ала по пунктам, какие
вопросы задавать Разумовскому. Подумав, он оставил эту шпаргалку на сто-
ле:
   - Вот ею и подотрешься - это не лопух, чай.
   - У-У-У" - завывал Шешковский, страдая.
   - В этом мире все переменчиво, - рассуждал Разумовский  с  улыбочкой,
почти сладострастной. - Недаром же на могилах крымских татар высечены  в
камне философические афоризмы: "Сегодня я, а  завтра  ты..."  Ну,  всего
доброго!
   Андрей повернулся к дверям, чтобы уйти.
   - Не покидай меня, - заревел Шешковский. -  Коли  уйдешь,  меня  ведь
вусмсрть засекут... Нажми пупочку!
   - Какую еще пупочку нажимать мне?
   - Да снизу стола. Чтобы от сскуций избавиться...
   Разумовский нажал "пупочку", и тогда Степан Иванович, опомнясь,  ска-
зал ему со слезами на глазах:
   - Далеко пойдешь, граф! Это я тебе предрекаю. Но Христом  Богом  молю
тебя: будь так ласков ко мне, старику, не сказывать никому, что  меня  в
своем же доме высекли...
   Разумовский отъехал к сестре, а Шешковский потащился к матушке Екате-
рине, доложив, что "внушение" произведено.
   - Ну как? В чем сознался граф Андрей?
   - Ни звука не издал... окаянный!
   Она предложила ему сесть, но главный кнутобосц  империи  сказал,  что
лучше постоит... Екатерина сказала:
   - Это хорошо, что граф Андрей ни в чем не сознался. Этим он  еще  раз
доказал, что интриган испытанный, твердый...
   Теперь Разумовский нравился ей еще больше! Ибо надо уметь так  ловко,
словно червь в яблоко, вкрасться в доверие юной женщины, обнадежить  ум-
ных послов Испании и Франции. Какая изощренная хитрость,  какой  злокоз-
ненный ум... Этого бесподобного наглеца Екатерина встретила  во  дворце:
Андрей веселился на придворном машкераде.
   - Как вы смели здесь появиться? - спросила она.
   - По праву камер-юнкера двора вашего величества.
   - Вон отсюда! Езжайте на флот-в Ревель...
   А за картами спросила отца его, бывшего гетмана:
   - Граф Кирилла, сколько лет твоему негодному сыну?
   - Двадцать четыре, Като... орясина эдакая!
   - А сколько кафтанов у него, разбойника?
   - Одних жилетов четыреста.
   - Куда столько? Пора бы ему и отечеству послужить. Тогда и кафтаны  с
жилетами иному делу послужат.
   События следовали стремительно: едва Natalie умерла, как Румянцев-За-
дунайский был срочно отозван с Украины в Царское Село. "Зачем? -  недоу-
мевал фельдмаршал, готовый думать о новой военной грозе. - Неужели из-за
Буковины?.." Он ошибался: мысли двора занимало сейчас иное.  Фридрих  II
уже пробил по Германии брачную тревогу - срочно нужна невеста!  Пребыва-
ние в Петербурге его брата Генриха оказалось как нельзя кстати  -  принц
выступал в роли свата. В переписке между Царским Селом  и  Сан-Суси  обе
заинтересованные стороны быстро договорились меж собою, а  самого  Павла
никто и не спрашивал, желает ли он облегчить свое вдовство новым браком.
Екатерина была деспотична: она вызвала сына к себе и поставила перед ним
портрет молодой женщины.
   - Мертвые пусть будут мертвы, - сказала мать, приласкав болонку, зап-
рыгнувшую к ней на колени. - А я привыкла думать о живых... Познакомься:
принцесса  София-Доротея  из  дома  Вюртембергского,  двоюродная  внучка
прусского короля.
   Невесте не было и семнадцати лет. Фридрих в письмах к Екатерине  нас-
тоятельно подчеркивал "небывалое по годам физическое развитие"  принцес-
сы, как будто в жены Павлу выбирали акробатку для семейного манежа.  Па-
вел сказал матери, что, обжегшись на молоке, он теперь дует на воду:
   - Отныне не верю ни друзьям, ни словам. Воля ваша священна, но  хотел
бы видеть невесту не в масле на этом холсте.
   - Для этого, друг мой, я уже вызвала Румянцева, который помпезно соп-
роводит вас до Берлина, куда из Монбельяра торопится  выехать  навстречу
вам и сама невеста с родителями.
   Павла безмерно обрадовало посещение Берлина, где он  может  лицезреть
своего кумира - короля Фридриха Великого! А лично побывать на парадах  в
Потсдаме - Боже, он и не мечтал об этом!  Какое  счастливое  совпадение!
Словно забивая  последний  гвоздь,  дабы  укрепить  эту  матримониальную
конструкцию, Екатерина сказала, что невеста родилась в Штеттине:
   - Где родилась и я, ваша достойная мать...
   28 мая граф Румянцев-Задунайский примчался в Царское Село и удивился,
что всего-то навсего ехать ему в Берлин.
   - Да я Берлин, матушка, уже брал!
   - Возьмешь еще раз, - отвечала императрица.


   10. ДЕЛА И ДНИ ПОТЕМКИНА

   Весною 1776 года Потемкин одобрил план создания нового города в Новой
России по названию Екатеринослав, на строительство которого он, как  на-
местник края, утвердил смету в 137 140 рублей и 32 с половиной копейки.
   Екатерина хмыкнула:
   - Откуда взялись эти несчастные полкопейки?
   - А шут их знает, - отвечал Потемкин. - Не я считал, умнее меня  люди
считали. Но велю сразу же школу для детей устроить. И  консерватория  на
Днепре будет. Запорожцы соловьями распоются...
   - Завираешься ты, но весело мне с тобою. Однако прежде  консерватории
не забудь тюрьму да церковь поставить...
   Екатеринослав (будущий Днепропетровск) - самый первый алмаз в  драго-
ценной короне причерноморских городов, которым еще предстояло возникнуть
в степных пустырях. А мощная фигура администратора Потемкина уже  вырас-
тала  из-за  спины  полководца  графа  Румянцева,   понсмногу   затемняя
фельдмаршала "светлейшею" тенью. Потемкину суждено  было  довершить  то,
что начинал Румянцев...
   Он готовил себя к роли Таврического!
   А простреленная голова Голенищева-Кутузова долго еще не давала покоя:
сам одноглазый, Потемкин понимал, каково смолоду глаза лишиться.  Ковар-
ное же нападение турок на Крым после мира ожесточало сердце его. Где  же
предел терпения России, которое растянулось на тысячелетия? После летних
маневров флота Балтийского стали готовить эскадру под коммерческим  фла-
гом, чтобы корабли, обогнув Европу, вошли в море Черное, усилив флотилию
тамошнюю. Потемкин мучился:
   - Пропустят ли агаряне корабли наши? А ежели запрут, не прорывать  ли
нам Босфор с пальбой пушечной?
   - Помни, что к войне мы не готовы, - отвечала Екатерина.
   Потемкин горячился: за периодом послевоенным  -  без  промедления!  -
грядет период предвоенный, и горе тому, кто истины сей ребячьей не разу-
меет. Екатерина с фаворитом - как супружеская пара: он падал духом - она
укрепляла его, а чего не хватало императрице, Потемкин активно  дополнял
своей энергией. Среди пиров и забав, жадный до  всяческих  удовольствий,
то усмиряя себя постами, то возбуждая излишествами, Потемкин часто искал
одиночества, а придворные в такие дни думали, что фаворит отсыпается  от
грехов да кается перед богом...
   Никогда он не каялся! Васенька Рубан, дружочек верный, пожалуй,  один
только и знал, что в периоды обязательного затворничества опять до крови
будут изгрызены ногти на пальцах светлейшего; алчно поедая  апельсины  и
редьку, селедку и ананасы, его княжеская светлость будет читать  и  мыс-
лить... Еще в Москве Потемкину поручили надзор за Оружейной  палатой,  в
которой сыскал он немало древностей рукописных.
   - Многое тут, Васенька, тиснения достойно типографского - ради  веков
будущих. Ты нужное избери. Возвеличь в издании книжном!  Ежели  не  нам,
потомкам сгодится. И перестань стихами чирикать - не дело. Савва Яковлев
дал тебе во дни морозные шубу свою поносить - ты его одами своими  всего
измазал. Платон сунул тебе горшок с медом - ты весь в рифмах излился.
   Василий Григорьевич Рубан впал в отчаяние:
   - Велика ли корысть моя, ежели от эпиталам свадебных да  от  эпитафий
похоронных кормление себе имею? Ты лучше Ваську Петрова грызи: он поден-
щик престола, а я поденщик публики.
   Петрова помянул он кстати. Потемкин сказал:
   - Этот не пропадет!  Ныне  он,  щербатый,  при  английской  герцогине
Кингстон-Чэдлей обретается. Сказывали мне, что  в  роскошной  галере  по
Тибру римскому плавает.
   Рубан отвечал: щербатым да кривым на баб везет.
   - А мне, корявому, и к поповне не подступиться...
   Потемкин ценил поэта за трудолюбие, схожее с трудолюбием  Тредиаковс-
кого. Но, сам писавший стихи, светлейший отлично в них разбирался и  чу-
ял, что Рубан от Парнаса далек:
   - Меня, брат, на мякине не проведешь, от рифмы звонкой не обалдею. Не
будет тот столяр, кто рубит лишь дрова, не будет тот пиит,  кто  русские
слова разрубит на куски и рифмой их заключит... А  ты  не  поставляй  за
деньги глупых од и рылом не мути Кастальских чистых вод.
   Большой (хотя и неряшливый) ум Потемкина пытался сочетать сказанное о
Крымском ханстве до него с тем, что ему самому думалось.  В  историю  он
окунался как в омут, где водится всякая нечисть. Фаворит усердно работал
над статьей об уничтожении ханства - этой поганой "бородавки", в  вечном
воссоединении татарских и ногайских земель с пределами великой России.
   Неожиданно предстал перед ним Безбородко.
   - Имею честь, - склонился он перед фаворитом, - занять ваше  светлей-
шее внимание опытом слога моего, коим начертал  я  ради  приятств  ваших
"Записку, или Кратчайшее известие о Российских с Татарами делах  и  вой-
нах".
   - А ну дай сюда! - выхватил рукопись Потемкин. Глянул и  отбросил  ее
от себя. - Врешь, хохлятина! Слог-то недурен. Разве тобою писано?
   - Верьте, что все бумаги подобным слогом пишу.
   Потемкин поверил. "Записка, или Кратчайшее известие" Безбородко удач-
но придала его мыслям о Крыме стройность.
   - Мало при дворе людей, которы бы писали грамотно. А ты,  брат,  даже
знаки препинания расставил... Удивлен я! - говорил Потемкин.
   - Счастлив угодить вашей светлости. По  должности  своей  все  архивы
дворцовые переглядел, и дела восточные зримо выявились. По мнению моему,
- заключил Безбородко, - настал момент Крымское ханство унизить, а южной
России принести блаженство покоя и благополучие хозяйственное.
   - Ну, спасибо, Александр Андреевич... удружил!
   Потемкин понял: Безбородко будет ему союзен.
   При дворе блуждали сплетни, будто Потемкин на деньги, отпущенные  для
новых городов, в родимом сельце Чижове строит сказочные дворцы с  фонта-
нами и римскими термами, где и собирается жить, если карьера  его  обор-
вется. Многие верили в это. Верил и граф Румянцев-Задунайский...
   Сегодня фаворит имел долгую беседу с маркизом  Жюинье  и  его  атташе
Корбероном, которые пытались доказать, что если Франция возьмется за вы-
делку русской водки из астраханских вин, то это будет выгодно  для  Рос-
сии. Потемкин обернулся к Рубану:
   - Вася, глянь-ка, сколько анкеров винишка своего  паршивого  французы
продали нам в прошлом годе?
   - Полсотни тыщ анкеров, ваша светлость.
   - Хорошо. Вы, французы, можете гнать водку из наших вин, но  в  таком
случае двадцать пять тысяч анкеров скостим.
   - Франция потерпит убытки... так нельзя!
   - Россия потеряет еще больше, если сглотает свою пшеничную да  запьет
ее вашей - виноградной. Вина в мире достаточно, чтобы всем нам  спиться,
но его не хватит, чтобы экономику выправить. Лучше уж  мы  продадим  вам
украинский табак.
   - Посольство короля Франции, - заметил Корберон, - согласно  покурить
ваши табаки, чтобы сделать о них заключение. А сейчас поговорим о прода-
же вами конопли.
   Конопля - главное сырье для корабельного такелажа.
   - Вася, глянь, что у нас там с коноплей?
   - В прошлом годе четыреста тыщ пудов ушло за границу за шестьсот  тыщ
рублев. Полтора рублика пудик! Грабят.
   - Неурожай у нас, - взгрустнул Потемкин, - дожди тут  были.  Плохо  с
коноплей. Ежели два рубля пуд - согласны.
   - Вы разорите нас! - воскликнул маркиз Жюинье.
   - Мы согласны вместо конопли продавать флоту Франции пеньку, выделан-
ную из той же конопли. Три рубля пуд!
   - С вами трудно разговаривать, - сказал Корберон.
   - А мне каково? Я ведь в этих делах не смыслю...
   Все он смыслил! Иначе бы и не разговаривал. Но тихое возвышение Зава-
довского уже начинало разъедать его душу. А придворные исподтишка наблю-
дали за ним. Потемкин знал, что его не терпят, и, сохраняя важность, ему
присущую, поглядывал на вельмож с высокомерием, как господин  на  васса-
лов. Однажды он навестил сестру Марью Самойлову.
   - Гриша, - запричитала бабенка, - шептунов-то сколько. Обманывают те-
бя, да еще и осмеивают... Что ж ты добрых людей не собрал, одних  врагов
нажил? Да оглядись вокруг и уступи... Неужто все мало тебе?
   - Деньги - вздор, а люди - все, - отвечал он. - Ах, Маша, Маша, сест-
реночка славная... Ее можно и оставить. А на кого дела-то оставлю?
   Потемкин всюду начал  открыто  высказываться,  что  Россия  не  одним
барством сильна, что нельзя упования викториальные возлагать едино  лишь
на дворянство.
   - Пришло время открыть кадетские корпуса для детей крестьянских и си-
ротинок солдатских, пусть будут офицеры плоть от плоти народной...  Рано
мы забыли Ломоносова, рано!
   По чину генерал-адъютанта неделю он провел во дворце, навещая  Екате-
рину. Однажды сказал ей:
   - А дешперация-то у тебя уже не та, что раньше!
   - Дешперации более шибкой не требуй, ибо дел стало невмоготу...
   В караул Зимнего дворца заступила рота преображенцев.  И  заявился  к
нему Гаврила Державин - не зван не гадан.
   - Чего тебе? - спросил Потемкин.
   Стал поручик говорить о заслугах своих. Печалился:
   - А именьишко мое под Оренбургом вконец разорено.
   - Покровителя, скажи, имеешь ли какого?
   - Был один. Да его Петька Шепелев шпагой проткнул. Это князь Петр Ми-
хайлович Голицын.
   Потемкин омрачился. Скинул с ног шлепанцы.
   - "Приметь мои ты разговоры..." Как дале-то у тебя?
   Державин стихи свои читал душевно и просто:
   Приметь мои ты разговоры,
   Промысль о мне наедине;
   Брось на меня приятны взоры
   И нежностью ответствуй мне...
   Представь в уме сие блаженство
   И ускоряй его вкусить:
   Любовь лишь с божеством равенство
   Нам может в жизни сей дарить.
   Потемкин расцеловал поэта с любовью.
   - Слыхал? - спросил он Рубана. - Вот как надо писать. А ты, скула ка-
занская, - повернулся он к Державину, - чего пришел?  Или  в  полковники
метишь?
   - Да мне бы чин не повредил, - сказал Державин. - Опять же, если суп-
ругу сыскивать, как без чина к ней подойдешь?
   - Будешь полковником... я тебя не оставлю.
   Когда указ вышел из типографии Сената, Державин глазам своим  не  ве-
рил; стал он коллежским советником, что по "Табели  о  рангах"  и  соот-
ветствовало чину полковника.
   Но дни Потемкина были уже сочтены.
   Разом опустела его приемная, которую раньше наполняли люди и людишки,
ищущие его милости, как собаки ласки, - это признак недобрый. Вот и  се-
годня навестили только два дурака, конъюнктур придворных не разгадавшие.
Один дурак высказал дурацкое мнение, что он благороден и лишь потому бе-
ден.
   - Не ври! - сочно отвечал Потемкин. - Еще не всякий бедняк благороден
и не каждый богач подлец. Убирайся вон!
   Второй просил у светлейшего вакантного места.
   - Вакансий свободных нет, - сказал Потемкин.  -  Впрочем,  повремени:
скоро мое место освободится, так ты не зевай...
   В разгар лета, желая испытать крепость чувств к нему  Екатерины,  По-
темкин размашисто вручил ей прошение об отпуске:
   - Слышано, что где-то Тезей оставил какую-то Ариадну. Но еще не  при-
ходилось мне читывать, чтобы Ариадна оставила своего Тезея... Воля твоя,
матушка! Отпусти ради отдыха.
   Екатерина проявила колоссальную выдержку.
   - Ты надолго не покидай нас, - сказала она.
   Это ошеломило Потемкина. Утопающий, он вдруг начал цепляться за  пос-
ледние обломки своего разбитого корабля:
   - В подорожной прошу указать, что еду не микстуры пить, а  ради  инс-
пекции войск в губернии Новгородской.
   Он уехал, а при дворе началось безумное ликование: "Ура!  Нет  больше
светлейшего, а Петя-то Завадовский - скромница, он из  темненьких,  мухи
не обидит... Золотой человек! Матушка небось знает, на кого ей уповать".
Завадовский торопливо вселился в покинутые Потемкиным дворцовые  апарта-
менты, стал передвигать мебель, нанял для себя учителя игры на  арфе.  А
дабы чувствовать себя уверенней, собирал возле себя недругов  Потемкина,
и они порочили князя всячески. Но Гришка Орлов конфидентом его не стал.
   - Чего радуешься? - грубо сказал он Завадовскому. - Или возомнил, что
таким, как ты, замены не сыщется? Так будет замена. Где  взвод  побывал,
там и батальону место найдется. Ты на арфе играй, играй. Доиграешься...


   11. БЕРЛИНСКИЕ АМУРЫ

   Перед отъездом в Берлин граф Румянцев-Задунайский предостерег  Екате-
рину относительно Безбородко:
   - Хотя и умен, как цыган на лошадиной ярмарке,  но  ты  его  прижучь.
Сладострастию предан безмерно, женщин любит  до  исступления,  за  девку
штаны свои заложит.
   - Да какой девке нужна эта уродина?
   - Пробавляется любовью по вертепам.
   Для Екатерины это была новость:
   - Безбородко допущен до дел иностранных, секретных. Ты  уж  не  пугай
меня, скажи прямо: продажен он или нет?
   - Увы, матушка, продажен.
   - Уловлен хоть раз был? На чем попался?
   - На войне патенты офицерские за деньги продавал. При армии на  Дунае
расплодил офицеров столько, что капитаны на запятках карет ездили, а по-
ручики мне сапоги чистили.
   - Плохо, что ты подсунул мне Безбородко, не предупредив. А теперь  он
в тайны политики Кабинета проник. Послы же иноземные, сам ведаешь, так и
рыщут, кому бы взятку сунуть. Выход один, - сказала Екатерина, не желав-
шая расставаться с Безбородко, - завалить его золотом  по  самое  горло,
чтобы он, жук, в подачках от иностранных дворов не нуждался.
   - А где ты денег возьмешь столько?
   - На других экономить стану, - отвечала Екатерина...
   В первую очередь она экономила на сыне. В свадебную поездку  императ-
рица снабдила его столь скудненько,  что  Павел  над  копеечкой  трясся.
Правда, она вручила Румянцеву большой сундук с  дорогими  подарками,  но
тот Павла к нему не допускал:
   - И ключа не дам! Раздать-то все можно...
   Впрочем, стоило кортежу Павла пересечь границу, как он  был  встречен
генералами Фридриха и с этого момента пруссаки честно и щедро  расплачи-
вались за все расходы жениха...
   - Эти русские меня разорят, - ворчал король. Втайне Фридрих рассчиты-
вал, что визит русского  наследника  вынудит  венских  захватчиков  быть
скромнее.
   - Пусть там не облизываются на Силезию и Баварию, - сказал король.  -
Я еще способен устроить всем хорошую чесотку. - Фридрих  велел  справить
для невесты три платья. - Два, а не три! - крикнул он вдогонку портному.
   Мать невесты просила у него денег на приданое.
   - Вот новость! - отвечал король. - Откуда я знаю, мадам, на какие пу-
говицы вы истратите мои деньги? Будьте довольны и тем,  что  ваша  дочь,
став русской цесаревной, ни одного раза в жизни не  ляжет  спать  голод-
ной...
   Из депо извлекли дряхлые фаэтоны прошлого века, Фридрих  велел  осве-
жить их сусальным золотом, а заодно уж (опять расходы!)  вставить  новые
стекла взамен выбитых. Софию-Доротсю Вюртембергскую  тщательно  готовили
для встречи с женихом: пытаясь устранить неуклюжесть провинциалки,  обу-
чали легкости шага, умению садиться, "трепетать"  веером.  Перед  пустым
креслом она разучивала книксены и реверансы, а баронесса Оберкирх высту-
пала в роли дрессировщицы:
   - Не вижу грации! Где непринужденность вашей улыбки? Еще раз  сорвите
цветок и, нюхая его, изобразите на своем лице неземное блаженство... вот
так! Теперь еще раз отрепетируем важную сцену  появления  перед  русской
императрицей...
   Заодно разрабатывались темы будущих разговоров  с  женихом.  Конечно,
пересадка из Монбельяра на будущий престол России - дело слишком серьез-
ное, и тут стоило потрудиться. Был учтен и горький опыт первой жены Пав-
ла. Невесте внушали: что бы там ни вытворяла Екатерина Великая, твое де-
ло - производить детей и помалкивать... Вюртембергское семейство  всегда
было унижено бедностью, дети привыкли ходить в обносках. Таких принцесс,
как невеста Павла, можно было в