Валентин Пикуль
   Фаворит
   Роман-хроника времен Екатерины II в двух книгах

   OCR Палек, 1998 г.


   Аннотация

   В романе запечатлены важнейшие события отечественной  истории  второй
половины XVIII столетия. В центре повествования - образ  фаворита  импе-
ратрицы Екатерины II Алексеевны, выдающегося  государственного  деятеля,
полководца Григория Александровича Потемкина. Среди  действующих  лиц  -
императрица Елизавета Петровна и граф Алексей Разумовский, великий русс-
кий ученый Михаил Ломоносов и граф Иван Шувалов, основатель русского на-
ционального театра Федор Волков и граф Александр  Строганов,  знаменитые
адмиралы флота Российского Григорий Спиридов и  Самуил  Грейг,  польский
король Станислав Август Понятовский и мятежник Емельян Пугачев...

   ОТ АВТОРА
   Пушкин предрекал: "...Имя странного Потемкина  будет  отмечено  рукою
истории", а Герцен позже писал, что "историю  Екатерины  Великой  нельзя
читать при дамах". Имена этих людей, спаянные единой  страстью  и  нена-
вистью, общими викториями и поражениями, нерасторжимы в  давности  русс-
кой, Потемкин никогда не стал бы "князем Таврическим", если бы его мино-
вала любовь Екатерины, но и она не рискнула бы  титуловаться  "Великой",
если б ее не окружали русские люди, подобные Потемкину!
   Летопись придворного фаворита в России часто писалась дегтем на  кри-
вобоких заборах. Однако в бесконечной череде  куртизанов  встречались  и
умные люди, страстные патриоты: они дерзко вторгались в Большую  Полити-
ку, управляя не только коронованной любовницей, но и всем государством.
   Среди таких баловней счастья  первое  место  принадлежит  светлейшему
князю Потемкину-Таврическому, и громадное значение  его  деятельности  в
истории развития нашего Отечества уже никем не оспаривается.
   Петр I удачно разрешил проблему Балтийскую,
   Потемкину выпала честь завершить проблему Черноморскую,
   Именно этот человек и станет нашим главным героем,
   Роман "Фаворит" является логическим завершением моих прежних  истори-
ческих хроник "Слово и дело", "Пером и шпагой", Я старался не  повторять
самого себя, и потому некоторые эпизоды романа написаны с  учетом  того,
что читатель уже знаком с предыдущими фактами,  а  значит,  ему  понятна
взаимосвязь событий...
   В этом романе только один вымышленный герой, но образ его  создан  на
основе подлинных фактов. Все остальные - достоверные личности, а диалоги
их подтверждены перепискою и другими документами той эпохи.


   Книга первая

   Счастье не так уж слепо, как обыкновенно
   думают. Чтобы лучше доказать это,
   я построю следующий силлогизм:
   Первая посылка - качества и характер.
   Вторая - поведение.
   Вывод - счастие или несчастие.
   Из старинной сентенции

   РОЖДЕНИЕ
   (Вместо пролога)

   Доцветали на Москве сады и огороды, душно было.
   В окна залетали пчелы, гудя отяжеленно - к дождю.
   На соседнем дворе князей Хованских бранились  прачки,  хлестали  одна
другую жгутами мокрого белья.
   И плыл в небе змей бумажный - детишки баловались.
   - Эх! - сказал инвалид. - Налью-ка остатнюю...
   Конечно, ежели тебе уже на седьмой десяток, а ты в секундмайорах  за-
сиделся, то фортуна злодейская  пророчит  явное:  генерал-аншефом  тебе,
красну молодцу, не бывать. От этого предвидения майор полков пеших  пре-
бывал в давнем унынии и водку потреблять изволил, кою и закусывал  кара-
сями сушеными.
   1732 год обозначился тогда на Руси...
   Издавна ведомо, что воинство инвалидами украшается. А когда от  пока-
леченных уже невмоготу, разгоняют их по домам, дабы, на полатях  отлежи-
ваясь, они язвами своими никому глаза не мозолили. Был зван  и  майор  в
коллегию воинскую - ради учинения смотра врачебного.  А  ежели  для  ге-
ройства батального негоден, будут абшид ему давать без  пенсии.  Опохме-
лясь щами прокисшими, исправно пошел он  себя  комиссии  предъявить.  За
столом присутствия сиживали чины некий, весьма лютые.
   - Назовись, - потребовали, - кто таков, и поведай  нам  о  страданьях
своих. Но языка не трепли попусту, а докладывай экстрактно,  потому  как
время обеденное, а мы с утра раннего сидим тут не пивши, не евши - кале-
ками разными утруждаемся...
   Майор толковый рапорт учинил для комиссии:
   - Зовусь я Ляксандром Потемкиным, сын Васильев; дворянин роду  старо-
го, именьишки мои в провинциях Пензенской да Смоленской; душ  крепостных
имею с полсотни; в супружестве - да! - сопряжен, но за давностию лет же-
ны не помню, а детками Боженька обидел...
   Затем, раздеваясь, стал майор инвалидностью  наглядно  хвастать:  под
Азовом из лука татарского в бок стрелен, под Нарвою  прикладом  шведским
по черепу шарахнут, у Риги порохом обожжен изрядно, под Полтавою палашом
зверски рублен, а в несчастном Прутском походе рука колесом мортиры  по-
мята, отчего персты худо гнутся. Но тут усмотрел он в ряду  начальствен-
ном "бывого" солдата, который у него раньше в подчинении состоял. А  те-
перь проныра солдат, происхождения "подлого",  сам  будучи  майором,  за
столом комиссии красовался - при шпаге и портупее с шарфом.
   - А ты, гнида, каким побытом середь дворян затесался?
   На что ему было ответствовано: чтобы шумства не учинял, иначе его под
руки выведут и в протокол вставят. Майор Потемкин поспешно напялил порт-
ки, мундир застегнул проворно:
   - И пропади вы все с абшидом без пенсии! Лучше уж сгнию в инфантерии,
а посрамления чести шляхетской не потерплю...
   Через два года после этого казуса, в уважение инвалидности,  отставку
Потемкину все-таки дали.
   - Езжай, - велели начальники, - до дому своего и сиди там тихохонько.
Время сейчас таково, что бубнить по углам не пристало...
   Было время правления Анны Иоанновны - кровавой!
   Александр Васильевич с Москвы-то съехал, но лошадок  завернул  не  на
Смоленский тракт, чтобы жену навестить, а занесло его в пензенские края,
в убогое именьишко Маншино, что лежало на Киевской дороге. Тут его и по-
путал лукавый!
   Вот уж истинно: седина в бороду - бес в ребро...
   Потемкин жену свою Татьяну и впрямь позабыл. От  стола-то  свадебного
его сразу в инфантерию Петра I затолкали, и закувыркало недоросля в бит-
вах да маршах, только успевай поворачиваться. Не оттого ли и  не  поехал
он, сам старый, на родную Смоленщину, чтобы не видеть жены, тоже старой?
   А живя в своей деревеньке, заприметил у соседей Скуратовых вдову  мо-
лоденькую - Дарью Васильевну, что вышла из роду Кондыревых (была она  на
тридцать лет моложе майора). И полюбилось инвалиду в село Скуратове  на-
езживать. Приедет - честь честью, всем дворянам поклон учинит,  а  Дарье
Васильевне - персонально:
   - Уж не кажусь ли я противен тебе, красавушка?
   На что вдовица отвечала ему всегда прямодушно:
   - Да вы, сударь, еще худого-то ничего не свершили, так с чего бы  вам
противным казаться?
   И стал Потемкин соблазнять молодицу на любовь.
   - Мужчины нонеча, - отнекивалась Дарья Скуратова, - очень  уж  игривы
стали, мне, вдовице, опасаться их надобно.
   - Так я... тоже вдову - соврал ей Потемкин; стал он ласкаться к  Ску-
ратовым, на одиночество жалуясь, что, мол, негде и головы приклонить.  -
Вот ежели б Дарья-то свет Васильевна дни мои скрасила, - намекал  майор,
- так я на руках бы ее носил!
   Скуратовы быстро уговорили невестку:
   - Ты, дуреха, не реви: быть тебе из мичманского в ранге маеорском,  а
коли несогласна, так со двора нашего сгоним...
   Пред святым аналоем стоя, Потемкин и священника обманул,  что  давно,
мол, вдовствует. Дарья Васильевна понесла вскорости, лишь на шестом  ме-
сяце тягостей нечаянно вызнав, что у мужа супруга жива на Смоленщине.
   Встал старик перед иконами - повинился.
   - То так! - сказал. - Да не помню я первой своей. Одна ты мила мне...
Уж прости - не изгоняй меня, увечного и сирого. Жизни-то у меня и не бы-
ло: одни виктории громкие да веселья кабацкие...
   Собрали они пожитки, поволоклись телегою на Духовщину - едут и  горю-
ют, друг друга жалеючи. Время было суровое, инквизиция духовная за двое-
женство карала жестоко. Приехали в Чижово, а там старые ветлы склонились
над ветхими баньками, из-под тележных колес с квохтаньем разбегались  по
обочинам курочки с цыплятками. Вот и дворянская усадьба Потемкиных - та-
кая же изба, как у крестьян, только пошире да поусядистей...
   Вышла на крыльцо жена. Они сразу в ноги ей пали, вымаливая  прощение.
Татьяна Потемкина сказала мужу:
   - Я ведь тебя, Сашенька, до седых волос ждала. Бывало, от хлебца кус-
ну, а сама плачу - сыт ли ты, в баталиях упражняясь? Все на дорогу  пог-
лядывала - уж не едешь ли? Вот и сподобил Господь Бог на  старости  лет:
прилетел голубь мой ясный, да не един, а с голубицей молоденькой...  Ишь
как она чрево-то свое оттопырила! Сразу видать, что яичко  снесет  вско-
рости...
   Потемкин угрюмо взирал на свою жену - первую. Между ними  валялась  в
пыли вторая, и быть ей (согласно уставам церковным)  всегда  незаконной,
пока жива супруга первая.
   Законная и спросила о том незаконную:
   - Так что ж мне делать-то, чтобы счастье ваше благоустроить?  Или  уж
сразу руки на себя наложить?
   - Уйди вон... не мешай, - мрачно изрек Потемкин. - Постригись.  Схиму
прими. Тогда мы свободны станем... вот и все.
   Старуха, горько плача, повязала голову черным платком, уложила в  ко-
томку хлеб да соль, взяла посох в руки и побрела за околицу. На прощание
разок обернулась, сказала веще-зловеще:
   - Живите без меня, люди. Бог вам судья...
   Потемкины отбивали ей поклоны земные и не распрямились  до  тех  пор,
пока горемычная не исчезла в буреломах лесной дороги, уводившей ее в мо-
настырь - на вечное заточение.
   Потом Дарья Васильевна говорила мужу:
   - Вот накажет нас Бог, не видать нам счастия.
   - Не каркай, - отвечал Потемкин, наливку медовую под яблонькой кушая.
- А на что и нужна-то была она, ежели патлы - уже седые и клыки  торчат?
Едина дорога ей - под клобук, а мы с тобой еще пожируем. Рожай  первого,
и второго быстро придумаем.
   - Страшно мне с вами, сударь мой неизбежный... Как можете столь суро-
во с людьми невинными поступать?
   И была за такие слова исхлестана плеткою.
   - Мужу не перечь! - лютовал Потемкин. - Да целуй мне руку за то,  что
я, маеор, тебя супружеством осчастливил. Я ведь еще не проверял,  каково
ты блюла себя во вдовстве... Проверю!
   Старая лошадь паслась у старых овинов, а из старого леса гукала  ста-
рая сова-пересмешница, - это Смоленщина, порубежная земля  русская,  где
под курганами усопли витязи времен былинных.  Печальные  шляхи  тянулись
через шумливые дебри - какие на Русь, а какие во владения Речи  Посполи-
той; синие васильки глазели из ржи на проезжих панов, на баб с  граблями
да на нищих с торбами. Ближе к осени зачинались "рябиновые ночи" -  чер-
ные, со страшным громом и треском ликующих молний: в такие-то  вот  ночи
на Смоленщине вызревала ядреная и сочная рябина...
   А ближайшими соседями  чижовских  помещиков  были  сородичи  Потемки-
ных-Каховские, Энгельгардты, Тухачевские, Порсмбские и Высоцкие; наезжа-
ли из соседних Сутолок веселые богатыри - Глинки, которых особенно жало-
вала Дарья Васильевна, и когда Гриша Глинка заводил песню, молодая  жен-
щина радостно подхватывала:
   Запшегайце коней в санки, мы поедем до коханки.
   Ой, дзень, дзень, дзень - мы умчимся на весь день...
   После первой дочери Марфиньки родилась у Потемкиных вторая -  Марьюш-
ка, и Александр Васильевич подозрительно долго вглядывался в лик младен-
ца, лежавшего в колыбели.
   - Что-то уж больно на Глинок смахивает, - объявил он вдруг. -  И  нос
не потемкинский, да и глаза не те...
   - Да какой там нос, какие там глаза, - запричитала жена.  -  У  деток
молочных все образы на един манир.
   Страшный удар в лицо обрушил ее на спину... Старик помешался на  рев-
ности. Жену отныне держал взаперти, неохотно выпускал перед гостями. На-
вещал его в Чижове двоюродный братец, Сергей Потемкин, неустанно  подзу-
живал старика:
   - Что ж ты, Сашка, за женою плохо глядишь? По всему поветуслых тянет-
ся, будто она молодых приваживает. Гляди сам строже, как  бы  она  тебя,
дряхлого, не извела настойками разными. Ей, думаешь, ты  нужен?  Не,  ей
только поместья твои надобны...
   После таких наговоров Потемкин, весь трясясь, безжалостно стегал жену
арапником, как доезжачий на охоте вредную собаку. Лишь однажды Дарья Ва-
сильевна за себя вступилась.
   - Зверь! - крикнула она мужу. - Оставь терзать. Ведь я снова  пузата.
Рожу вот, а потом уж и добивай...
   Настала золотистая осень 1739 года.
   16 сентября, под вечер, Дарья Васильевна  почуяла  близость  родов  и
удалилась в баню, что ветшала на берегу тихой лесной речушки. Здесь она,
корчась на полоке, и родила сына.
   Пришел грозный муж и спросил ее:
   - От кого зачала погань сию, сказывай! - Взял ребеночка за ногу,  как
лягушонка паршивого, понес топить в речке. - Туда-то  ему  и  дорога,  -
приговаривал, о корчаги спьяна спотыкаясь.
   Младенец, повисну в вниз головой, даже не пикнул. Потемкин  встряхнул
дитятко еще разок над глубоким омутом, в котором тихо колыхались ленивые
сомы и ползали черные раки.
   - Так от кого же он? От Глинок иль от Тухачевских?
   Звериный вопль матери огласил дремучий лес:
   - Потемкин он... Уймись, кобель старый!
   Так явился на свет Божий Григорий Александрович Потемкин,  светлейший
князь Таврический, генерал-фельдмаршал и блистательный  кавалер  орденов
разных, включая все иностранные (кроме Золотого  Руна,  Святого  Духа  и
Подвязки), генерал-губернатор Новой России,  создатель  славного  Черно-
морского флота, он же его первый главнокомандующий, и прочая, и  прочая,
и прочая...


   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
   Маленькая принцесса Фике

   Для Екатерины II наступила историческая давность... счеты потомства с
Екатериной II уже давно сведены. Для нас она не может быть ни  знаменем,
ни мишенью, - для нас она только предмет изучения!
   В. О. Ключевский (т. 5, с. 309, 311} История  царствования  Екатерины
II еще ждет критического изучения.
   Сов. истор. энциклопедия, т. 5, стр. 484


   1. ДЕВОЧКА ИЗ ПОМЕРАНИИ

   Был апогей ее величия и славы... Парики иноземных послов, склонявших-
ся перед престолом этой удивительной  женщины,  почти  касались  буклями
драгоценных паркетов. Она любила хлесткие фразы и сейчас вдруг вспомнила
трагическую обмолвку Дени Дидро, который неосторожно  сравнил  Россию  с
"колоссом на глиняных ногах".
   - Философия тоже ошибается: Россия - да, колосс, но покоится на ногах
из чугуна уральского. А ведь это даже не страна...
   - Так что же тогда? - пискнул кто-то  сдавленно  (представляя  ничто-
жество Пармы или Тешена, Ганновера или Гессена).
   - Вселенная, - отвечала императрица, и скипетр ее отразил сияние  дня
в алмазах из сокровищ Надир-шаха, а держава в другой руке озарилась мер-
цанием рубинов сказочной Голконды...
   Всегда помня о вечности, она заранее составила автоэпитафию  на  свою
могилу: "Здесь лежит Екатерина... она ничего не  упустила,  чтобы  иметь
успех. Снисходительная, любившая хорошо пожить, веселая по натуре,  рес-
публиканка в душе и доброго сердца, она имела немало  друзей;  труд  для
нее всегда был легок; общество и искусство ей постоянно нравились".
   А кто она, эта женщина, откуда явилась к нам?
   Любой исторический роман начинается с сомнений.
   Еще при жизни Екатерины немецкие историки перерыли архивы  церквей  и
магистрата Штеттина, так и не найдя ни  единой  бумажки,  подтверждающей
даже сам факт ее рождения. Пропажа официальных актов уже  тогда  вызвала
подозрения: "Каковы же были серьезные причины, заставившие  скрывать  ее
появление на свет? Что кроется за семейной тайной?  Может,  незаконность
рождения?.."
   Но мне, автору, не под силу разрешить эту историческую загадку, и мы,
читатель, вынуждены покорнейше следовать тем версиям, которые давно сде-
лались официальными.
   Над унылыми дюнами Померании задували протяжные ветры; была  запозда-
лая весна 1729 года, когда в доме благочестивого  принца  Христиана  Ан-
гальт-Цербстского и его не менее благочестивой супруги Иоганны Елизаветы
в тихую лунную ночь родилась здоровая девочка, которую в честь  ее  трех
теток нарекли по лютеранскому обычаю тройным именем - София Августа Фре-
дерика.
   Родители стали называть ее кратко - Фике!
   Германия в ту пору кишмя кишела худосочными отпрысками немецких  кня-
зей, которых расплодилось такое множество, что в их обширных родословных
путались даже всезнающие генеалоги. Потому-то никому в  Европе  не  было
дела до девочки, и, туго запеленав новорожденную, ее доверили  дремлющей
от усталости акушерке... Давным-давно древнейший славянский Серпск обра-
тился в германский Цербст, а его владетели забыли славянское происхожде-
ние и даже оскорблялись, если им об этом напоминали. За несколько столе-
тий существования дома Ангальт-Цербстского князья этой захудалой  динас-
тии не дали германским хроникам ни одной яркой и даровитой  личности,  -
напротив, Цербст поставлял к услугам Гогенцоллернов ограниченных  офице-
ров, никчемных чиновников и безмозглых ротозеев, которые едва  кормились
от доходов своего крохотного княжества.
   Фике даже родилась вне дома: ее родиной стал померанский Штеттин, где
квартировал 8-й Ангальт-Цербстский пехотный полк. Этим полком командовал
отец, которому в ту пору было уже под сорок. Матери  принцессы  исполни-
лось только семнадцать. А разница в возрасте дополнялась различием в ха-
рактерах.
   Отец - тугодумный и скупой педант, много видевший, но  мало  знавший,
набожный лютеранин, любил быт казармы, обожал прусских королей и был до-
волен судьбою потсдамского генералмайора.
   Мать - мало видевшая, но уже  много  чувствовавшая,  была  оскорблена
жалкою судьбой генеральши в прусской провинции, ей хотелось славы и пок-
лонения, чтобы страждущие мужчины толпою теснились в  роскошных  апарта-
ментах.
   Но король не позволил генералу даже занять комнаты в штеттинском зам-
ке - ангальтцы снимали квартиру в частном доме  господина  Грейнфейгейма
на углу Большой Соборной улицы.
   Маленькая принцесса Фике лежала еще в колыбели, а мир открывался  пе-
ред нею окном спальни, в котором виднелась церковь святой Марии,  и  там
звонили колокола... Иногда появлялась мать - гибкая и  вертлявая,  бойко
стрекочущая каблуками красных туфель. Она дарила дочери мимолетный поце-
луй и с яростью раздавала нянькам искрометные пощечины:
   - Приседайте ниже при появлении моей светлости...
   Иоганна почасту и надолго пропадала из Штеттина: ей, в отличие от до-
моседа-мужа, было везде хорошо (только не дома!). Сейчас юную  ветреницу
манил Гамбург, где ее поджидал любовник - русский аристократ  Иван  Бец-
кой.
   Влажные ветры Померании задували в широкие окна.
   Фике разевала беззубый рот, радуясь жизни.
   О, как страшна она станет в неизбежной старости!
   После Фике у принцессы Ангальт-Цербстской были еще дети, и  к  каждой
новой беременности она относилась с предельным  отвращением,  будто  муж
дал ей выпить невыразимой гадости.
   - Опять, ваша светлость, вы сделали меня несчастной, -  упрекала  она
принца, шнуруя талию в тиски корсетов. - Теперь я лишена возможности от-
быть в Берлин, дабы своим присутствием украсить прием у  нашего  доброго
короля...
   (В зрелые годы, вспоминая себя прежней маленькой Фике, Екатерина  пи-
сала Дидро: "Взрослые не всегда знают, что думают дети, и трудно  узнать
им детей, особливо когда доброе воспитание приучило их слушать  взрослых
с покорностью... Бывши ребенком, я часто плакала, когда  меня  обманыва-
ли!")
   Отец не обманывал Фике - ее обманывала мать.
   Однажды она с небывалой лаской внушила дочери:
   - Вы должны сказать его светлости, что давно  хотите  навестить  Гам-
бург, желая повидать свою любимую бабушку и мою высокочтимую мать - гер-
цогиню Голштинскую...
   Девочка вошла в служебный кабинет отца:
   - Ваша светлость, мой дражайший родитель