аете. Кривомозг - это  покойный
граф Панин, а Громила Шумиловна опять беременна. Хорошо ли это - из нас-
ледника престола дурачка делать?..
   Екатерина обещала не ставить оперу, прежде не посоветовавшись  с  По-
темкиным. Именно в эти дни граф Безбородко вызвал прусского посла Келле-
ра и сказал, что Берлин не только отсыпает золото в карман Густаву  III,
но, как ему стало известно, Пруссия помогает Швеции и воински.
   - У нас много дезертиров, - смутился Келлер.
   На Безбородко такие увертки действия не возымели.
   - Я допускаю, что из прусской армии бежит немало  людей.  Но  впервые
слышу, чтобы они дезертировали... с пушками!
   Поражение своего флота при Гогландс  "Дон-Густав"  поспешил  объявить
своей громкой победой, королевский дворец  в  Стокгольме  был  расцвечен
праздничной иллюминацией, в плошках сгорало тюленье сало, реяли флаги  и
вымпелы...
   Пленных солдат и матросов (980 человек) доставили в Стокгольм;  русс-
кие поразили шведов большим ростом и здоровым, крепким видом (это и  по-
нятно: для экспедиции в Архипелаг подбирали самый цвет  русской  молоде-
жи). Шведская королева Магдалина расселила пленных в бараках близ  своей
дачи "Гага", по вечерам русские устраивали пирушки  с  танцами,  любезно
вовлекая в свой круг и шведов. К великому удивлению королевы,  несколько
"матросов" оказались... женщинами. Как ни боролись в Ревеле и Кронштадте
с этим явлением, но женщины в форме матросов все-таки умудрялись  просо-
читься в состав экипажей. Одних влекла романтика, других любовь,  третьи
бежали на флот от тяжкой женской доли. Морских  кадетов  и  гардемаринов
шведы отправили доучиваться в Упсальский  университет,  пленные  офицеры
флота продолжали читать им лекции по теории  военно-морского  искусства.
Такое же гуманное обращение встретили в России и шведские пленные, кото-
рых селили в частных домах обывателей Москвы и Калуги, Ярославля и Каза-
ни...
   Шведский флот оставался запертым в Свеаборге; король жил  на  корабле
"Амфион". Герцог Зюдерманландский провел Эренстрема в салон, где  тайный
агент доложил королю, что эстляндскос дворянство имеет давние симпатии к
Швеции:
   - А лифляндское более тяготеет к прусским порядкам. Однако  простона-
родье настроено иначе, и жители Эзсля даже составили народное  ополчение
в пользу России.
   - Достаточно! Вы видели Разумовского?
   - Да, - отвечал Эренстрем, - Разумовский гулял в толпе на  набережной
Стокгольма, и я был удивлен, какие у него приветливые отношения с офице-
рами флота вашего величества.
   - Ас кем гулял он? - спросил герцог Карл.
   - С ним была красавица Вреде.
   Король с братом стали смеяться, Густав сказал:
   - Се sont les crimes d'amour (это любовные проказы), и нас они не ка-
саются, хотя Разумовского пора бы уже высечь, а потом  вытолкать  в  три
шеи за море. Поздравьте меня, Эренстрем: я заключил договор  с  турецким
султаном, Пруссия и Англия без ума от моей решимости... Хотя, -  добавил
король, - барону Нолькену не мешало бы отрубить голову за то, что он не-
верно информировал меня о достоинствах русского флота...
   Возле пояса короля болталась кривая турецкая сабля, подаренная ему не
султаном, а русской императрицей. За "кавалерским" столом Эренстрем  об-
наружил у себя под тарелкой листовку, в которой шведов призывали не  пе-
реходить границы с Россией, война с нею называлась преступной, а  зачин-
щики этой войны должны быть судимы. Такую же листовку Эренстрем нашел  у
себя под одеялом, утром они покрывали палубы  кораблей,  лежали  на  си-
деньях придворных экипажей... Он обратился к герцогу Карлу с вопросом  -
что это значит?
   - Это проделки Спренгпортена и его  компании  финляндских  сепаратис-
тов... Увы, ненависть к королю стала невыносима! Всюду открыто  говорят,
что моего брата следует держать в замке Або, как держали Эрика Четырнад-
цатого, пока он там не умрет.
   Эренстрем заметил, что офицеры едва кланялись  Густаву  III,  избегая
общения с ним. Да, король хорошо подготовил страну к войне дипломатичес-
ки, но не учел настроения шведов. Не тогда ли и  начала  складываться  в
сознании шведского народа идея "вечного нейтралитета"? В конце июля  Ок-
сишиерна вызвал Разумовского, велев ему убираться из Швеции ко всем чер-
тям.
   - А в наказание за то, что наш посол Нольксн тащился по  грязи  через
Польшу и Штральзунд, вы отправитесь бурным морем...
   Для посла и его свиты шведы выделили старую яхту, но не дали ни  лоц-
мана, ни матросов. Андрей Кириллович сказал коллегам и женам  их,  чтобы
они положились на него:
   - Я ведь начинал жизнь в мундире флотского офицера, и я сумею провес-
ти корабль до Любека...
   Чиновники русского посольства, неопытные в морских  делах,  с  трудом
поставили паруса, посол занял место возле штурвала. Разумовский (под ви-
дом морской болезни, измучившей посольских дам)  завел  яхту  сначала  в
порт Висби, где из дипломата превратился в шпиона, нагло изучая  оборону
шведского побережья. Из Висби его  со  скандалом  выдворили  только  под
осень. Перед ним лежало штормовое море, он  снова  стоял  у  штурвала...
Этим плаванием Разумовский искупил многие свои прегрешения!
   Екатерина приняла посла даже сурово:
   - Я ведь догадываюсь, что графиня Вреде была лишь для отвода  глаз...
Я жду признания. Назовите имя той дамы, которая была подлинной  героиней
вашего стокгольмского романа.
   - Я надеюсь, нас никто не слышит?
   - Слушаю одна я.
   - Это была... шведская королева Магдалина.
   - Ну, я так и думала. - Екатерина ничем не стала награждать Разумовс-
кого. - Вы что-нибудь желаете, граф?
   - Вернуться в Вену, где изнывает моя юная невеста.
   - Я причислю вас к венскому посольству. Езжайте...
   Там он и остался до самой смерти - послом России, а  Вена,  благодаря
его расходам, обрела мост Разумовского, площадь Разумовского, композито-
ры Гайдн и Бетховен нашли в нем хорошего друга... Можно восхищаться этим
удачливым человеком, но нельзя любить его, ибо Разумовский не любил Рос-
сию!
   Когда в Финляндии случился голод и Швеция ни единого зернышка  финнам
не отсыпала, Россия открыла для соседей свои хлебные  закрома,  а  финны
добро помнили. Теперь финские егеря, главная ударная сила армии  Густава
III, отказывались стрелять в русских солдат. А шведские офицеры не мири-
лись с заносчивым абсолютизмом своего короля.  Что  им  эфемерная  слава
Карла XII, если они от дедов своих понаслышались,  до  какого  истощения
довел он страну бесполезной борьбой с Россией! Магнус Стренгпортен обра-
зовал тайный "Орден Валгаллы", вокруг него собирались все недовольные. В
финской деревушке Аньяла конфиденты составили обращение к русскому Каби-
нету, прося покровительства России для Финляндии...
   - Грех, конечно, так думать о своем же брате, - сказала Екатерина,  -
но этого фуфлыгу обязательно прикончат, как прикончили  темной  ночью  и
его славного предка Карла Двенадцатого. Чтобы  победить  Швецию,  Россия
уже не нуждается в новой Полтаве!
   Павел еще гостил на фронте, а его "Гремила  Шумиловна",  оставаясь  в
тылу, изображала жену народного героя. Граф Валентин Мусин-Пушкин  взмо-
лился перед Екатериной, чтобы отозвала сына из армии, ибо цесаревич  ме-
шает воевать, делая безрассудные распоряжения, а во время  "шармютцелей"
(перестрелок) он еще и подпрыгивает, "намереваясь поймать пули, пролета-
ющие над его головою". Екатерина была мамочкой безжалостной:
   - Пусть попрыгает - может, какую и поймает...
   Безбородко предупредил ее об ухудшении дел в Европе:
   - Дания, связанная с нами альянсом, выступила противу Швеции, но пос-
лы в Копенгагене, прусский и английский, грозят  королю  датскому,  что,
ежели не поладит с Густавом, они  сами  войну  Дании  объявят...  Король
хвост и поджал.
   - Хорош союзник! Что еще новенького?
   - Все старенькое. Маркиз Луккезини способами макиавеллиевскими  скло-
няет вельмож варшавских к союзу с  Пруссией,  а  бедные  жители  Данцига
столь ослаблены в торговле налогами, что терпеть убытки более не в силах
и соглашаются отдаться под владычество прусское...
   - Этого нельзя допустить! А сам-то как думаешь?
   - Хорошо бы нам перетянуть на свою сторону Феликса  Щснсны-Потоцкого,
столь влиятельного в кругах Варшавы.
   - А чем привлечь? У него своих денег куры не клюют.
   - Вот я и думаю - чем, если он так богат?..
   Румянцев не возвышением Потемкина был оскорблен, а тем, что, Потемки-
на возвышая, его, Румянцева, постоянно унижали. В этой войне, отрешенный
от главной стратегии, он прикрывал Екатеринославскую армию, чтобы  турки
не могли прийти на выручку осажденному Очакову. Петр Александрович  (это
правда!) месяцами не слал реляций Екатерине, которая открыто  шельмовала
его, третируя всячески, о рапортах фельдмаршала она при дворе  говорила,
что они, "кроме вранья, ничего не содержат...".
   Осенью Безбородко предупредил Екатерину:
   - Герцог Карл Зюдсрманландский отъехал к Нсйшлоту, где начал  изыски-
вать тайные способы для личных переговоров с  нашим  наследником  Павлом
Петровичем: масон льнет к масону.
   Вот тогда Екатерина срочно отозвала сына с войны.
   - Нельзя двум масонам встречаться! Ясно же, что сойдутся они  там  не
как враги, а как братья по духу масонскому...
   Кампания на Балтике уже подходила к концу, когда адмирал Грейг  забо-
лел. Болезнь протекала быстро: через пять дней, 28 сентября, находясь на
борту флагманского "Ростислава", адмирал впал в беспамятство. Из  Петер-
бурга в Ревель спешно примчался лейбмедик Роджерсон, но спасти  больного
не удалось. Грейг скончался. Десять дней он покоился на  корабле,  потом
его перевезли в город, где и хоронили с  необыкновенной  пышностью.  Все
офицеры Балтийского флота получили в память траура золотые кольца с име-
нем Грейга и датой его смерти.
   5 ноября лед сковал в Рсвеле русские корабли, и тогда шведский  флот,
выломав себя изо льдов Свеаборга, быстро убрался в главную базу метропо-
лии - Карлскрону...
   Наступила зима, и Екатерина нервничала:
   - Так о чем думает там светлейший князь Таврический? Будет  он  брать
Очаков или нет! Хотин, слава богу, уже наш...
   А как достался Хотин - вряд ли она знала.
 
 
   12. "ТЕБЕ БОГА ХВАЛИМ"
 
   Вернувшись из Бруссы, где она пыталась найти свою бедную  мать,  про-
давшую ее, Софья Витт недолго гостила в Камснце-Подольском при муже. Ка-
кие б ни гремели балы, какие-б мадригалы ни складывали в честь ее красо-
ты гордые ляхи, красавица скучала. Польшу опять  раздирали  политические
страсти: часть шляхетства продавалась за деньги Пруссии, другая  придер-
живалась "русской партии"...
   Хотин оставался неприступен, как и Очаков, когда вечером  полы  шатра
распахнулись и перед  изумленным  генерал-аншефом  Салтыковым  предстала
женщина красоты небывалой.
   Это была Софья до Витт, "la belle Phanariolc".
   - Я все уже знаю, - сказала она. - Вы отправили курьера к Потемкину с
известием, что Хотин взят, а Хотин не сдается. Пошлите к паше хотинскому
трубача с моею запискою.
   - Вы ангел или бес? Что это значит?
   - Моя сестра "одалыкою" в гареме  паши,  и  он  не  устоит  перед  ее
мольбами сдать крепость на вашу милость. Но для того нужны  еще  деньги.
Много денег...
   Хотин пал! Ускользнув от стариковских объятий Салтыкова, женщина  ки-
нулась в Варшаву, в самый омут политики, и здесь ее  успех  был  подобен
парижскому. (Знаменитый писатель Юлиан Немцевич вспоминал: "Хороша  была
как богиня... всех приводила в экстаз; толпы народа сопровождали ее всю-
ду, молодежь вскакивала на скамьи, чтобы хоть раз увидеть ее".)
   Здесь ее заметил женоненавистник Щенсны-Потоцкий.
   - Ненавижу всех вас... ненавижу ваши ослепительные взоры и ваши змеи-
ные улыбки. Будьте вы все, женщины, прокляты!
   "Щенсный" значит "счастливый", но первую жену его погубили, а  вторая
бежала в Петербург с любовником, графом Юрием Виельгорским,  бывшим  при
Екатерине послом польского короля...
   Безбородко вникал в письма из Варшавы.
   - Ваше величество, - доложил он, - Софья де Витт за  деньги  согласна
вступить в наши тайные конфиденции, а Феликс Щенсны-Потоцкий лежит у  ее
ног, бесчувственный от любви...
   - Кладу его в свой рукав, - был ответ по-немецки.
   Суворов за Кинбурн получил орден Андреевский, шляпу его украсил  плю-
маж из бриллиантов с буквой "К". Никогда еще не были так сердечны  отно-
шения генерал-аншефа и генерал-фельдмаршала. Суворов признавал:  "Только
К(нязю) Г(ригорию) Александровичу) таинства души моей открыты". Открывая
перед ним душу, он и осуждал его, мыслившего взять крепость измором:
   - Осада изнурительная скорее нас изнурит, а не турок! Штурм, да,  бу-
дет кровав. Но при осаде людей потеряем гораздо  более,  нежели  бы  при
штурме...
   Александр Васильевич понимал то, чего не мог осмыслить Потемкин: Оча-
ков томил под своими загаженными  стенами  главную  наступательную  мощь
России, которой давно пора было двигаться далее - к долинам Дуная и  по-
том на Балканы.
   - Я тебе на все руки развязал, - отвечал Потемкин Суворову, -  но  со
штурмом Очакова ты меня не торопи...
   Был день как день. Обычный день  осады.  Последовал  доклад:  янычары
открыли ворота, делают вылазку. Суворов послал  фанагорийцев  -  загнать
турок обратно. Янычары выпустили из крепости своры голодных собак,  нат-
равливая их на русских. Штыковым ударом фанагорийцы отбросили турок  об-
ратно. Из Очакова выбегали еще янычары - в зубах у них были  кинжалы,  в
руках ятаганы и ружья, а на боку у каждого - по два пистолета.
   - Я сам пойду, - сказал Суворов...
   Турок загнали в ров, пуля ранила Суворова в плечо. Весь  русский  ла-
герь поднялся по тревоге, слушая громы  сражения,  возникшего  случайно.
Суворов видел уже ворота Очакова,  видел  спины  удирающих  янычар,  еще
мгновение - и, казалось, можно ворваться внутрь крепости.  Но  из  ворот
выбегали новые толпы башибузуков, и разгорелась кровавая битва... Потем-
кин этой битвы не ожидал! Он слал гонца за гонцом к Суворову, чтобы  тот
бой прекратил. Но Суворов уже стоял возле ворот, требуя  лишь  одного  -
подкрепить его. Вряд ли когда бывали еще такие сечи: все перемешалось  в
рубке и выстрелах. Вперед уже не пройти, но и отступ ить невозможно-надо
драться. Так бывает с человеком, который забрался на вершину  скалы,  но
вниз ему не спуститься... Светлейший откровенно плакал:
   - Что делает? Все сгубил... не послушался!
   Репнин (собранный, жесткий, мрачный) сказал:
   - Решайтесь: если не вытащим людей из этой каши, все там полягут. Как
угодно, ваша светлость, я беру... кирасир!
   - Мой лучший и любимый полк?!
   - Но погибают сейчас тоже не худшие.
   - Иди, князь. Благослови тебя Бог...
   Суворов вскрикнул: пуля впилась в шею, а нащупал он ее уже в затылке.
Развернув коня, он велел:
   - Бибиков, ты жив? Отходи сам и отводи людей...
   В разгар побоища врезался князь Репнин с кирасирами. Он  разбил  яны-
чар, но кирасиры (любимый полк Потемкина!) сплошь выстелили овраги свои-
ми синими мундирами. Это была необходимая жертва...
   Ворота за турками с тяжким скрежетом замкнулись, средь павших  воинов
еще бегали очумелые турецкие собаки, отгрызая носы убитым и раненым. Фа-
сы очаковские покрылись частоколом кольев, на концах  которых  насчитали
80 русских голов, отсеченных ятаганами. Конец!
   Репнин воткнул в землю окровавленную шпагу:
   - Кирасиров нет! Отход прикрыли. Погибли все...
   - Пьян Суворов или помешан? - кричал в ярости Потемкин.  -  Я  ж  ему
всегда талдычил, чтобы о штурме не помышляю...
   Лошадь под Суворовым умерла сразу же, как только ее  расседлали.  Хи-
рург Массо, закатав рукава, клещами потянул из шеи генерал-аншефа турец-
кую пулю. К боли примешалась обида. Потемкин прислал ему жестокий  выго-
вор. "Солдаты, - писал светлейший, - не так дешевы, чтобы ими жертвовать
по пустякам. Ни за что погублено столько драгоценного народа,  что  весь
Очаков того не стоит..." Суворов отвечал: "Не думал я, чтобы  гнев  В.С.
столь далеко простирался... Невинность  не  требует  оправдания.  Всякий
имеет свою систему, и я по службе имею свою. Мне не переродиться,  да  и
поздно!"
   Открывалась новая страница их личных отношений...
   Попов доложил, что Суворов ранен опасно:
   - И просится отъехать на воды минеральные.
   - Вот ему минеральная! - показал Потемкин на  воды  лимана.  -  Пусть
этот зазнайка убирается с глаз моих-в Кинбурн...
   Кинбурн чуть не взлетел на воздух: взорвало арсенал бомб  и  брандску
гелей. День померк, сотни людей в гарнизоне погибли сразу, иные остались
без рук и ног, без глаз, выжженных свирепым пламенем. Генерал-аншеф  был
побит камнями и обожжен, швы на ранах разошлись. Попов передал ему собо-
лезнование. Вот беда! Раньше, когда докучал выговорами Румянцев, Суворов
от Потемкина защиту имел, а ныне...
   - Неужто у Василья Степаныча милости сыскивать?
   Потемкин гнев смирил, но прежней ласки уже не вернул.
   В августе ночи стали темнее. Светлейший пробудился от частых  выстре-
лов. Накинув халат, он выбрался из шатра, как зверюга из  берлоги.  Мимо
солдаты проносили офицера - голова его была замотана в шинель, он громко
хрипел - предсмертно.
   - Тащите его в палатку Массо... а кто это?
   - Да егерей начальник - Голенищев-Кутузов.
   - Куда ж его ранило? - спросил Потемкин.
   - В голову! Опять в голову...
   Не слишком ли много крови стал забирать Очаков?
   Екатерина дважды требовала от Потемкина объяснить, при каких  обстоя-
тельствах ранен Кутузов, от своего имени просила князя навещать храброго
генерала, но Потемкин... отмолчался. Молчание о втором ранении  Кутузова
перешло в историю: ранен опять в голову, и все! Спасибо принцу дс  Линю,
который в ту ночь находился подле Михаила Илларионовича и тогда же запи-
сал, как это случилось: "Турки в  числе  не  более  сорока,  прокравшись
вдоль моря, взобрались по эскарпам и открыли ружейную пальбу по  батарее
Кутузова, того самого, который и прошлую войну был ранен в голову  навы-
лет... Генерал этот почти так же был опять ранен в голову пониже глаз  и
должен, по моему мнению, умереть не сегодня, так завтра  (!)  Я  смотрел
сквозь амбразуру на начало вылазки; он (Кутузов) хотел последовать моему
примеру и вдруг был опрокинут" - насколько силен был удар пулей!
   - Да, много крови стал забирать Очаков...
   Об этом все чаще поговаривал де Линь, вездесущий, как и положено  во-
енному атташе. Друживший с Суворовым, он в своих  донесениях  в  Вену  и
критиковал Потемкина опять-таки словами Суворова: задержкою  штурма  По-
темкин не ослабляет, а, напротив, усиливает  гарнизон  Очакова,  зато  с
каждым днем слабеет его собственная армия. Екатерина исправно  оповещала
светлейшего об этой критике, и Григорий Александрович разругал дс Линя:
   - Не надоело вам, принц, за мною шпионить?..
   А ведь в критике де Линя было немало и дельного.
   - Ваш солдат превосходен, - говорил принц Потемкину. -  Но  разгоните
из армии камер-юнкеров и камергеров, которые по чинам придворным обрета-
ют себе чины генеральские... Какая польза с этой придворной шушеры?  На-
конец, избавьте полки русские от негодяев  и  авантюристов  иностранных,
высланных с их родины за всякие непристойные художества... К чему вы  их
кормите?
   Близилась осень. Все чаще из Очакова бежали в русский лагерь христиа-
не, которых было немало в крепости (особенно поляков с детьми и женами).
Один мальчик-беглец, уже обращенный в мусульманство, был приведен к  По-
темкину, который расспрашивал его о жизни  внутри  осажденной  цитадели.
Мальчик сказал: "Христиане очаковские брошены в ямы  саженей  до  десяти
глубины; турки им на головы сверху испражняются, и смрад от того, причи-
няя болезни, низводит в гроб... Хлеба в Очакове довольно, но мясо  доро-
го". Подули сильнейшие ветры, из степей несло тучи пыли, русский  лагерь
голода пока не испытывал. Чтобы привлечь солдат к  шанцевым  работам  по
ночам, Потемкин велел платить по 15 копеек за одну ночь и  давать  утром