инной галерее Шувалова  -
среди многих портретов знаменитых его  современников.  Безусловно,  Иван
Евстратьевич Свешников был человеком выдающихся  способностей,  и  такие
люди не часто рождаются на свете. При иных условиях из него мог бы полу-
читься второй Ломоносов, но судьба распорядилась его жизнью слишком жес-
токо. Никаких бумаг после него не осталось - их, наверное,  сожгли,  как
это и делали в Херсоне с имуществом всех умерших в эпидемии. Теперь  ис-
торики пытаются расшифровать имя "Л-д-г-вский", принадлежавшее человеку,
который владел материалами о Свешникове; он встречался с ним в доме  Шу-
валова на Невском, а сам жил  постоянно  в  Смоленске.  Раскрыв  фамилию
"Л-д-г-вского", надеются отыскать его архивы. Я выяснил,  кто  это:  Лев
Федорович Людоговский, директор смоленских училищ, земляк  Потемкина.  В
доме Шувалова тогда же бывал Иван Федорович Тимковский, бывший  директо-
ром гимназии в Нежине, который в своих мемуарах  помянул  и  Людоговско-
го... Таким образом, с берегов Невы следы поисков уводят  в  Смоленск  и
Нежин. Нс стоит забывать и епископа Моисея, оставившего после  себя  об-
ширное литературное наследство.
 
 
   6. ШПАНСКИЕ МУШКИ
 
   Средь многих коллегий, зарожденных на Руси от  Петра  I,  Медицинская
была самою молодой-ее завела Екатерина II,  -  но  дело  здравоохранения
вперед не продвинулось. В 1783 году открылся первый в России  медико-хи-
рургический институт - Калинкинский, на окраине столицы (в  деревне  Ка-
линкиной), но русский  человек  в  студенты  попасть  не  мог,  ибо  там
по-русски никто не говорил, - научная медицина была прочно  оккупирована
немцами. В год открытия Калинкинского института Европа снова наполнилась
слухами: у Екатерины рак! Спекуляторы сочиняли брошюры о методах лечения
рака,  посылая  их  с  льстивыми   посвящениями   Екатерине,   за   что,
volens-nolens, она и  поплачивала  авторам  денежки.  Знаменитый  хирург
Louis советовал императрице спасаться Барежскими ваннами в Южных Пирене-
ях. Екатерина давно платила берлинскому  доктору  Циммерману,  чтобы  он
своим авторитетом пресекал в Европе вздорные слухи о ее немощах. Все это
были сплетни, а истина заключалась  в  другом.  Екатерина  действительно
подверглась двум сложным операциям, дабы избавиться от любовной ненасыт-
ности. К лету 1784 года у нее возник  какой-то  (во  многом  непонятный)
конфликт с лейб-медиком Роджсрсоном. По совету Шуваловых она  вызвала  в
Россию известного врача, горбатого Мельхиора Всйкардта, которому и  ска-
зала:
   - Будем откровенны! Я с детства читала Мольера и потому не могу отно-
ситься к медицине с доверием. Вы можете высыпать передо мною на пол  це-
лый мешок своих познаний - я позову лакеев с метлами, чтобы они  подмели
тут... Сейчас я увлечена изучением  фокусов  сибирских  шаманов  и,  по-
верьте, отыскала очень много общего между врачами и шаманами!
   Вступление не сулило ничего доброго, но Всйкардт,  типичный  искатель
наживы, охотно тронулся за двором в Царское Село, где к его услугам нак-
рывали отдельный стол с изобилием вин, пива, ликеров; к столу полагались
запасы восковых свечей, чаю и кофе "мокко". Ничем не оправданное русское
транжирство всегда сбивало иностранцев с толку, и бедный Вейкардт  вооб-
разил себя важной персоной. Его насторожило только одно  обстоятельство,
которое от него скрывали. Фаворит Ланской иногда принимал у  себя  врача
Соболевского, они "часто ходили за ширмы  и  совершали  там  что-то  та-
инственное. Я, - вспоминал Вейкардт, - подсмотрел, как один из них спря-
тал в уголок горшочек. Улучив время, я заглянул в горшочек и нашел в нем
какую-то белую мазь". Если бы тогда  Вейкардт  попробовал  эту  мазь  на
язык, он бы сразу понял, что это такое... Камердинер фаворита по фамилии
Бжезинский спрятал горшочек под кроватью.
   Екатерина  воспринимала  любовную  прыть  Ланского  за   естественную
страсть, не догадываясь, что фаворит постоянно возбужден наркотиками. Со
временем кантариды (сиречь шпанские мушки)  уже  не  оказывали  прежнего
действия, и штаб-доктор гвардии Соболевский увеличивал  дозы...  Ланской
стал жаловаться на боли в горле и, сам зная о  причинах  своего  недуга,
говорил:
   - Чувствую, жить осталось совсем недолго...
   Роджерсон от лечения был отстранен. Ланской покрывал свое тело мазью,
не трогая только шею. Крепкую смесь араки с токаем и  соком  ананаса  он
заедал лимонами. Екатерина часто входила в спальню фаворита, подолгу си-
дела у его постели.
   - У моего Саши железная натура, - хвасталась она.
   Но Всйкардт уже догадывался, чем это "железо" поддерживается. Вызван-
ный на помощь доктор Кельхен хотел поставить на шею фаворита пиявки,  но
в ближайших озерах пиявок не сыскали. Ланской призывал к себе  Соболевс-
кого, и тот, явно перепуганный, заставлял больного пить сырую воду в не-
вероятных количествах, кормил его отварными винными ягодами. Лицо  Ланс-
кого раздулось, как и шея, а кончик носа подозрительно побелел. Екатери-
на впервые испытала тревогу, обратясь к Вейкардту:
   - Что случилось с моим Геркулесом?
   - Боюсь, что надежд мало, - отвечал Всйкардт.
   - А его молодость? А крепкое сложение?
   - Я, - ответил Вейкардт, - приехал в Россию, чтобы упрочить свою  ре-
путацию врача, но, кажется, здесь и потеряю ее.
   - Ваше искусство - ничто: все сделает сама натура!
   - Натура уже и сделала, - намекнул (очень осторожно) Вейкардт. - Если
не верите мне, распахните рубашку на груди больного: его тело в  нехоро-
ших пятнах...
   Ланского стало рвать. Еще до болезни у него появился на руке  прыщик.
Теперь он раздулся, вокруг нарыва образовался черный круг. Шпанские муш-
ки вступили в свое ужасное действие.  Соболевский,  вконец  растерянный,
шепнул Вейкардту: "Savez-moi, je suis perdu!" (Спасите меня,  я  погиб!)
Ланской отворачивался от императрицы к стенке, просил, чтобы его остави-
ли в покое. Ночью пьяный камердинер Бжезинский грубо  требовал  от  Вей-
кардта, чтобы тот удалился. Из-за ширмы Вейкардт пронаблюдал,  как  Бже-
зинский поил Ланского крепчайшим коктейлем... "С этого момента, -  писал
Вейкардт, - я решил, что сиделкою должна быть женщина,  ибо  женщины  не
бывают пьяницами..."
   Стояли очень жаркие дни, над озерами Царского Села парило.  Екатерина
допрашивала Мельхиора Вейкардта:
   - Если у Саши воспаление горла, то почему же он легко глотает воду  и
пищу, а горло стало болеть у меня.
   - Вы проживете долго, а ваш прекрасный фаворит к утру будет лежать на
столе, - честно ответил Вейкардт...
   Соболевский обнадеживал императрицу:
   - Кризис миновал! Уже выступил обильный пот.
   - Предсмертный, - сказал Вейкардт и уехал...
   Ланской умер в четыре часа ночи. Перед смертью он  просил  похоронить
его под окнами дворца - в парке. Екатерина закрылась, никого к  себе  не
допуская. От этих дней осталась ее запись: "Еще вчера я была  счастлива,
и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала,  куда
оне деваются. Теперь я погружена в глубокую скорбь;  счастья  не  стало;
мои комнаты превратились в пустыню". Безбородко она не приняла:
   - Делайте, что хотите, только меня не трогайте...
   Екатерину перепугало появление в ее  комнатах  неизвестного  молодого
человека. Он опустился перед ней на колени.
   - Кто вы, сударь? - спросила она.
   - Не лишайте меня своей благосклонности, - отвечал  тот.  -  Я  князь
Дмитрий Кантемир, потомок господарей молдавских.
   - Что вам угодно от меня?
   - Место при вашей особе, которое  после  смерти  Александра  Ланского
стало вакантно...
   - Вы даете себе отчет в том, что сказали?
   - О да! И буду счастлив служить вам в алькове...
   Екатерина брякнула в колокольчик, вызывая караул:
   - В крепость наглеца! На хлеб и воду!..
   Следствие установило: молодой человек женат на Елизавете  Хрущовой  и
опутан долгами. Во время болезни Ланского князь Кантемир постоянно  шны-
рял вокруг дворца, живо расспрашивая лакеев о здоровье фаворита,  и  за-
метно радовался его ухудшению.
   Был уже не раз пойман в комнатах близ покоев государыни, а когда  его
выводили под руки, сказывал, что ошибся дверьми. Желая стать  фаворитом,
Кантемир мечтал единым махом расплатиться с долгами, а жене  обещал  ку-
пить алмазную брошку. В крепости искатель фавора сошел с  ума,  так  что
выпускать его на волю стало нецелесообразно. Решили в крепости его и ос-
тавить, пока снова не поумнеет... На все воля  божия!  Екатерина  велела
запрягать лошадей и уехала в Пеллу - в глушь лесов, в приневские чащобы,
где царит безлюдье, ревут по ночам лоси, скачут между соснами рыжие  бе-
лочки. Там строили дворец, схожий с Таврическим; от него  сейчас  ничего
не осталось, - Павел, вступив на престол, разрушил его до основания.
   Она прихватила с собой в Пеллу научный трактат доктора Циммермана "Об
уединении", который лишь усилил ее  меланхолию.  Начались  странные  дни
российской истории: государственная машина двигалась по инерции  дальше,
но без участия самодержавной власти, Екатерина не снимала траур,  преда-
лась неутешной скорби, не желая вникать ни в какие дела. Учреждения  им-
перии функционировали, как и прежде. Безбородко не выпускал из своих рук
бразды внешней политики. Не было только Екатерины, и  подобная  ситуация
становилась опасной в первую очередь для нес же. Если этого не  понимала
она, поглощенная своими переживаниями, то ненормальное состояние дел по-
нимал Безбородко, который умолял Потемкина бросить все и ехать в  столи-
цу...
   Потемкина удерживали на юге дела кавказские,  требующие  особой  бди-
тельности. Войска он поручил своему племяннику Самойлову, они вступили в
Тифлис, радостно встреченные грузинами. Но их появление за хребтом  Кав-
каза переполошило турок и персов, считавших Грузию своим владением. Лез-
гинские князья снова сделали набег на Грузию, русские войска на  берегах
Алазани впервые скрестили оружие с лезгинами, военная репутация  которых
была безупречна. Потемкин дождался известия о полном разгроме  лезгин  и
только в октябре тронулся на север. Вслед ему летело письмо царя Ираклия
II, писавшего, что за свою долгую жизнь он повидал воинов Надира, войска
индийские и турецкие, лично сражался с лезгинами, но, увидав в бою русс-
ких, не мог представить, "чтобы какие-либо в  свете  иные  войска  могли
быть подобными по храбрости войскам русским..."
   В столице Потемкин  сначала  встретил  Безбородко,  поздравив  его  с
графским титулом, недавно обретенным.
   - А что сказывает Роджерсон? - спросил он.
   - Иван Самойлыч и настаивал на вашем приезде, не видя иной возможнос-
ти вернуть императрицу в прежнее нормальное состояние.
   - Разве она так плоха? Где она сейчас?
   - Из Пеллы мы ее едва в Царское Село вытянули...
   Потемкин велел кучеру остановиться на одной из улиц,  сам  кинулся  в
калитку чужого дома, за поленницей поймал котенка и сунул его за отворот
кафтана. Вернулся в карсту.
   - Езжай далее, - крикнул кучеру.
   Екатерина, поникшая и сугорбая, ожидала его в  Агатовых  комнатах.  В
вазах стояли букеты из желтых листьев, пахнущих осенней  прелестью.  Она
нежно его поцеловала:
   - Приехал... богатырь мой! Все меня оставили.
   Потемкин сунул ей в руку мяукающего котенка:
   - На-кось! Татарский... от самого Перекопа вез.
   - Ой, батенька! Ты всегда угодишь мне...
   Потемкин, обеспокоенный, тормошил женщину:
   - Тебе надо дела делать, едем, Катснька, со мною... мушмулою  в  Мас-
сандре кормить стану. Чего ты здесь скорчилась?
   Вечера были темнущие, шумели дожди осенние. В канделябрах на  высоких
консолях тихо оплывали разноцветные свечи.
   - Ну что? - спрашивал Бсзбородко. - Оживает ли?
   - Надо ее в Тавриду увезти, флот показать.
   - Увезти можно, - соглашался граф. - Но вернее будет, на мое усмотре-
ние, ежели сейчас ей молодого любителя подставить.
   Потемкин взбеленился:
   - Да не арсенал же у меня, чтобы пушка  за  пушкой  выкатывать!  Если
сгоряча кого и подсунем, так сами потом не возрадуемся.
   - Надо приискивать, - сказал Безбородко...
   Душевный кризис разрешился без них, и опять-таки при обстоятельствах,
вызывающих недоумение. Однажды, на ночь глядя, Екатерина, никем  не  уз-
нанная, покинула дворец в Царском Селе, взяла наемную  коляску,  просила
везти ее в город. Кучер, сочтя императрицу за какую-то барыньку, не  по-
ладившую с мужем, тронул лошадей, на всякий случай предупредив:
   - А ведь рубля четыре с тебя. Есть ли деньги-то?
   - Нету денег. Доедем до города-найдутся...
   Зимний дворец стоял темный, без огонька, челядь давно спала. Екатери-
на долго стучалась, чтобы ей открыли.
   - Да кто же там? - спрашивали сонные лакеи.
   - Это я-ваша императрица...
   Не навестив своих покоев, она сразу прошла в Эрмитаж, который оказал-
ся заперт. Ключей не было. Вызвав стражу, велела взломать двери  прикла-
дами ружей, в тиши Эрмитажа прилегла на диванчике. Но средь ночи просну-
лась, стала спрашивать в карауле: почему при въезде ее крепость не пали-
ла из пушек?
   - Сейчас же пусть салютуют мне! - приказала она.
   Санкт-Петербург был пробужден неожиданной канонадой. Гарнизон, подня-
тый по тревоге, встал в ружье. Никто не понимал, что случилось, а Екате-
рина криком звала к себе прислугу:
   - Отчего шум в городе? Почему палят пушки?
   - Ваше величество указали салютовать.
   - Быть того не может! - отвечала императрица. - Разве ж  я  сумасшед-
шая, чтобы средь ночи самой себе салюты устраивать?..
   И после этого она крепчайше уснула.  Утром  вполне  здраво  выслушала
доклад Бсзбородко, снова вникла в дела государства и вела себя так, буд-
то ничего не случилось. Был  назначен  прием  дипломатического  корпуса.
Послы снова увидели перед собой активную и  даже  похорошевшую  женщину.
Движения ее были резкими, слова точными и  весомыми...  "Наконец,  чтобы
сообщить вкратце, - писала Екатерина в Европу,  -  у  меня  новый  друг,
очень способный и достойный своего положения". Так  в  списке  фаворитов
появилось новое лицо - Александр Ермолов.
   Безбородко предварил Потемкина, что этот фаворит, читающий по вечерам
императрице умные книжки, долго не задержится.
   - Ладно, - ответил Потемкин, куснув себе ноготь. - Пока  пусть  будет
этот. Свято место пусто не бывает...
 
 
   7. ГЛУБОКИЕ КАНАЛЫ РОССИИ
 
   Покои светлейшего наполняла музыка. Хоры русских волжанок соперничали
с капеллою украинских бандуристов. Под  пенис  молдаванских  скрипок  он
исправил прежний проект о консерватории в Кременчуге - центр  культурной
жизни на юге страны переносил в Екатеринослав, ближе к  морю,  где  быть
"Академии Наук и Художеств". Единым росчерком  выделил  фразу:  "По  со-
седству Польши, Греции, земель Валашских и Молдавских и народов  Иллири-
ческих множество притечет к нам юношества, которое возвратится на родину
свою с неизгладимой благодарностью и привязанностью к  России".  Так  он
писал. Все верно. Все хорошо. Нс оборачиваясь, светлейший - через  плечо
- передал бумагу Попову:
   - Подписано! Штаты иметь университетские.  Хандошкина  от  придворной
службы избавить. Беру к себе в Академию с чином. Поди-ка, Степаныч,  уз-
най, приехал ли Сарти? И проси его...
   Начало 1785 года было нервным, его открытие не предвещало ничего доб-
рого. На Кавказе случилось землетрясение, после чего из чеченского  аула
Алды выехал на белой лошади шейх Мансур, объявивший себя пророком,  нис-
посланным на землю после трясения, дабы предложить всем "священную  вой-
ну" - газават! "Имею откровение от Аллаха, - возвещал Мансур,  -  истре-
бить всех пишущих слева направо, чтобы на  этом  свете  оставались  одни
правоверные, пишущие справа налево..."
   - Джезеппе Сарти здесь, - доложил Попов.
   Глава Венецианской консерватории привез Потемкину из Вены  поклон  от
Моцарта. Потемкин давно хотел бы иметь при себе Моцарта, но пока был рад
и Сарти.
   - Я вам поручаю свою капеллу, - сказал он композитору. -  И  вот  вам
текст канона "Господин, воззвах к тебе", который вы преобразите  в  тор-
жественную ораторию.
   - С каким оркестром желательно вашей светлости?
   - Воля ваша. Исполняйте хоть на кастрюльках. Но мне думается, что ор-
кестр симфонический можно усилить звучанием рогов...
   Не прерывая беседы о музыке, он подписал указ об учреждении  Кавказс-
кого наместничества. Следовало ожидать нападения Мансура на  Военно-Гру-
зинскую дорогу, и тогда Мансур пресечет сообщение  Грузии  с  Россией...
Потемкин пошевелил пальцами.
   - Я весь внимание, - сказал из-за спины Попов.
   - Сочини так: противу мятежников выслать войска добрые. И  желательно
усмирить их сразу. Пророка именуй "лжепророком".
   Посланный на Сунжу отряд при двух пушках был наголову разбит  войском
шейха Мансура, горцы вырезали до шестисот солдат, многих утащили в  горы
- вместе с пушками, которые Потемкин и велел  выкупить  обратно  за  сто
рублей.
   - Новая нам язва, - сказал светлейший.
   Теперь шейх Мансур бросился на Кизляр, дабы отрезать русские пути  от
Азова и Астрахани, и Потемкин доложил Екатерине, что в действиях лжепро-
рока чует опытную, сильную руку:
   - Укажи писать Булгакову, чтобы предупредил не  токмо  визиря,  но  и
посла французского Шуазсля-Гуфье: в делах азиатских Россия никаких пере-
мен не потерпит...
   Екатерина сообщила, что вскоре она ожидает приезда нового французско-
го посла - графа Сегюра д'Агессо:
   - Он тоже писатель. Как и я, грешница...
   Никто еще в ту пору не предполагал, что война на Кавказе, возникшая в
1785 году, закончится лишь взятием аула Гуниб в 1864 году.
   Один за другим отошли в небытие сначала Вольтер,  а  потом  и  Дидро.
Мыслители покидали тревожный мир, когда Екатерина, уже достигнув  славы,
не нуждалась в их поддержке и похвалах, теперь с ними, с мертвыми, можно
и не церемониться.
   - Каждый век, - декларировала она, - обязательно порождает трех-четы-
рех гениев, создаваемых природою исключительно для того, чтобы они обма-
нывали все человечество...
   Однако, выразив им свое монаршее презрение, императрица поступила ум-
но, выкупив для Петербурга  библиотеки  Дидро  и  Вольтера.  ...Франция!
Главный источник свободной мысли, кладезь революционных прозрений. В от-
ношениях Франции с Россией еще до Петра I создалось ненормальное положе-
ние: народ Франции тяготел к России,  но  правители  Версаля  не  желали
сближения с Россией... Екатерина подозревала:
   - Приезд графа Сегюра сулит нам нечто новое!
   К тому времени Россия была авторитетна на континенте, а магазины  Па-
рижа украшали вывески: "A la dame russe" или "Au Russe  galant".  Победы
Румянцева и Суворова сделали Екатерину самой модной дамой Парижа; в лав-
ках Пале-Рояля нарасхват торговали  детскими  распашонками,  сшитыми  по
выкройкам русской императрицы, сарафанами и кокошниками; в большом  ходу
были хвалебные или злоречивые книги о нравах русского народа.
   Франция лучших своих дипломатов расставила по флангам своей политики:
Шуазель-Гуфье обязан вредить России на берегах Босфора, а граф Сегюр  на
берегах Невы надеялся вовлечь Россию в дружбу с  Версалем.  Сегюру  было
всего тридцать лет; он был хорош собой, языкаст и облечен личным довери-
ем короля.
   По прибытии в Петербург Сегюр терпеливо выслушал прусского посла Гер-
ца, который нашептал ему на ухо:
   - Дикая страна и нравы дикие! Но самое дикое-сама императрица.  Коме-
дия вызывает у нее скуку, в трагедиях она заливается смехом. Ухо  ее  не
воспринимает очарования мелодий, но из тщеславия она окружает себя  луч-
шими певцами мира. Она могла бы иметь изысканнейший стол  в  Европе,  но
ограничивает свои вкусы картофелем с телятиной и паршивым соленым  огур-
цом.
   - В чем же секрет успехов этой женщины?
   - О! - закатил Герц глаза. - Она не устает  твердить,  что  Россия  -
страна великая, ее солдаты из неотесанных мужиков подобны античным геро-
ям, здесь все исполнены рыцарского благородства. страна  их  чрезвычайно
богата, а русским, конечно, импонируют эти похвалы с высот прес