слез не выносит...
   Позже он стал директором банка, при Александре I вылез в министры на-
родного просвещения, но интересен другим: всю жизнь крупно  воровал,  но
ни разу не попался... В старости он любил вспоминать "золотой век"  Ека-
терины:
   - Вот жили! Нонешним и не снилось, как мы жили...
   Лавки книготорговцев оживились продажей парижской новинки - сочинени-
ем Неккера о хлебной  торговле.  Екатерина  к  политэкономии  относилась
всегда небрежно, говоря, что  это  занятие  для  бездельников,  желающих
"иметь шерсть даже от стрижки яиц". Но книгу Неккера оценила: "Я приняла
ее в число моих классических книг". Хлебный вопрос оставался для  России
трудным. Потемкин только вздыхал:
   - Мы могли бы расселить сто миллионов людей, а  едва  кормим  семнад-
цать... Запашной земли мало, леса густые душат пашенки, и  ковырять  нам
целину веками, пока не будет в зерне достатка  избыточного!  О  господи,
все грехи наши тяжкие...
   "Золотой век" Екатерины никогда не был  "золотым"  для  народа.  Если
окинуть мысленным взором прошлое, увидим, что русских людей жизнь не ба-
ловала, постоянно требуя от них напряжения ума, нервов, мускулов. От по-
коления к поколению, от деда к внукам передавалось тяжкое наследие былых
времен, осложненное новыми проблемами, новыми нуждами.  Прошлое  никогда
не исчезает бесследно и, volens-nolens, отражается в будущем, а  все  то
важное, что не успели свершить пращуры, доделывали на Руси их потомки...
   Нет, читатель, это не Екатерина выбрала для себя самый бурный  период
русской истории, - это само время избрало ее, и об этом следует помнить.
Конечно, она имела полное право гордиться Россией, что всегда и  делала,
когда с юмором, а когда и с гневом предупреждая иностранных послов, что-
бы не слишком-то обращали внимание на зипуны и лапти, на корки  хлеба  в
котомках нищих, на устойчивый запах редьки и квашеной капусты в  провин-
ции... Вот ее слова:
   "Русский народ есть особенный народ в целом свете, который отличается
догадкою, умом, силою. Я знаю это  по  двадцатилетнему  опыту.  Бог  дал
Русским особые свойства... верю, взойдет звезда Востока,  откуда  должен
возсиять свет, ибо там (в России) больше, чем где-нибудь,  хранится  под
пеплом духа, мощи и силы!"
   Так она отзывалась о народе, который своими подвигами принес ей  сла-
ву. "России я обязана всем, и даже именем - Екатерина!" - говорила  она.
Однако не следует забывать, что Екатерина была дитя своего века,  и  она
немало сделала для того, чтобы этот же умный народ с каждым годом  угне-
тался все больше. Жившая в своем веке просвещенного абсолютизма, она бы-
ла женщиной умной, образованной. Естественно, она не жаловала придворных
дураков:
   - Если один дуралей камень в Неву закинет, так потом сорок  Вольтеров
не знают, как его оттуда вытащить.
   Но даже и глупцов она выслушивала с приятной улыбочкой. Разговоров  с
женщинами недолюбливала, зато обожала вести диалоги с  мужчинами,  пусть
даже грубые, излишне откровенные. Близким своим она  раскрывала  секреты
своей власти:
   - Терпимость - вот главное оружие властелина! Легче всего в гнев вой-
ти да головы отрубать! Но гнев должен быть непременно обдуман: одни лишь
негодяи злятся безо всякого плана...
   Но, прощая слабости другим, она требовала терпимости и к  своим  сла-
бостям. В придворной церкви императрица ставила за хорами ломберный сто-
лик и, попивая кофе, играла в карты. Иногда, впрочем,  выглядывала,  как
белка из дупла, чтобы проследить, старательно ли молятся  ее  придворные
дамы.
   Платон однажды не стерпел такого кощунства:
   - Ваше величество, когда ваши подданные душою  к  Богу  прилегают,  я
слышу голос ваш дивный: "Жмуди... вини... пас!"
   Екатерина тузом ловко накрыла трефовую даму:
   - Ах, как затиранили вы меня! Разве можно в  наш  философический  век
придавать значение пустякам? Откуда вы знаете? Может быть, сдавая  туза,
я душою прилегла к Богу гораздо ближе, нежели мои статс-дамы, театрально
павшие на колена, а думающие о любовниках... Не преследуйте  меня,  ваше
преосвященство!
   В приемной Потемкина всегда стояли шахматные столики с начатыми  пар-
тиями; Платон, духовник императрицы, был любимым партнером  светлейшего.
За игрою беседовали о политике. Платон часто спрашивал:
   - А каковы крымские новости, князь?
   - Никаких хороших, - отвечал Потемкин. - Дсвлет-Гирей, по слухам, ре-
монтирует дворец в Бахчисарае, а Шагин-Гирей живет в Полтаве на  русских
хлебах. Французы остаются верны заветам герцога Ришелье и укрепляют Бос-
фор и Крым пушками...
   А русский купец-удалец, молодой парень по прозванию Никита  Михайлов,
торговал в Крымском ханстве гвоздями московскими. Случилось  ему  гулять
по берегу моря, когда татары возились с пушками, выгружая их с  кораблей
султанских. Вышел к морю и хан Девлет-Гирей, знавший Никиту с  тех  пор,
как во дворце ханском он подновлял веранду в гаремном садике.
   - Вот из этих пушек и напугаем вас, - сказал хан.
   Меченные бурбонскими лилиями королей Франции, пушки валялись на влаж-
ной морской гальке. Михайлов стал мерить длину орудий своими пядями, как
плотники измеряют длину досок. Девлет-Гирей  подозрительно  наблюдал  за
парнем:
   - А зачем ты, пес, пушки мои измеряешь?
   - Хочу знать, высокий хан, улягутся ли они на телеги наши,  когда  из
Крыма мы их к себе на Москву потащим...
   Девлет-Гирей схватился за саблю, но, смирив гнев, только выругался  и
пошел прочь. Свежий ветер распахнул полы халата, растрепал конец тюрбана
на его голове. Из ажурного киоска, упрятанного в зарослях дикого  виног-
рада, сладостно распевал о муках любви молодой красивый татарин:
   Ты розу мне в залог дала,
   По у меня ты сердце отняла
   Я розу тебе уже не верну
   В дыханье ее, как в тебе, угону.
   Никита Михайлов широко зевнул и пошел спать. Завтра, чуть  свет,  ему
опять на майдан - гвоздями торговать!


   2. ФЛОТУ ПЛЫТЬ ДО НЕАПОЛЯ

   Ежегодные походы в Средиземное море приучали моряков к сложности  на-
вигации, к познанию языков иностранных, к неизбежному сравниванию: как у
них и как у нас, что лучше, а что хуже!.. А летом маневры с огнем страш-
ным, залповым...
   Прохор Курносов, сюрвейср и кавалер,  натянул  на  искалеченную  руку
перчатку, дабы инвалидностью излишне не хвастать.  Флагман  эскадры  дал
залп с двух бортов сразу. От резкого напряжения корпуса корабль осел  на
два фута ниже ватерлинии, потом занял прежнее положение, подпрыгнув, как
поплавок.
   - Слеза по обшивке, - доложили из трюмов.
   - Слеза не течь, - заверил их Прошка...
   Со времени вызова в Петербург пришлось зимовать в Ревело, а милая Ка-
мертаб-Аксиньюшка осталась с детьми в Азовс, где морс ласковее.  Виноват
Потемкин: уговорил обратиться в Департамент герольдии, чтобы его  с  по-
томством к дворянству причислили. Волокита в делах Сената задержала  его
на Балтике, а он уже возмужал и очень к семье тянулся... Ноги в  ботфор-
тах расставил поширекачало. Пятнадцать кораблей и семь фрегатов развора-
чивались в серости моря. Еще залп - и свисток:
   - Сюрвейер Курносов, адмирал ждет...
   Самуил Карлович Грейг угостил его шартрезом.
   - Слушай, - сказал он, - у меня к тебе просьба. По указу ся величест-
ва, на маневры допущены послы иноземные. Тут их много  -  только  корми.
Хотят повидать "низы" наши. Спусти их под палубу в брот-камсры и  отвори
крюйт-камеры...
   Среди дипломатов был Корбсрон, писавший:  "Целый  день  пьянствовали,
ели, слышали один русский язык... Необыкновенная опрятность судов приве-
ла всех в восторг!" Курносов откинул люк,  мадридского  посла  де  Ласси
предупредил по-испански, чтобы в "низы" корабельные с сигарой не лез:
   - Иначе останется от нас дым с большой копотью...
   В крюйт-камерах - бочки с порохом, на стеллажах лежали пушечные заря-
ды. Корберон все  записывал:  "Царствующий  порядок  доставил  мне  удо-
вольствие". Прошка провел гостей и в брот-камеру, где хранились  пищевые
припасы команды. По-хозяйски налил послам водки, оделил сухарями. Корбе-
рон отметил: "Сухари хотя из ржаной муки, но очень вкусные". Иностранные
послы и атташе наперебой спрашивали о рационе матросов.
   - Рацион прост. Щи и каша. Мясо четырежды в неделю. В  остальные  дни
соленая лососина и масло, конечно, коровье. Водки на день по чарке.  Еще
моченые яблоки. И лимоны.
   - А сколько в год получает матрос?
   - Восемь рублей, - сказал Прошка. - Холостому и непьющему  хватит.  А
семьи женатых огороды имеют. Скотину держат. Сады разводят. Когда матрос
уходит в отставку, на берегу у него уже исправное хозяйство. Таковы наши
порядки... А как у вас?
   Маневры кончились. Казна отпустила на эскадру Грейга премию в 375 ты-
сяч рублей, чтобы эти деньги  разделили  между  офицерами  и  матросами.
Грейг звал в салон к себе господ офицеров эскадры, Прошка  снова  встре-
тился с Федей Ушаковым - в чине капитанлейтенанта он служил  на  фрегате
"Северный орел".
   Адмирал Грейг с бокалом в руке возвестил:
   - Теперь, когда лишних не стало, мы, господа, можем и выпить как сле-
дует... За матушку Катерину - виват!
   - Виват, виват, виват! - откричались под водку.
   - А я, Прошка, укачиваться стал, - сознался Ушаков.
   - Побойся Бога. Тебе ли укачиваться?
   - Ей-ей. Нс шучу. На Черном море - хоть бы што, и ел  за  пятерых,  а
тут, на Балтике, волна паршивая, корабли  валяет.  Утешением  мне  одно:
знаменитый британский адмирал, почтенный милорд  Джордж  Энсон,  свершив
кругосветное плавание, целое ведро наблевал, когда его корабль  плыл  по
Темзе.
   Ушаков мечтал теперь вернуться на Черное море. Кстати, готовилась эс-
кадра коммерческих судов Козлянинова для отплытия  в  Неаполь,  и  капи-
тан-лейтенант был согласен плыть под коммерческим флагом.
   - А ты как? - спросил он Прошку.
   - Мне сам Бог велел, надо и семью повидать...
   Перед отплытием Курносов побывал в столице. На  Невской  першпективе,
освещенной масляными фонариками, повстречался. ему человек - лицом вроде
бы и знакомый:
   - Не господин ли Радищев из пажей будете? Ежели так, сударь, мы  ког-
да-то в дому Рубановских встречались.
   - Ваша правда, - ответил Радищев. - Паче того, на девице  Рубановской
и женился я. А вы, вижу, из плотников уже в чины вышли... Уж не  топором
ли вам пальцы-то отрубили?
   - Да не! Турки оторвали. А вот, помню, был у рубановских в гостях еще
и Федор Ушаков, тоже из пажей, как и вы.
   - Умер он в Лейпциге. Хочу книжку о нем писать.
   - Чудно! - удивился Прохор. - Жил человек, как все,  веселился,  вино
пил со мною, и - вдруг! - книжка о нем. Даже не  верится...  Выходит,  и
обо мне сочинить можно?
   - Ежели, сударь, достойны гиштории окажетесь... Ну, - раскланялся Ра-
дищев, - легкой вам службы во славу отечества.
   - Легкой-то у нас не бывает. Впрочем, благодарю вас...
   Радищев грустно улыбнулся и пошел своим путем.
   Прохор Курносов пошел своим.
   Отправка эскадры - дело хлопотное. Чесменская битва (при колоссальных
жертвах и множестве ранений) нечаянно открыла, что в  экипажах  кораблей
сражались и... женщины. Извещенная об этом Екатерина была озабочена "по-
ловой" проверкой команд. Капитан второго ранга  Козлянинов  заверил  ее,
что проверка уже была.
   - На этот раз вроде нету бабья.
   - Всегда говорят, что нету, а в море они, как клопы, из люков  выпол-
зают. Раздевать матросов пробовали?
   - Раздели. Трех баб нашли. Выпороли и отпустили.
   - Так им, блудам, и надо... Плывите с Богом!
   Поплыли. Однажды утром сюрвайер поднялся из каюты на палубу - в расп-
лывчатой мути вдалеке качало чей-то корабль.
   - Идет без флага, - показал на него Ушаков. - Кажется, у  них  что-то
не в порядке. Не хочешь ли помочь им?
   На шлюпке подгребли к кораблю. Курносов окликнул:
   - Почему без флага, эй! Что случилось у вас?
   На палубе его встретил веселый и румяный человек.
   - Господи! - воскликнул он. - Никак, свои, русские?
   - А ты кто таков? Чей корабль?
   - Я библиотекарь императрицы Екатерины - пиит Петров, Василий  Петро-
вич, прославленный в веках еще при жизни своей. А яхтой владеет герцоги-
ня Кингстон... Да что мы стоим? Полезай в люк. Ах, Боже, даже не  верит-
ся, что ты русский.
   О таком поэте Прошка впервые слышал, но из газет ведал, что в  Англии
герцогиню Кингстон хотели клеймить каленым железом за все  ее  фокусы  с
мужьями. Внутри корабля поражало великолепие - сказочное. В проходах ви-
сели картины в богатых золоченых рамах. Петров походя говорил:
   - Вот тебе Клод Лоррен, а вот и сам Рафаэль...
   - Не боитесь, что англичане потопят вас?
   - Боимся. Время тревожное. Потому и флага не держим...
   Петров толкнул зеркальную дверь - прямо в духоту  тропического  сада,
наполненного ароматами редкостных растений. На ветках сидели  диковинные
попугаи, клекотали павлины. В салоне Петров зазывал гостя к столу,  пот-
чевал марсалой.
   - Да меня на фрегате ждут, - отнекивался Курносов. - Я вот сам кораб-
ли строю. Повидал их на своем веку. Разных. Но такой тщательной  отделки
убранства еще никогда не видывал.
   - Герцогиня строила этот корабль специально для путешествия в Россию,
взбрело ей в голову - сделаться  статс-дамою  нашей  Екатерины.  А  нас-
ледство у нее от мужей. Богата! Спасибо, хоть башку ей топором не  снес-
ли... Вон картина висит - посмотри: это она в обмороке изображена, когда
в Лондоне судили ее за двое- или за троемужество - она сама того не зна-
ет!
   На картине была представлена молодая красавица, у  которой  соблазни-
тельно обнажена грудь.
   Прошка удивился:
   - А чего это она судьям титьку свою показывает?
   - Чтобы разжалобить. Опять же для красы...
   Кингстон приняла Прошку, лежа в постели.
   - О, как я люблю русских! Встречные ветры отнесли мою яхту в сторону,
и теперь боюсь, чтобы корсары короля Англии не наказали меня  ядрами  за
мою страсть к путешествиям.
   - Поднимите флаг Франции, но лучше коммерческий.
   - Вы дали мне ценный совет, - сказала Кингстон. - А правду ли пишут в
газетах, что ваша царица умирает от рака?
   - Впервые слышу, - изумился Прошка...
   Он вернулся на фрегат "Северный орел", и корабли разошлись  -  каждый
своим путем. Козлянинов предупредил команды, что возможны нападения  ал-
жирских и английских пиратов. Корабли Георга III  беспощадно  грабили  в
море и уничтожали всех подряд" настигнутых на коммуникациях  мира,  дабы
пресечь связи Европы с Америкой. Это был наглейший морской  бандитизм...
За ужином в кают-компании Ушаков сказал:
   - Вояки липовые! Лупят их там американцы...
   За океаном возникла, не всем еще в Европе  понятная,  фигура  Джорджа
Вашингтона, первого президента той страны, которой еще не было на  геог-
рафических картах. Георг III в какой уже раз снова умолял русский  Каби-
нет продать ему солдат!
   Прошка проснулся от музыки. Белый город ослепительно сверкал на расц-
ветающих берегах. Это был Неаполь.
   И в ревельской "ссылке" Екатерина  не  оставила  Андрея  Разумовского
своим тайным наблюдением. Ей было приятно, что даже в чопорном Ревело он
сумел завести фаворитку. Ну что ж! Пора употреблять молодого человека  в
деле... Она вызвала его в Царское Село, вместе они гуляли в парке.
   - Предупреждаю: вы у меня в строгой опале, которую  и  заслужили.  Не
старайтесь мне возражать. Я больше вас жила, и я умнее вас. Что вы есть,
милостивый государь мой?
   - Я офицер вашего флота, генерал-майор  вашей  армии,  наконец,  имею
честь состоять камер-юнкером вашего двора.
   - Меня не интересует окраска ваших павлиньих перьев.  Я  спрашиваю  о
другом - что вы способны делать?
   - Что угодно вашему величеству.
   - Вы отправитесь в Неаполь... моим послом!
   Стал накрапывать дождик, они вернулись во дворец.  Заварив  для  себя
кофе, Екатерина не дала графу даже понюхать его. Пила сама.  Разумовский
соображал. Умный, он все понял:
   - Нашему флоту понадобилась стоянка в Сицилии?
   - Необходима. Флот растет.
   Андрей Разумовский понимал, что от него требуется.
   - Для этого я должен стать любовником королевы?
   - Постарайтесь, - ответила Екатерина...
   Там, в Неаполе, владычица Каролина, дочь венской Марии-Тсрезии, млад-
шая сестра французской королевы Марии-Антуанетты, жена тупоумного короля
Фердинанда I.
   - Сейчас в Неаполе, - завела речь Екатерина, - все очень скверно. На-
род бесправен. Инквизиция беспощадна. Власть сосредоточена в руках  бес-
путной мерзавки Каролины и ее фаворита Джона Актона. Не пытайтесь, граф,
скрыть глупой улыбки. Я ведь догадалась, что вы сейчас подумали обо  мне
и моих фаворитах... Разве не так?
   - Так, ваше величество, - сознался граф Андрей.
   - За эту дерзость вот вам чашечка кофе... Я не стану следить за вашей
нравственностью, - продолжала императрица. - Мне абсолютно  безразлично,
отчего вы помрете. Но пока вы молоды и красивы,  требую  от  вас  службы
отечеству. Мне важно, чтобы пребывание русского флота в Средиземном море
не стало лишь историческим эпизодом. Мы там есть-мы там будем!
   Разумовский уже обдумывал свое поведение:
   - Чтобы ирландец Актон потеснился в постели королевы, мне, как мужчи-
не, предстоит побывать в роли вулкана  Везувия,  под  сенью  которого  и
предстоит действовать.
   - В двадцать пять лет можно побыть и Везувием!  Кстати,  -  напомнила
Екатерина, - проездом через Европу старайтесь завести связи с аристокра-
тами, дабы о вас пошумели в газетах. Плохо, когда много болтают  о  бес-
путной женщине, но для мужчины, паче того для  дипломата,  это  даже  на
пользу...
   Разумовский не стал допивать крепкий кофе.
   - Но для куртуазии необходимы деньги. Много денег! -  добавил  он  со
значением.
   Екатерина отвечала ему со смехом:
   - Да уж конечно, для такого дела, как Неаполь, я стану платить вашему
сиятельству гораздо больше, нежели вы получили тайком от  меня  от  бур-
бонских послов де Ласси и Дюрана...
   Андрей Кириллович отъехал в ранге полномочного министра и  чрезвычай-
ного  посланника.  Вена  была  наполнена  красавицами.  Графиня  Тун-Го-
генштсйн-Клсстерле спрашивала:
   - Что вы собираетесь делать в Неаполе?
   - Царствовать, - небрежно ответил Разумовский...
   Вопросившая об этом стала его любовницей. Екатерине  пришлось  тормо-
шить Панина, чтобы торопил дипломата двигаться далее. Оставив Вену, Анд-
рей сделал остановку в Риме, где покорил знатную аристократку Гойош. Га-
зеты шумели, золото рассыпалось,  слава  росла.  Екатерина  гнала  посла
дальше. Наконец он появился  в  Казерте,  где  располагался  сицилийский
двор. С первых же шагов он понял, что сердце  Каролины  занято  милордом
Актоном очень прочно и делать ему тут нечего... Как быть?
   Для начала он очаровал придворную, маркизу Санто-Марко, безнравствен-
ную интриганку, которой сказал на ушко:
   - Не понимаю, отчего в Европе так много говорят  о  красоте  неаполи-
танской королевы? Я ничего в ней не нахожу...
   Каролина об этом была тут же извещена, а потом Разумовский, встретясь
с Актоном, между прочим, заметил:
   - На вашем месте я бы любил свою жену... Это правда, что  у  королевы
кривые ноги и большой отвислый живот?
   Подобными замечаниями он вывел Каролину из терпения. Как? Ее  красота
признана всеми мужчинами, лучшие художники Италии спешат запечатлеть  ее
на холсте и в мраморе, поэты воспевают ее бесподобную грацию,  а  тут...
Придворные заметили, что милорд Актон реже стал посещать королеву.
   - Посол России не устоит перед моими волшебными чарами!  -  поклялась
Каролина той же маркизе Санто-Марко.
   Сицилийский двор никогда не видел ее в такой ярости.  Каролина  зада-
лась целью - доказать Разумовскому, что она женщина не последняя. Напро-
тив, у нее кое-что имеется в запасе такое, о чем даже Актон  не  догады-
вался. Разумовскому незачем было соблазнять разъяренную  женщину  -  она
сама соблазняла его. Но молодой человек оставался неприступен, как скала
Гибралтара. Каролина была в отчаянии. Мужа она услала на охоту и  велела
не возвращаться, пока не