тны в народе,  а Елизавета одна ездит ночами по
городу и никого не боится... Они ее не тронут!

   Напряжение внутренней политики России усиливалось тогда небывалым напряже-
нием  политики внешней.  1740 год был для Европы почти роковым - в этом году,
раз за разом, освободились три престола: берлинский, петербургский и венский.
Историки уже давно приметили,  что посмертная воля монархов уважается наслед-
никами меньше,  нежели воля простых смертных. Если сапожник, умирая, завещает
свои колодки племяннику,  то можно быть спокойным: колодки дойдут по назначе-
нию. Совсем иное дело - коронное наследство!
   Коронную серию смертей открыл в Берлине кайзерзольдат, потом поехала в не-
бытие Анна в Петербурге,  а через три дня после ее смерти скончался в Вене  и
последний  Габсбург в мире - император австрийский Карл VI.  Он умер через 40
лет после того, как вымерла испанская ветвь Габсбургов, родственная австрийс-
кой,  и теперь в силу должна вступить "Прагматическая санкция", чтобы гранди-
озное "Австрийское наследство" передать дочери покойного - Марии Терезии.  Но
Фридрих II, молодой король прусский, уже вдел ногу в боевое стремя.
   - Я привык плотно завтракать по утрам,  - сказал он.  - Одной Силезии  мне
пока хватит, чтобы не быть голодным до обеда...
   И сразу началась война. Европа даже не заметила, как и когда в Берлине ус-
пел  вырасти молодой и сильный зверь - агрессивная армия Пруссии.  22 декабря
1740 года, без объявления войны взломав пограничные кордоны, нерушимые фалан-
ги Фридриха, объятые ужасом железной дисциплины, вторглись в Силезию, которую
населяло тогда больше миллиона онемеченных чехов. Захватив страну в рекордный
срок, прусский король написал в Вену, что Силезию он решил оставить под своей
властью,  но - честный человек!  - он не грабитель, а потому согласен рассчи-
таться  с  Марией Терезией золотом за приобретенное мечом у нее...  Таков был
его дебют на арене Европы. Едва освоясь на престоле прусском, Фридрих II сра-
зу же подал сигнал к череде губительных войн,  провозгласив "полное изменение
старой политической системы" в Европе. Теперь пожары, вызванные им, будут по-
лыхать восемь лет подряд,  а битва народов за "Австрийское наследство" закон-
чится войной Семилетней,  когда русские войска войдут в Берлин!..  Фридрих II
признавался Вольтеру:
    - Я начинаю большую европейскую игру и в случае выигрыша  Пруссии  обещаю
поделиться долей и с Францией...
    Модные писатели Парижа держали свои перья наготове,  чтобы восславить но-
вый гений Европы - прусский! Австрию стали безжалостно раздергивать на куски.
Летом 1741 года две мощные армии Людовика XV форсировали Рейн; французы, объ-
единясь с баварцами, вступили в Чехию, а храбрый Мориц Саксонский, этот новый
французский Тюренн,  штурмом овладел Прагой...  Казалось,  что жадной Римской
империи пришел конец,  и Мария Терезия прибегла к волхвованию. Облачив себя в
рубаху нищего,  беременная матрона воссела на коня,  и одним махом он внес ее
на вершину Королевской горы.  Из ножен она извлекла старый меч своих предков,
который и простерла на все стороны света, проклиная врагов Австрии. С переко-
шенным ртом,  рассылая вокруг себя плевки,  Мария Терезия выкрикивала на горе
древние заклинания Габсбургов;  при этом она гнусно завывала  словно  матерая
волчица,  у которой охотники разорили ее теплое, сытое логово... А после кол-
довской церемонии она заплакала:
   - Я не уверена теперь, найдется ли еще место на земле, где бы я могла лечь
и спокойно разрешиться от бремени?..
   Помощь ей  пришла  из  Петербурга - от Остермана,  верного лакея Вены,  от
принца Антона Брауншвейгского,  сына Вены,  от графа Морила Динара,  угодника
Вены.  Мария Терезия получила от них святое заверение, что русское правитель-
ство скоро вышлет ей в подмогу корпус в 40 000 солдат.  Но тут начала распус-
кать паруса кораблей Швеция, и Россия, увлекаемая немцами в битву за ненужное
русским людям "Австрийское наследство", вдруг оказалась перед новой войной на
два фронта - затяжной и опасной...
   Шведский посол в России барон Нолькен отсчитал сто тысяч талеров  и  приз-
нался маркизу Шетарди, как союзнику,
   - Все эти деньги Стокгольм разрешает мне истратить на любую из  оппозиций,
какие существуют в России.  Я делаю ставку,  конечно, на цесаревну Елизавету,
как и вы, маркиз...
   Елизавета плавала  вечерами  по  Неве в гондоле,  а хирург Лесток в одежде
гребца трубил в рог, призывая Шетарди из сада для свидания с цесаревной.
   Ночью в посольство Франции проник под плащом Михаил Воронцов,  принеся за-
писку от цесаревны,  где она писала,  что ей уже "нечего более стеснять себя,
он может приходить к ней,  когда ему заблагорассудится". Но Шетарди был испу-
ган слежкой шпионов, и Версаль напрасно побуждал его к смелости. Шведский по-
сол  Нолькен оказался храбрее:  он прямо заявил Елизавете,  что Швеция готова
ввести армию в пределы России, но потребовал от нее документа.
   - Вот  текст  вашего обязательства,  - сказал он,  - в котором вы согласны
возвратить Швеции земли, захваченные вашим отцом у нас.
   Елизавета поняла, что в обмен на корону от нее требуют предательства русс-
ких интересов, и подпись дать отказалась. Но против русско-шведской войны она
не  возражала!  В  это  время  кардинал Флери усилил подготовку заговора в ее
пользу,  чтобы навсегда сокрушить австрийское влияние в Петербурге. В кафе де
Фуа на улице Ришелье происходили таинственные встречи курьеров, из рук в руки
передавались тяжелые кисеты с ливрами.  Все делалось строго  секретно,  чтобы
Версаль и король оставались вне всяких подозрений.  Из кафе ле Фуа деньги по-
падали в Петербург - к Елизавете,  а от нее растекались  по  казармам  полков
столичной гвардии.  Русские солдаты,  вестимо,  не ведали, что деньги идут из
Франции, они их брали "от щедрот душеньки-цесаревны".
   28 июня  Швеция открыла боевые действия против России,  чтобы вернуть себе
финские провинции.  Елизавета в эти  грозные  дни  совершила  непростительную
ошибку  - наивно доверилась в своих замыслах великому инквизитору Ушакову.  В
ответ Ушаков самым грубейшим образом отверг все ее посулы на будущее.  Но те-
перь инквизиция схватила заговор за хвост! Анна Леопольдовна была о нем изве-
щена. Елизавета забилась в щель, как испуганная ураганом мошка, и тишайше си-
дела в Смольной деревне. Даже бесстрашный пройдоха Лесток пребывал в ужасе, и
"при малейшем шуме он бросался к окошку,  считая себя погибшим". Однако перед
отбытием Нолькена из Петербурга Елизавета ухитрилась передать ему, чтобы Шве-
ция войны с Россией не боялась, ибо русские солдаты воевать станут без всякой
охоты,  когда узнают, что Швеция вступается за нее, воюя против немецкого за-
силия в делах русских.  Исходя из этого заверения цесаревны,  Стокгольм издал
манифест  для  "постохвальной  русской  армии".  В этом манифесте было писано
по-русски,  что целью войны Швеции является только свержение иностранных  ми-
нистров  в России,  чтобы сбросить с русского народа немецкое иго.  Таков был
парадокс высокой политики! Шведский манифест навел страшную панику на все ок-
ружение Анны Леопольдовны. Остерман даже предлагал отдать шведам Финляндию.
   - Хоть до самого Кексгольма, - говорил он...
   Он уже разбазарил русские завоевания на Кавказе,  а теперь согласен допус-
тить Швецию под стены Петербурга, - лишь бы никто из-под его зада стул не вы-
дернул!

                    ПОРА ВЫБИРАТЬ!

   Время правления Анны Леопольдовны настолько невыразительно в истории наше-
го государства,  что факт появления на русском столе картошки  я  осмеливаюсь
отнести к наиважнейшим событиям...  Близилась осень.  12 августа двор отмечал
год со дня рождения императора Иоанна Антоновича.  По этому случаю из ботани-
ческого  сада  столипы  ученые ботаники прислали ко двору "тартуфель" (карто-
фель).  На всех гостей,  сколько их было при дворе,  распределили всего  лишь
1,25 фунта картошки (иначе говоря,  около 500 граммов). Картофель был воспри-
нят вельможами как невкусный деликатес,  вызывающий брезгливость своим земля-
ным происхождением, и тогда еще никто не подозревал в "гартуфеле" незаменимо-
го продукта питания для народа...<1>
   В канун  свадьбы Линара Анна Леопольдовна ненадолго отпустила его в Саксо-
нию, чтобы он привел в порядок свои дела на родине и уже окончательно пересе-
лился  бы в Россию.  От правительницы Линар получил мешок "сырых" драгоценных
камней,  чтобы отдать их ювелирам в Дрездене для обработки,  и увозил с собой
значительные суммы русских денег, назначение которых для истории осталось за-
гадочным. Дипломаты того времени полагали, что Анна Леопольдовна решила 9 де-
кабря,  в  день  своих именин,  свергнуть сына с престола,  чтобы самой стать
русской императрицей;  деньги эти якобы были  выданы  Линару  на  расходы  по
предстоящей ее коронации...
   Перед отъездом Линар снова заклинал свою любовницу:
   - Если вы не желаете заточить Елизавету/в крепость, то хотя бы упрячьте ее
в монастырь. Иначе наша гибель неизбежна...
   Елизавете уже не раз снилось,  что палачи стригут ее рыжеватые волосы, об-
лачают тело в жесткую власяницу. Между тем в той тридцатилетней женщине, пух-
лой и кокетливой, не было "ни кусочка монашеского тела". Наблюдательный Миних
давно заметил,  что Елизавета бывала счастлива лишь тогда,  когда  переживала
роман, а влюблялась она всегда напропалую, переступая все границы скромности.
Сейчас ее глаза туманятся при воспоминании о маркизе Шетарди...  По  бедности
носила она тогда дешевенькие платьица из белой тафты,  подбитые черным гризе-
том, но ее красили молодость, приветливость к людям. Елизавета отлично владе-
ла  простонародным  говором  русских  деревень,  очаровывала всех обаятельной
улыбкой.  Русские вельможи издавна пренебрегали ею, считая цесаревну приблуд-
ной по рождению и блудной по образу жизни.  А потому и друзей для себя Елиза-
вета искала не при дворе,  а в казармах гвардии, в мелкотравчатом дворянстве.
Не гнушаясь нисколько,  ездила цесаревна крестить детей на окраинах Петербур-
га,  кумилась с солдатами,  плотниками,  поварами,  садовниками.  Эта наивная
простота цесаревны, ее умение потолковать с людьми о жизни, поплакать с баба-
ми на крылечке делали ее особенно привлекательной...
   Скоро русская армия,  предводимая Петром Ласси, разбила армию шведскую при
Вильманстранде.  Это был небольшой городок близ Выборга, но в нем стояла мощ-
ная  крепость.  Русские солдаты взломали ворота шведской твердыни и принудили
гарнизон к сдаче.  Вильманстранд был срыт с лица земли, а жителей города выс-
лали  внутрь  России.  Анна  Леопольдовна  оживилась,  при дворе было большое
празднество, а у челяди Елизаветы, среди ее сторонников царило уныние от этой
нечаянной победы,  ибо теперь любая виктория укрепляла немцев при дворе...  В
один из дней,  когда Елизавета возвращалась из города,  на запятки  ее  санок
вскочили знакомые ей солдаты.  Всю дорогу не слезали они с саней и пылко, ис-
колов лицо цесаревны усами, они ее целовали и упрашивали:
   - Уж ты поспеши, матушка! Ты тока учни, а мы за тебя все сами прикончим...
Доколе же нам, россиянам, под немцем терпеть?
   Каждый шаг  ее проверялся инквизицией.  Любой гость цесаревны сразу стано-
вился Ушакову известен.  Скажи она комулибо два слова - человек уже  взят  на
заметку.  Подозрительные связи с маркизом Шетарди тоже не ускользнули от взо-
ров сыщиков. Наблюдение за цесаревной было доверено майору Альбрехту, который
как начал паскудничать еще в 1730 году, так уже и не мог остановиться...
   Остерман велел отнести себя к правительнице.
   - Ваше высочество,  - сказал он ей,  - не будьте же долее равнодушны к тем
козням,  которые творятся вокруг вашего семейства.  Положение в стране  столь
небывало,  что обманчивая тишина может взорваться бунтом всенародным. Я жалею
сейчас,  что граф Мориц Линар отъехал не вовремя, - вот его бы вы послушались
скорее!
   В ответ на эти предостережения Анна Леопольдовна показала  Остерману  свое
новое платье.  Беспечность правительницы была все же сломлена натиском на нее
Остермана и прочих приближенных.  Ушаков на фактах доказал существование  об-
ширного заговора в империи. В основном бурлила гвардия - преображенцы!
   - Хорошо, - решил за жену принц Антон. - Эта война пришлась сейчас кстати.
Я сделаю так,  что гвардия завтра же выйдет из столицы и отправится в Финлян-
дию для войны со шведами...
   На следующий день при дворе был куртаг. Анна Леопольдовна встретила Елиза-
вету,  как всегда,  с радушием.  В гардеробной она долго показывала цесаревне
богатые  одежды  для свадьбы любимицы своей Юлианы с фаворитом своим Линаром.
Она даже всплакнула,  скучая по любовнику,  и Елизавета,  неизменно чуткая ко
всяким амурным проявлениям,  всплакнула с ней за компанию. Среди шкафов, сун-
дуков и комодов,  набитых добром,  стояли две женщины-соперницы.  Одна - мать
императора России, сама готовая стать императрицей, а другая - подруга солдат
и офицеров,  невеста Людвига Брауншвейгского,  шаха Надира и прочих искателей
приключений...  Но в самый разгар куртага Анна Леопольдовна решительно отвела
Елизавету в соседнюю тихую комнату и плотно затворила ее двери.
   - Нас здесь никто не слышит, - сказала правительница. - Я прочту вам пись-
мо, которое прислал мне сегодня граф Линар...
   Европа через шпионов хорошо знала обстановку внутри России,  и Линар изда-
лека раскрыл перед своей любовницей все тайные вожделения французской полиги-
ки. Он сообщал в письме такие факты о Елизавете, о каких не имел понятия даже
вездесущий дьявол Ушаков с его колоссальным аппаратом  тайного  сыска.  Через
грузинских девиц,  что состояли в штате правительницы,  но были преданы цеса-
ревне, Елизавета знала обо всей переписке регентши. Но письма Линара поступа-
ли  ко двору иными каналами,  обходя грузинок,  и удар этот был для Елизаветы
неожиданным, страшным и роковым... Получилось так, что Анна Леопольдовна при-
перла цесаревну к стенке!
   Елизавета, не дослушав письма,  со слезами кричала,  что больше не  желает
видеть маркиза Шетарди,  что если Лесток на подозрении, то пусть его арестуют
и пытают.  Она с плачем кинулась к ногам имперской правительницы.  Анна  Лео-
польдовна  тоже разрыдалась,  и две женщины,  заключив одна другую в объятия,
долго плакали... над кем? Сами над собой!
   Расстались же  они,  как нежные подруги,  ласково.  Утром следующего дня в
спальню к Елизавете стремительно ворвался Лесток.  Он всю ночь пьянствовал  в
трактире у Юберкампфа,  что на Миллионной улице,  где подавали флиссингенские
устрицы и где у него было немало друзей.  Лесток казался безумен, он держал в
руке лист бумаги.
   - Все кончено!  - закричал он. - Остерман ухе велел выгнать Преображенский
полк из столицы, а меня, конечно же, повесят...
   Любопытная  цесаревна спросила:
   - Что за бумагу ты держишь там, Жано?
   Лесток протянул к ней лист, и она увидела себя, сидящей на троне, цветущей
и красивой, с короною на голове. Лесток быстро перевернул бумагу, и на другой
стороне листа Елизавета снова увидела себя, но уже в монашеской одежде, а па-
лачи раскладывали перед нею инструменты для пыток... Лесток сказал:
   - Можете выбирать! Но выбирайте сразу - без промедления!

                  ДЩЕРЬ ПЕТРОВА

   Весь день Елизавета провела на коленях в пылких молитвах.  Согласно преда-
ниям, именно в этот день она покдялась перед иконами, что, если судьба дарует
ей престол сегодня,  она во все время  царствования  не  подпишет  ни  одного
смертного приговора...
   Снежный буран продолжался весь день.  Вечерело.  Под синей лунищей текли с
шуршанием  снегов темно-фиолетовые сугробы.  Накануне она переслала в казармы
свои последние 300 рублей.  Больше у нее не было ни копейки.  Ждали Лестока -
от Шетарди;  хирург примчался в Смольную и сказал,  что маркиз денег не дает,
говорит, что продулся в карты. Елизавета заложила свои драгоценности. Шувало-
вы и Воронцовы разослали по городу своих верных людей - узнать, нет ли трево-
ги возле домов Остермана,  Левенвольде, Ушакова и Миниха. Те вернулись, сооб-
щив, что в столице все спокойно, а окна спальни регентши во дворце не светят-
ся (спит, наверно?). К полуночи собрались близкие цесаревны и родственники ее
по материнской линии - Гендриковы, Ефимовские. Скавронские; среди них, полный
мрачной решимости, вполпьяна шатался Алешка Разумовский... Явились солдаты из
ближних казарм; не чинясь (даже грубо), солдаты объявили цесаревне, что, еже-
ли она струсит, они потащат ее к престолу силой...
    Елизавета мелко вздрагивала. На нее накинули шубу.
    - С богом, - сказала она, поднимаясь с колен.
    На шею  ей  нацепили  орден святой Екатерины,  в самый последний момент в
пальцы цесаревны вложили крест. Она всхлипнула, двери отворились, внутрь хлы-
нул мороз.  Вся в облаке пара,  Елизавета шагнула под звезды, уселась в сани.
Запятки саней цесаревны были столь широки, что на них разместились все братья
Воронцовы и Шуваловы. Во весь дух помчались они через пустоши заснеженных ок-
раин Петербурга.  Была историческая для России ночь - ночь с 24 на 25  ноября
1741 года... Сани остановились возле казарм лейб-гвардии полка Преображенско-
го,  где размещалась рота преданных Елизавете гренадер.  Войдя  в  казарму  с
крестом, она сказала солдатам:
   - Ребята,  вы знаете, кто я такая. Худого вам не хочу, а добра желаю. Кля-
немся на кресте сем, что умрем за Россию вместе.
   - Веди нас, краса писаная! Мы всех перережем!
   - А  тогда я не пойду. Крови было уже достаточно...
   Целование креста - акт присяжный. Раздался жесткий хруст: это Лесток ножом
вспарывал  кожу на полковых барабанах,  чтобы никто не вздумал отбить тревогу
по войскам. За женщиной вышли на трескучий мороз 300 гренадер - вчерашних му-
жиков. От Преображенских казарм до Зимнего дворца путь казался бесконечно до-
лог.  Французский академик Альбер Вандаль,  описывая  эту  ночь,  живописует:
"Толстый слой окрепшего снега прикрывал землю, заглушая всякий шум. Гренадеры
торопливым шагом следовали за санями Елизаветы,  молча  и  полные  решимости;
солдаты дали взаимную клятву не произнести ни единого слова во время перехода
и проткнуть штыком первого же малодушного". Невский проспект лежал перед ними
- пустынен, темен и мертв, словно дикое ущелье. Скрип полозьев казался Елиза-
вете слишком громким,  и возле Адмиралтейской площади она вышла из саней.  Ее
маленькие ноги в башмаках глубоко увязали в сугробах снега, и оттого Елизаве-
та никак не могла поспеть за скорым и упругим гренадерским шагом.  Тогда сол-
даты сказали ей:
   -  Матушка, так идти негоже. Надобно поспешить...
   Гренадеры вскинули ее на плечи, и Елизавета закачалась между остриями шты-
ков.  От процессии молча отделились небольшие отряды - для арестования Остер-
мана,  Миниха,  Левенвольде,  а  цесаревну внесли прямо в кордегардию Зимнего
дворца.
   - Дети!  -  обратилась она к солдатам в карауле.  - Вам лучше меня ведомо,
сколь наш бедный русский народ терпел от немцев всякие тягости.  Освободим же
Россию от этих притеснителей и грубиянов!
   Офицеры в кордегардии колебались.  Один из них обнажил шпагу.  Лезвия сол-
датских багинетов сразу уперлись ему в грудь, но убить его Елизавета не дала,
сказав:
   - Он глуп еще. Оставьте жить для будущего разумления...
   В сопровождении мрачных усачей, пахнущих чесноком и водкой, Елизавета, по-
добрав полы шубы, поднималась по лестницам дворца в спальные апартаменты пра-
вительницы.  Все часовые, стоявшие на переходах, покорно складывали перед ней
свое  оружие.  Она  с улыбкой дружеской кивала им в одобрении.  Тогда солдаты
поднимали с полу ружья и присоединялись к ней...
   Вот и спальня правительницы Российской империи.  В отсутствие графа Динара
в постели правительницы лежала ее фаворитка Юлиана Менгден. Под колпаками ти-
хо  догорали  ночные  свечи.  Елизавета решительным жестом сбросила со спящих
женщин одеяло.
   - Сестрица,  - сказ