С превеликим удовольствием Елизавета  Петровна  выставила  за  рубежи
герцогиню Ангальт-Цербстскую, которая молила  простить  ее.  Императрица
умела быть и жестокой.
   - Мадам, - отвечала она, никак ее не титулуя, - теперь уже поздно ка-
яться, а горбатых на Руси могилами исправляют...
   Со слезами на глазах мать призналась дочери:
   - Фике, какое ужасное положение - я не могу уехать! Я наделала в Рос-
сии долгов на шестьдесят тысяч рублей...
   Но Екатерина тоже не хотела видеть свою  мать  в  Петербурге,  потому
приняла долги на себя (и долгих 17  лет  расплачивалась  за  материнское
распутство). В Риге герцогиню настиг рассчитанный удар - Елизавета  бук-
вально убила шпионку своим письмом: "Мадам! Я за потребно рассудила  вам
рекомендовать, по прибытии вашем в  Берлин,  его  величеству  королевусу
Прусскому внушить, что мне весьма приятно будет, ежели  министра  своего
барона Мардефельда из Петербурга отзовет..." После этого с какими глаза-
ми она могла предстать перед королем? Она, которая из  России  обольщала
Фридриха в письмах, что ее присутствие здесь укрепляет  положение  посла
Мардефельда, - и вот теперь герцогиня должна признать, что король ею об-
манут... Фридрих был действительно повержен этим письмом. Он долго  мол-
чал, потом тихо заметил Подевильсу:
   - Я не думал, что эта ангальтинка так глупа. Будем надеяться, ее дочь
окажется умнее матери. Депешируйте ко двору Елизаветы, что любое желание
русской императрицы я счастлив исполнить... Кстати, - спросил он, заост-
ряясь носом, - не попадался ли нам в лапы последнее время русский шпион?
   - Один схвачен.
   - Кто он?
   - Капитан вашей доблестной армии - Фербер.
   - Отлично, - сразу повеселел король...
   В ответ на отозвание Мардефельда он публично отрубил голову  русскому
агенту Ферберу. В ответ на казнь своего шпиона Елизавета сослала на Кам-
чатку прусского агента Шмитмана:
   - Сказывали мне на Камчатке бывавшие, будто там земля трясется. Вот и
пущай потрясуха эта до Берлина дойдет...
   За этим обменом любезностями чуялось нечто зловещее.
   А Петербург был прекрасен! Прямые перспективы еще терялись на  козьих
выгонах столичных окраин;  трепеща  веслами,  как  стрекозы  прозрачными
крыльями, плыли в невскую синь красочные, убранные  серебром  и  коврами
галеры и гондолы, свежая речная вода обрызгивала нагие спины молодых за-
горелых гребцов...
   Екатерина была глубоко несчастна.
   Отозвание Мардефельда стало для нее первым практическим уроком; посол
короля провел в России целых 22 года, служил еще при Петре I, но  Елиза-
вета его не пощадила, - девушка сделала вывод: политика не терпит сенти-
ментальности. А второй урок получила, когда из  холмогорского  заточения
доставили в Петербург мертвую Анну Леопольдовну, мать сверженного  импе-
ратора. Тело бывшей правительницы России  было  выставлено  в  монастыре
АлександроНевской лавры, открытое для свободного обозрения публики. Ели-
завета собиралась навестить покойницу с утра, но, как  всегда,  заболта-
лась с портнихами, и поехали в конец города только к вечеру. Могильщики,
вскрыв настил усыпальницы, как раз докапывали яму; чадно горели свечи  и
факелы, освещая гроб с богато одетой покойницей.  Елизавета,  нагнувшись
над ямой, оделила мужиков рубликом на водку и велела им  копать  глубже.
Потом, притопнув ногою в каменные плиты, объяснила молоденькой невестке:
   - А вот тут и матка ее полеживает, Катерина Иоанновна Мекленбургская,
тоже язва была хорошая... Все они, как подумаю, из-под одного хвоста вы-
пали! Великие неустройства несли на Русь...
   Общий страх объединял женщин, стоящих над раскрытой могилой, -  страх
за будущее короны. В обширной карете, возвращаясь во  дворец,  Елизавета
призналась невестке, что малолетний Иоанн содержится ею  под  крепчайшим
караулом:
   - А стражам указано не объяснять узнику - кто он таков  и  ради  чего
живет. Пусть мыслит о себе: червь я, и только...
   Екатерина сделала вывод: "Политика бескровной не бывает". А  постылая
жизнь в супружестве не радовала. Французский атташе граф д'Аллион докла-
дывал в Версаль: "Великий князь все еще никак не может доказать супруге,
что он является мужчиной". Екатерина играла по ночам в куклы, которых не
выносила еще в детстве. Иногда Петр ублажал молодую жену партией в карты
на воображаемые ценности. Скинув с головы ночной колпак из бурой  флане-
ли, он говорил запальчиво, изображая транжиру-богача:
   - Вот вам мои сто миллионов. Сколько ставите против?
   Екатерина водружала на стол туфлю с ноги:
   - Ах, дьявол вас побери, до чего надоели мне вы со  своими  фантазия-
ми... Ставлю башмак - в триста миллионов!
   Сразу же после свадьбы Петр признался, что безумно влюблен во фрейли-
ну императрицы Катиньку фон Карр.
   - На что вам еще и фрейлина, - хмыкнула Екатерина, - если и  со  сво-
ей-то женой вы не знаете, что делать.
   - Ты дура... дура, дура! - закричал Петр, выскочив  и  приемную,  где
читал газеты камер-юнкер Девиер, великий князь  стал  горячо  доказывать
тому, что Екатерину даже нельзя сравнивать с божественной фрейлиной  фон
Карр. - Вы же сами видите, граф, как она уродлива,  как  она  коварна  и
мстительна.
   Девиер осмелился благородно возразить.
   - Не возражать! - велел ему Петр. - Ты тоже дурак...
   Екатерина хронически не высыпалась. Обормот  устраивал  на  рассветах
"развод караулов", передвигая по  комнатам  тысячные  легионы  оловянных
солдатиков, при этом сонные лакеи, держа в руках листы кровельной жести,
разом их встряхивали (дребезжание жести означало салютацию из мнимых пу-
шек). Потом он пристрастился к собакам, разведя в  покоях  целую  свору,
дрессируя их шпицрутенами и плетями. "И когда все это кончится?" -  тер-
залась Екатерина, оглушаемая то грохотом жести, то  жалобным  воем  нес-
частных животных. Не в силах выносить собачьего визга, однажды она вышла
в соседнюю комнату, где и застала такую картину: вниз головой, подвешен-
ная за хвост к потолку, висела жалкая собачонка, а муж сек  ее  плеткой.
Екатерина вырвала из рук мужа хлыст, забросила его к порогу:
   - Сударь, неужели вы не способны найти себе дела?
   - Хорошо, - покорился ей Петр, - тогда я поиграю немножко на скрипке,
а ты меня послушай...
   Как мужу, так и жене абсолютно нечего было делать. С горечью Екатери-
на призналась Кириллу Разумовскому:
   - Ожидание праздника лучше самого праздника...
   В разговоре с гетманом впервые было произнесено имя  Вольтера,  оста-
вившее Екатерину постыдно-равнодушной: о Вольтере  она  ничегошеньки  не
знала! От страшной скуки она спасалась в чтении романов (пока только ро-
манов). Она читала о принцессах настолько нежных и тонкокожих, что когда
они пили вино, то было видно, как ярко-красные  струи  протекают  по  их
горлам, будто через стеклянные трубки...
   В один из дней ее лакей Вася Шкурин  провинился.  Екатерина  спокойно
заложила в романе недочитанную страницу, вышла в гардеробную  и  -  бац,
бац, бац! - надавала Васе пощечин.
   - А если тебе еще мало, - заявила она лакею, - так я велю отвести  на
конюшню и там выдрать...
   Маленькая принцесса Фике, ты ли это?


   7. НЕТ, НЕТ - ДА, ДА!

   Не в силах сам наладить с Екатериной нормальные  супружеские  отноше-
ния, Петр начал поощрять мужчин к сближению с  нею.  Об  этой  опасности
Екатерину предупредил тот же Вася Шкурин:
   - Поостерегись, матушка, на тебя уже собак  стали  вешать.  В  городе
сказывали, будто ты с графом Девиером милуешься.
   - Этого мне только и не хватало сейчас...
   Очень редко Петра тянуло к книгам, привезенным из Голштинии. Половина
его библиотеки - жития апостолов церкви, другая половина - история  зна-
менитых разбойников. Почитав о канонизированных в святости, Петр  брался
за синодики колесованных, обезглавленных, сожженных на кострах и сварен-
ных в котлах с кипящим маслом... Екатерина читала много.  Но  скоро  все
эти глупые пасторали о любви пастушка к пастушке, бесстыжие Хлои и  Даф-
нисы порядком ей надоели. Это была не жизнь, а лишь замена жизни  вычур-
ной непристойной выдумкой. С некоторой  робостью  девушка  обратилась  к
познанию истории. Но едва прикоснулась к настоящей литературе, как сразу
же - почти с ужасом! - сама увидела, насколько она необразованна: читала
и не понимала, что читает. Кирилла Разумовский, всегда смотревший на нее
несытыми глазами, подсказал, что надо бы  на  досуге  перелистать  Пьера
Бсйля... Екатерина не постеснялась спросить:
   - Бейль... А кто это такой?
   Бейль оказался философом-еретиком прошлого столетия (он был предтечею
энциклопедистов, от него до Монтескье и Вольтера оставался один шаг).  И
целых два года Екатерина изучала "Философско-критический словарь" Бейля,
от которого можно двигаться дальше, уже не боясь заблудиться  в  литера-
турных дебрях... Письма мадам Севинье сразу захватили искренностью чело-
веколюбивых убеждений. Екатерина, взволнованная чтением, наспех выводила
собственные сентенции: "Свобода - душа всего  на  свете,  без  тебя  все
мертво. Желаю, чтобы люди повиновались законам, но не рабски.  Стремлюсь
к общей цели - сделать всех счастливыми!" Потом она взялась за Брантома,
поразившего ее цинизмом придворных нравов Европы в XVI веке. Любую мерз-
кую гадость Брантом возводил в дело доблести, и Екатерина подсознательно
усвоила для себя на будущее, что мораль, как и политика,  есть  ценность
изменчивая. Самый низкий инстинкт может заслужить в  истории  одобрение,
если его оправдать тезисом - ради чего это сделано! Вслед  за  Брантомом
великая княгиня изучила одиннадцать томов германской истории,  дойдя  на
последних страницах уже до своих современников, и вынесла из  этих  книг
подозрительное внимание к вороватой Пруссии, ставшей в ее глазах  разру-
шительницей германской общности. Наконец Екатерина открыла и жизнеописа-
ние Генриха IV, над которым смеялась, ликовала, завидовала и  плакала...
Развратный сластолюбец, пьяница и бабник, но монарх мудрейший, он  вывел
Францию, раздираемую распрями, в число ведущих держав мира, но был  глу-
боко несчастен в семейной жизни. Этот безобразный  и  гениальный  король
стал любимым героем Екатерины... В руки попалось что-то и Вольтера,  но,
зевая, Екатерина забросила его подальше: до понимания Вольтера  она  еще
не доросла!
   А однажды ночью Петр взобрался к ней на постель, противно  липкий  от
пива, и стал рассуждать о том, как очаровательна горбатая принцесса Гед-
вига Бирон, недавно бежавшая в Петербург от своего отца  из  ярославской
ссылки:
   - Вот если бы и ты была такой!
   - Такой же горбатой?
   Петр ударил ее. Екатерина вздрогнула:
   - Это что? Уроки драгуна Румбера?
   Еще удар. Прямо в лицо. Екатерина смолчала.  "Боже,  сколько  в  мире
прекрасных мужчин..."
   Поздно (даже слишком поздно!) в Екатерине стало пробуждаться  женское
начало - она с радостью ощутила, что способна нравиться. Изредка кавале-
рам удавалось во время танцев нашептать ей на ушко, какой у нее стройный
стан, как волшебно сияют ее глаза. Екатерина, лишенная  мужского  внима-
ния, впитывала такие слова, как воду пересохшая губка. К двадцати  годам
она развилась в статную, крепкую женщину с сильными мышцами рук  и  ног.
Теперь даже ей самой было ясно, что обликом она пошла в мать:  такое  же
удлиненное лицо с выступающим подбородком, продолговатый  прямой  нос  и
крохотный ротик, который при напряжении мысли или нервов сжимался в одну
яркую точечку.
   Екатерина быстро освоилась с суровым климатом России; как и всем здо-
ровым людям, ей пришлись по вкусу трескучие морозы, бурные весенние лив-
ни и летняя истомляющая теплынь, насыщенная ягодным и  цветочным  духом.
Ее часто видели скачущей на коне в окрестных лесах Петербурга - она была
способна, как лихой гусар, по тринадцать часов в сутки проводить в  сед-
ле. Когда до императрицы  дошло,  что  Екатерина  ездит,  сидя  в  седле
по-мужски, она вызвала невестку к себе - ради выговора:
   - Ежели еще раз сведаю, что по-татарски ездишь, велю лошадей  у  тебя
забрать. - Императрица сказала, что от  такой  позы  женщина  становится
бесплодна. - А я уж заждалась от вас, когда вы меня наследником престола
порадуете...
   Екатерина изобрела особое седло: в публичных местах  скакала  по-анг-
лийски, свесив ноги на одну сторону, а когда вокруг  никого  не  было  -
рраз! - и левая нога перекидывалась через луку, следовал укол шпорою,  и
Екатерина проносилась дальше, не разбирая  дороги,  отважно  перемахивая
через кусты и канавы, возбужденная, с длинными растрепанными волосами...
Проживая в Ораниенбауме, она вставала с первыми птицами, вылезала в  ок-
но. Внизу ее поджидал верный егерь Степан, они шагали  к  устью  канала,
заросшего высоким тростником, где охотились на уток. И был  у  Екатерины
верный рыбак-чухонец, дядюшка Микка, который не раз выгребал утлую ладью
в море так далеко, что не виднелись берега. Освеженная и бодрая, в  сол-
датских штанах в обтяжку, неся ружье и ягдташ с добычей, Екатерина возв-
ращалась в Китайский дворец, где еще только продирал глаза ее  разлюбез-
ный. Истерзанный жестоким похмельем, Петр отпивался крепким кофе,  бегал
на двор блевать и сосал вонючие трубки. Рядом с цветущей, жизнерадостной
супругой Петр казался вышедшим из гарнизонного госпиталя, где его  лечи-
ли-лечили, да так и выпустили на волю, не долечив...
   Муж-ребенок требовал от жены постоянного  присмотра.  Великокняжеские
покои в Летнем дворце на Фонтанке соприкасались с комнатами императрицы.
И вот как-то, услышав за стеною голоса, Петр Федорович, не долго размыш-
ляя, схватил коловорот и просверлил в стене дырки. Увиденное на половине
тетушки так ему понравилось, что он стал созывать  фрейлин,  истопников,
лакеев и горничных - понаблюдать за интимной жизнью императрицы. А чтобы
наблюдать было удобнее, Петр велел расставить напротив дырок кресла, как
в театре.
   - А ты почему не смотришь? - спросил он жену.
   - Какая подлость! - отвечала Екатерина. - Сейчас  же  убирайтесь  все
отсюда, пока я не позвала гофмаршала...
   Елизавете о дырках донесли. Явившись, она  отхлестала  племянника  по
лицу. При этом, обуянная гневом праведным, она сказала, не выбирая выра-
жений, что у ее батюшки Петра Первого был сынок, царевич Алексей,  кото-
рый тоже немало чудил:
   - Так спроси у Штелина - что с ним сталось?..
   Слово за слово, и возник семейный скандал. Елизавета кричала, что ес-
ли "дохляк" добра людского не ценит, так она всегда сыщет способы, чтобы
от него избавиться:
   - Ты жену слушайся, урод несчастный! У тебя умишка  хватило  лишь  на
то, чтобы стенку расковырять, а жена-то умнее тебя, она подглядывать  не
полезла...
   Дырки залепили хлебным мякишем. После этого случая  канцлер  Бестужев
сочинил инструкцию для Петра, как вести себя в обществе. Наследнику  со-
ветовали не выливать остатки пива на головы лакеев, не корчить рожи  пе-
ред духовнослужителями и послами иноземными, в  разговоре  не  дергаться
всеми членами тела, а внимать собеседнику с видом благонравным. Инструк-
ция деликатно внушала: "брачную поверенность между обоими императорскими
высочествами неотменно соблюдать". Сие значило - как можно скорее родить
наследника!
   Елизавета накануне перлюстрировала письмо нового прусского посла Фин-
кенштейна к королю. "Надобно полагать, - сообщал посол, - великий  князь
никогда не будет царствовать в России... он так ненавидим всеми  русски-
ми, что непременно должен лишиться короны. Непонятно, как принц его  лет
может вести себя столь ребячески. Великая же княгиня ведет  себя  совер-
шенно иначе!" Это правда: Екатерина, не теряя времени  зря,  завоевывала
симпатии в свете. Пожилых статс-дам расспрашивала о здоровье, с почтени-
ем внимала рассказам генералов о битвах, наизусть знала, у кого в  какой
день именины, не забывая принести поздравления. Екатерина осваивала  ге-
неалогию  русской  знати,  чтобы  познать  изнутри   сложную   структуру
родственных отношений; навещала больных старушек, помнила клички их  лю-
бимых мосек, мартышек и попугаев... Средства легкие, но они очень  помо-
гали Екатерине сживаться с русским обществом, в котором к ней уже  стали
привыкать, как к своему человеку. Она не фальшивила в  своем  поведении:
от души веселилась на святках, каталась на санках с ледяных гор,  играла
с фрейлинами в жмурки, крестила чужих детишек - и все это делала с  при-
ятным лицом, радостно-шаловливая, неизменно отзывчивая к  любым  мелочам
чужой жизни. В результате: Петр Федорович  своими  поступками  терял  во
мнении общества - Екатерина же Алексеевна,  напротив,  много  приобрета-
ла...
   Царица между тем все чаще заводила речь о бесплодии. Она не раз  под-
сылала к Екатерине повитуху, а к Петру своих врачей, чтобы доложили  на-
учно: кто из супругов более виноват? Елизавета даже приставила к племян-
нику бойкую вдову живописца Гроота, обещая ей в мужья генерала, если су-
меет побудить Петра к любовным прихотям. Но Екатерина осталась в прежнем
положении, и тогда у нее состоялся деловой разговор с императрицей.
   - Вот что, миленькая! - объявила Елизавета. - Не знаю, каково  уж  вы
там столько лет миндальничали, но толку-то от  ваших  высочеств,  как  с
козла молока... А ежели от мужа нет явного пособления, так  его  надобно
на стороне сыскивать. И не воротись от меня - эдак-то всегда при  дворах
знатных поступали!
   После чего в придворном штате "малого" двора появился новый камер-юн-
кер, и Екатерина отметила: "Прекрасен, как ясный день". А звали его Сер-
геем Салтыковым...
   Елизавета Петровна, как дневальный у ящика с казенными деньгами, бод-
ро стояла на страже нравственности придворных, карая блудолюбивых дам  и
кавалеров остриженном волос или коленостоянием в углу на  сухом  горохе.
Но так как сама-то она являла образец обратного тому, что от других тре-
бовала, то по этой причине веселый, неугасающий и даже бесшабашный разв-
рат стал при дворе Петербурга делом привычным и, пожалуй, даже вмененным
в прямую обязанность придворных... Екатерина от первых шагов по  русской
земле была окружена людьми, в лексиконе которых преобладало  слово  "ма-
хаться". Вокруг великой княгини влюблялись, разводились  и  сходились  -
когда с трагическим надрывом, когда с комическим легкомыслием. Трепетали
от амурных "маханий" едва окрепшие девочки-фрейлины, даже маститые кава-
лерственные дамы, имевшие внуков сержантами в гвардии, пускались во  все
тяжкие, и это уже никого не удивляло. Конечно, молоденькой женщине  было
нелегко в этом вертепе, но Екатерина лишь кокетничала с  мужчинами,  ни-
когда не переступая границ дозволенного. Только на маскарадах,  где  все
равны под масками, Екатерина с пунцовой розой в черных волосах, загрими-
рованная под пажа, вакханкой висла на шеях рослых  гвардейцев,  интригуя
отчаянно:
   - Поцелуй меня, маска, только поцелуй через маску...
   Дабы назначение Салтыкова не слишком  бросалось  в  глаза,  смышленая
Елизавета прислала к "малому" двору и  Левушку  Нарышкина,  забавлявшего
Екатерину всякими дурачествами. И пока этот "шпынь" увеселял придворных,
Сергей Салтыков рисовал перед Екатериной упоительную картину тайных нас-
лаждений. Она вздыхала:
   - Откуда вам знать - свободно ли мое сердце?..
   Этот разговор состоялся весной 1752 года, и все лето Екатерина успеш-
но отбивала настойчивые атаки красавца. Салтыков даже силой пытался про-
никнуть в ее спальню, но великая княгиня загородила двери  комодом  -  и
спаслась от штурма!
   - Ваша смелость способна погубить меня, - сказала она дерзкому. -  Не
забывайте, что я жена наследника престола...
   В августе двор табором отъехал в подмосковное Раево, где  на  острове
была устроена охота на зайцев. Лошадей переправили водой на пароме, гос-
ти добирались на остров в лодках. Салтыков бдительно держался возле  по-
дола Екатерины, словно приклеенный, но она, спрыгнув  на  берег  первой,
татаркой вскочила в седло, вихрем понеслась в сторону леса - за отдален-
ным лаем гончих собак. Салт