т в горнах.
   Голос Потемкина дрожал от нескрываемой зависти:
   - Кто прислал тебе? Граф Артуа?
   - Принц Шарль де Линь, которого я жду в гости.
   - А зачем он едет?
   - Любезничать... Гостей на Руси не спрашивают:  чего  пришел?  Гостей
сажают за стол и сразу начинают кормить.
   Потемкин сообщил ей, что вызвал Суворова:
   - Велю протопопу кронштадтскому мирить его с женою. А потом совещание
будет. Я да Суворов! Еще и армяне - Лазарев с Аргутинским. Станем судить
о делах ихних. Армяне, люди шустрые, уже и  столицу  себе  облюбовали  -
Эривань.
   - Что толку от столицы, если и страны нет?
   - Сейчас нет, после нас будет, - отвечал Потемкин...
   Потемкин давно утопал в музыке! Через уличные "цеттели"  (афишки  за-
борные) регулярно извещал жителей, что в Аничковом дворце опять поет для
публики капелла его светлости. Знаменитые Ваня Хандошкин с Ваней  Яблоч-
киным снова явят свое искусство игры на скрипке, балалайках  и  даже  на
гитарах певучих. Потемкинская капелла всегда считалась лучше придворной,
светлейший сам отбирал певцов, которые безжалостно опивали его и объеда-
ли; заезжим итальянцам, не прекословя, разрешал князь петь ради заработ-
ка в столичных трактирах.
   Хандошкин был  роста  среднего,  коренаст,  как  бурлак,  глаза  имел
большие, вдумчивые, голову покрывал париком, а пьяницей не был - это все
завистники клеветали. Перед залом, освещенным массою свечей, он обратил-
ся к публике:
   - Не желает ли кто скрипку мою расстроить?
   Нарышкин взялся за это охотно: сам музыкант, вельможа знал,  как  ис-
портить ее квинтовый настрой:
   - Опозоришься, гляди, Ванюшка... ну, валяй!
   Хандошкин с улыбкою исполнил на испорченной скрипке вариацию из  кон-
церта Сарти. Потом спросил публику:
   - Сколько струн разрешаете мне оставить?
   - На одной играй, - требовали из зала.
   И на одной струне маэстро сыграл "Что пониже было  города  Саратова",
да так сыграл, что Потемкин с Нырышкиным ногами ерзали, восхищенные. За-
тем Хандошкин с Яблочкиным взялись за балалайки, сделанные из тыквы, из-
нутри же проклеенные порошком битого хрусталя, отчего и звук у  них  был
чистейшим, серебряным... Потемкин не выдержал-заплакал.  Нс  только  он,
даже суровый Панин прослезился, наверное всколыхнув из потемок души  та-
кое, о чем на пороге смерти старался забыть.
   Здесь же, в павильоне Аничкова дворца, Потемкин  встретил  Булгакова;
невзирая на время позднее, покатили они на Каменный остров, а там, среди
раскидистых елей, светилась, будто разноцветный фонарь, ресторация фран-
цуза Готье: на лесной дорожке, осыпанной опавшей хвоей и шишками, Потем-
кин большим круглым лицом приник к лицу друга:
   - Яша, зависть к кому-либо есть у тебя?
   - Завидую тем, кто свободен.
   - А кто свободен-то у нас? - отмахнулся светлейший. -  Вот  возьму  и
повешу на елку куски золота и бриллианты. Тот,  кто  мимо  пройдет,  бо-
гатств не тронув, тот, наверное, и есть самый свободный...  А  я,  брат,
Аничков дворец продаю.
   - Чего же так?
   - Хочу новый строить. В один этаж, но такой, чтобы  казался  он  всем
торжественным и великим... Пойдем выпьем!
   За столом, кафтаны распахнув и манжеты кружевные  отцепив,  чтобы  не
запачкать, друзья помянули вином быстролетную юность. А в соседней  ком-
нате пировал Чемберлен, владелец ситценабивной фабрики, на которой с ут-
ра до ночи горбатились русские люди  поденщики.  Булгаков  заговорил  об
Англии как о всеядной и прожорливой гидре. Сказал при этом:
   - Видишь, и к нам забрались...
   Булгаков верил, что англичане прошмыгнут в Черное морс раньше францу-
зов: кредит Лондона при дворе султана Турции крепнет, а версальский  по-
тихоньку слабеет... Ему казалось, что между Россией и Англией есть нечто
общее: обширные пространства русские и грандиозные колонии англичан. По-
темкин сонно обозрел на столе  все  то,  что  уже  не  вмещалось  в  его
обильное чрево: форель в соусе из  рейнвейна,  ягненок  с  шампиньонами,
глухари с трюфелями... Он ответил:
   - Не ври, Яшка! У нас-то все наше, у них все чужое.  Англичане  твер-
дят, будто время - деньги. А мы, сиволапые, испокон веку живем  верой  в
то, что жизнь-копейка...
   Булгаков желал бы занять пост посла в Лондоне.
   - Тебе лучше вернуться на Босфор, - сказал Потемкин.
   - Правда ли, что приезжает император Иосиф?
   - Но под именем "графа Фалькенштейна". Матушка встретит его в Могиле-
ве, но об этом громко пока не говорят...
   Потемкина позвала к себе Екатерина, притихшая и жалкая.  Было  видно,
что она стыдится своего распутства.
   - Куда, богатырь, ехать от меня вознамерился?
   - Пора бы уж мне Новую Россию своими глазами  оглядеть.  Булгакова  с
собою возьму - он мне надобен...
   - Сейчас ты не оставляй меня одну:  нам  надо  "графа  Фалькенштейна"
встречать... А что скажешь о Саше Ланском?
   Потемкин к ее бабьим судорогам уже притерпелся:
   - Кавалергард скромен! Это уже хорошо...
 
 
   6. ВООРУЖЕННЫЙ НЕЙТРАЛИТЕТ
 
   До приезда Иосифа II русский Кабинет подготовил  важное  политическое
решение, которое отразилось и на будущих поколениях, имея ценное  значе-
ние и в наши тревожные дни. В международном праве возникло новое понятие
- вооруженный нейтралитет, объединявший нейтральные  страны  для  отпора
любой агрессии... "Екатерина, - писал Фридрих Энгельс, - впервые сформу-
лировала от своего имени и от имени своих союзников принцип вооруженного
нейтралитета (1780 г.) - требование ограничения прав, на которые претен-
довала Англия для своих военных судов в открытом  морс.  Это  требование
стало с тех пор постоянной целью русской политики..." И нигде не прояви-
лось столь выпукло и страстно все то, что французы образно называли "те-
атральным гением Екатерины". Отлично играя роль "матушки"  внутри  госу-
дарства, она и на международной арене умела возвышать свой голос до под-
линно трагического пафоса! Да, великая актриса, великая...
   - Весь мир сошел с ума, и в этом мире я главная сумасшедшая. Война со
Штатами не скоро кончится, Франция с Испанией не уступят Англии, а мачты
кораблей Георга торчат из моих печенок, - сказала она Потемкину.
   Разговор начался в пустынной "бриллиантовой" зале, где  хранились  ее
самодержавные регалии, укрытые в стеклянных витринах, как в хорошем  ма-
газине. Женщина прошлась по паркету  скользящим  шагом,  за  ее  длинным
шлейфом, тихо посапывая, бежали собачки.
   - Как ты думаешь, - спросила она и, собрав веер, трижды ударила им по
своей ладони, - после моего тешенского триумфа в Германии  вправе  ли  я
терпеть злодейства английские?..
   Коммерческий флот России выплывал на дальние коммуникации, он  торго-
вал у черта на куличках зерном и мехами, слюдой и досками, пенькой и па-
токой, ревенем и маслом. Но каперы англичан стерегли купцов у  Нордкапа,
на выходах из Каттегата, они брали суда на абордаж, уводили в свои  пор-
ты, а потом, пожирая украинский  хлеб  с  башкирским  медом,  доказывали
русскому послу, что хлеб с медом  тоже  стратегические  товары,  могущие
усилить сопротивление их противников.
   - Где наши эскадры? - спросил Потемкин.
   - Крейсируют в море Северном, у островов Канарских и на широте Лисса-
бона. Я указала им огнем пушечным поддерживать коммерцию от уничтожения.
Но ядрами можно наказывать, а ради укрепления авторитета нужна...  бума-
га!
   Она ознакомила его с декларацией ко всем нейтральным державам,  чтобы
в столицах мира сведали: не ради разбоя она шлет в море крейсера, а дабы
торговлю обезопасить. И по пунктам излагала, как  судоходству  быть  под
защитой оружия:
   - На корабле нейтральном и груз нейтрален!
   - Гарриса хватит удар, - отвечал ей Потемкин.
   - А политика - не больница: кто слаб, того из дипломатии пятками впе-
ред вытаскивают. Но добрых отношений с Гаррисом не порывай. Давай  пово-
дим короля Георга за нос. Ты вроде бы из ненависти к  Панину  готов  все
для англичан исполнить, а за меня не тревожься... Репутация у меня скан-
дальная, лишний ералаш в Европе для меня - как лишняя мушка для  украше-
ния лица! Но помни: с англичанами дела вести нелегко. Ты с ними о  поли-
тике, а у них в голове коммерции, заводишь речь о торговле - они  думают
о политике...
   Гаррис при свидании с Потемкиным настаивал на срочности союза  России
с Англией. Потемкин был в словах осторожен:
   - Увы, возникло нежданное препятствие...
   - В лице графа Панина? - спросил Гаррис.
   - Нет, он болен. Но заболел и новый фаворит Ланской.
   - Такой молодой и здоровый кавалер?
   - Выходит, уже переутомился...
   Гаррис записал слова Потемкина: "Мое влияние, - сказал он,  -  совер-
шенно прекратилось, особенно потому что я взял на себя смелость  совето-
вать ей (Екатерине) отделаться скорее от нового любимца,  который,  если
умрет в ся же дворце, нанесет чувствительный удар ея женской репутации".
   - Государыне противна сама мысль о  "наступательном"  союзе.  Но  она
просила меня заверить вас в искренней дружбе.
   - Если ваша императрица, - парировал  Гаррис,  -  предпримет  попытку
умиротворить Бурбонов в делах колоний, как умиротворила Австрию в  делах
Германии, она обретет новую бессмертную славу. Не забывайте, что в  слу-
чае нашего поражения Франция станет закупать пеньковые веревки  и  смолу
для кораблей у американцев, а Россия тогда потерпит немалые убытки.
   - Это правда, - согласился Потемкин, вздыхая...
   Он отвез Гарриса на Черную речку, где Екатерина ужинала на даче Стро-
гановых. Она подняла бокал:
   - Милорд, рада, что адмирал Родней  разбил  испанский  флот,  избавив
Гибралтар от осады... Передайте своему королю, что я всегда согласна по-
могать его величеству.
   Очень мило, но Гаррис нуждался в другом:
   - В чем выразится помощь вашего величества?
   - О! - сказала Екатерина, осушая бокал. - Я устрою  благотворительный
бал в своем дворце, а деньги,  полученные  с  танцующих,  раздам  петер-
бургским нищим, чтобы они молились  во  славу  непобедимого  английского
флота...
   Потемкин помалкивал, Строганов наивно улыбался. "Уж не издеваются  ли
тут надо мною?" - мелькнула мысль у Гарриса. Между тем появление "Декла-
рации о вооруженном нейтралитете" стало для Европы такой  же  сенсацией,
как если бы из Темзы выловили русалку или в парке Сан-Суси поймали  кен-
гуру. "Декларация" вызвала в  английском  парламенте  целую  бурю-гнева,
криков, ненависти, воплей, оскорблений. Но "Декларацию" уже охотно  под-
писывали другие страны, приветствуя ее появление, и в Европе  стали  га-
дать: кто же ее придумал? Растущий авторитет России не давал покоя поли-
тикам, а потому авторство "Декларации" сначала приписывали не Екатерине,
а Фридриху Великому... Екатерина внесла в историю ясность: "Это  неправ-
да; идея о вооруженном нейтралитете возникла в моей глупой голове, а  не
у кого другого. Безбородко может засвидетельствовать, что эта мысль была
высказана мною, императрицей, совершенно случайно. Граф Панин не хотел и
слышать о вооруженном нейтралитете... стоило большого труда  (нам)  убе-
дить его".
   Гаррис извещал Лондон, что Россия вооружает еще  15  мощных  линейных
кораблей. Балтийский флот снова готов выйти на коммуникации - для охраны
международной торговли. Наконец, по приказу Потемкина  на  жительство  в
Херсоне вывозят корабельных мастеров и лашманов - специалистов по техни-
ческой древесине... Возникает новый флот - Черноморский.
   ...Россию в ее беге по волнам было уже не остановить!
   Осьмнадцатый век - эпоха благородных рыцарей и классических  злодеев,
время блестящих бонвиванов и мудрейших философов, доблестных воителей  и
гениальных самоучек. Но и в этом веке нельзя оценивать людей однозначно:
рыцарство уживалось рядом с подлостью, мудрец казался  наивным  чудаком,
шарлатан легко сходил за гения, борцы против тирании не гнушались подно-
сить тарелки коронованным сатрапам, а сами кровавые деспоты осыпали  зо-
лотом тех авторов, которые воспевали благо народной свободы...  Мятежная
натура принца Шарля де Линя была плоть от плоти этого сумбурного века! А
жизнь принца - как рыцарский роман, и не было битвы, в которой бы он  не
сражался, не было юбки, за которой бы не волочился, и не было такой кни-
ги в Европе, которую бы он не прочитал.
   Уже много лет де Линь состоял в переписке с королем Фридрихом II, ко-
торый не прерывал обмена письмами даже тогда,  когда  де  Линь  сражался
против Пруссии - на стороне Франции или Австрии. Проездом в Петербург он
был принят в Сан-Суси как собрат Фридриха по перу - оба считали себя пи-
сателями. Разговор, естественно, коснулся и Потемкина, де Линь  спросил,
в какой из баталий лишился он своего глаза.
   - В бане... ему попалось очень едкое мыло.
   - Я знал, что баня для русских - вроде Пантеона, но еще не был  изве-
щен, что в банях теряют зрение.
   - У этих русских все не так, как у нас...
   Фридрих был явно удручен предстоящим свиданием в  Могилеве  Иосифа  с
Екатериной; "старый Фриц" желчно сказал:
   - Карл Двенадцатый вошел в Россию тоже через паршивый Могилев, но по-
том не знал, как оттуда унести свои кости... Вы, принц, будучи в  Петер-
бурге, побаивайтесь этих людоедов!
   Де Линь застал короля в недобрый час. Фридрих давно чуял  неладное  в
политическом "равновесии", он решил срочно заменить посла Сольмса свежим
дипломатом, которого звали Евстафием Герц фон Шлицем, попросту  -  Герц.
Он спросил его:
   - Вы слышали, что императрица собирается на прогулку в Белоруссию,  а
в Могилеве сооружают триумфальные арки?
   - Из голландских газет, ваше величество.
   - Из газет немного узнаете, Герц. В наши времена дипломат обязан  до-
гадываться о том, о чем в газетах не пишут.
   Король сказал, что кажется, назревает неприятный момент, когда Россия
станет перестраивать весь политический фронт. Панин теряет остатки преж-
него влияния, от "Северного аккорда" русский Кабинет способен перейти  к
союзу с Австрией:
   - В парике Екатерины скопилось немало вредной пыли, не пора ли выбить
ее? Я посылаю в Петербург и своего наследника, чтобы он  заручился  под-
держкой русского цесаревича...
   Был месяц март, когда Герц прибыл  в  Петербург  и  вручил  Потемкину
письмо от Фридриха II; в этом письме  король  осыпал  светлейшего  самой
низкопробной лестью, умоляя поддержать прусские интересы, отвергая  про-
иски венские ("обещал сделать для него возможным то,  что  другим  людям
кажется невозможным").
   - Посул велик! - сказала Екатерина, сообразив, что Фридрих соблазняет
Потемкина короною герцогов Курляндских.
   - Курляндии место в истории уготовано, - отвечал Потемкин. - Ей прис-
тало быть губернией российской...
   "Декларация о вооруженном нейтралитете" вступили в  действие,  Англия
лишалась призов от морского разбоя. Панин принял Гарриса, лежа в  посте-
ли. "Он несколько раз повторил мне, что "Декларация" не  его  произведе-
ние; что она явилась для него неожиданно и при полном  его  незнании  на
свет ея назначения..."
   - Но и Англия хороша! - упрекнул он Гарриса. - Ваше владычество в мо-
рях сделалось уже невыносимо.
   Против "Декларации" в России выступил только один адмирал Грейг.
   - Матушка, - честно заявил он императрице в беседе с глазу на глаз, -
в прошлой войне пират Ламбро Каччиони поступал в море тако  же,  како  и
английские крейсеры поступают ныне с кораблями чужими. Однако ты Каччио-
ни одобряла и в чины вывела. В этом  наблюдаю  я  противоречие  в  твоих
действиях.
   - Адмирал, ты не путай грека с королем Англии...
   Герц пожелал личной встречи с Потемкиным:
   - Вы еще не ответили на письмо моего короля?
   - Некогда, - огрызнулся Потемкин.
   - Надеюсь, вы догадались, что щедроты моего короля не имеют границ. Я
знаю, что дела в Митаве не могут нравиться двору вашему. Сейчас в Петер-
бурге умирает герцогиня Евдокия Курляндская, урожденная княжна  Юсупова,
бежавшая от побоев и пьянства мужа. Король желает угодить вашей светлос-
ти: он доверил мне передать, что любая принцесса из славного дома  Гоген
цоллернов согласна стать вашей женою, и тогда...
   Шла борьба за то, что будет сказано в Могилеве!
   - Надо продумать, что нам говорить в Могилеве.
   Екатерина болела ангиной, но в постель  не  ложилась.  Потемкин  тоже
страдал от ангины, валяясь в постели более по привычке.  Он  вернулся  к
недавней "Декларации".
   - Эта бумага заставит нас отступить от панинского  "Северного  аккор-
да", ибо без Англии он рассыплстся сам по себе. Но, изгоняя прочь систе-
му Панина, - продолжал Потемкин, - мы должны будем избавить  себя  и  от
автора этой системы.
   Екатерина сделала ему насмешливый книксен:
   - Наконец-то и ты понял, что в "Декларации" есть  подоплека,  которой
сам Панин не раскусил... Вооруженный нейтралитет на морях оставит Англию
в постыдном одиночестве, а внутри моего двора и Кабинета в изоляции ока-
жется Панин.
   Потемкин снова завел речь о том, что после Тешена и "Декларации"  па-
нинская ориентация на северные (протестантские) государства изжила себя,
а России еще предстоит тяжелейшая борьба с Турцией за обладание  Причер-
номорьем.
   - От Пруссии, - доказывал он императрице, - можно совсем отступиться,
как отступается муж от негодной жены, уже  не  раз  ему  изменившей.  Нс
пристало нам, стране великой  и  пространственной,  цепляться  за  штаны
злобного карлика. Надо так вести себя. что если в Петербурге кто и  чих-
нет, так чтобы в Версале и Лондоне все в жестокой простуде полегли.
   Он предлагал союзничать впредь с Австрией, которая в борьбе с Турцией
свои интересы имеет. Екатерина заметила: перемена  в  политике  окажется
очень резкой, как если бы женщина, еще вчера молодая,  завтра  предстала
негодной старухой.
   - Вена, - напомнила императрица, - коварство свое, под стать Пруссии,
не раз к нашему ущербу обнаруживала...
   Всю ответственность за создание никчемного "Северного аккорда" Екате-
рина теперь свалила на одного Панина:
   - Он, злодей, виноват! Я была молода, неопытна, когда Панин меня чуть
не за волосы втащил в "Аккорд" свой. Теперь я согласна: во вражде с Тур-
цией выгоднее иметь опору в цссарцах...
   Потемкин упрятал в своем архиве записку Екатерины:
   "Каковы бы цесариы ни бьиш и какова ни есть от них тягость,  но  оная
будет несравненно менее всегда, нежели  Ируеекая,  которая  совокупление
сопряжена со всем с тем, что в свете может только быть придумано пакост-
ного и несносного. Дорогой друг, я говорю это по опыту: я, к  несчастью,
весьма близко видела это ярмо (прусское), и вы были свидетель, что я бы-
ла вне себя от радости, лишь только увидела маленькую надежду  на  исход
из этого положения..."
   Утром императрица велела готовить для Могилева парадное платье, укра-
шенное 4200 крупными жемчужинами. Через полицию указала  позвать  к  ней
лучшего ямщика Федора Игнатова, служившего на  тракте  Москва-Петербург.
Пришел он - мужик здоровущий. Кафтан на нем сукна алого. Опоясан кушаком
белым. На груди бляха величиной с тарелку. На бляхе - герб России с  ор-
лами. Через плечо великана тянулся гарусовый шнурок к рожку, чтобы в пу-
ти сигналы подавать. Екатерина по-русски с поклоном (благо поклон  спину
не ломит) поднесла мужику чарку со старкой и спросила любезно:
   - А закусить желаешь ли?
   - Не. И так хорошо.
   - У тебя в тройке масть-то какая?
   - Вороные. А челки белые.
   - Колокольчики твои далеко ль слыхать?
   - Всю Русь прозвонил уже. Валдайская музыка.
   - У меня к тебе личная просьба, - сказала Екатерина. - Ко мне  кесарь
венский гостить едет. Берешься ли, Федор, прокатить его  от  рубежей  до
Могилева за полутора суток?
   - Могу и раньше! Но душа в нем жива не будет.
   - А почему так?
   - Ухабы наши. Сама знаешь, матушка.
   - Вези! Только в канаву кесаря не выверни.
   - Да уж и не таких орлов возили! Сначала-то икота их разбирала. А по-
том ничего... отлежались.
 
 
   7. ПЕРЕМЕНА ФРОНТА
 
   Что видел путник, в Могилевский град въезжающий? "Тако мне,  шествую-
щему, показались места возвышенны и здани