кото-
рые при нем служили, и сказал им:
   - Фельдмаршал Миних ради замыслов честолюбивых  желает  погубить  нас.  Не
проще ли связать фельдмаршала, яко сумасшедшего, а всю армию скорее назад по-
вернуть?
   Манштейн тоже был в кругу принца и средь  ночи  разбудил  Миниха,  доложив
графу о заговоре против него.
   - Сопляк! - отвечал Миних, перевернувшись на другой бок.
   На ночлегах, в пространстве замкнутого рогатинами каре, весь скот и лошади
оставались внутри и за ночь выедали под собой каждую травинку.  Когда  поутру
армия снималась с бивуака, оставался после нее пыльный, перепаханный копытами
квадрат голой земли.
   А среди ветеранов,  кои еще Полтаву помнили, шагали и отроки - почти маль-
чики. Так же, как и старики, изнывали они в мундирах, терпеливо несли на пле-
чах бревна рогатин или пудовые ружья. Солдатам этим из бедных дворян было лет
по тринадцать-четырнадцать.-..  Детство тогда кончалось очень рано, и с отро-
ков послушных тогда уже спрашивали, как со взрослых.
   - Вперед дети мои! - рычал на них Миних из коляски. - Кто остановился, то-
му смерть...
   Под ногами армии вытаптывались луга диких тюльпанов.

                                ГЛАВА ШЕСТАЯ
   А за Конскими Водами безводье полное,  от зноя пиво бурдой вскипало в боч-
ках. Солнце пекло темя, мозг расплавляя, и начались смерти. Быстрые и нечаян-
ные, как молнии. Мертвых бросали в степи, обморочных кидали на телеги навалом
- везли дальше, пока не очухаются. Хрипели, умирая от жажды, волы украинские;
выстелив по земле вспотевшие шеи,  ложились в тоске плачущие лошади. И страш-
но-страшно ревел на привалах скот,  не поенный целыми сутками; для нужд армии
гнали его в центре каре, бережа от нападений татар. Но отступать было уже не-
куда, армия покорно держала "дирекцию прямую"...
   17 мая 1736 года русское каре с ходу уперлось в Перекоп.  Максим  Бобриков
долго всматривался в пыльную даль.
   - Перед нами ворота Ор-Капу, - сообщил он Миниху.
   - Ор-Капу? А что это значит?
   - Очень просто:  Капу - дверь,  а Ор - орда, вот и получается, что Перекоп
сей есть "дверь в Орду". Двери эти были нерастворимы!
   Миних для начала вывел армию на пушечный выстрел от врага; пот обильно ка-
тился через его мясистый лоб, собранный в могучие складки.
   - Передайте  войскам,  - наказал он Манштейну,  - что за Перекопом ждет их
вино и райская пожива.  Но если стоять здесь,  как стоял  при  царевне  Софье
князь Василий Голицын,  то все они передохнут.  Ад - только здесь!  А за этим
валом - райские кущи!
   Но 185 турецких пушек зорко стерегли вход в Крымское ханство.  А над воро-
тами  Ор-Капу  гордо  реяли хвосты черных кобыл.  И старая мудрая сова сурово
глядела на пришельцев из стран прохладных...  Миних только тут понял, что его
обманули лазутчики: на телегах в Крым не въедешь, крепость необходимо штурмо-
вать, а противу 185 пушек он притащил сюда свои 119 орудий.
   - Стол! Чернила! Перо мне! - потребовал Миних.
   С помощью Максима Бобрикова стал он писать хану крымскому,  что явился сю-
да,  дабы  предать ханство его разорению,  а первое условие для переговоров -
сдать Перекоп. Это нахальное письмо отослали. Стали ждать репримады. И вот из
ворот Ор-Капу выехал мурза:.
   - Мой хан,  глубокий рудник всей мудрости мира, из которого каждый выносит
по крупице разума, ничего не слыхал о войне с Россией. Мой хан (да увековечит
аллах его величие под небосводом!) удивлен гостям у ворот дома своего...  Ка-
ковы причины привели вас сюда?  Если набеги на города ваши, то Бахчисарай не-
виновен в этом-мой хан Каплан-Гирей не отвечает за дерзость диких ногаев...
   Миних выслушал перевод толмача спокойно:
   - Спроси  его теперь,  Бобриков:  сами отворят ворота перекопские или нам,
поднатужась, ломать их надобно?
   Бобриков долго думал, а потом рявкнул на мурзу знатного:
   - Россия пришла - отворяй Крым,  пес худой! Мурза вытянул плетку, указывая
на "двери в Орду":
   - А ключей от них не имеем... Гарнизон крепости Перекопа составлен из яны-
чар константинопольских,  вот с ними и договаривайтесь!  Татар же в  Перекопе
нет...
   К фельдмаршалу подошел Манштейн, сообщил:
   - Продовольствие кончилось. Князь Никита Трубецкой обманул ваше сиятельст-
во - обозы не прислал... Что делать станем?
   - Всем спать, - отвечал Миних устало... И на виду Перекопа вся армия попа-
дала на землю,  изможденная до крайности.  Дошли! Но так ведь доходили не од-
нажды и предки их.  Дойдут до Перекопа и... возвращаются, на пути умирая. Бы-
валые люди сказывали:
   - За воротцами этими дивная землица лежит,  текут там реки виноградные,  а
по садам барашки курчавые бегают Сарацинское пшено,  рисом прозываемое, и по-
лушки у татар не стоит... На огородах фруктаж редкостный произрастает, какого
у нас на Руси даже знатные бояре никогда не едали!
   Миних в эту ночь,  кажется, глаз не сомкнул: "Быть в Крыму или не быть?.."
Еще  затемно строились полки,  в компанент стаскивали больных и обозы,  чтобы
маневрам не мешали.  В строгом молчании уходили ряды, колыша над собой часто-
колы ружей.  Священники, проезжая на телегах, торопливо кропили солдат святою
водицей. Погрязая по оси колес в песок зыбучий, тяжко ползли мортиры и гауби-
цы.  Рассвет сочился из-за моря,  кровав и нерадостен,  когда войска вышли на
линию боя.  Миних,  восседая на громадной рыжей кобыле, проскакивал меж рядов
солдатских, вещая повсюду открыто:
   - Первого,  кто на вал турецкий взойдет,  жалую в офицеры со шпагой и шар-
фом... Помните, солдаты, об этом!
   Янычары жгли костры на каланчах каменных, ограждавших подступы к Перекопу.
А ров на линии столь крут и глубок,  что голова кружилась.  И тянулся он, ров
этот,  за столетия рабами откопанный,  на целых семь верст - от Азовского  до
Черного моря. Но воды в нем не оказалось (татары - инженеры никудышные).
   Миних пылко молился перед баталией:
   - Всевышний,  ты меня услышал - воды там нет во рвах проклятых, и я благо-
дарю тебя за это. Так помоги мне ров преодолеть...
   Фальшивым маневром он отвлек врага на правый фланг,  заводя  армию  слева.
Окрестясь,  солдаты кидались в ров,  как в пропасть.  Летели вслед рогатины и
пики.  Мастерили из них подобие лестниц и лезли наверх,  беспощадно  убиваемые
прямо в лицо... Дикая бойня уже возникла на приступе каланчей. Топорами руби-
ли дубовые двери.  Внутрь фортов врывались с криком;  врукопашную (на багине-
тах,  на  ятаганах) убивались люди сотнями.  Дело теперь за валом Ор-Капу,  и
тогда ворота в Крым откроются сами по себе. Пять тысяч тамбовских мужиков уже
лопатили землю,  готовя сакму для проезда в Крым,  чтобы через Ор-Капу прота-
щить великие обозы великой армии...
   В боевом органе сражения взревели медные трубы пушек.
   - В о т он!- закричал Миних,  когда на валу крепости, весь в дыму и пламе-
ни,  показался первый русский солдат.  - Манштейн,  скачи же...  Кто бы он ни
был, жалую его патентом офицерским!
   Манштейн вернулся не скоро, ведя в поводу раненую лошадь. Он был неузнава-
ем:  в грязи,  в крови, его шатало, вдоль лба адъютанта был срезан саблею та-
тарской лоскут кожи.
   - Что с тобою, молодец?'
   - Сущая безделица,  экселенц. Я ввязался в драку за каланчу. Там целый ба-
тальон  турок мы вырезали на багинетах...  А тому солдату,  что на фас взошел
первым, чина давать никак нельзя!
   - Но разве он не герой? А я дал слово армии...
   - Да, он герой, - сказал Манштейн, опускаясь на землю (и рядом с ним легла
умирающая лошадь).  - Но он князь Долгорукий...  солдат Василий сын Михайлов,
ему пошел всего пятнадцатый.  А по указу царицы ведено его пожизненно в  сол-
датском звании содержать...
   Миних в гневе топнул ботфортом:
   - А я - фельдмаршал, слово мое - закон!
   К шатру Миниха подскакал Максим Бобриков.
   - Ура,  - сказал хрипло, кашляя от пороха. - Паша перекопский парламентера
шлет. Он нам оставит крепость. Но просит ваше сиятельство, чтобы гарнизу яны-
чарскую свободну выпустили вы - без ущемления их чести воинской...
   Миних откинул парчовый заполог шатра, крикнул Мартенсу:
   - Бокал венджины мне...  скорее! Сейчас судьба моя сама на шею мне кидает-
ся. Буду же целовать ее поспешнее, пока она не отвернулась...
   Он выглотал бокал венгерского, решение принял.
   - Я выпускаю их!  Скачи,  Бобриков... Я выпущу всех янычар из Перекопа. Со
знаменами и барабанами. Но передай паше, чтобы с фасов цитадели ни одной пуш-
ки не снимали. Скачи, скачи, скачи!
   Янычары из Перекопа вышли, и Миних всех их объявил пленными. Турки схвати-
лись снова за ятаганы, но было уже поздно.
   - Загоняйте янычар прямо в Россию...  хоть до Архангельска гоните их, бес-
тий! А которы заропщут, тем по шее надавайте.
   Нерасторжимые двери, ведущие в Бахчисарай, медленно разверзлись, и в воро-
та  крымские  хлынуло воинство русское.  В шатер к фельдмаршалу явили солдата
Васеньку-героя.  Миних поцеловал мальчика в раздутые, грязные от пороха щеки.
Сорвал с Манштейна шпагу и перекинул ее Долгорукому.  Свой белый шарф повязал
ему на шею.
   - Хвалю! Носи! Ступай! Служи!
   В походной канцелярии, когда надо было подпись оставить, Васенька Долгору-
кий, заробев, долго примеривался к перу:
   - Перышко-то,  чего так худо очинено?  Окунул он палец в чернила, прижал
его к бумаге. Выяснилось, что азбуки не знает, и Васенька тут расплакался:
   - Тому не моя вина!  По указу ея величества велено всех нас,  малолеток из
Долгоруких, грамоте во всю жизнь долгую не учить...
   Войска растекались по узким канавам улиц, заполняли город воинственной су-
етой.  А всюду - грязь,  песок,  навоз, кучи пороха. Валялись пушки русские с
гербами московскими (еще от былых походов столетия прошлого).  Кажется, и дня
не прожить в эдаком свинстве и запустении,  какой в Перекопе  царил.  Солдаты
офицеров спрашивали:
   - А где же тут землица-то райская, которую нам сулили?
   За Перекопом им неласково приоткрылся Крым - опять степи голые, снова без-
водье, пустота и дичь. Парили ястребы.
   И цвели тюльпаны,  никого не радуя.  Сколько уже веков входил сюда человек
русский, и всегда только рабом. Теперь он вступал сюда воином!
   - Ну,  а ныне, господа, генералитет, решать нам главное, - объявил Миних в
консилиуме.  - Ласси держит Азов в осаде и возьмет его.  Леонтьев послан мною
вдоль берега моря,  дабы крепость Кинбурн брать, и брать будет бестрепетно...
А нам? - спросил Миних.
   Принц Гессен-Гомбургский титулом своим подавлял многих других офицеров  во
мнении, и некоторые с ним соглашались.
   - Возвращаться  надобно,  - заговорили,  поеживаясь.  - Нас в Крыму гибель
ждет верная,  неминучая. Великое дело уже произведено: ворота Ор-Капу взлома-
ны, почина сего предостаточно!
   Генерал-майор Василий  Аракчеев,  вида безобразного,  с волосами жесткими,
что из-под парика немецкого на виски лезли,  был в том не согласен и требовал
утверждения виктории первой:
   - Не  ради  же Перекопа мухами солдаты наши по степям дохли!  Надобно ныне
дальнейшие выгоды из успеха изыскивать...
   - А чем армию накормим? - ехидно вопрошали у Миниха.
   - Назад - к винтер-квартирам! - призывал генерал Гейн. Миних долго терпел,
потом громыхнул жезлом своим.
   - Довольно! - заорал, весь красный от натуги. - Надоели мне плутования ва-
ши.  Коли мы к татарам забрались,  так надо все горшки на кухне им  переколо-
тить.  А  лошадей своих из татарских же яслей накормим!  Сидеть же в Перекопе
нельзя - надо идти и весь Крым брать. Клянусь именем господним, когда до Бах-
чисарая доберусь, я там камня на камне не оставлю... все переверну!
   Принц Гессен-Гомбургский поднялся резко, напуганный:
   - Безумствам вашим я не слуга. К тому же болен я... Миних отомстил трусиш-
ке - по справедливости:
   - Больным отныне, дабы зараза не пристала, руки не подавать! И никто прин-
ца за стол свой сажать не смеет,  ибо хвороба его прилипчива...  Выносите ли-
тавры! Пусть бьют поход!
   Армия, гулко топоча,  дружно вставала от костров. Принц Гессен-Гомбургский
разъезжал по лагерю на лошади.
   - Бедненькие вы мои,  - говорил солдатам, - мне жаль вас. Сатанинская душа
в Минихе: он вас в Крым на погибель завлекает...
   А стратегия фельдмаршала была проще репы пареной:  он  требовал  от  армии
лишь одного - маршировать, пока ноги тащат.
   - Райские кущи ждут нас,  - вещал он,  трясясь в карете... Чтобы отпугнуть
татар подалее от армии, Миних к ночи повелел генералу Гейну в авангард высту-
пить.  Пошли враскачку гренадеры, драгуны тронулись, землю сотрясая, ускакали
вперед казаки.  Донцы с ходу вломились в стан вражеский, и Каплан-Гирей бежал
от  них.  Но Гейн,  подлый,  казаков не поддержал в отваге:  он провел ночь в
мунстровании полков своих.  Татары увидели, что за казаками никто не идет бо-
лее,  и порубили их всех.  Острым клинком вонзился в небеса рассвет,  когда к
Гейну подпылил Миних - с армией и обозами.
   - Брось шпагу,  подлец!  - обрушился он на Гейна.  - Я тебя в авангард для
боя выслал, а ты, шмерц худой, героев ранжируешь?
   Давно уже не видели Миниха в таком гневе.  Разорвал на Гейне мундир,  бот-
фортом в бешенстве колотил Гейна под тощий зад:
   - В строй,  собака...  рядовым! Пожизненно солдатом... так и сдохнешь! Ли-
шить его дворянства...
   Напрасно Гейн, на колени рухнув, молил о пощаде. Его затолкали в строй, на
плечо -взвалили тяжеленное ружье. Тут к нему подошел мальчик-офицер князь Ва-
силий Долгорукий и при всех треснул его по роже.
   - Ой, не бей меня! - завопил Гейн. - Я генералом был...
   - Можно бить, ибо уже не дворянин ты. Шагай вперед, хрыч старый.
   Зарокотали барабаны.  На шее юного офицера трепетал шарф белый. Перчатки с
крагами высокими, до локтей. Жарило солнце сверху.
   И здесь в очах сего героя виден жар,  И храбрость во очах его та зрима,  С
которыми разил кичливых он татар! Се Долгорукий он и покоритель Крыма...
   Так будут писать об этом мальчике позже.
   Пылили пески, а из расщелин земли разило серой.
   - Быдто в ад шествуем,  - рассуждали офицеры.  Пастор Мартене заметил, что
спаржа кончилась.
   - Ну и бог с ней,  - печально отвечал Миних...  Бризы морские не  остужали
жары полуденной. Лица, затылки и руки солдат были от загара багрово-красными.
Белые соцветия горчайшей полыни утром всходили солнцу навстречу.  А к  вечеру
живность степная уже сгорала на корню.  К ночи все травы,  безжалостно убитые
солнцем,  катились в незнаемое шуршащими клубками перекати-поля.  Но кое-где,
упрямо  и презлюще,  напролом вылезал из земли дикий и яростный варвар - чес-
нок! Живучий, он не сдавался...
   - И нам ништо, - веселели в шеренгах. - С чесноком-то мы татарина сдюжаем.
Еще бы Если обоз притащил... хлебца ба!
   Пастор Мартене проснулся в обширной карете Миниха:
   - Не слишком ли ты увлекся,  друг мой? Может, принц Гессенский и прав, го-
воря, что лучше было бы - назад повернуть?
   - А мы с тобой сейчас не в Европе,  - резко отвечал Миних другу. - Если бы
я водил за собой армию какого-либо курфюрста, я бы и повернул на винтер-квар-
тиры. Но всевышний, явно благоволя ко мне с высоты, вручил мне армию русскую,
а эта армия любит, когда ей приказывают властно: вперед!
   Армия дружно топала.  Вспыхивали песни и гасли в отдалении авангардов.  До
отчаяния'было еще очень далеко.
   Так же далеко, как и до Бахчисарая!
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   Кто на Руси не знает сыщика Редькина?  Все знают.  Особенно памятен он во-
рам,  разбойникам, краденого перекупщикам, девам блудным и прочим народам не-
зависимым... Редькин был человеком смысла, и зачем небо коптит на белом свете
- это он знал твердо:
   - Состою при уловлении сволочи. Человеку российску ныне вздохнуть не мочно
от притеснений казенных.  Где бы ему дома покой дать,  ан - нет:  воры всякие
последний кусок у него отымают...
   Этот Редькин в сыщики из крепостных мужиков вышел.  Был он зверино-жесток.
У него под караулом многие "естественно" помирали. В отместку воры жену Редь-
кина  насмерть  побили,  детям Редькина ноги на костре пожгли.  Но это его не
смирило, только озлобило. Казнил же он ворье таким побытом - кулаком по башке
трахнет, после чего вора можно тащить на кладбище.
   Одно вот плоховато: был Редькин в ранге капитанском не умней тех молодцов,
коих  излавливать  по присяге обязан.  И текла под окнами сыскной конторы его
величавая матерь Волга (рыбки от нее на всю Русь хватало).  Шумела,  цвела  и
голосила ярмарка у Макария! Чаще всего долетало оттуда родное, всем понятное,
привычное:
   - Кара-а-аул... гра-абят!
   Всю зиму прошлую, когда Ваньке Каину привелось Потапа на Москве встретить,
Ванька игры господские разумом постигал.  Недавно царица Анна Иоанновна (сама
игрок в карты отчаянный) издала указ,  чтобы картежников ловить, деньги у них
отбирать, а коли кто из игроков "подлого состояния" обнаружится, того брать в
батоги нещадно...  Конечно, плод запретный слаще: после указа этого стали ме-
тать картишки пуще прежнего. Только теперь при дверях закрытых.
   Для обучения обману игорному ездил Ванька Каин в проезжее село Валдай, где
красота и распутство женщин издавна на Руси-славились.  Здесь же и  шулерская
академия находилась.  Валдайцы учили играм - в фараон,  в квинтич, в пикет, в
бириби и прочие науки.  Постигнув тайны игры, Ванька Каин приоделся гоголем и
завелся до весны по блинным да по питейным московским.
   А там по временам тогдашним вот такие песни распевались:
   Дверь в трактиры Бахус отворяет,  полны чаши пуншем наполняет.  Там дается
радость, в уста льется сладость. Дайте же нам карты - здесь олухи сидят...
   Какая там война?  Какое рабство народное?  Таким ребятам, как Ванька Каин,
это все ни к чему.  По кабакам да притонам,  словно золотая рыбка, он плавал.
Было ему о ту пору 22 года,  парень вырос смышленым,  на лицо пригожим. Чтобы
его за господского человека принимали, он брился исправно. Деньги от игры вы-
ручая немалые, по старой памяти и воровства прежнего тоже не чурался.
   Как-то в Зарядье встретил наставника своей младости - Петра Камчатку; чис-
то одетый, вор под локтем курицу тащил. Сказал:
   - Шастай  мне вслед - будет добрый обед...  И перекинул курицу через забор
во двор чужой, где богатый закройщик Рекс проживал. И завыл Камчатка, ворота
   тряся:
   - Люди, моя курочка-ряба к вам залетела... Ой, пустите! Открыли им ворота,
воры проникли во двор Рекса,  примечая - какие запоры тут,  каковы двери, как
окна на немецкий манер створятся. Курицу поймали на огороде и ушли.
   - А ночью раструску сделаем,  - сказал Камчатка. - Колька Жарков да Филька
Куняев, Столяр да Жузла с Лягаем будут... ша!
   На ночь Москву рогатками перекрывали, стражи дежурили.
   - Кто идет? - у прохожих спрашивали.
   - Да мы с добром, - отвечали им воры.
   - А чего несешь, коли с добром?
   - Да вино тащу... Товарища вот нет, чтобы выпить.
   - Ну иди сюда - я тебе товарищем буду.
   Так-то воры свободно через рогатки проходили.  А после "раструски" закрой-
щика в Зарядье собрались гулящие вместе.  Стали вино пить,  из соседней  бани
девок позвали. Говорили воры о разном.
   - Вот я,  - сказал Ванька Каин, - я ведь боженьку кажинный день благодарю,
что подарил он мне судьбу легкую. Гляди, компанья, до чего погано народец жи-
вет.  А мы, воры, в довольстве пребываем. Государыня наша Анна Иоанновна, дай
ей бог здоровья, по "слову и делу" государеву людей казнит мучительски. А нам
с ней незаботно живется...  Отчего так?  Да потому, что от нас, от воров, она
озлобления к властям своим николи не наблюдает.
   Умен Ванька! Лягай (пьяный) сказал Жузле (трезвому):
   - А вот еще осударь Петра Лексеич был. Я, когда хорошо заживу, парсуну его
на стенке повещу,  чтобы почитать... Петр Камчатка (смурной он был) еще винца
ему подлил.
   - Жуй! - сказал. - А сам себя ты не повесишь?
   - На што мне себя вешать?  Зеркало - это вот хорошо повесить. Кады на осу-
даря погляжу, кады и на себя гляну! Петр Камчатка стал Ваньку Каина обнимать:
   - Устал я от жития воровского. Жену хочу заиметь, чтоб