, которо-
го Иосиф пытается привязать к моему подолу...
   Догадка оказалась верной: император Иосиф  позже  предложил  де  Линю
секретные шифры, просил стать шпионом при русской  ставке.  Но  де  Линь
вернул шифры и шпионить отказался. Австрийский фельдмаршал,  он  стал  и
русским фельдмаршалом. Друживший с Потемкиным и Суворовым,  принц  Шарль
де Линь навсегда остался другом России. Преклоняясь перед русским солда-
том, говорил:
   - Во все времена хвалили французского  солдата  за  пылкость  первого
удара. Испанского - за трезвость и  терпение.  Немецкий  достоин  нашего
уважения за отличную субординацию и великолепную флегму в  момент  опас-
ности. Так вот знайте: в русском воине собраны все эти качества,  и  это
делает его самым лучшим солдатом Европы!
   Митрополит Платон частенько наезжал в Петербург по делам Синода,  при
дворе Екатерины владыка допускал некоторые вольности, благословляя  кра-
сивых женщин не крестом, а свежею розой, что дало  повод  Екатерине  как
следует поязвить:
   - Вот и вы попались на кощунстве... не все же мне!
   - С кем поведешься, от того и наберешься, - храбро отразил эту  атаку
Платон...
   И хотя Платон был духовным наставником Павла, о своем  сыне  она  ему
ничего не сказала. С тех пор как в Петербурге побывал  прусский  наслед-
ник, в поведении Павла многое изменилось. Фридрих-Вильгельм преподал ему
первые уроки мистицизма, повергшие слабую душу Павла в смятение.  Оказы-
вается, в этой земной жизни существовал целый мир, доступный духам.  Бу-
дучи лишен полезной деятельности, Павел с головой окунулся  в  масонские
тайны. Мистицизм царевича становился глубок и крепок. Духи окружали его,
привидения с того света показывали ему свои острые когти...
   В день поминовения павших на морях надгробное слово  произносил  Пла-
тон, красноречие которого высоко ценил сам Вольтер. В  соборе  Петропав-
ловском, под бой барабанов, гардемарины склонили над гробницей Петра Ве-
ликого знамена агарянские и свейские (турецкие и шведские). По чину  ге-
нерал-адмирала присутствовал и Павел с другом  своим  Куракиным.  Платон
провозгласил, что Россия есть держава морская:
   - Россияне по нещастию избытных времен на воды взирали невнимательным
оком. Недоброжелатели не без удовольствия  наблюдали  из-за  границы  за
простотой нашей и опасались, как бы россияне к службе морской не привык-
ли... Восстань же и нпсладися плодами трудов своих! -  При  этих  словах
гардемарины забросали гробницу Петра I знаменами вражеских  кораблей.  -
Флот Российский уже на море Медитерранском (Средиземном), он во  странах
Востока, Ближнего и Дальнего, он плывет у брегов  Америки...  Услышь  ты
нас! - воззвал Платон. - Слышишь ли? - спросил и, склонясь, прислушался:
нет ли ответа? - Мы тебе возвещаем о подвигах наших...
   Платон импровизировал столь убедительно, что адмиралы закрывали  лица
ладонями, а Павел схватил Куракина за руку:
   - Мне страшно, князь! Будто и  впрямь  знамена  агарянские  зашевели-
лись... Не подымется ль он из праха?
   Всеобщее напряжение после пламенной речи витии разрушил своим  юмором
бывший гетман Кирилла Разумовский:
   - И чого вин Петра кличе да кличе? Вин як встане, так усим нам  розог
вдоволь достанется...
   Нева быстро умчала к морю ладожский лед, было свежо. Павел с  Кураки-
ным засиделись допоздна, решили  пройтись  по  ночному  городу.  Светила
очень яркая луна, ветер, ныряя в темные переулки, раскачивал редкие  фо-
нари.
   - Ни души... какой мертвый город, - сказал Куракин.
   - А вон там кто-то стоит, - заметил Павел...
   По его словам, в глубине подъезда затаился высокий  человек  в  плаще
испанского покроя, поля шляпы были опущены на глаза. Не говоря ни слова,
он вышел из темноты и зашагал вровень с цесаревичем. ("Мне  казалось,  -
вспоминал Павел, - что ноги его, ступая по плитам тротуара,  производили
странный звук, будто камень ударялся о камень... Я ощутил ледяной  холод
в левом боку, со стороны незнакомца").
   - Не странный ли у нас попутчик, князь?
   - Какой, ваше высочество?
   - Тот, что шагает слева от меня.
   - Но улица пуста. Возле нас никого нету.
   - Разве ты не слышишь, князь, шагов его?
   - Плеск воды... ветер... скрипят фонари на столбах...
   - Да вот же он! - закричал Павел в ужасе.
   Князь Куракин в ответ весело расхохотался:
   - Вы идете близ стены дома, и  потому  физически  недопустимо,  чтобы
между стеной и вами мог идти еще кто-то...
   ("Я протянул руку и нащупал камень. Но все-таки незнакомец был тут  и
шел со мною шаг в шаг, а звуки его шагов, как удары молота,  раздавались
по тротуару... под его шляпой блеснули такие блестящие глаза, каких я не
видывал никогда прежде..."). Павел дернулся бежать прочь, князь  Куракин
перехватил цесаревича, крепко прижав к себе:
   - Успокойтесь, ваше высочество, умоляю вас. И заверяю всеми  святыми,
что на этой улице нас только двое...
   Он увлек Павла к Сенату, цесаревича трясло.
   - Павел! - глухо окликнул его незнакомец.
   - Князь, неужели и теперь ты ничего не слышал?
   - Уверяю, вокруг нас полная тишина.
   ("Наконец мы пришли к большой площади между мостом через Неву и  зда-
нием Сената. Незнакомец направился к тому месту площади, где воздвигался
монумент Петру Великому"). Здесь таинственный человек сказал цесаревичу,
что они увидятся еще дважды - здесь, на площади, и еще кое-где.
   - Павел, Павел... бедный Павел! - произнес он.
   ("При этом шляпа его поднялась как  бы  сама  собой,  и  моим  глазам
представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего  прадеда".
Когда я пришел в себя от страха и удивления,  его  уже  не  было  передо
мною"). По-прежнему светила луна. На каменные ступени набережной  сонная
Нева заплескивала стылую воду...
   - Теперь я все знаю, - бормотал Павел. - Прадед пожалел меня. И  меня
убьют, как убили моего отца и как убьют всех, кто родится от меня и  ро-
дится от детей и внуков моих...
   Может, и не напрасно мать его, императрица  Екатерина  II,  запрещала
ставить "Гамлета" на русской сцене?
 
 
   ДЕЙСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
   Большое хозяйство
 
   Таврида! Одно лишь название этой  страны  возбуждает  наше  воображе-
ние...
   Екатерина - принцу де Линю
 
   Крым положением своим разрывает наши границы... Положим  теперь,  что
нет уже сей "бородавки" на носу, - вот вдруг положение  границ  прекрас-
ное!
   Потемкин - Екатерине
 
 
   1. СЛАДКИЕ ВОДЫ СТАМБУЛА
 
   Белый ангорский кот, вывезенный в Петербург из Константинополя, хоро-
шо прижился в русской столице, где позабыл вкус  черноморской  скумбрии,
алчно пожирая - всегда с головы! -  невскую  корюшку,  пахнущую  свежими
огурцами. Дочь обрусевшего француза Любима Имберга полюбила кота,  назы-
вая его по-русски Пушок, а сам Яков Иванович, давно питая страсть к  ма-
демуазель  Имберг,  именовал  красавицу  Екатериной   Любимовной,   тоже
по-русски... Булгаков уже не раз спрашивал:
   - Нет ли у вас охоты составить мне счастье?
   Проведя всю зиму в Петербурге, он 5 января 1781 года подписал  важные
акты по разграничению земель Новой России с землями  украинской  Польши,
стал ожидать назначения. По слухам, Россия готовила  открытие  еще  трех
посольств - во Флоренции, Цвейбрюккене и Мюнхене... Булгаков сказал сво-
ей "мамзели":
   - Вы, душа моя, конечно, предпочтете Флоренцию?
   - О да! Меня давно влекут красоты Италии...
   Булгакову в этом году исполнилось 38 лет; он ощущал легкость  шага  и
сердца, чувства его были возвышенны; сейчас ему хотелось бы занять  пост
в княжествах Италии, наполненных сокровищами искусства,  или,  на  худой
конец, прочно осесть в Мюнхене, чтобы там, вдали от  злодейств  Востока,
посвятить зрелые годы созданию семейного очага и упражнениям в литерату-
ре...
   Ранней весной Екатерина приняла дипломата в Чесменском дворце,  пост-
роенном Фельтеном на чухонском болоте "Кекерекексинен"; внутри причудли-
вого замка располагалась галерея портретов царственных особ и  властите-
лей Европы; с барельефов,  созданных  Федотом  Шубиным,  глядели  головы
русских князей - зачинателей Руси, словно списанные с купцов на  базаре:
бороды лопатой, а носы картошкой. Окна были отворены, свежий ветер с го-
ры Пулковской доносил ароматы полей. Екатерина приятельски подарила Бул-
гакову табакерку со своим портретом в бриллиантах, внутри нее лежали зо-
лотые червонцы.
   - Светлейший сказывал, ты ждешь от меня места потише, дабы  с  музами
дружбы вести, и я согласна, что после Варшавы и Константинополя тебя по-
добно бы и уважить. Но дела у нас не таковы ныне, чтобы я  жалела  тебя.
(Булгаков поклонился). Садись, не стой, - сказала она; далее повела речь
о Минорке, оценивая ее значимость, как и Мальты, как и Гибралтара! Импе-
ратрица сказала, что англичане, гарантируя остров  России,  требуют  для
себя союза Петербурга с Лондоном, обещая отдать Минорку с артиллерией  и
припасами для гарнизона. Но с правом якорной стоянки  там  своего  коро-
левского флота.
   Екатерина замолчала, ожидая ответа. Булгаков сказал:
   - Англичане добреньки, и это подозрительно, ибо за  добрых  людей  их
никто в мире не почитает. Быть того не может, чтобы не имели они  ковар-
ного умысла. Если не удалось им вовлечь Россию в войну разговорами  Гар-
риса, так Миноркой втянут в конфликт с Францией. А любая война за  инте-
ресы, нам чуждые, станет всенародным бедствием... Нет, не мира в Лондоне
ищут, а лишь способов продления войны колониальной.
   Екатерина оставила его обедать с нею.
   - Твое мнение с моим сходно. С того и беседу сию завела,  чтобы  тебя
проверить. - Она щедро подлила сливок в тарелку с парниковой  клубникой.
- Сейчас ты, Яков Иваныч, вернешься в  Константинополь,  где  и  станешь
послом моим полномочным. В Херсоне тебя пакетбот посольский  с  багажами
примет, и плыви... Инструкции получишь у Безбородки, с ним тебе и  пере-
писку вести. Если что очень важное, помечай бумагу кружком наверху - та-
кие бумаги я сама читать стану!
   На ближайшем приеме Гаррис увидел, как жестока бывает Екатерина: всем
своим видом она выказала охлаждение к послу  английского  короля  Георга
III.
   - Я чувствую себя так, - шепнул он Потемкину, - будто мимо меня средь
ночи проплыл леденящий душу айсберг.
   Потемкин посоветовал обратиться к Панину, а Панин лежал больной:
   - Меня просят удалиться в  деревню  Дугино  ради  лечения.  Если  вам
что-либо нужно, идите на поклон к Безбородке.
   Английское посольство оказалось блокировано. В депешах Гарриса  впер-
вые проскользнуло сомнение: не ведет ли Потемкин  двойную  игру?  Однако
крейсерство русских эскадр на коммуникациях мешало англичанам пиратство-
вать во славу короля Англии, и вскоре в гаванях Кронштадта один за  дру-
гим стали вспыхивать корабли. Хорошо, что экипажи были наготове, сгорали
только паруса и такелаж, но сами корабли удавалось сберечь от  поджогов.
Екатерина пальцем на Гарриса не показывала.
   - Не пойман - не вор, - говорила она...
   В ожидании посольского пакетбота Булгаков задержался в Херсоне,  про-
живая на даче Ганнибала "Белозерки" неподалеку от города. Ганнибал изоб-
рел машину для поливания сада, насосы гнали воду по желобам, вода фонта-
нами обмывала и соседские огороды. Здесь же была и скудная дачка  майора
Прохора Курносова, который однажды спросил Булгакова:
   - Вы больше нас знаете, так скажите вы мне без утайки -  скоро  ли  у
нас война с турками опять будет?
   - Я, сударь, - ответил Булгаков, -  имею  строгие  инструкции,  коими
принужден из собственной шкуры вывернуться, но войну предстоящую  отвра-
тить. А ежели отвратить войну не смогу, то хотя  бы  удалить  ее  начало
обязан.
   - Успеем ли мы флот создать новый?
   - Это уж ваше дело, вот вы и торопитесь...
   Екатерина Любимов на сопровождала Булгакова;  здесь,  в  Херсоне,  он
провел с нею медовый месяц  незаконного  сожительства.  Женщина  боялась
всего - и Ганнибала, хозяина дачи,  и  непонятного  города,  который  он
строил, а больше всего опасалась остаться содержанкой при знатном дипло-
мате.
   - Хочу быть мадам Булгаковой, - говорила она.
   - И будешь, - заверял ее Яков Иванович...
   После европейских городов дипломату было любопытно видеть  зарождение
Херсона, который уже на семь верст протянулся вдоль Днепра; горизонт  за
форштадтами живописно украсился ветряными мельницами; словно по  щучьему
велению, росли дома кирпичные, магазины и арсеналы из тесаного камня. На
стапелях достраивались корабли и фрегаты.  Правда,  жить  было  нелегко.
Днепр у берегов зарастал густым камышом, задерживая течение воды; в  жа-
рищу воздух нависал над городом плотным, удушливым  одеялом,  начинались
приступы жестоких лихорадок, а тучи комаров не давали житья... В гречес-
ких кофейнях вечерами шебуршился рабочий люд, вино лилось тут  рекою,  а
икра в Херсоне (два рубля за пуд) была не так черна, как  с  Яика:  чуть
серовата, будто дробь свинцовая... Наконец, лишь в конце июня,  Ганнибал
отвез Булгакова с Екатериною Любимовной за 35 верст от города - в слобо-
ду Глубокая Пристань, где причалил пакетбот из посольства.  Капитан-лей-
тенант Яков Иванович Лавров принял на борт пассажиров и багаж их.
   - Скоро ли будем в Буюк-Дере? - спросил его посол.
   - При таком-то ветре... за неделю придем.
   Лавров скомандовал - паруса наполнил хороший ветер. В душе  Булгакова
что-то оборвалось: "О музы, музы! Когда же навестите меня, на Олимп взи-
рающего?.." Сквозняки рвались через люки, распахивая в коридоре  каютные
двери. Яков Иванович перекрестился...
   Константинополь встретил посла нестерпимым зноем.  Коляску  Булгакова
задержало шествие янычар от Эйтмайдана: вместо знамен и бунчуков голово-
резы тащили на себе громадные котлы из меди,  ярко  начищенные,  -  свою
главную святыню, из которой они  стадно  кормились  дармовой  султанской
похлебкой. Если ты правоверный, попробуй только не поклонись  котлу  или
побрезгуй их супом - вмиг головы лишишься! Процессию янычар  сопровождал
духовой оркестр (как всегда у турок,  великолепный).  Булгаков  невольно
заслушался. В руке посла, чересчур доверчивая, покоилась  узкая  и  теп-
ленькая ладонь его любимой женщины.
   - Глупая, зачем я сюда приехала? - вдруг сказала она.
   - Не скучай, - ответил Булгаков. - Поживешь и привыкнешь. А гулять мы
станем в прохладе на Сладких Водах Стамбула...
   Сладкие Воды - самое приятное место  в  турецкой  столице,  там  были
построены дачи сановников султана, ажурные киоски для флирта  и  отдыха.
На зеленых лужайках, пронизанных шумом чистейших ручьев, собирались  по-
судачить гаремные жены, здесь же фланировали чиновники  европейских  по-
сольств. Прогулки на Сладкие Воды были полезны для бедных затворниц, ко-
торые на лоне природы опускали яшмаки со своих лиц, подставляя их  лучам
солнца. Но Сладкие Воды были опасны для красивых мужчин: в любой  момент
могла появиться султанша Эсмэ -  как  безжалостный  ястреб  в  голубиной
стае. Мужчина, ей приглянувшиеся (будь то раб-лодочник или  иностранец),
увлекался в Эйюбский дворец, где следы его навеки терялись. Что запретно
всем женам ислама, то дозволено султанше, которую не зашьют в  шерстяной
мешок и не утопят ночью в Босфоре.
   Однажды, когда русское посольство  выехало  на  Сладкие  Воды  искать
прохлады и отдыха на траве, к Булгакову смелым шагом приблизилась  стат-
ная турчанка без яшмака на красивом лице. Она дружески сказала, что рада
видеть его снова на берегах Босфора. Екатерина Любимовна проявила ревни-
вое беспокойство, но Булгаков утешил ее - это была султанша Эсмэ.
   - Неужели та самая злодейка?
   - Да... Эсмэ умная женщина, а мне, дипломату, необходимо учитывать ее
генеалогию. Нынешнему султану Абдул-Гамиду она доводится  сестрой,  а  в
гаремном заточении томится другой ее брат - Селим, и, если  Абдул-Гамида
не станет, престол займет Селим, а он очень любит свою сестру - Эсмэ...
   Сладкие Воды наполнял радостный плеск ручьев, всюду  звучала  музыка,
громкими исступленными воплями дервиши не просили, а требовали милостыню
с гуляющих, босоногие слуги-кавасы в  белых  шальварах  бегом  разносили
сладости и напитки. Внимание публики привлек  богато  одетый  алжирец  в
чалме, ведущий на поводке, как собачку, лохматого берберского льва.
   - Не пугайся, душа моя, - сказал Булгаков возлюбленной. - Это  знаме-
нитый адмирал Эски-Гасан, вот он со своим львом да  еще  Али-Сеид-бей  -
самые лучшие флотоводцы султана.
   - Есть ли равные им в христианском флоте?
   - Пожалуй, и не стало, - ответил Булгаков. - Грейг остался на  Балти-
ке, Спиридов ушел в отставку, Чичагов слаб, Алехан Орлов вообще  не  мо-
ряк.
   К берегу подгребали каики, чтобы отвезти гуляющих в город, и султанша
Эсмэ, прощаясь, лукаво шепнула ему, чтобы он "не снимал с плеч ее  брата
последнюю шубу". Это был  опасный  намек  турецкой  дипломатии  на  дела
крымские, давно кровоточащие.
 
 
   2. ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ
 
   Потемкин продал Аничков дворец купцу Шемякину и в обмен на 130  тысяч
десятин земли под Воронежем получил на Неве пустырь,  заросший  ивняком.
Место было загородное, глухое, тут и разбойники пошаливали. Снова позвал
он Старова:
   - Иван Егорыч, я местечко выбрал утишное, ты мне там дворец  возведи.
Чтобы в один этаж, но помпезно. Всяка тварь на Руси с ума по-своему схо-
дит, и желательно мне память о себе на земле оставить... в камне!
   Так зачинался дворец, имя которому - ТАВРИЧЕСКИЙ. Но сама Таврида ос-
тавалась еще Крымом-Кырымом...
   Сильное влияние Безбородки, поддержанного Потемкиным,  оживило  новое
направление в политике. Вслед за Австрией Екатерина мечтала  привлечь  к
себе Францию: если Иосиф II прокатился до Могилева, почему бы ее сыну не
побывать в Париже? "Но как это сделать тончайше? - задумалась императри-
ца.
   - Нужен барон Димсдаль, - сказала она Безбородке, - пусть приезжает и
привьет оспу внукам моим, Александру и Константину... Выгляни  в  прием-
ную: кто там сидит?
   - Князь Николай Васильевич Репнин.
   - Зови его. А сам поди-ка погуляй в парке...
   Репнину она сказала:
   - Все, что исходит лично от меня, неприемлемо для моего  сына  и  не-
вестки. Если я скажу им, что надо умываться, они лучше умрут  от  грязи,
только бы поступить наоборот... Я хочу, чтобы Павел с женою  под  именем
"графов Северных" навестили Европу, ибо, кроме Германии, ничего  путного
не видели и не хотят видеть. Ты и помоги мне, князь.
   - Счастлив исполнить любую волю вашего величества.
   - Но пусть наш разговор останется между нами, - предупредила Екатери-
на. - Повидайся с моими олухами в "Паульлусте", и,  чтобы  возникло  меж
вами полное доверие, ты сначала как следует меня изругай! А потом разри-
суй под носом у них, какие волшебные чудеса в решете можно видеть, путе-
шествуя...
   Князь Репнин объездил всю Европу, он знал ее культуру и языки, распи-
сать красоты и чудеса Италии ему ничего не стоило, и Павел с Марией  Фе-
доровной загорелись предстоящим вояжем. Но прежде они навестили больного
Панина.
   - Я не возражаю, - ответил тот. - Однако вы, дети мои, не  забывайте,
что в Берлине живет ваш лучший друг, который и составил ваше супружеское
счастье. Не посетить Фридриха, великого короля, было бы крайне  неблаго-
родно. Вы изберите такой верный маршрут, чтобы непременно попасть в Бер-
лин...
   Панин готовился ехать в подмосковное Дугино, а великий князь с супру-
гою, явно робея, просили императрицу отпустить их за границу. Екатерина,
выслушав их, изобразила на лице изумление и сказала, что  ее  сердце  не
вынесет разлуки:
   - Ваша просьба поразила меня! Скажите честно, вы это  сами  придумали
или вас кто-либо надоумил?
   - Сами, сами, - в один голос заверили ее.
   - Странные у вас желания. Впрочем, я надеюсь, что в Вене  вам  окажут
наилучший прием. Маршрут определю я сама.
   - А как же... Берлин? - спросил ее Павел.
   - Вена с Парижем интереснее Берлина!
   Мария Федоровна, понимая тайные вожделения мужа, робко просила  вклю-
чить в маршрут и посе