тоже десять...
   Конечно,  Анисиму  Маслову  в   этой   придворной   толчее,   все   жадно
расхватывающей, было не справиться. Не хватало Ягужинского, который сидел  в
Берлине и помалкивал. А за широкой спиной графа Бирена Маслову было  неуютно
и опасно И обер-прокурор империи даже не удивился, когда к порогу  его  дома
кто-то подкинул ночью письмо: "Остерегайтесь  женщины,  известной  в  свете.
Вас, яко защитника простолюдства, желают извести. Следите за цветом  перстня
красивой женщины, когда она разливает вино..."
   Эту записку подкинул ему Белль д'Антермони, и в этом случае  он  поступил
как русский, страдающий за дела российские!

***

   20 января 1734 года умирал великий канцлер великой империи, граф  Гаврила
Иванович Головкин - царедворец ловкий. Он умирал в своих палатах на Каменном
острове, который недавно ему подарила Анна Иоанновна. Смерть была нестрашна,
но убыточна для канцлера, ибо доктора и услуги аптечные  обходились  дорого.
Слабеющей рукой Головкин прятал лекарства под подушку. Он  их  не  глотал  -
жалко было. Чай, тоже деньги плачены... "Сожрать-то все можно!"
   Почуяв холод смерти, канцлер собрался с силами.
   - Убыток... - сказал и дунул на свечу, гася ее: покойнику и так светло во
мраке смерти.
   В погребальной церемонии  принцесса  Анна  Леопольдовна  впервые  увидела
красавца, какого трудно себе представить.
   - Кто этот сладенький? - спросила она у мадам Адеркас.
   - Это граф Мориц Линар, посланник саксонский, на смену Лефорта  прибывший
с делами тайными. Мужчина очень опасный, ваше высочество, и  по  части  утех
любовных, пожалуй, Левенвольде опытней.
   Внимание  принцессы  к  Линару  заметили  многие.  Анна  Иоанновна  лицом
покраснела, рукава поддернула, прошипела племяннице;
   - Неча на послов чужих вперяться. На жениха радуйся... Анна  Леопольдовна
губы надула. Жених-то - тьфу! Выбрали ей такого принца, как в песне поется:

   Было бы с него счастия того,
   Ежели б плевати мне всегда на него,
   Буду выбирать по воле своей,
   Учлива в поступках по любви моей...

   Мориц Линар внимание принцессы к себе тоже заметил,  но  вида  не  подал.
Остался спокоен, только ноздри раздул, как жеребец.
   - До чего же опытен, каналья! - определила Адеркас. - Понимает, что  нашу
слабую  породу  лишь  холодностью  совращать  надобно.  Ваше  высочество,  -
зашептала она на ухо принцессе, - хотите, счастье составлю? Доверьтесь моему
знанию персон мужских.
   - Я без ума! - отвечала девочка. - Как он красив!.. Бирен  этой  любовной
суеты даже не заметил. Он был чрезвычайно озабочен смертью канцлера. Итак, в
Кабинете осталось теперь два  кабинет-министра:  Остерман  и  Черепаха.  Это
пугало Бирена, и он выискивал буйвола, который бы -  лоб  в  лоб!  -  сразил
Остермана наповал. Волынскому - еще рано, он не пройдет в двери  Кабинета...
Граф толкнул локтем Лейбу Либмана.
   - А я придумал, - сказал он  фактору.  -  Ягужинский  человек  горячий...
Такого-то нам и надобно! Решено: я помирюсь с ним, только бы Остерману  воли
не давать...
   - Но Остерман вице-канцлер, и теперь по праву заступит место Головкина.
   - Смотри сюда, -  велел  Бирен,  отгибая  полу  кафтана.  В  погребальной
процессии следуя, Либман глянул туда, куда ему велели, и  увидел  -  весь  в
сверкании перстней - громадный кукиш графа Бирена,  пристально  глядящий  на
него.
   - Видел? - засмеялся Бирен. - Канцлер здесь Я! И, пока я жив, Остерману в
канцлерах не бывать... Ягужинского за драку со мною я прощаю.  Впредь  пусть
говорят о нем при дворе уважительно и значительно.
   Кареты разъезжались от дома мертвого  канцлера.  Граф  Линар,  волоча  по
снегу  черный  плащ,  прошел  мимо  принцессы,  даже  не  глянув,   и   Анна
Леопольдовна всю дорогу плакала на плече своей многоопытной воспитательницы:
   - Как он жесток.., даже не поклонился!
   -  Ваше  высочество,  вы  близки  к  победе...  Уверяю  вас!  Прежде  чем
приласкать нас, мужчины обычно казнят нас.  Он  уже  у  ваших  ног.  Вытрите
божественные слезы, я все сделаю для вас...
   Остерман очень любил покойников. Тихие, они ему уже не мешали.
   И долго стоял над гробом великого канцлера, размышляя о коварстве Миниха,
склонного к дружбе с Францией... Вот бы и его туда же, вслед  за  канцлером!
Но.., как? Две кометы пролетали над Россией рядом, одна к другой вприжимку -
Остерман и Миних (Бирен в счет не шел: словно вор полуночный, он  крался  по
России в тени престола). У  гроба  канцлера  Остерман  решил:  "Устрою-ка  я
Бирену хорошую щекотку, разорву ленточки его дружбы с Минихом..."
   - Рейнгольд, - сказал Остерман, очнувшись, - я вас довезу...
   В карете сидя, вице-канцлер интриговал:
   - Императрица напрасно доверяет Миниху... Если бы  она  знала,  бедняжка,
каков этот хамелеон! Боже, хоть бы  раз  услышала  она,  какими  словами  он
поносит графа Бирена! Ужасно, ужасно...
   - Но Миних дружит с обер-камергером, - заметил Левенвольде.
   - Чушь! - отвечал Остерман. -  В  управлении  артиллерией  русской  Миних
запутался. Артиллерию от  него  надо  спасти,  и  генерал-фельдцейхмейстером
сделать опытного принца Людвига Гессен-Гомбургского...  Вы  поняли?  А  если
нет, так и напишите брату Густаву в Варшаву: он вам ответит,  что  нет  чумы
подлее, нежели зазнайка Миних...
   Сделано! Во главе артиллерии поставили принца Людвига -  того  самого,  у
которого "слово" с "делом" не расходилось: где что услышит - сразу  донесет.
Миних озверел: такие жирные куски, как артиллерия, под ногами  не  валяются.
Хлеб ему оставили, а масло отняли.  Кормушку  от  его  морды  передвинули  к
другой морде...
   Фельдмаршал не щадил трудов своих. Но не щадил  и  слов  для  восхваления
трудов своих. Золотой дождь  уже  просыпался  на  него,  и  в  звоне  золота
чудилась ему фортуна трубящая: "Слава Миниху, вечная слава!" Почуяв железную
хватку Остермана, он еще крепче сколачивал дружбу с Биреном... Ему,  Миниху,
постель с Биреном не делить, потому и дружили  пламенно,  чтобы  сообща  под
Остермана копать... Один перед другим монетами древними хвастали.
   - А вот, граф, - сказал однажды Миних, в ладонях серебром темным брякнув.
- Такой монеты у вас в "минц-кабинете"  не  найдется.  Монета  Золотой  Орды
времен ужасных для России! И называется "денга", что в переводе с татарского
значит "звенящая"... Ну как? Завидуете?
   Глаза Бирена, до этого скушные, оживились.
   - Да, - ответил, - у меня такой нет... Продайте, маршал!
   - Никогда! -  отказался  Миних.  -  А  вот  еще  одно  сокровище:  монета
тмутараканского князя Олега Михаилы,  и  здесь  вы  зрите  надпись  таковую:
"Господи, помози Михаиле"... Сей раритет есть у меня и..,  в  Риге  у  врача
Шенда Бех Кристодемуса.
   - Кристодемус? Вот как? - удивился Бирен, хмыкнув... Так они дружили.  Но
Рейнгольд Левенвольде пришел от Остермана и предупредил:
   - Вы бойтесь Миниха, придет черный день, и тогда...  Началась  "щекотка".
Бирен сомневался: кому верить?
   - Хорошо, - сказал он, взвинченный.  -  Я  найду  способы,  чтобы  узнать
истину благородной дружбы... Не клеветэ ли это?

***

   Саксонцы при дворе русском, как и голштинцы, издавна были людьми  своими.
Иоганн Лефорт, прощаясь, успокоил Линара:
   - Скоро  и  вы,  граф,  станете  здесь  своим  человеком...  Мориц  Линар
проследил, как лакеи шнуруют "mantelsack" с вещами Лефорта: меха и сереброг,
посуда и ковры, опять меха, меха, меха... Линар напряженно зевнул, ему  было
тоскливо. Чадя, горели свечи в канделябрах. Был поздний час - пора  ложиться
спать. Линар прошел в спальню, где лакей расстилал для него постель.
   - А веселые дома с доступными женщинами существуют  ли  в  Петербурге?  -
спросил его Линар (очень ко всему внимательный).
   - Да, - прошептал лакей, невольно бледнея.
   - Ты.., подкуплен? - спросил его посол невозмутимо, как о  вещи  обычной,
которой не стоит удивляться.
   - Да, - сознался лакей мгновенно.
   - Кем же?
   - Только госпожой Адеркас... Клянусь, только  ею!  Линар  не  сделал  ему
никакого замечания. "А почему бы мне, -  он  думал,  -  не  стать  при  Анне
Леопольдовне таким же фаворитом, как Бирен  при  Анне  Иоанновне?  Допустим,
отцом русского царя я не буду. Но любовник матери царя русского... О,  тогда
карьера моя обеспечена!"
   - Одевайся, - наказал он лакею. - Ты  станешь  на  запятки  моей  кареты,
будешь показывать дорогу... Едем сразу! Двери отворила сама госпожа Адеркас.
   - О мужчины! - сказала она. - Как вы жестоки...  Линар  небрежно  сбросил
плащ, подбитый пунцовым шелком:
   - Мадам! Я вас вспомнил... Не вы ли содержали в Дрездене  веселый  театр,
где актрисы играли главным образом с глазу на глаз за скромную плату?
   - Я не настаиваю, чтобы вы помнили о моем прошлом,  граф.  Я  согласна  и
сейчас на плату самую скромную, если...
   - Но играть-то будете не вы, - ответил ей  Линар.  И  вот  темная,  жарко
протопленная комната. И вот девочка-принцесса,  ради  которой  он  и  пришел
сюда.
   - Ваше высочество, - заявил Линар с порога, - я  готов  рыцарски  служить
вам. Итак, я весь у ваших ног.
   В эту ночь саксонский дипломат опередил законного  жениха.  Того  самого,
что прибыл из Вены с важным заданием: зачать принцессе русского царя.  Худая
и плаксивая девочка, тихо всхлипывая, заснула в эту  ночь  на  плече  своего
любовника...
   - Госпожа Адеркас, - сказал Линар под утро. - Я  молчу  о  вашем  прошлом
несчастии. А вы будете молчать о моем настоящем счастии... Денег я за это  с
вас не беру! Но, как человек благородный и воспитанный, я не привык и давать
своих денег кому-либо...

***

   - Кто там стучит? - спросил Кристодемус. - Дверь философа не закрывается.
Если ты нищ и бос, то входи смело...
   Ворвались солдаты, засунули врачу кляп в рот,  замкнули  ноги  и  руки  в
кандалы. Офицер рылся в  комнатах,  разбрасывая  книги.  Со  звоном  лопнула
реторта с газом.
   - О подлый Бирен, -  простонал  Кристодемус...  Коллекцию  древних  монет
сунули в мешок. А в другой мешок завернули Кристодемуса. Два мешка бросили в
карету, задернули окна ширмами,  повезли  куда-то...  Везли,  везли,  везли.
Через несколько дней в кабинет к Бирену втащили тяжелый мешок с монетами,  и
алчно блеснули завидущие глаза графа.
   - О-о, - сказал Бирен, - такого я не видывал даже у  Миниха!  Теперь  мой
"минц-кабинет" будет самым полным в Европе.
   - Ваше сиятельство, - склонился  Ушаков,  -  там,  на  дворе,  остался  в
коляске еще мешок.., с Иваном, родства не помнящим!
   Речь шла о враче Кристодемусе.
   - Пусть этот скряга,  -  распорядился  Бирен,  -  отправляется  вслед  за
Генрихом Фиком, пусть возят и возят его по стране пушных зверей...  -  Бирен
задумался.
   - Возить.., а сколько лет? - спросил Ушаков.
   - Пока я жив, - четко ответил Бирен.
   ...Под ровный стук копыт убегали в небытие долгие годы!

Глава 6

   Наестся меч мой мяс от тела...
   Вас. Тредиаковский

   Армия Ласси безнадежно застряла под Гданском: с одной стороны -  мужество
жителей и крепкие стены фортов, с другой - нищая, полураздетая армия солдат,
не имевших горячего варева и припасов. Голыми руками крепости  не  возьмешь!
Отшумели дожди осенние, с моря вдруг  рвануло  метелью  -  подступила  зима.
Русские солдаты остались зимовать в  открытом  поле,  а  защитники  Гданска,
отвоевав день, шли по домам, где их ждал хороший ужин с музыкой и танцами...
Миних еще осенью предсказывал:
   - Ласси я не завидую. Он расквасит себе лоб, но Гданска не  возьмет.  Тут
нужен гений - такой, как я...
   Миних ужинал при свечах, при жене, при сыне. Он много  ел  и  еще  больше
хвастал. Пустые бутыли из-под  венгерского  летели  под  стол,  катаясь  под
ботфортами. Сочно рыгнув и ремень на животе  раздернув,  фельдмаршал  сказал
своим самым близким людям - жене и сыну:
   - Бирен, конечно, подлая  свинья!  Остерман  -  грязная  скотина!  Братья
Левенвольде - подлецы и негодяи... Разве эта шайка  способна  осиять  Россию
славой непреходящей? Конечно, нет... Один лишь я, великий и  славный  Миних,
способен свершать чудеса!
   Когда в доме Миниха погасли свечи, в камине  что-то  зашуршало.  Часовой,
стоя у крыльца, видел, как нечистая сила вылезла из печной трубы и, оставляя
на снегу черные следы, спрыгнула с крыши в сугроб... Черные следы привели от
дома Миниха к дому Бирена.
   Нечистая сила предстала перед обер-камергером.
   - Ну, рассказывай, - сказал граф. - Что ты слышал  обо  мне?  Так  ли  уж
справедливо то, что фельдмаршал хамелеон?..
   На третий день камин в  доме  фельдмаршала  затопили,  и  раздался  вопль
обожженного человека.  Миних  был  солдатом  храбрым:  выгреб  огонь  внутрь
комнаты и сам, прямо от стола, взбодренный венгерским, нырнул в черную дыру.
Из печки долго слышалась возня, и вот показался громадный зад  фельдмаршала,
который тащил за ноги человека.
   Миних приставил шпагу к груди шпиона:
   - Кто научил тебя подслушивать мои разговоры?
   - Его сиятельство.., граф Бирен... Но - пощадите! Удар -  и  конец  шпаги
выскочил из спины. Миних вытер лезвие  о  край  скатерти,  выпил  еще  вина,
позвал лакеев:
   - Мертвеца подбросьте к дому Бирена... В ответе я! И лег спать. Бирен же,
проснувшись поутру, выглянул в окно: на снегу лежал  черный  человек  -  его
шпион.
   - Ну, это даром ему не пройдет.., зазнался Миних! Миних  получил  приказ:
очистить свой дом, который нужен для размещения  растущего  двора  принцессы
Анны Леопольдовны и жениха ее, принца Антона Ульриха Брауншвейгского.
   - Что-о? -  рассвирепел  Миних.  -  Очистить  дом?  Мне?  Было  приказано
повторно: дом освободить, а  самому  переселиться  на  Васильевский  остров.
Значит, теперь от двора и Анны Иоанновны его  будет  отделять  бурная  Нева:
весной - ледоход, осенью - ледостав, и фельдмаршалу ко двору  не  добраться.
Кинулся Миних за милостью к Бирену, но вышел Штрубе де Пирмон и объявил, что
из-за сильного насморка его сиятельство принимать никого не велят.
   Миних извлек из штанов потаенный кошелек:
   - Если его сиятельство стало таким сопливым,  то  покажите  ему  вот  эти
монеты. Насморк пройдет от такого подарка!
   И монету  Золотой  Орды  ("денга")  и  монету  Тмутараканского  княжества
("Господи, помози Михаиле") вернули ему обратно.
   - Его сиятельство, - объявил де  Пирмон,  -  весьма  благодарны  вам,  но
поручили мне сказать  вашему  высокопревосходительству,  что  эти  монеты  в
коллекции уже имеют с я...
   Через город, через Неву потянулись громадные обозы: везли на Васильевский
остров живность и мебели Миниха. Впереди на рыжем громадном коне величаво  и
торжественно ехал сам фельдмаршал. Он был оскорблен и мечтал  о  подвигах...
Бирен из окон дворца с  удовольствием  наблюдал  за  движением  миниховского
обоза.
   - Ну вот, - сказал весело, - а теперь мы его опозорим в глазах истории на
весь век восемнадцатый!
   - А как вы сделаете это? - спросил Либман.
   - Очень просто: я пошлю его искать себе славы под  Гданском.  Петр  Ласси
отличный генерал, но крепости взять не может. Пусть  же  Миних  порвет  свои
великолепные штаны под Гданском...
   Расчет был тонким: Гданск - такая крепость, где  любой  полководец  может
свернуть себе шею. Да и мужество поляков - опасно! В эти  дни  обер-камергер
был особенно ласков с императрицей, он расслабил ее сердце любовью, и  Миних
получил  грозный  указ:  взять  Гданск  наискорейше,  а  короля   Станислава
Лещинского пленить...
   Миних разгадал замысел Бирена, но не устрашился, как и положено  солдату.
Он заглянул в камин, под стол (там никого не было),  и  тогда  сказал  своим
самым близким - жене и сыну:
   - Этот мерзавец хочет, чтобы я обесчестил себя под Гданском.  Как  бы  не
так... Я угроблю миллионы солдат, но Гданск будет взят. Шпагу! Платок! Вина!
Перчатки! Прощайте! Я еду!
   На прощание императрица поцеловала фельдмаршала в потный, мясистый лоб. И
подозвала к себе Бирена.
   - Эрнст, - сказала, прослезясь, -  поцелуй  и  ты  Миниха!  Бирен  широко
распахнул свои объятия фельдмаршалу.
   - Мой старый друг... - сказал он, лобызаясь.
   - Мой нежный друг... - с чувством отвечал ему Миних. И - поскакал.  Прямо
из дворца - под Гданск!

***

   Король прусский в политике был изоворотлив, аки гад: пропустил  он  через
свои владения короля Станислава, теперь пропускал через Пруссию фельдмаршала
Миниха, который ехал, чтобы того короля живьем брать... Миниха, как родного,
встретили прусские офицеры, и всю дорогу от Мемеля сопровождали его конвоем,
воинственно лязгая бронзовыми стременами, крича при въездах в города:
   - Вот он - великий  Миних!  Слава  великому  германцу...  Тридцать  тысяч
червонцев звонко пересыпались в сундуках, на которых  восседал  фельдмаршал,
поспешая к славе. Вот  и  Гданск  -  опаленные  огнем  крыши,  острые  шпицы
церквей, апроши и батареи. На Диршауской дороге, под местечком Пруст,  поник
флаг главной квартиры Ласси. Город был обложен войсками, но - боже! - что за
вид у солдат: босые и рваные,  ноги  обмотаны  тряпками,  заросли  бородами,
варят муку в воде и  тот  белый  липкий  клей  едят...  Звякнули  сундуки  с
деньгами, - это Миних бомбой вырвался из кареты.
   - Солдаты! - возвестил он зычно.  -  Перестаньте  позорить  себя  поганым
супом... Вот перед вами город, полон добычи! Я поведу вас завтра на  штурмы,
и каждый из вас сожрет по целой корове! Каждый выпьет по бочке вина! Каждому
по четыре бабы!  Каждому  по  кошельку  с  золотом!  Мужайтесь,  мои  боевые
товарищи...
   К нему, полузакрыв глаза, издали шагал тощий Ласси.
   - Добрый день, экселенц, - сказал фельдмаршалу Петр Петрович. - И  Гданск
перед вами, но армия.., тоже перед Гданском. Что можно сделать  еще,  помимо
того, что я сделал? Солдаты обворованы, они раздеты  и  не  кормлены...  Под
моей рукой всего двенадцать тысяч, четыре пушки и две  гаубицы!  Конфедераты
польские смеются над нами...
   - Штурм! - гаркнул Миних. - Императрица жаждет штурма!
   - Кровь уже  была.  Наши  ядра  не  долетают.  Артиллерия  завязла.  Надо
пощадить солдат, мой экселенц.
   - А где австрийские войска? - огляделся Миних.
   - Об этом надобно спросить у Остермана, - отвечал  Ласси.  -  Вена  любит
втравить Россию в драку, много обещать и ничего не дать, рассчитывая  только
на силу русских штыков. Это же подлецы!
   - Цесарцы - дрянь, я это знаю. Но где же саксонцы?
   - Саксонцы там, вдоль берега... Август Третий прислал сволочь,  набранную
из тюрем, они насилуют женщин в деревнях пригородных и жгут  окрестности.  Я
порю саксонцев и вешаю, как собак! Вешайте и вы, экселенц...
   - Он еще там, этот шарамыжник-король? - показал Миних тростью на город.
   - Да. Король там... С  ним  примас  Потоцкий,  по  слухам,  каждый  вечер
пьяный, и французский посол маркиз де Монти. Теперь они ждут прихода эскадры
французских кораблей.
   Миних раздвинул тубусы подзорной трубы, положил конец ее на плечо  Ласси,
осматривая город... Был ранний час, Гданск - весь в туманной дымке - курился
уютными струями, неприступно высились серые  форты  -  Шотланд,  Цинкенберг,
Зоммершанц, Гагельсберг.
   - Звать совет, - решил Миних. - Пусть явятся начальники...
   В глубине шатра фельдмаршала накрыли стол, застелили его парчой,  красное
вино рубинисто вспыхивало в турецких карафинах. Первым  притащился,  хромая.
Карл Бирен - брат графа, ветеран известный. Без  уха,  один  глаз  слезился,
вчера ядро проскочило между ног Бирена, ошпарив ему ляжки. Он излучал  запах
крови, табаку и водки. Сел,  ругаясь...  Пришел  генерал  Иван  Барятинский,
худой и небритый, всем недовольный. Но вот  распахнулся  заполог,  и,  низко
пригнувшись, шагнул под сень шатра Артемий Волынский, на  груди  его  тускло
отсвечивали ребра жесткого  испанского  панциря...  Миних  сразу  душу  свою
излил:
   - А-а-а, вот и вы, сударик! Помнится мне, ранее, после  тягот  казанских,
вы милостей моих униженно искали... А ныне, говорят, в силу великую вошли  и
новыми патронами обзавелись? Чаю, мн