливо сбирала она
богатства.  В подвалы дворцов,  уставленные сундуками,  пихала Анна Иоанновна
все подряд, что под руку попадало. Драгоценные камни, меха дивные, ткани вос-
точные и лионские,  целые груды алмазов,  яхонтов,  сапфиров, рубинов. Версты
чудной парчи изгнивали напрасно,  никем не ношенные.  И вот теперь,  лежа над
своими  кладовками,  она  умирала,  бессильная забрать что-либо с собою в мир
загробный.
   А возле одра ее шла борьба за власть над великой страной. В аудиенц-каморе
для этого снова собрались - Бирон,  Бестужев-Рюмин,  Рейнгольд Левенвольде  и
князь Черкасский;  вскоре во дворце появился и Миних, отчаянно скрипя новень-
кими ботфортами.  Бестужев самым наглым образом отдавал Россию вместе с наро-
дом ее под власть герцога Курляндского. Он первым заговорил открыто:
   - Кроме вашей светлости, некому быть в регентах. Поверьте истинно, что вся
нация желает только вас!
   Миних при этом скривился,  словно ему обожгло губы,  и отошел в  сторонку,
дабы  не высказывать своего мнения.  Но этот полководческий маневр не усколь-
знул от ока герцога.
   - Граф! - резко позвал его Бирон. - Вы слышали?
   - Нет. Я не слышу отсюда.
   - Так идите ближе... идите к нам.
   Миних   подошел. Бестужев заговорил по-немецки:
   - Правда,  что в других государствах странным это покажется,  отчего в ре-
гентстве мы мать с отцом обошли.
   - Да, это будет странно, - согласился Бирон, бледнея...
   Черкасский что-то нашептывал на ушко Левенвольде.
   - Князь! Что ты там интригуешь? Говори громко.
   - Доказываю я, что только ваша светлость может спасти нас и народ русский.
Никого иного вокруг себя не наблюдаю,..
   Миних понял,  что он остался один и надо догонять теперь  тех,  которые  в
карьере далеко вперед его обежали.
   - О чем спор?  - заявил фельдмаршал,  надвигаясь пузом прямо на Бирона.  -
Если уж избирать кого в регенты,  так никого, кроме вашей светлости, и не на-
до...
   Но губы толстые еще кривил, завидуя (враг!).
   Анна Иоанновна подписала манифест о наследовании престола малолетним Иоан-
ном, своим внуком. Многие вельможи при сем акте присутствовали; когда они уже
стали покидать больную,  Миних задержался в дверях и произвел  маневр,  много
выгод ему сулящий.
   - Ваше величество! - заявил он твердо. - Мы уже пришли к согласию и просим
вас подданнейше,  чтобы регентом при внуке вашем Иоанне быть герцогу Курлянд-
скому...
   Анна Иоанновна ничего ему не ответила, а когда двери за Минихом закрылись,
она Бирона спросила:
   - Что мне сказал сейчас фельдмаршал?
   Бирон пожал плечами:
   - Он чего-то просил, но я тоже не понял.
   Анна Иоанновна  натянула на себя вороха жарких одеял:
   - До чего же все сразу непонятливы стали...  Одна лишь я,  лежа вот здесь,
все понимаю!
   История разбойника Надира, который сгал регентом при малолетнем шахе Абба-
се,  а потом свергнул его,  занимала сейчас воображение Бирона. Впрочем, если
вступить  в любовную связь с Елизаветой,  то эта девка вполне заслонит его от
гнева русского...
   Теперь он ждал, чтобы Анна Иоанновна освободила его:
   "Смерть так смерть,  но скорее к развязке.  Сколько лет прошло, как у меня
не было другой женщины, кроме этой... Да! Пусть она развяжет мне руки..."

   Рибейро Саншес подошел к Бирону:
   - Что бы ни говорил архиятер Фишер с тугоухим КаавБуергаве,  но они  лечат
не то,  что болит.  Я же считаю, что положение императрицы стало окончательно
безнадежным.
   Бирон прослезился.
   - Однако я благодарен вам, - сказал он. - Мои глаза теперь открыты и видят
истинное положение в империи.
   В аудиенц-каморе показалось Брауншвейгское семейство - Анна Леопольдовна с
принцем Антоном,  оба заплаканные. Бирон встал перед ними, загораживая дорогу
к императрице:
   - К  ея величеству нельзя, положение ухудшилось.
   Анна Леопольдовна вскинула к лицу кулачки:
   - Как вы смеете так говорить,  герцог? Она не только императрица, но еще и
тетка мне родная... Пустите!
   - Нет! -  ответил Бирон.
   Теперь, когда роковой час пробил,  Бирон допускал до Анны Иоанновны только
свою  жену,  только своих детей,  только своих креотуров.  Принц Антон Ульрих
стал убеждать герцога:
   - Но  мы  ведь родители императора России...  Как вы можете препятствовать
нам войти,  в покои, где не только больная императрица, но и... наш сын? Пус-
тите нас, герцог.
   - Нет! -   отказал ему Бирон со злорадством...
   Остерман продолжал  затемнять сознание и себе и другим.  Он страшился ска-
зать Бирону "нет", чтобы не пострадать потом, если герцог станет регентом. Он
боялся  произнести и "да",  чтобы не пострадать от семейства Брауншвейгского,
если регентшей над своим сыном-императором станет Анна Леопольдовна.
   Наконец он прослышал,  что,  кажется,  все уже решено без него,  и тоща во
дворце раздался скрип немазаных колес.  Это въехал во дворец Остерман,  "поп-
равший  смерть" ради конъюнктур спасительных.  Коляску его катил сейчас каби-
нет-секретарь Андрюшка Яковлев,  заменивший Иогашку Эйхлера;  Остерман скром-
нейше возвещал о себе направо и налево:
   - Я нерусский, и не мне судить о делах русских...
   Бестужев-Рюмин мертвой хваткой вцепился в него.
   - Как это нерусский?  - кричал он на первого министра.  - Ежели  нерусский
ты,  так чего же десять лет Россиею управлял?  Бессовестно тебе от регентства
герцога отворачиваться, когда уже все давно порешили, ко му в регентах быть!
   "Неужели я опоздал?.." Обложенный ватой и мехами, подлинный владыка России
был вкачен вместе с коляскою в двери царских покоев.  Анне Иоанновне он  ска-
зал, что восстал от ложа смертного только затем, чтобы объявить ей:
   - Лучше Бирона в регенты нам никого не найти.
   - И ты так думаешь? - была поражена императрица...
   Проект о назначении Бирона в регенты она засунула себе под  подушку.  Всех
удалила мановением руки и велела остаться одному лишь Бирону... Без свидетели
она спрашивала его:
   - Подумай!  Разве так уж тебе это нужно? Езжай-ка, друг мой милый" обратно
в Митаву... Залягают тебя здесь без меня!
   Бирон промолчал, и она поняла, что герцог регентства хочет. Бирон же из ее
спокойствия понял, что возражать императрица не станет. Бестужеву-Рюмину гер-
цог строжайше наказал:
   - Хоть ночь не спи,  а составь челобитную от имени Генералитета  и  Сената
российского.  Чтобы генералы и сенаторы просили императрицу упрочить спокойс-
твие империи через мое назначение в регенты над малолетним императором  Иоан-
ном... Ступай!
   Наутро такая бумага была готова.  "Вся нация герцога регентом желает!" Се-
нат и Генералитет в собраниях своих ее никогда не читали. Как же они подписа-
ли ее?..  Бирон отзывал к себе по два-три человека,  прочитывал им челобитную
вслух.
   - Выдумают же! - говорил он, фыркая, вроде не желая регентства для себя. -
Неужели в России, кроме меня, никого более достойного не могли сыскать?
   На что спрошенные могли ответить ему лишь одно:
   - Ваша  светлость!  Как мы можем сомневаться в ваших великих достоинствах?
Челобитная очень хороша!  Мы подписываемся...  Позвольте лишь взглянуть,  кто
первым подпис поставил?
   Первым стоял "подпис" Бестужева-Рюмина.  Сразу  все  становилось  ясно,  и
перья вжикали под челобитной,  умоляя императрицу скорее упрочить спокойствие
государства назначением Бирона в регенты.
   - Я ник