ию Андрея Первозванного но-
сили на своих кафтанах, которой боевые генералы не имели. Их шутки были тако-
вы:  или  парик поджечь на голове вельможи,  или чернила выплеснуть на платье
фрейлины.  К сыновьям граф Бирен приставил легион гувернеров. Но ученики вол-
тузили своих педагогов палками, когда хотели. Иные пытались жаловаться графу,
но Бирен таких отправлял в смирительный дом, приказывая впредь считать их су-
масшедшими.  По утрам петербуржцы видели их иногда на улицах - под стражей, с
вениками в руках, педагоги подметали мостовые Невского проспекта...
   Бирен был ласков к гостю своему - Брискорну, и гетгингенец поражался прек-
расной памяти хозяина.  Бирен читал и знал немного. Но у него была прекрасная
библиотека,  и  все  прочитанное хоть однажды Бирен помнил точно.  И знаниями
своими умел вовремя пользоваться.  При случае он уверенно выкладывал их в об-
ществе.
   Пребывание в доме обер-камергера Брискорн использовал  удачно.  Он  сделал
выводы, и эти выводы ужасны были.
   Его тянуло к людям ученым,  хотелось покопаться в книгах Корфа,  заманчиво
виднелась за Невою Академия де-сиянс, но граф таскал его в манеж, на куртаги,
в зверинцы и на стрельбища.
   Иногда из души Бирена с болью прорывалось - затаенное:
   - Не боюсь я Вены,  презираю Версаль, плевал я на Берлин. Для меня сущест-
вует лишь один соперник - принц Мориц Саксонский...  Это страшный человек для
меня!
   Мориц Саксонский  - блестящий стратег,  храбрейший полководец,  авантюрист
отчаянный и любовник всех женщин,  которые только имели счастье попасться ему
на дороге.
   Сегодня он проснулся в постели чьей-то жены.
   -  Надо ехать! - вскочил принц, быстро одеваясь.
   -  Куда вы, друг мой?
   -  Сначала в Дрезден.
   -  Зачем? Или Парижа мало для безумств ваших?
   -  Короны - не пуговицы, на земле не валяются.
   -  Ах, боже! Хоть поцелуйте меня на прощание...
   -  Некогда!
   Загнав сорок восемь лошадей,  принц был уже в Дрездене,  где его совсем не
ждал брат - король и курфюрст.  А саксонский канцлер Брюль пугался каждый раз
при виде Морица.
   - Ваше величество,  - шепнул канцлер Августу III, - приглядывайте за своим
братцем:  как бы он не перепутал гардеробы и не надел на  себя  вашей  короны
вместо той, которую всю жизнь ищет!
   Мориц Саксонский, волнуясь, свернул в трубку две золотые тарелки. В штопор
закрутил  бронзовый  канделябр.  Взял  кочергу от камина и кушаком обвязал ее
вокруг камер-лакея. Поглощая сорок шестой бокал вина, он сказал брату:
   - У меня осталось теперь только три выхода. Первый - покончить жизнь само-
убийством.  Второй - добыть корону Курляндии.  А третий - изобрести  корабль,
который бы плавал в Америку без помощи весел и парусов...
   Мориц взял колоду карт, и она треснула в его пальцах, разорванная пополам,
чего не мог сделать никто из силачей. Опоясанный кочергой камер-лакей валялся
в его ногах, умоляя принца распоясать его, но Мориц размышлял, не замечая ла-
кея.
   Август III отвечал брату:
   - Избавь  наш Дрезден от твоих похорон и не мучай себя механикой.  Относи-
тельно же короны...  ты не воображай, что будешь угоден на Митаве, ибо давле-
ние русской политики мы ощущаем здесь постоянно. Однако могу тебя утешить: ты
ничем не хуже Бирена,  а я ратифицирую диплом на того герцога, которого избе-
рут в курляндском ландтаге открытым голосованием...
   - Значит, все-таки избрание? Отлично. Я сажусь за сочинение писем на Мига-
ву,  где меня еще не забыли и забудут, не скоро... Ого, сколько бочек с вином
было там выпито!
   -  Пиши.  Но сначала распоясай моего лакея...
   За столом Морица застало известие из Данцига о смерти  герцога  Фердинанда
К„тлера.  В Дрездене давно поджидали русского посла, барона Кейзерлинга, но -
по слухам - он остановился в Митаве,  чтобы способствовать избранию графа Би-
рена.
    - Борьба обостряется! - воскликнул Мориц.
    И перо еще быстрее забегало по бумаге.  Это перо Морица,  как и вся жизнь
его,  было бравурна, пламенно, талантливо. Принц был в душе демократ. Вот ка-
кие перлы выскакивали из-под пера его:  "Небольшая кучка богатеев,  жадных до
наслаждений тунеядцев, благоденствует за счет массы бедняков, которые способ-
ны  существовать лишь постольку,  поскольку обеспечивают бездельникам-богачам
все новые наслаждения.  Совокупность угнетателей и угнетенных образует именно
то, что принято называть обществом".
    Мориц Саксонский был чрезвычайно опасен для Бирена, ибо он мыслил, он ки-
пел,  он  бунтовал!  Недаром же этого человека безумно любила славная женщина
Андриенна Лекуврер...
   А кто любил Бирена?
   "Дин-дон, дин-дон... царь Иван Василич!"
   Бирен с воплями вломился в комнаты императрицы.
   - Анхен!  Мы пропали,  - зарыдал он.  - Это ужасно... Ты прочти, что пишет
твой бывший поклонник... Мне с ним не совладать!
   Бирен протянул к ней "афишки",  разосланные по городам и  весям  Курляндии
агентами принца Морица Саксонсского.

          "...вы уже предвидели настоящее бедственное поло-
       жение и, надеюсь, произвели на этот случай выбор
       в мою  польз  у... Вы поверите в готовность мою уме-
       реть, сражаясь за вас, если надо будет сражаться!"

   Бирен уже не вставал с колен, плачущий:
   - Я ухожу! Мне с этим головорезом не справиться. Ты же сама знаешь, Анхен,
какой это человек...  Ты сама рассказывала, что в молодости он тебя изнасило-
вал,  несчастную,  после чего ты и полюбила его...  Откуда я знаю? - закричал
Бирен, вскакивая. - Может быть, ты его и сейчас еще любишь?.. Анхен, Анхен, -
горевал Бирен,  - я пропал... О боже! Неужели каббалистика мрачных чисел меня
обманула?
   - Не дури,  - вдруг жестко произнесла императрица.  - Наш Кейзерлинг уже в
Митаве.  Я послала гонца вдогонку ему,  чтобы барон там и сидел,  а в Дрезден
пока не ехал.  Сейчас все зависит от того,  кого изберет курляндский ландтаг.
Вот ты на избрание божие, друг милый, и уповай...
   Она стала писать указ,  в коем предписывала властям словить принца Морица,
яко разбойника, ежели он близ рубежей обнаружится. "Сей указ, - заключала Ан-
на Иоанновна,  - содержать секретно и никому,  кто бы ни был, о том не объяв-
лять, и для того перевод его на немецкий язык тут приложен, дабы лучше вразу-
меть смогли..."
   Громогласный бас императрицы оглушил скороходов:
   -  Гей, гей, гей! Готовить курьера до Рига поспешного...
   Спокойствием своим она внушала Бирену надежду; вернувшись к себе на Мойку,
граф наказал Брискорну:
   - И ты, мой паж, тоже скачи в Ригу - прямо к генералу Бисмарку. Не вздумай
лошадей жалеть!  Лети,  как ветер...  А шурин мой, бравый Бисмарк, уже знает,
что ему делать дальше. Ты понял? Так скачи... Поверь, озолочу!
   Лучшие лошади в Европе, лошади из конюшен Бирена, всхрапнули возле подъез-
да.  Брискорн запрыгнул в глубь возка и - поскакал.  Но поскакал совсем не  в
Ригу;  он прибыл на мызу Вюрцау, что стоит на Аа-реке, где проживал могущест-
венный ланд-гофмейстер Курляндии,  барон Эрнст Отго Христофор фон д„р Ховен -
злейший враг всех Биренов!
   - Лучше быть рабами России, - сказал Брискорну фон д„р Ховен. - Переживать
непогоду следует не под маленьким, а под большим деревом...
   Ланд-гофмейстер натянул перчатку,  пошитую из шкуры змеиной.  Желто-черные
штандарты  реяли  над  унылыми лесами.  Малиновый плащ с подбоем из горностая
стелился за Ховеном по лазурным паркетам замка Вюрцау. Старый барон напоминал
пса, у которого вздыбилась шерсть на загривке...
   Без выборов не обойтись, как и без пушек - тоже!

                    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Бранные мышцы солдат уже напряглись для битв. Пора бы и двигаться армии на
Черноморье, но Миних от похода скорого что-то отлынивал, осторожничая.
   -  Травы-то еще нет, - говорил он. - Травы дождемся...
   На этот раз решено было по рекам к морю спускаться, а князю Трубецкому ве-
дено от Миниха - кораблями же - хлеб и осадную артиллерию под  Очаков  доста-
вить.  Вообще фельдмаршал не признавал за флотом боевого значения и корабли с
телегами часто путал.
   - Разница  между телегой и кораблем невелика,  - утверждал фельдмаршал.  -
Телега по земле едет, а корабль по воде плывет. Но все одинаково грузы должны
перевозить...
   В русскую ставку прибыло немало офицеров из стран европейский.  Иные втуне
надеялись пронаблюдать, как об стены Очакова будет Россия лоб себе разбивать.
Особенно много соглядатаев прислала Вена,  и цесарцы на руках  носили  принца
Антона Брауншвейгского;  племянник императора Карла VI,  он был для них - как
бог, что Миниху явно не нравилось:
   -  Здесь бог един - великий Миних!..
   Из русских генералов состояли при армии - Аракчеев,  Тараканов,  Леонтьев,
князь Репнин,  Бахметьев,  прибыл из Оренбуржья и Румянцев. Миних его невзлю-
бил;  Румянцев же меж тем водил солдат в лесок, где они веники тысячами вяза-
ли.
    - Если собрались париться, - язвил Миних, - то баню я вам обещаю... Толь-
 ко кровавую баню!
    - Нет, фельдмаршал. Коли татары степь подожгут, нам пожара не загасить. А
вениками завсегда огонь степной и тушат...
   Из числа своих приближенных Миних более всего побаивался талантливого шот-
ландца Джемса Кейта, соперника в нем подозревая. Кейт справедливо требовал от
фельдмаршала точности:
   - А разве князю Трубецкому можно провиант доверить?
   - Не  съест же он его, - увиливал Миних.
   - А пушки  сумеет он доставить к Очакову?
   - Уверен.  Князь обещал' мне спустить прямо к Очакову плашкоуты с хлебом и
пушками.
   - А где план Очакова, который мы должны брать?
   - Нет плана!  - огрызался Миних. - И так возьмем. Знаю лишь одно, что кон-
фигурация цитадели Очаковской шестиугольная.
   - Как же, - настаивал Кейт, - без плана на штурм идти?
   - Бог! - отвечал Миних. - С нами бог... Ясно?
   С верфей  брянских спустили по Десне к Киеву множество кораблей.  Плоские,
как блины, они были способны перевалить пороги днепровские, годны и на мелко-
водьях лиманов черноморских. Пехоту сажали на корабли, вручали солдатам весла
многопудовые.  Офицеры флота тут же наспех учили солдат, как ловчее воду вес-
лом  загребать,  как  по вечерам мозоли на ягодицах залечивать.  И наполнился
Днепр чудесным видением флота,  который в свои паруса ловил ветер попутный. А
на передней галере,  подставив солнышку громадное пузо, величаво плыл к славе
сам Миних.
   - Вот  и травка показалась,  - говорил,  млея,  а рядом с ним возлежала на
коврах смешливая Анна Даниловна, которой родить впору...
   Тянулись Днепром  вдоль рубежей с Речью Посполитой,  за Кременчугом откры-
лись перед армией безлюдные места Сечи Запорожской - скоро уже  и  Переволоч-
ная, где после Полтавы безутешно рыдал королевус шведский. Миних выбил трубку
о борт корабля, тишком признался пастору Мартенсу:
   - Ума не приложу, как до Очакова добираться станем...
   Сгрузились на берег.  Бойко заторговали греки-маркитанты,  чуя поживу.  От
скрипа многих тысяч телег болели уши. Гнали скотину гуртами - на прожор вели-
кой армии.  Возле кобыл-маток, тыкаясь носами под животы их, бежали бархатные
жеребятки. Лохматые и грязные верблюды, гримасничая, с недо- вольством тянули
пушки.  Золотистые быки,  весне радуясь,  игриво бодали пугливых коров. Среди
массы животных, колесниц и орудий солдаты проносили рогатки, похожие на тара-
ны.  В довершение всего раздался дикий женский вопль...  Вблизи порогов днеп-
ровских,  посреди  шума военного компанента,  княгиня Анна Даниловна породила
здоровую крикливую девчонку, которую нарекли в честь царицы - Анною.
   - Разве  же это армия?  - брезгливо говорили австрийцы и наблюдатели стран
прочих. - Это ведь табор дикий. Орда какая-то...
   Казалось, сам  черт ногу сломает в этой неразберихе.  Но вот Миних в ярком
халате вышел из шатра, взмахнул жезлом:
   - Пошли!    Дирекция -  на Бендеры!
   Войска тронулись,  и сразу обнаружилось,  что порядок всетаки существовал.
Орда превратилась в армию, покорную дисциплине, и даже любая корова, обречен-
ная в пути на съедение,  казалось,  заняла надлежащее ей место. Поднялась тут
пыль,  пыль, пыль... Ох, и пылища! Потянулись обозы, обозы, обозы... Они были
столь тягостно велики,  что арьергард армии подходил к  лагерю  на  рассвете,
когда  авангард  уже поднимался в путь.  Даже сержанты гвардии имели для нужд
своих до 16 возов с барахлом.  А багаж генерала Карла Бирена тащили сразу  30
быков и лошадей, 7 ослов и 15 верблюдов...
   Стоило армаде русской застрять на минутку,  как после нее земля  оставаясь
будто выбритой,  - несчастный скот успевал сожрать под собой каждую травинку.
На походе,  при появлении Миниха,  деташемент лейб-гвардии до  земли  склонял
свои знамена.  Вдали от столицы фельдмаршал уже принимал царские почести,  на
которые церемониальных прав не имел! Считая знания свои всеобъемлющими, Миних
по  вечерам  в  шатре своем учил Анну Даниловну,  как ей следует давать грудь
младенцу.
    - Да не учи ты меня,  Христофор Антоныч, - обижалась дама. - Это уже шес-
той у меня... Как-никак и без твоих инструкций выкормлю!
   Ласси поднял свою армию на поход раньше Миниха; она струилась на Крым сте-
пями приазовскими; здесь меньше было пышностей, но зато больше внимания к лю-
дям, отчего войска и шагали напористо.
   Далеко протянулась вдоль берега моря сакма, пробитая татарами и ногайцами.
Дико тут все,  одичало. Выходя из Азова, фельдмаршал Ласси встретил разрушен-
ный Троицкий острог на Таган-Роге и заложил тут крепостцу с пушками<2>.
    Гигантской тысяченожкой,  ощетинясь багинетами ружей,  двигалась армия на
Перекоп;  иногда солдаты видели, как в морской дали, тяжко и неотступно, выг-
ребают из блеска синевы галеры.  Следуя морем близ берегов, ноздря в ноздрю с
армией Ласси, проходила Донская флотилия вице-адмирала Петра Бредаля.
    Перед кораблями расстилалось древнее Сурожское море, а в море том нагули-
вали жирок громадные осетры,  резвились в Азовье вкусные севрюги. А порою га-
лерные  весла  было  не провернуть в воде от густоты косяков леща,  судака да
частой тюльки. Иногда корабли теряли армию, но лагерь ее моряки легко обнару-
живали ночью - по зареву костров,  освещавшему ширь небесную.  Ласси дождался
флотилию в устье реки Кальмиус<3> Выше по течению этой  реки  находилась  мест-
ность печальная,  где во времена ветхие случилась несчастная для Руси битва с
татарами на Калке...
    Здесь армия  Ласси застряла,  не в силах переправить через Кальмиус пушки
тяжелые. Бредаль вызвал Петра Дефремери:
    - Бери сорок плашкоутов - мост для армии сооруди.
    Дефремери, веселый и загорелый, как дьявол из преисподни, составил на ре-
ке корабли бортами, словно понтоны, и армия прошла через настилы плашкоутов -
с лошадьми, с обозами, с артиллерией. Бредаль потом созвал морских офицеров:
    - Господа флот,  до Берды<4> мы еще дотянем. А затем карты можно выбрасы-
вать. Потянемся, как слепые, вдоль берега...
    За Бердою моряки видели с кораблей тучи ногайских  всадников,  которые  с
берега осыпали гребцов стрелами. Берег по траверзу поплыл куда-то вбок. Армия
из виду совсем пропала. По ночам уже не светили ее дружественные костры, все-
ляющие бодрость.
    - Огибаем косу длинную, - насторожились моряки.
    Адмирал Бредаль, полуголый, с ножом у пояса, словно пират, шатался по па-
лубе с православными святцами в руках.
    - Сей день, - из святцев он вычитал, - на Руси святого Виссариона помина-
ют, а посему греха нет, ежели назовем косу Виссарионовской...
    Со стоном и хрипом вырывалось дыхание  из  груди  гребцов.  Соль  морская
разъедала  ладони.  Трудное это дело - грести,  денно и нощно ворочая пудовые
весла в ртути тяжелых вод морских.  Только успеешь ткнуться  носом  в  днище,
чтобы вздремнуть, как тебя уже сверху ногой пихают: "Вставай, Ванька, по тебе
весло плачет..."
   Опять уперлись в косу, долго-долго огибали ее с юга.
   Бредаль заглянул в святцы:
   - Сей  день на Руси святого Федота празднуют.  А посему назвать косу Федо-
товской и на картах то начертать...
   За этой  косою догорал костерок.  Плашкоут мичмана Рыкунова врезался в бе-
рег, матросы с ружьями кричать стали:
   - Эй, у огня! Свои люди иль чужие?
   Встал от костра казак с ложкой в руке:
   - Православные будем...  Нас нарошно от армии оставили, чтобы сообщить ва-
шему флотскому благородию:  гребите и далее вдоль бережка, а Ласси с войсками
уже в Геничах<5> стоит.
   - А что это за Геничи такие?
   Казак попробовал каши из котла, долго чесался.
   - Кажись, не город, - ответил.
   - Село, может? - спрашивали с корабля.
   - Того не знаю. Не бывал шло там.
   - А где же они, твои Геничи?
   - Там... - И казак махнул рукой в ночку темную.
   Рыкунов доложил об этом Бредалю,  и тот хватил чарку перцовой. Вояка отча-
янный, лихой навигатор, он не растерялся.
   - Весла... на воду! - скомандовал.
   Вздрогнуло море от единого удара тысяч лопастей,  и тронулись в  незнаемое
прамы и дубель-шлюпы, боты мортирные и кончебасы, а за ними пошла мелочь про-
чая, на которых гребли люди, иные море впервые видевшие. Вскоре эскадра вышла
вдоль берега на Геничи.  Оказалось, что это улус татарский - грязный, зловон-
ный, блошливый. По бортам кораблей кисли топкие, нехорошие берега, в командах
было примечено, что вся рыба куда-то исчезла.
   -  Может, вошли  в реку ядовитую? - сомневались люди.
   -  Залив или пролив тайный, - утверждали другие.
   Дефремери, чтобы споры пресечь,  шагнул к борту,  зачерпнул горсть воды  и
глотнул ее одним махом.
   - Это море, - сказал. - Но гнилое море. И вода здесь противная. Дайте рому
глотку ополоснуть от мерзости этой...
   Бредаль долго колдовал над худыми картами:
   - Не знаю, что и писать ради навигации точной. Куда вошли? Но разумею, что
соленых рек не бывает... Пишу: море!
   Так они забрались в Гнилое море (по-татарски - Сиваш).
   Ласси созвал совещание офицеров - армейских и флотских.
   Говорили:
   - Как войти в Крым и как из Крыма выйти?
   - Вопрос плохо скроен и пошит негоже,  - отвечал Ласси. - Надо спрашивать,
как войти в Крым, а уж как выбираться из него, об этом посудим, когда в Крыму
побываем.
   - Перекоп закрыт! - утверждал Бредаль. - С года прошлого татары умней ста-
ли,  и воротца эти захлопнули намертво.  Ежели через Перекоп ворвемся в Крым,
то обратно не выскочим...
   Галеры проплывали в ночи, трепеща стрекозьими крылами весел. Крупные звез-
ды рассыпало над саклями геничскими.  Крым был уже близок - как локоть, кото-
рый зришь, но вряд ли укусишь.
   Ласси показал рукою вдаль:
   - Видите? От самого Крыма в Гнилое море вытянут длинный язык косы Арабатс-
кой, которая заводит прямо в логово хана крымского. Вот ежели армия перепрыг-
нет  с  берега матерого на косу Арабатскую,  тоща мы сразу в Крым вскочим.  И
окажемся в Тавриде с той стороны, с которой не ждут нас татары, сидящие в Пе-
рекопе...
   Послышался вой;  из трескотни цикад, из гущи ночных трав вырвались, словно
демоны, четыре тысячи всадников.
   - Чух... чух-чух... чох-чох! - кричали они.
   Это прибыла  калмыцкая конница от хана Дондуки-омбу.  Возглавлял ее свире-
пый,  как барс,  тысячник Голдан-Норма.  Барабаны забили поход. Тяжко взрывая
воду веслами, проследовали мортирные боты под командой Дефремери; солдаты вя-
зали в ряд пустые бочки,  стелили их по морю, и этот "мост" перекинулся через
Сиваш. Искрились белые пески, пропитанные солью и ракушками. Армия перешла по
бочкам через пролив,  не замочив ног,  и солдат русский ногой босою ступил на
зыбкий песок Арабатской косы...
   Не верилось! Разве можно поверить в такое?
   Без единого  выстрела,  не  пролив капли крови,  армия Ласси уже стояла на
крымской земле.
   - Всем по чарке,  - велел фельдмаршал.  - И более чарок не будет. Воду бе-
речь. Ни колодцев, ни родников здесь нету. Пошли!
   Мост из бочек остался у Геничей неразрушен (на случай внезапной ретирады).
И начался поход. Беспримерный в истории войн!
   Шли русские по косе Арабата - как по лезвию острого ножа, воткнутого прямо
в сердце ханства пр