ина-Пушкина, человека при-
ветного,  старобоярского. За окном белело свежо и утешно - ночью выпал первый
снежок. Еще с детства Маслов любил эти дни, когда первые снежинки робко сеют-
ся на землю. И всегда радовался этим дням. А сегодня снег испугал его.
   Он приподнялся, и волосы его... остались на подушке.
   - Дуняшка,  - позвал он жену, хватаясь за лицо (и брови отпали сама по се-
бе).  - Проснись, женка... Кажется, не мытьем, так катаньем, а меня добили. И
даже не больно!  - удивился он. - Но отчего такая тоска? Боже, какая страшная
тоска... Ой, как скушното мне! - вдруг дико заорал Маслов...
   Навзрыд рыдала у постели жена - верная, умная:
   - Горе-то,  горе...  Сказывала я тебе - отступись!
   Маслов ладонью сгреб с подушек на пол свои волосы:
   - А вот и не отступился...  Выстоял!  Ой, как скуплю мне...
   Потом день  померк,  и  глаза обер-прокурора лопнули,  стекая по щекам его
гнилою слизью.  Боли не было.  Но яд был страшен,  разлагая человека  заживо.
Язык распух - вылез изо рта.  Желтыми прокуренными зубами Маслов стиснул его.
Говорить он перестал.
   Вскоре он умер,  а граф Бирен переслал его семье заботливое, сочувственное
письмо.  По первопутку, по снежку приятному, повезли Маслова на санках в сто-
рону кладбища...  Ох, как обрадовались его смерти в Кабинете - князь Черкасс-
кий даже возликовал.
   - Никого!  - говорил Остерману. - Никого более на пост оберпрокурорский не
назначать. Хватит уже крикунов плодить...
   Бессовестная Лопухина вскоре явилась при дворе с таким убранством на  шее,
что  все  ахнули от сияния алмазов.  Но тут к ней подошла,  от гнева трясясь,
княжна Варька Черкасская и стала рвать колье с красавицы продажной.
   - Отдай! - кричала фрейлина статс-даме. - Отдай, воровка... Это мое... это
из моего приданого!
   Лопухина отбрасывала от себя руки княжны:
   - Врешь, толстомяс ина... отпусти! Мне подарили...
   - Кто смел дарить из сундуков моих?
   Таясь за спинами лакеев, уползал черепахой князь Черкасский.
   - Я знаю,  за какие дела тебя бриллиантами украшают... Я все знаю! - орала
Варька и лезла в лицо Лопухиной,  чтобы оцарапать ее побольнее, чтобы красоту
эту мраморную повредить.
   Статс-дама с фрейлиной постыдно разодрались, как бабы чухонские на базаре.
А  были  здесь  и  дипломаты иностранные,  которые все примечали.  Виновных с
бранью выгнали из дворца.  Велели дома тихо сидеть. Долгий путь проделали эти
бриллианты, пока от сундуков Варькиных добрались до шеи Лопухиной, но об этом
знали лишь самые высокие персоны в империи...
   А где похоронили Маслова, того до сих пор никто не ведает.
   Поле осталось ровное - будто и не жил никогда человек.


                         ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Маслов умер как раз в те дни,  когда  в  морях  Европы  затихал  небывалый
шторм.  Страшная  буря  пронеслась в морях Северных,  она захлестнула зеленую
Бретань, долго трясла меловые утесы Англии.
   Шторм затихал... Некий издатель шел по берегу моря, когда увидел, что вол-
ны  прибивают  к берегу сундук.  Издатель вытащил его из воды,  разбил ржавые
замки.  А внутри сундука лежала рукопись - "Letters Moscovites"  ("Московские
письма").  И вскоре Париж выпустил в свет книгу с предуведомлением от издате-
ля,  что автор книги,  очевидно,  погиб в море нынешней осенью. Все понимали:
буря была,  корабли гибли, сундуки на берег выкидывало. Но никто не находил в
сундуках никаких рукописей. Это обычная уловка издателя, дабы оставить автора
в неизвестности.
   Автор где-то здесь, он среди нас... О нем известно лишь, что он итальянец.
Масон высоких степеней.  Он был арестован в Казани на пути  в  Сибирь,  когда
ехал с русскими учеными в экспедиции Витуса Беринга на Камчатку...  "Вы,  ма-
дам, уже читали?"
   Осенью все знатные англичане поспешают в графство Со-мерсет, чтобы там, на
теплых водах Бата,  пережить слякотную зиму.  Бат - это Версаль на британский
манер.  Возле купальных терм,  строенных еще холеными римлянами,  отец короля
Лира создал уютный уголок. По преданью, в этих водах Баддуин излечил себя от
проказы, и памятник прокаженному королю теперь глядится с высоты в бессейны -
весь в язвах,  страшный... Какой заразы не подцепишь в этих батских ямах! Лю-
бовь,  о всемогущая! Она цветет и здесь - в воде бассейнов под взглядом коро-
лей давно усопших...
   В эту осень князь Антиох Кантемир тоже отбыл из Лондона на воды Бата.  По-
сол был болен, а дух его сатир угас вдали от России. Теперь он лишь приглажи-
вал пороки людские.  И восхвалял князь нищету, печаль, смирение. Персон вель-
можных Кантемир уже не беспокоил острием пера своего.  Паче того, сидя в Лон-
доне,  князь Антиох даже переделывал сатиры,  писанные в юности, чтобы убрать
из них любой намек на личность.  И муза поэта - вдали от родины  -  бессильно
сложила ощипанные крылья.
   "Меня рок мой осудил писать осторожно..."
   Возле заставы  Бата  посла встретили бродячие музыканты и сопровождали его
коляску через город,  пока не сыскал себе квартиры. Повадились ходить к послу
брюхатые эскулапы,  наперебой предлагая свои услуги. С утра звучала музыка со
стороны купален,  по гравию дорожек скрипели колеса,  дразняще звенел с  улиц
смех женский...
   - Боже, отчего я так несчастен? - страдал князь Кантемир.
   Утром ему принесли холстинные штаны и куртку для купания. Повсюду качались
паланкины,  в которых наемные бродяги несли женщин, одетых в длинные коричне-
вые капоты. Посол России бросился в спасительные термы. К нему уже плыла анг-
лийская ундина, толкая пред собой дощечку буфета. В буфете же плавучем храни-
лись табакерка, коробочка с мушками и вазочка с леденцами. Кантемир поплыл за
красоткой.  Он развлекал ее рассказами о своих болезнях. О спазмах в желудке,
о слабости груди,  о меланхолии привычной.  Холстинные штаны и куртка, намек-
нув,  тянули поэта на дно.  Прелестница его покинула...  После купанья Антиох
вернулся домой на носилках. Выпив три стакана горячей воды, поэт завернулся с
головой в одеяло и быстро заснул.
   Вечером его разбудил визг ставни и далекая музыка. Выл в подворотне ветер.
Кто-то поднимался по скрипучей лестнице, держа в руке свечу, и тени стоглавые
метались по стенам. Вот он вошел и брякнул шпагой. Задел за стул и чертыхнул-
ся. Потом на стол перчатки свои шлепнул и произнес:
   - Это я,  не пугайтесь... ваш Гросс. Нас ждут дела, посол: пакет из Петер-
бурга, от вице-канцлера Остермана.
   Секретарю посольства Кантемир сказал:
   - Читайте сами, добрый Генрих... Я слепну. Умираю я...
   - Ну, бросьте, - отмахнулся секретарь. - Вы ж молоды еще!
   Гросс прочитал письмо.  Остерман внушительно  и  жестко  приказывал  послу
расправиться с "Московскими письмами",  изданными в Париже. Остермана заботил
сейчас перевод книги на язык английский... Он требовал от Кантемира:
   "...всякое возможное старание прилагать,  чтоб изготовленный на английском
языке  с оной книжки перевод к печатанию и публикованию в народ пущен не был,
но наипаче оная книга,  яко пасквиль, надлежащим образом и под жестоким нака-
занием конфискована и запре щена была..."
   - Мне рук не хватит,  - сказал Кантемир, - чтобы из купален Бата до минис-
терств парижских дотянуться.  Какое "жестокое наказанье"  могу  я  англичанам
учинить?
   - Посол, велите подать мне вина, - сказал Гросс.
   - Я только воду пью.  Я же сказал,  что умираю...  Вы не могли бы, Генрих,
достать мне книгу Демо о возношенье человека к богу?
   - Вы в самом деле, - засмеялся Гросс, - на водяном пойле и духовном чтении
протянете недолго...  Пока я пью вино,  вы, князь, оденьтесь потеплее. Сейчас
погоним лошадей обратно-в Лондон!
   Прибыв спешно из Бата в Лондон, посол сразу отправился в кофейню "Какаовое
дерево", где застал французского посла Шавиньи.
   - Я,  - сказал он Шавиньи, - поставлен в неловкое пред вами положенье. Мне
из России предписано добиться сожжения в Париже "Московских  писем"  через...
палача! Возможно ль это, граф?
   - Конечно,  нет, - ответил Шавиньи. - А разве в этой книге оскорблено дос-
тоинство его величества короля Франции?
   - Нет.  Но в ней оскорблено достоинство ея величества императрицы  всерос-
сийской Анны Иоанновны.
   - Во  Франции ее зовут царицей,  и нам,  французам,  нет дела до ее капри-
зов...  К тому же,  мой посол,  - добавил Шавиньи,  - в "Московских  письмах"
правдиво сказано, под каким ужасным гнетом пребывет народ русский. Иль вы ос-
мелитесь отрицать это?
   - Кто автор этой книги? - наобум спросил его Кантемир.
   - Он потонул, по слухам... Спросите у морей и океанов!
   - Как передать слова мне ваши в Петербург?
   - А так и передайте, что Париж... далек от Петербурга.
   Полыхали костры на улицах,  разведенные для обогрева караульных. Под вечер
в  доме графа Бирена собрались - все в тревоге!  - братья графские,  Густав и
Карл Бирены, граф Дуглас, Менгдены, Бреверны, Ливены; явился вице-канцлер Ос-
терман,  натертый салом гусиным; принц Гессен-Гомбургский приехал и, Кейзер-
линг прибыл (безбожный Корф не пришел, всех презирающий). Из русских же здесь
был один - великий канцлер Алексей Черкасский, угодлив, толстомяс, противен и
пыхтящ...
   - Произошло нечто ужасное,  - говорил Остерман,  в платок пуховый  кутаясь
по-бабьи.  -  В Париже,  в этом средоточье скверны,  недавно вышла зловредная
книжонка "Letters Mscovities".  В тисненье первом она мгновенно  раскупилась.
Париж охотно слизал тот яд,  что по страницам густо так набрызган и...  Это б
не беда!  Мало ли чего в Париже не выходит. Но "Письма из Москвы" стали коле-
сить по всей Европе... Вот вред! Вот катастрофа!
   - Там обо мне сужденья есть? - спросил граф Бирен хмуро.
   - Никто  не  пощажен,  - ответил Остерман и на глаза себе поспешно козырек
надвинул.  - Особливо же,  ваше сиятельство,  достается всем добрым немцам, у
правления  Россией состоящих.  В книжонке той придирчиво изложено бедственное
положение простонародья русского.  Все тягости налогов. И система сыска поли-
тического со знанием дела выявлена.  - Остерман нюхнул табачку, но не чихнул,
табакерку аккуратно спрятал. - О пытках в застенках наших изрядно говорится в
книжке этой.
   - Да врут, наверно, все! - заметил Бисмарк, шурин Бирена.
   - Увы. Там наши тайны многие открыты.
   Вперед выступил принц Людвиг Гессен-Гомбургский.
   - Надеюсь, - заявил, - что о моей персоне благородной там сказано лишь са-
мое хорошее и мой полководческий гений прославлен?
   Остерман, съежась в коляске, отвечал принцу с презрением:
   - О дураках в той книжечке - ни слова нет.
   Принц сел и стал ждать, когда граф Бирен позовет к ужину.
   - Нас кто-то ловко предал, - точно определил Кейзерлинг.
   Бирен вдруг взялся за поручень коляски Остермана и  одним  могучим  рывком
закатил вице-канцлера в угол, подальше от гостей.
   - Кто автор? - спросил. - Из-под земли достать... Даже если он спрятался в
Канаде, все равно - найти и жилы вытянуть ему!
   Слой пудры,  осыпавшись с парика,  лежал на плечах вице-канцлера,  и Бирен
машинально (не по дружбе) сдул ее с кафтана Остермана, словно пыль с мебели.
   - Но автор книжки анонимен, - ответил вице-канцлер.
   - Ну хватит дурака валять! Уж вы-то знаете наверно...
   - Догадываюсь, что сочинитель этот - Франциск Локателли. Но это и не он! -
со скрипом рассмеялся вице-канцлер.
   - Как вас понять?
   - А так...  Откуда мог заблудший итальянец за краткий  срок  пребывания  в
России столь много вызнать тайн двора нашего и секретов государственных? Нуж-
ны годы... автор сам должен быть русским!
   - Если это не Локателли, тогда кто же нас предал?
   - Не знаю.  Но этот человек,  судя по всему, отлично знает не только меня,
но и близок к вам,  мой граф любезный!  Бирен ногой отпихнул коляску прочь от
себя.
   - Но только не дерзить мне! - крикнул он Остерману. - Тебя давно пора смо-
лой  измазать...  Пишите  в Лондон князю Кантемиру,  чтоб не жалел золота,  и
пусть та книжка хоть в Англии не выйдет.  Я не затем стараюсь, хлопочу, чтобы
меня чернили за грехи чужие...  Вы слышите?  Все - прочь. Я спать хочу! Пошли
все вон...  А ты,  мой славный Кейзерлинг, чего расселся тут, будто король на
именинах?  Проваливай и ты. Принц Гессен-Гомбургский, ты что - не слышал раз-
ве? Иль ужина ждешь?.. Дурак проклятый, холуй, ферфлюхтер под лый... Вон!
   Опережая других, в дверях застряла туша князя Черкасского.
   - Да протолкните его! - распорядился Бирен.
   Кантемир уже не раз по приказу Остермана  отыскивал  за  границей  авторов
статей  о  России,  от имени Анны Иоанновны он угрохал переломать ноги и руки
писателям (будучи сам писателем!). Посол часто рассыпал угрозы перед редакто-
рами лондонских газет, жаловался на издателей в суды и парламент. Ответ всег-
да был одинаково:  "Английский народ волен,  и правительство не  имеет  права
стеснять  свободу его мысли..." Шутники,  да и только!  Попробуй доказать это
Остерману или Анне Иоанновне.  Но сейчас Петербург  был  особенно  настойчив:
книга  Франциска  Локателли  напророчила в Европе неизбежное и скорое падение
немецкого засилия в России...
   А вся клубная жизнь Лондона - в его кофейнях. Спасибо еврею Якобу, который
в 1650 году открыл первую харчевню в Оксфорде, - с тех пор джентльмен не мыс-
лит дня прожить без кофейни.  С утра до ночи здесь весело и интересно (иные и
домой уже не ходят, в кофейнях спят и даже умирают). Несет от каминов теплом,
кипят громадные чайники.  Снуют лакеи, разнося газеты свежие и трубки с таба-
ком.  Здесь у актера бедного ты купишь билет в театр,  здесь писатель продает
свои вдохновенные творенья. И тут же, в гвалте клубном, политики порой решают
судьбы мира...
   Посольский кеб доставил Кантемира к парламенту, близ которого чадно дымила
жаркая кофейня "Голова турка".  Тут послу посчастливилось застать милорда Га-
ринггона. Милорд выслушал Антиоха.
   - Но я-то здесь при чем? Я лишь министр, а не издатель.
   - Прикажите издателям не печатать "Московских писем".
   - А...  закон? - спросил милорд. - Где вы сыщете закон, который бы воспре-
щал британцу говорить и писать,  что он хочет? Вам известен хоть один билль в
парламенте по этому поводу?
   - Но вы же министр... вот своей властью и запретите!
   - Но воля министра в Англии - ничто перед законом.
   - Как можно? В книге той задета честь императрицы нашей...
   - Ну и что ж такого?  - поразился Гарингтон.  - У нас любой газетчик пишет
про короля своего открыто,  и никто на это не обращает внимания... Я не пони-
маю, отчего ваша императрица столь щепетильная особа, о которой и слова нель-
зя сказать? Вы просто дурачите меня, посол! - обозлился милорд. - Не может же
разумный человек преследовать другого за его критику...
   Кантемир отступил в бессилии. Анна Иоанновна вскоре указала Антиоху, чтобы
он сам написал "Московские письма".  Европа хватится их читать - ан, глядь! -
это не Локателлевы,  а другие "Письма",  где мудрость государыни и благоденс-
твие ее подданных во всей красе предстанут. И князь Кантемир засел за писание
того, как хорошо живется людям русским и во всех краях империи только и слыш-
но, как гудит набат хвалы мудрому правительству Остермана - Миниха - Бирена -
Бревернов - Менгденов и прочих...
   С кривой усмешкой Генрих Гросс заметил послу:
   - Не скуплю ли, поэт, вам делать то, чего бы лучше не делать?
   - Вся власть от бога нам дана, - отвечал сатирик.
   - Вот,  кстати,  вспомнил, - сказал Гросс, хитрейший проходимец и масон. -
Хотите посмотреть на человека,  который на Остермана  чуму  наслал?  Он  ныне
здесь... в Лондоне. Его можно застать по вечерам в кафе у Ллойда. Не съездить
нам? Не посмотреть?
   - Что значит - посмотреть?  Его я должен связанным доставить  в  Петербург
для наказания сурового.
   - Ну что ж. Попробуйте связать, посол...
   В кафе  у  Ллойда  (что на Ломбард-сити) князь Кантемир бывал не раз:  там
всегда для русской службы сыщешь и капитанов опытных, и мастеров шить паруса,
там все известия с моря - самые свежие!
   - Вот он,  Локателли,  - исподтишка показал Гросс. - Сидит под барометром.
Тот,  что ни сух, ни жирен. Собою смугл. Глаза большие. И нос громадный. Тор-
гует секретами лекарств ко здравию любви и страсти пылкой... Рискнете подойти
к нему, посол?
   Кантемир шагнул к Локателли, приподнял шляпу.
   - Уж не вы ли это по России знатно путешествовали?
   - Прекрасная страна!  - причмокнул Локателли.  - И люди славные,  но им не
повезло на управителей...  А я вам,  сударь,  понадобился,  очевидно, не ради
снадобий моих?
   Локателли незаметно растворил два пальца,  словно циркуль: это был масонс-
кий вызов - брата к брату.  Еще два знака на скрещенных пальцах, и Гросс, как
рыцарь ложи Калоша,  вдруг понял,  что Локателли на много градусов выше его в
масонстве  всемирном.  Тоща пальцы Гросса - за спиною посла - сложились в ще-
поть, означая повиновение профана метру. Локателли усмехнулся, довольный сво-
им могуществом над людьми.  Он бросил вилку поперек ножа: особый знак - "при-
казываю... повинуйся!".
   При этом он заметил Кантемиру:
   - Знайте же!  Если хоть один волос падет с головы моей,  то все великие  и
тайные силы,  что магически лежат на теневой стороне мира, все эти силы будут
приведены в действие,  и машина Великого Братства Человечества, искушенного в
тайнах вольных каменщиков,  будет работать до тех пор, пока от вас, посол, не
останется в гробу сухой порошок... А теперь - прочь от стола!
   Гросс властно  подхватил  Кантемира  за локоть,  потянул из кафе Ллойда на
улицу - прочь от этих глаз,  прожигающих насквозь.  Трясясь в потемках  кеба,
князь Антиох сказал:
   - Таинственно масонства естество. А ваше братское согласье столь могущест-
венно, что я желал бы принадлежать вашему ордену.
   - А вы нам не нужны, - отвечал Гросс сухо. - Вольные каменщики не признают
власти земных правительств.  Внешние владыки мира сего для нас только гниющий
тлен!
   Анна Иоанновна звала на свою половину Елизавету Петровну.
   - Ну,  сударыня,  - сказала цесаревне, - небось уже наслышана о побасенках
Локателлевых?  Мне да министрам моим Европа гибель скорую накликает.  А пишут
так: сидеть тебе на престоле моем!
   Елизавета бухнулась в ноги императрице:
   - О чем вы,  матушка?  Да и в мыслях у меня того не бывало
   - Большие грубые руки Анны Иоанновны обрушились на нее.
   - Моей смерти выжидаешь?  - кричала императрица.  - Так вот на же  тебе...
Убью!  В монастырь заточу!  Дымом удушу,  словно крысу! Не бывать тебе, шлюхе
казарменной,  на престоле дедов моих.  После меня сядет на Русь тое чадо, кое
от племянницы моей уродится...
   Тишком, гвалту не делая, велела императрица Ушакову:
   - Ты, Андрей Иваныч, доподлинно для меня вызнай, с кем этот Локателлий ау-
диенцы здесь имел? И мне доложи праведно...
   Тайная розыскных дел канцелярия задним числом перебрала всех лиц,  с кото-
рыми виделся Локателли в Петербурге и с кем добрался до  Казани,  где  и  был
тогда арестован. Имена астронома Делиля, офицеров флота из экспедиции Беринга
подозрений особых не вызвали. Но ведь кто-то был, сумевший передать для Лока-
телли рассказ правдивый о бедствиях народа русского... Кто он, человек сей?
   - Ну вот,  матушка, - вскоре доложил Ушаков, - как и велела, я вызнал, что
две персоны беседы приватные с Локателли  имели...  Назвал  бы  их  тебе,  да
страшно называть, - помялся Ушаков.
   - А ты не бойсь - руби сплеча.
   - На подозренье двое у меня: Волынский и барон Корф всяко тут с Локателли-
ем возились... Уж не масоны ли персоны эти знатны?
   Анна Иоанновна умом пораскинула:
   - Не станет же Волынский корову бить,  которая ему молоко дает. А... Корф?
Верно,  что безбожен он и филозоф проклятый. Но он же предан мне. Смешно ска-
зать,  под сорок мужику, а он, кажись, в меня влюблен, и то мне лестно... Все
возраженья  на "Московские письма" издать чрез Кантемира поскорее надо.  Из-
дать во Франкфурте-на-Майне,  благо сей город пупом является  в  Европе.  Сту-
пай...
   ...Ученые долго  спорили  об