а подбрось! Это нам теперь важней всего! Эту  переправу  и  для
других корпусов используем.
   - Понятно, - подтвердил Бойко. - Если у вас все, буду связывать  вас  с
командующим фронтом.
   - И прямо с ходу доложи ему про мост, чтобы  мне  этот  вопрос  уже  не
задавал! - Серпилин положил трубку, вспомнил, что не  обедал,  но  обедать
уже не хотелось.
   В барак вошли командир корпуса  Миронов  и  Захаров,  оба  забрызганные
грязью.
   - Где это вас так? Машину, что ли, сами толкали?
   Захаров рассмеялся:
   - Шли, там у него на наблюдательный пункт дивизии  -  торфяник,  стежка
узкая, а немец мину врезал. Как вошла в болото - аж хлюпнула! Осколками не
зацепила, а грязью - с головы до ног!
   - "Хлюпнула", - сердито повторил  Серпилин.  -  Талызина  полтора  часа
назад на большаке, у Веденеевки, прямым попаданием так хлюпнула - все, что
осталось, в плащ-палатку увязали! "Хлюпнула"... - еще сердитей передразнил
он Захарова и, повернувшись к Миронову, повторил то, что уже говорил Бойко
о соблюдении правил охранения во время преследования немцев.
   Потом спросил Захарова:
   - Как в дивизии?
   - Между передовыми частями и главными силами,  не  доходя  Днепра,  еще
болтаются группы немцев с танками  и  бронетранспортерами.  Но  с  НП  уже
видели Днепр своими глазами, в четырех километрах.
   - Если разрешите, товарищ командующий, - сказал Миронов, - я сейчас при
вас другим командирам дивизий позвоню, заслушаю  их  доклады...  Или  сами
хотите заслушать?
   - Что же я буду через вашу голову... Обстановка не требует. А мы пока с
членом Военного совета выйдем воздухом подышим, а то  вы  тут  в  какую-то
нору залезли!
   Когда вышли, Захаров стал расспрашивать подробности гибели Талызина.
   - Сам не присутствовал, только результаты видел. - Серпилин посмотрел в
глаза Захарову. - Не знаешь, как это бывает? Убит  -  значит,  убит!  -  И
тронул Захарова за рукав гимнастерки: - Почисть!
   - Ждал, когда подсохнет. Сейчас почищу.
   Захаров пошел к своему "виллису". А  Серпилин,  проводив  его  глазами,
снова тревожно подумал про ту мину  в  Торфяном  болоте.  "Хлюпнула..."  И
недовольно потянул носом:
   - Черт его знает, Миронова, устроил себе КП посреди болота!  Лето  одно
на всех. У Кирпичникова хвоей пахнет, а у этого - гнилью.
   Он огляделся и поманил к  себе  стоявшего,  как  обычно,  наготове,  не
слишком близко и не слишком далеко, в десяти шагах, Синцова.
   - Слушаю вас, товарищ командующий.
   - По-моему, у нас с тобой там еще чай в термосе остался? Есть  неохота,
а попить надо. Принеси.
   Синцов принес из "виллиса" термос. Левой рукой в перчатке прижав его  к
телу, отвинтил крышку, вытащил пробку, перехватил термос в правую руку,  а
крышку, опять же ловко, прижал к телу левой рукой  и,  Налив  в  нее  чай,
подал Серпилину. Сделал все это споро, но Серпилин уже  не  в  первый  раз
испытал неловкое чувство - не то хотелось помочь, не то сделать самому.
   Он выпил несколько глотков  начавшего  остывать  чая,  протянул  пустую
крышку Синцову и, пока тот шел обратно  к  "виллису",  подумал  про  него:
"Адъютант  есть  адъютант.  Хотя,  когда  брал,  обещал,  что  в   денщика
превращать не буду, а на практике без "принеси, подай" не  обходится.  Все
же, когда брал, недоучел его увечье. Сам того не хочешь, а ставишь себя  с
ним в неловкое положение".
   Захаров вернулся почищенный, даже сапоги блестели.
   - Теперь другое дело, - улыбнулся Серпилин. - Как  новенький!  Ты  куда
отсюда?
   - Домой. Хочу вызвать  к  себе  тыловиков,  проверить,  как  с  подачей
боеприпасов. Сегодня этим вопросом еще не занимался. А ты?
   - Подожду здесь. Батюк приказал ждать его  звонка.  А  после  этого  по
дороге домой заеду в подвижную группу - она в лесу, восточной  Замошья,  -
Серпилин посмотрел на часы, - уже сосредоточилась. - И, взяв  Захарова  об
руку,  еще  дальше  отойдя  с  ним  в  сторону,  спросил:   -   Константин
Прокофьевич, какое у тебя мнение о Миронове складывается? Ты  и  в  первый
день у него был, и сегодня. Правильно мы сделали, что после первых  неудач
не отстранили его?
   - Полагаю, правильно, - сказал Захаров.  -  Как-то  он  в  первый  день
слишком идеально подошел: считал, что  раз  все  так  хорошо  расписано  -
столько залпов туда, столько залпов сюда,  -  значит,  все  само  собой  и
сделается. И когда  завяз  в  пойме,  растерялся.  А  теперь  у  него  уже
материалистический взгляд на вещи: на план надейся, но и сам не плошай!
   - А как с подчиненными? - спросил Серпилин. - Достаточно требователен?
   - Требовать требует, но тон профессорский.
   - Тон еще ничего, - сказал Серпилин. - А что  в  первый  день,  как  ты
выражаешься, "слишком идеально подошел" и считал, что все  пойдет  как  по
расписанию, - вот это меня в нем испугало...
   - Ты сам профессор, тебе видней, - улыбнулся Захаров.
   - Это когда было! - сказал Серпилин. - А  за  него  боялся:  только  на
третьем году войны из академии на фронт выпросился...
   Из барака вышел командир корпуса и направился к ним.
   - Товарищ командующий, могу доложить последнюю обстановку...
   Лицо  Миронова  со  впалыми  щеками,  со  щеточкой  усов  над  тонкими,
неулыбающимися  губами  и  раньше  казалось  худым.  А   сейчас   воротник
генеральского кителя так отстал от шеи,  что  казалось:  китель  с  чужого
плеча.
   "Да, досталось за эти дни профессору!  Сколько  ему  лет-то?  Помнится,
моложе меня..."
   Миронов продолжал стоять, ожидая ответа. И  Серпилин  вдруг  заметил  у
него следы от дужек пенсне. С тех пор как Миронов пришел с своим  корпусом
в армию, за все три недели ни разу не видел его в пенсне.  Значит,  раньше
носил, а сейчас не носит. Почему? Профессорского вида иметь не хочет,  что
ли?
   - Докладывайте, Виталий Викторович.
   - Предпочел бы на карте.
   - Пойдем, - сказал Серпилин. - Очень уж КП у вас неприглядный. Кто  его
только выбирал!
   Они вошли в барак. Миронов, стоя над  картой,  поднял  остро  очиненный
карандаш концом вверх и задержал его в воздухе так, словно хотел  привлечь
общее внимание к тому, что сейчас будет  говорить  и  показывать.  И  этим
сразу напомнил  Серпилину  того  прежнего  Миронова,  молодого,  подающего
надежды адъюнкта академии, читавшего им,  слушателям,  лекции  по  истории
военного искусства. Волосы он еще тогда,  в  двадцать  девятом,  носил  на
прямой пробор, под Шапошникова. И недавно  вышедшая  книга  Шапошникова  о
генеральном штабе - "Мозг армии" - была его евангелием.
   - Обстановка  по  сто  сорок  третьей  дивизии...  -  начал  Миронов  и
прицелился карандашом в карту.
   Но в этот момент затрещал телефон, и Прокудин протянул Серпилину трубку
с лицом, не оставлявшим сомнений, кто звонит.
   Услышав обращение по имени-отчеству и вопрос: "Как себя чувствуешь?"  -
Серпилин ответил тоже по имени-отчеству.
   - Спасибо, Иван Капитонович, чувствую себя хорошо.
   - А я на твоем месте как раз чувствовал  бы  себя  плохо,  -  сказал  в
трубку Батюк. - Сосед-то твой слева на шестнадцать часов вышел ближе  тебя
к Могилеву!
   - Принимаю все меры, чтобы в течение завтрашнего дня быть в Могилеве, -
сказал Серпилин.
   - Доложи, какие меры.
   Серпилин доложил. Батюк там у себя, глядя на карту,  два  раза  уточнял
положение. Потом спросил:
   - Что мост приступили строить, уже слышал от твоего начальника штаба. А
когда будет готов, хотел бы услышать от тебя самого.
   - Надеюсь, не позже двадцати двух часов доложить вам, что мост готов.
   - Так и запишем. - В голосе Батюка послышалось прояснение  -  "барометр
пошел вверх", как выражался в таких случаях Бойко.
   - Товарищ командующий,  -  сказал  Серпилин,  -  докладываю:  следуя  в
походных порядках своей дивизии, погиб смертью храбрых...
   Но Батюк перебил:
   - Что погиб смертью храбрых, уже понял из всех докладов. А почему и как
- пока не уяснил. Бомбят вас, что ли? Тогда почему не доносишь?
   Серпилин объяснил, почему  и  как,  и  добавил,  что  приняты  меры  на
будущее. Приказ по армии  за  ночь  будет  доведен  вплоть  до  командиров
полков.
   - Приказа по армии мало по такому случаю. Что вам это, понимаешь, сорок
первый или сорок второй год?! Приказом по фронту  отдадим  и  тебе  в  нем
укажем! А теперь слушай последнюю новость: твой  сосед  справа  перешел  к
преследованию - немец перед ним отходит, и ему  догонять  немца  нечем!  К
девяти утра, как только у тебя Кирпичников  главными  силами  перейдет  за
Днепр, приказываю: взять у него сто вторую дивизию и  передать  ее  твоему
соседу справа. А с тебя хватит и того, что останется, - наверно ожидая  от
Серпилина попытки возразить, добавил Батюк.
   Но Серпилин не возразил - считал,  что  все  правильно,  хотя  отдавать
дивизию - радость маленькая!
   - Будет исполнено. К девяти часам ровно передадим дивизию.
   - Только смотри не раскулачивай ее перед этим, - сказал Батюк. -  А  то
иногда в таком виде соседу передают, что и принимать нечего! Все, что  вот
сейчас,  на  семнадцать  часов,  при  ней  есть,  чтоб  при  ней  и  было!
Предупреждаю.
   - А почему вы меня предупреждаете, товарищ командующий? Совести пока не
терял. Или вышел у вас из доверия?
   - Ты это брось, - сердито сказал Батюк. - Вышел бы из доверия, я бы  не
так с тобой говорил. Где бы я ни был, лично мне доложи,  как  только  мост
наведете.  И  не  просто  наведете,  а  первую  колонну  техники  по  нему
пропустите. Тогда, значит, действительно навели. А то...
   Хотел сказать что-то еще, по, видимо, сдержал себя.
   - У меня все...
   Серпилин положил трубку, устало потер лицо руками и снова взял  трубку,
приказав соединить  себя  с  Кирпичниковым.  И,  ожидая,  когда  соединят,
улыбнулся Захарову.
   - Зачем дразнишь? - тихо  спросил  Захаров,  оглянувшись  на  Миронова,
который во  время  разговора  с  командующим  фронта  деликатно  отошел  в
сторону.
   - Не дразню. - Серпилин перестал улыбаться. -  Напротив,  намного  выше
ценю, чем раньше.  Но  пусть  не  забывает,  что  я  командарм,  и  мне  о
порядочности  напоминать  не  требуется.  Пусть   напоминает   тем,   кому
требуется, если у него есть такие.
   - Все так, - сказал Захаров.  -  Но  не  хотелось  бы,  чтоб  отношения
испортил.
   - Будем хорошо воевать -  не  испортим.  А  провалим  дело  -  о  каких
отношениях речь? - сказал Серпилин и, услышав в трубке голос Кирпичникова,
стал объяснять ему про дивизию, которую - ничего не поделаешь  -  придется
отдать соседу.
   Потом положил трубку и подозвал Миронова.
   - Извините, Виталий Викторович, что прервал вас. Продолжайте. Наверное,
что-нибудь хорошее от вас услышим, раз сами спешите доложить.
   - Не совсем так, товарищ командующий, - сказал Миронов.
   Оказалось,  что  его  левофланговая  дивизия  опять  застряла,  отбивая
контратаки немецкой пехоты с самоходками.
   - Хочу сам туда выехать, - сказал Миронов. - Прошу разрешения.
   - Если верно вас понял, спешите нас спровадить? Мешаем уехать?
   Миронов молчал, но в глазах у него можно было прочесть:  "Да,  мешаете.
Не будь вас тут, уже поехал бы в дивизию".
   - Прав, надо и  нам  с  членом  Военного  совета  трогаться,  -  сказал
Серпилин.
   Но Захаров неожиданно для него вдруг обратился к Миронову:
   - А я, пожалуй, тоже в дивизию съезжу.  Вместе  посмотрим:  почему  там
немцы не по закону действуют? Что-то самоходок у них больно  густо  стало!
Что ни донесение - самоходки!  Когда  начинали,  разведка  нам  так  много
самоходок не показывала...
   Услышав,  что  Захаров  снова  собирается  ехать  вместе  с  командиром
корпуса, Серпилин сначала подумал  неодобрительно:  не  слишком  ли  много
опеки! Но потом решил -  Захарову  виднее.  И  в  первый  день,  во  время
неудачных действий Миронова, не вылезал от него, и сегодня с утра у  него.
И, может быть, лучше тебя знает сейчас, чем поддержать  его  дух.  Захаров
вообще знает, что делает.
   - С тобой вечером встретимся, - кивнул  Серпилин  Захарову.  -  А  вам,
Виталий Викторович, - пожимая руку Миронову,  сказал  он,  -  на  прощание
совет: не забывайте бога войны! Хорошо, конечно, самому комкору в  дивизию
приехать, но если у  него  при  этом  еще  в  запасе,  в  кулаке,  два-три
артиллерийских полка зажаты, которыми он без  долгих  разговоров  способен
помочь, - еще лучше. И намного! Боюсь, что ваших подчиненных немец успешно
контратакует не потому, что так уж силен, а потому, что артиллерия  у  вас
все еще только едет к переднему краю. А пора бы доехать!
   Простился и  сел  в  "виллис";  и,  как  только  двинулись,  спросил  у
сидевшего сзади Прокудина:
   - Вчера вы в оперативном отделе проектировали, что немец против  нашего
правого соседа сегодня с утра отход начнет. Так?
   - Так точно, - сказал Проку дин.
   - А он с утра не начал. Рассуждал, наверное, как и вы, но  приказа  еще
не имел. А теперь получил.
   - Кирпичников все же за утро сильно углубился, - сказал Прокудин. -  Им
ничего другого и не оставалось делать, как начинать отход, раз Кирпичников
к Днепру вышел...
   Думать так, как думал сейчас Прокудин, было  приятно:  что  именно  мы,
наши успехи - причина тому, что немец  начал  отступать  не  только  перед
нами, а и справа от нас. Но, как ни сладко так думать, главная причина все
же другая: оба соседних фронта, наносящих главные удары, прошли так далеко
вперед, что немец почувствовал угрозу мешка. Отсюда и его приказ на отход!
   Серпилин с тревогой вспомнил о Могилеве -  что  немец  и  оттуда  может
начать отход по приказу раньше, чем мы перережем у него в тылу и Минское и
Бобруйское шоссе. Вот чего не должна ему позволить подвижная  группа!  Вот
что главное! А чьи раньше других полк и дивизия ворвутся в Могилев -  твоя
или соседа слева, хотя и хочется, чтоб твоя, - все же дело второе...
   Приехав в подвижную  группу,  Серпилин  смог  убедиться,  что  Бойко  с
обычной своей дотошностью проследил за выполнением задуманного. Все  части
подвижной группы были уже сосредоточены в лесах, по обе стороны  большака,
откуда они могли быстро выйти к переправе, а командиры  частей  собраны  у
командира танковой бригады.
   Полковник Галчонок встретил Серпилина на опушке леса. Ждал там.
   - Разрешите сопроводить к штабу бригады?
   - А далеко он у вас?
   - Триста шагов отсюда, товарищ командующий.
   - Раз триста шагов - дойдем. Надоело за день ездить.
   Серпилин вылез из "виллиса" и пошел по наезженной колее через лес рядом
с командиром бригады.
   - Когда Дурдыев привез вам приказание?
   - В шестнадцать ровно.
   - А где он сейчас?
   - У меня в штабе. Знакомим с приказанием  командиров  и  самоходного  и
стрелкового полков. Они позже прибыли.
   - А саперы где?
   - Командир  саперного  батальона  уже  был  у  меня,  когда  приказание
привезли. Отправил его  вперед  с  моим  помпотехом.  Дал  им  два  танка,
бронетранспортер, два "студебеккера" для роты саперов - и  послал  вперед.
Пусть сами лично всю дорогу испытают на проходимость. Задачу поставил - до
самого Днепра. А если, пока доберутся, там уже мост наведут, пусть и  этот
мост лично проверят, переправятся!
   - Умно. Хороший у вас помпотех? - спросил  Серпилин,  вспомнив  трепку,
которую дал этому самому помпотеху.
   - У нас все хорошие, товарищ командующий. Плохих не держим.
   - В принципе верно, - усмехнулся Серпилин. - У меня тоже все хорошие. А
все же сколько танков из тех, что имели  в  канун  наступления,  в  полной
исправности? Сколько пойдут?
   - Сколько имели - столько и имеем. Все пойдут.
   - Раз так, согласен, что помпотех хороший.
   - Они вдвоем с сапером ревнивей всякого другого все проверят. Если  что
не так - на их же шею!
   - Тоже верно, - сказал Серпилин и,  повернувшись,  искоса  взглянул  на
размашисто, но неторопливо шагавшего рядом с ним полковника.
   У танкиста были голос и повадки человека, уверенного, что все,  что  он
делает, он делает хорошо, иначе и быть не может.
   Танкисты чаще всего хотя и крепыши, но невысокие. А этот -  большой,  с
вылезающими из обшлагов гимнастерки длинными руками, с тяжелым длинноносым
лицом, на котором выражение упрямства  и  сосредоточенности.  Движется  по
этому молодому леску сам чем-то похожий на танк.
   В прошлую встречу,  перед  началом  наступления,  произвел  впечатление
человека опытного. А сейчас показался еще и сильным.
   Идя рядом с танкистом, Серпилин вспомнил, как Жуков, когда  приезжал  в
армию перед началом операции, заговорил об одной из неудач в начале  войны
и отозвался о ее  виновнике:  вообще-то  генерал  неплохой,  но  танковыми
качествами не обладает!
   Что оно такое - танковое качество? Это  не  просто  храбрость.  Храбрых
людей много. Это заведомая решимость встретиться со многими  неизвестными.
Общевойсковые начальники все же управляют наступлением, движут его вперед,
сами  находясь  сзади.  Так  оно  и  должно   быть,   если   не   возникло
исключительных обстоятельств. А танковый начальник - не сзади,  он  внутри
той силы, которая ему дана в руки. Внутри нее входит в прорыв, внутри  нее
движется по немецким тылам, управляет своим железным кулаком, сидя  внутри
него!
   - Сколько вам надо времени, чтобы собрать командиров батальонов и  рот,
ваших и самоходчиков? - спросил вслух Серпилин.
   - Десять минут, - ответил танкист. - Допускал, что вы захотите  собрать
их перед рейдом, - выразился он вдруг по-кавалерийски.
   - Не в кавалерии начинали? - спросил Серпилин.
   - Нет, товарищ командующий. С конем не знаком! Как  пришел  в  двадцать
шестом году на действительную механиком-водителем на танк  "рено",  с  тех
пор в танке.
   - А из стрелкового полка, хотя бы комбаты, за сколько могут прибыть?
   - За двадцать минут. Они тоже наготове.
   -  Раз  так,  отдайте  приказание  собрать  всех,  -  сказал  Серпилин,
довольный тем, что Галченок исправил его собственную оплошность -  с  утра
сам хотел приказать, чтобы собрали заранее, а потом, когда убили Талызина,
вылетело из головы.
   В палатке стоял стол, сбитый из свеженапиленных досок. За этим  столом,
разложив  каждый  свою  карту,  работали  четверо  офицеров:  Дурдыев   из
разведотдела,  майор-танкист  -  начальник   штаба   бригады   -   и   два
подполковника  -  командир  самоходного  артиллерийского  полка  и  Ильин,
которого Серпилин так давно не видел, что не сразу узнал. Чем занимались -
спрашивать не приходилось, - готовились к будущему.
   Серпилин поздоровался с офицерами, последним - с Ильиным.
   - Не узнал тебя, богатым быть.
   - Постараюсь, товарищ командующий, - весело сказал Ильин. - Трофеев  не
упустим.
   - Да, возможности для этого открываются, - сказал  Серпилин  и  оглядел
палатку. Кроме стола, в ней стояло несколько длинных скамеек.
   "Все готово, прямо хоть занятия проводи", - подумал Серпилин.
   - Где это вы столько леса напилили? Пилораму, что ли, с собой возите?
   - Пилораму не пилораму, а малую циркулярную пилу в хозяйстве имеем...
   - Синцов, дай карту,  -  сказал  Серпилин.  -  А  вы  -  приказание,  -
повернулся он к Дурдыеву, который хотя и  привез  приказание,  подписанное
Бойко от имени командарма, и познакомил с ним исполнителей, но вручать  не
вручал, ждал Серпилина.
   Серпилин велел Дурдыеву еще раз прочесть  приказание  и  сам  во  время
чтения следил по карте. Потом осведомился: есть ли вопросы?
   У Галчонка оказался один вопрос: что считается более  вероятным  исходя
из общей обстановки - по какому шоссе будут прорываться немцы из Могилева,
по Минскому или Бобруйскому?
   - Об этом немцы пока не докладывали, - сказал Серпилин. - Но думаю, это
зависит не столько от них, сколько от вас. Если в  назначенное  вам  время
перережете  только  Минское  шоссе  и  не  перережете  Бобруйское,   будут
прорываться по Бобруйскому, Если перережете  и  Бобруйское,  но  при  этом
увлечетесь  и  на  Минском  оставите  слишком  слабый  заслон,   -   будут
прорываться по Минскому. Как из окружений прорываться, насчет этого  немец
не  дурак.