ка, она пыталась выяснить, на что он годен  и  каковы  его  пристрастия.
Всех изученных ею людей императрица держала в запасе, как хранят  оружие
в арсенале, чтобы в нужный момент извлечь - к  действию.  Кандидатов  на
важные посты Екатерина экзаменовала до трех раз. Если в первой аудиенции
он казался глупым, назначала вторую: "Ведь он мог смутиться, а в  смуще-
нии человек робок". Второе свидание тоже не было решающим - до третьего:
"Может, я сама виновата, вовлекая его в беседы, ему не  свойственные,  и
потому вдругорядь стану с ним поразвязнее..."
   Пламя охватило дрова, в трубе кареты загудело.
   - А зачем взяла ты у Румянцева этих ослов - Безбородко да Завадовско-
го? Ведь их ублажать да кормить надобно.
   - Ослов всегда кормят, - отвечала Екатерина. - Если  их  не  кормить,
кто же тогда повезет наши тяжести?
   Безбородко и Завадовский появились на Москве, состоя в походном штате
Румянцева, который соперников в делах воинских не терпел.  И  сковырнуть
Потемкина фельдмаршалу явно желалось. А тут - кстати! - Екатерина  нажа-
ловалась, что бумаг у нее скопилось выше головы, а секретари - лодыри.
   - Твои реляции-то кто писал для меня?
   Румянцев назвал искусника Безбородко, императрица велела  явить  его.
Но, помятуя о завидном могуществе Потемкина,  фельдмаршал  сказал  Зава-
довскому, чтобы тоже представился.
   - А мне-то зачем? Да и боюсь я, - струсил тот.
   - А вот как дам по шее... не бойсь!
   Появление Безбородко не  обрадовало  Екатерину:  чурбан  неотесанный,
шлепогубый, коротконогий, глазки свинячьи. Зато мужественная красота За-
вадовского ей приглянулась. Близ этого чернобрового красавца  Безбородко
казался женщине ненужным и даже глуповатым. Из вежливости она его  спро-
сила:
   - Французским достаточно владеете?
   - Не удосужился. Едино латынь постиг.
   - Вряд ли вы мне сгодитесь, - поморщилась Екатерина.
   Чтобы избавиться от урода, она строго сказала, что возьмет его в  ка-
бинет-секретари при условии, если через год он будет  владеть  французс-
ким, как природный парижанин:
   - Дабы времени зря не терять, покопайтесь пока в  делах  иностранных,
разберите в моих шкафах книги, я вас у принятия челобитен  попридержу...
А там видно будет!
   По приезде в столицу Завадовский получил от императрицы перстень с ее
монограммой, а Безбородко, словно крот, перерывал архивы, принимал чело-
битные, штудировал дипломатические акты. На масленицу Екатерина  созвала
к блинам всех дежурных при дворе. Велела и  кабинет-секретарей  позвать.
Камер-лакей доложил, что в канцелярии пусто, как на кладбище:
   - Только какой-то Безбородко торчит.
   - Ну что ж. Зови хоть его... торчащего там!
   За блинами возникла речь об одном  старинном  законе:  все  путались,
плохо в нем извещенные, и тогда Безбородко с конца стола прочел его наи-
зусть, Екатерина, не доверяя такой памяти, велела принести том  законов,
а Безбородко подсказал:
   - Это на странице двести семнадцатой, снизу!
   Все точно. Теперь Екатерина иначе взглянула на эту образину,  полюбо-
пытствовала об успехах во французском. Безбородко ответил ей:
   - Я решил, что латыни и французского маловато. Заодно уж  итальянский
с немецким изучаю. Скоро буду знать.
   - Отчего у вас прозвание столь смешное?
   - Не смешное, ваше величество, а страшное. Предку моему Демьяну тата-
ры крымские в злой сече на саблях отсекли подбородок, оттого  потомки  и
стали писаться Безбородками...
   Работать с Екатериной было легко. Она быстро  схватывала  суть  чужой
мысли, придиралась лишь к точности выражений письменных, но в  разговоре
с нею можно было не стесняться. Часто она прерывала собеседника на сере-
дине фразы:
   - Довольно! Я уже поняла вас...
   От глаз Потемкина не укрылось женское внимание  императрицы  к  Зава-
довскому. Но спросил он его - с небрежностью:
   - Откуда у тебя перстень с шифром матушки?
   - Матушка и одарила.
   - Беря у матушки, ты бы спросил у батюшки...
   Фаворит возлежал на софе, над ним висела картина его любимого  худож-
ника Жана Греза. Английский посол уже извещал короля Георга III:  "Некая
личность, рекомендованная Румянцевым, имеет, кажется,  надежду  овладеть
полным доверием русской императрицы". Но вскоре посол поправил сам себя:
"Однако влияние Потемкина ныне сильнее,  чем  когда-либо..."  27  января
Корберон депешировал во Францию, что Потемкин  получил  Кричевское  вое-
водство в Белоруссии с 16 тысячами душ, "каждая из которых может  прино-
сить ему по пять рублей в год. Но здесь уже поговаривают, что такая  ми-
лость - признак близкой опалы". Теперь очень многое в  фаворе  Потемкина
зависело от реакции европейских дворов. Мария-Терезия первой  догадалась
признать (уже в европейских масштабах!) большую роль Потемкина в русской
жизни, и вскоре он получил из Вены богатый диплом на титул  "Светлейшего
князя Священной Римской империи".
   Его сиятельство превратился в его светлость!
   Светлейший, обставленный бутылками с квасом и щами, валялся на  дива-
не, когда Екатерина поздравила его с чином поручика кавалергардов.
   - Катя, а ведь ты забыла стихи, что в молодости писал  я  тебе.  Пом-
нишь, сравнивал в них себя с червем  ничтожным,  который,  влюбившись  в
сверкающую звезду, из земли по ночам выползает. Теперь плачу: верить  ли
мне в любовь твою?
   - Верь. Ты моя последняя женская радость...
   Она подарила ему Аничков дворец. Вместе они покатили в санях - крити-
ковать Фальконе. По дороге им встретился маркиз Жюинье, Екатерина  приг-
ласила посла сопутствовать им. Маркиз сказал, что в  Париже  умирает  от
рака его мать.
   - Разве ваша Франция не имеет хороших хирургов?
   - Имеет. Но нужна смелость решиться на операцию...
   Фальконе ругали тогда все кому не лень. Между делом он  перевел  Пли-
ния, в Париже ему досталось и за Плиния.  Теперь  приехала  Екатерина  с
маркизом Жюинье, а с ними Потемкин, который, слава богу, хоть  понимает,
как трудно переводить Плиния. Но все хором винили Фальконе  за  то,  что
Гром-камень, с таким трудом в Петербург доставленный, мастер безжалостно
обтесал, уменьшив его исполинские размеры. Фальконе устало ответил,  что
нельзя же Петра I помещать поверх неуклюжей глыбыщи, поросшей  травой  и
мохом, к тому же еще и треснувшей от удара молнии.
   - Я не понимаю, ради чего меня звали в  Россию?  Если  только  затем,
чтобы водрузить на площади уникальный булыжник, так  для  этого  занятия
достаточно опыта Ивана Бецкого.
   - Ладно! - согласилась Екатерина, кутаясь в шубу.  -  Делайте  дальше
как угодно, но прежде заключите почетный мир с врагами, как я  заключила
мир с султаном турецким.
   - С турками, - отвечал Фальконе, - мир заключить было гораздо  легче,
нежели мне с вашими придворными дураками...
   Екатерина потом говорила Потемкину:
   - Французы всегда бывают или юны, или стары, так как  зрелый  возраст
проскакивают без задержки, словно курьеры мимо станции, на которой плохо
кормят...
   Конюшенная контора уже готовила 1100 лошадей  для  проезда  прусского
принца Генриха, которого Фридрих посылал в Петербург ради уточнения  по-
литических разногласий. Генрих имел от короля еще  и  тайное  поручение:
избавить сердце Натальи Алексеевны от Отрасти к графу Разумовскому.
   Потемкин недавно получил датский орден Слона, а принц  Генрих  привез
ему прусский орден Черного Орла. В благодарность за это Светлейший  отп-
равил королю в Сан-Суси целый мешок русского ревеня,  столь  ценимого  в
Европе.
   10 апреля она ощутила близость родов.
   Появление принца Генриха народ встретил  с  большим  подозрением:  "В
прошлый раз приезжал, так чуму на Москву наслал. Гляди-ка, брат, чего он
сейчас натворит?.." От народа, как ни прячь, ничего не скроешь, и петер-
буржцы знали, что разрешение великой княгини от бремени запоздало на це-
лый месяц. Теперь все ожидали 300 выстрелов из пушки - если явится  сын,
или 150-если родится девочка. Но пушки молчали... На второй день  Екате-
рина вызвала врача Крузс и графиню Румянцеву-Задунайскую, жену фельдмар-
шала, сведущую в женских делах. Пришел на помощь и славный хирург  Тоди,
он без промедления хотел накладывать акушерские щипцы, предупредив импе-
ратрицу зловеще:
   - Хоть по кускам, но дитя надо вытащить ради спасения матери...
   Екатерина просила его не спешить с ножом:
   - Лучше посоветуйтесь с моим Роджерсоном.
   Роджерсон заявил, что кесарево сечение необходимо:
   - Строение таза таково, что родить она не может...
   Это был первый сигнал с того света; ребенок скончался во чреве  мате-
ри, а кости бедер ее так и  не  раздвинулись.  Екатерине  доложили,  что
вскрылась Нева, по реке мощно двигается лед. А согласно петровским  тра-
дициям, крепость в честь открытия навигации должна устроить салют.
   Но пушки были заряжены совсем для иной цели.
   - Не надо лишнего грохоту, - велела Екатерина. -  Все  ожидают  иного
салюта, и, ударь пушки, начнут радоваться.
   - Пусть они стреляют, - простонала Natalie...
   Роджерсон энергично настаивал на операции.
   - Это как решит Сенат, - отвечала ему Екатерина.
   А любой Сенат, даже мудрейший, меньше всего схож с консилиумом  гине-
кологов, потому старцы долго размышляли, чем же кесарево сечение отлича-
ется от обычного сечения (розгами, допустим). Наталья Алексеевна  иногда
слезала с постели, переходила в кресла. Уже тогда ее комната,  обтянутая
зеленым тиком, стала наполняться зловонием; в матери гнил ребенок,  и  с
ним же загнивала она. Принц Генрих прислал своего хирурга, но было позд-
но. Ему сказали:
   - Началась гангрена от разложения дитяти...
   Не спали канониры у пушек. Потемкин тоже не  спал,  проигрывая  графу
Панину пятую тысячу рублей. Измученная болями, молодая женщина  спокойно
простилась с мужем:
   - Забудьте меня скорее! - И долго смотрела на графа Андрея  Разумовс-
кого. Ей было уже безразлично, что люди болтают, и потому сказала любов-
нику при всех: - Этот мир был прекрасен для нас. Я буду ждать встречи  с
вами... в другом мире!
   Екатерина велела звать Платона; увидев своего духовника, великая кня-
гиня зарыдала.
   Все удалились. Платон исповедовал умирающую.
   Екатерина дождалась его возле дверей - с вопросом:
   - В чем секретном призналась моя невестка?
   - Тайна предсмертной исповеди нерушима...
   На рассвете 15 апреля великая княгиня скончалась.  Екатерина  немедля
распорядилась ободрать все обои в ее комнатах, штофы и занавески предать
огню. Она сказала:
   - Догадываюсь, что сейчас газетеры в  Европе  уже  строчат,  будто  я
умертвила свою невестку, а посему приказываю врачам произвести  вскрытие
- ради точных научных публикаций...
   Хирурги доложили ей, что зачат был мальчик:
   - Очень крупный, около девяти дюймов в плечах. Природа сама предопре-
делила ей умереть в родах. К тому же у нее было очень странное искривле-
ние позвоночника в форме буквы "8".
   Екатерина повторила, что прусский "Ирод" продал ей завалящий товар, а
теперь ей все стало понятно:
   - Перед смертью моя невестка известила меня, что в детстве была  гор-
батой. Потом попала в руки шарлатана, который выпрямлял позвоночник уда-
рами кулаков и пинками колен...
   Пока хирурги проводили вскрытие, Екатерина распотрошила  кабинет  по-
койной. Из потайных ящиков была извлечена секретная переписка с  послами
бурбонских династий. Испания и Франция, как выяснилось, давали деньги не
только Разумовскому, но платили и ей. В руках Екатерины оказался и  спи-
сок долгов Natalie: "ТРИ МИЛЛИОНА РУБЛЕЙ. Конечно, она надеялась распла-
титься с кредиторами после своего занятия престола...
   А в лавках и на улицах судачил народ:
   - Вот молодые-то мрут, а старую бабу сам черт не берет. Но принц Ген-
рих - мастак: как приедет, так и нагадит...
   Заметив, что ее сын безутешен в скорби,  императрица  выложила  перед
ним пачку писем:
   - Прочти и успокойся. Раз и навсегда...
   Это была любовная переписка Natalie с Разумовским.
   - Не верю, не верю, не верю! - кричал Павел.
   Екатерина брякнула в колоколец - явился Платон.
   - Я не буду мешать вам, - сказала императрица. - Если не мне, так мо-
ему сыну доверьте тайну последней исповеди. И пусть он, глупец,  осозна-
ет, что частная жизнь может опасно влиять на дела государственные...
   После этого она указала Елагину поставить в Царскосельском театре ко-
медию Бомарше "Севильский цирюльник".
   Ну, тут уж все нахохотались до слез!


   9. НА ЖИВОДЕРНЕ

   Екатерина не пожелала оставлять невестку в усыпальнице Дома Романовых
- ее похоронили в алтаре  церкви  Александро-Невской  лавры.  Сановников
пришло немного, лишь избранные, а Павел вообще отсутствовал. Грешница  и
должница была накрыта золотою парчой, над изголовьем ее колыхались  чер-
ные перья страусов. Крышку гроба завинтили. Потемкин заметил,  что  граф
Чернышев при появлении в алтаре поклонился сначала Завадовскому, а потом
и ему, Потемкину. "Что за притча?" На паперти,  ожидая  выхода  вельмож,
стоял поручик Гаврила Державин, желавший вручить  Завадовскому  челобит-
ную.
   Но Завадовский с надменной грубостью отвернулся:
   - Пошел! На кладбищах едино лишь нищим подают.
   Обидные слезы брызнули из глаз Державина.
   - Так я и есть нищий, - отвечал он с гневом. - А  подаю-то  богатому.
Для чего ж вы у принятия челобитен ставлены?
   Но следом идущий Безбородко прошение принял:
   - О чем, братец, ты просишь тут?
   - Да поручился я за товарища в долге карточном, а тот сбежал, и  долг
евоный на мне повис. Немного и прошу у государыни - чтобы дозволила мне,
дураку такому, чужих долгов не платить, коли и от своих-то не знаю  куда
деваться.
   - Ступай, братец. Я тебя понял. Все сделаю...
   Державин заметил Потемкина и поклонился ему. Но  фаворит  проследовал
мимо поэта, ослепленный страшными подозрениями.
   Об этих днях Екатерина оставила запись: "Увидев свой корабль  опроки-
нутым на один борт, я, не теряя времени, перетянула  его  на  другой..."
Сыну за тридцать, а внуков - не видать. Потемкин завел речь о  Разумовс-
ком:
   - Говорят в городе разное: то ли в Дюнамюнде отвезен,  то  ли  уже  в
Петропавловской крепости сидит.
   - А никуда я его сажать не стану! -  возразила  Екатерина.  -  Сделаю
лишь материнское внушение через канцелярию Шешковского и приищу ему мес-
то в европейской политике.
   - Да он же Бурбонам продался.
   Екатерина преподала урок политической игры:
   - Дурные качества столь же полезны, как и положительные. Граф  Андрей
доказал, что  способен  быть  не  только  любовником,  но  и  дипломатом
бесстрашным, что мне и потребно от него...
   Потемкин всегда покровительствовал Разумовским, считая их людьми  ум-
ными и активными. Особенно любил он сестру графа Андрея, Наталью  Кирил-
ловну Загряжскую, некрасивую горбунью, он охотно исполнял все ее прихоти
и капризы. Во дворце Разумовских (что на Мойке  у  Полицейского  моста),
играя с Натальей Загряжской в карты, светлейший спросил ее:
   - Граф-то Андрей где нынче прячется?
   - У меня... где же еще?
   - Ты скажи братцу, что, ежели на живодерню к  Шешковскому  попадется,
пусть не садится в кресло напротив стола Шешковского. Там есть рычаг та-
кой, которым кресло с виноватою персоной в нижний  этаж  переводится.  А
внизу кнутобойцы, лица наказуемого не видя, ему посеканции делают.
   - Куда ж Андрею теперь? За границей спасаться?
   Но спастись стало невозможно: за каждым  шагом  Разумовского  следили
шпионы. Почуяв неладное, он заметался, скрываясь на  пригородных  дачах.
Его охотно прятали у себя любовницы - Анастасия  Нелединская-Мелецкая  и
княгиня Марья Барятинская. Однажды на улице, заметив Корберона, он  лишь
на секунду распахнул дверцу кареты, успев крикнуть французскому атташе:
   - Не старайтесь искать меня! За мною следят...
   Но сам не заметил, как на козлах его кареты подменили кучера, и Разу-
мовский невольно испытал ужас, увидев себя во  дворе  незнакомого  дома.
Кто-то распахнул двери:
   - Ваше сиятельство, милости просим... ждем!
   Андрей был извещен об искусстве Шешковского. Инквизитор иногда  прямо
с придворного маскарада увозил какую-либо фрейлину, не в меру болтливую.
Выдерет ее во славу Божию, после чего доставят ее обратно во дворец, где
она и танцует дальше как ни в чем не бывало. В таких случаях все  конча-
лось визгом да писком! Но инквизитор владел и другим приемом  -  даст  в
челюсть, и будешь потом с полу зубы свои в  карман  собирать.  Помня  об
этом, Андрей Кириллович внутренне приготовился. Сын  украинского  пасту-
ха-свинопаса, волею судеб ставшего аристократом, он отлично  владел  той
народной смекалистостью, непобедимой крепостью духа, которой  отличались
его недалекие предки - чумаки, запорожцы, гайдамаки, бунтари и пахари.
   На втором этаже, в окружении множества икон, его поджидал обер-кнуто-
боец "екатеринизированной" империи. Степан Иванович встретил плута стоя,
даже поклонец учинил.
   - Ах, молодость! - произнес сочувственно. - Сколько грехов ей отпуще-
но... о том и по себе ведаю. Садитесь, ваше сиятельство. - При этих сло-
вах Шешковский, как и следовало ожидать, указал на страшное криминальное
кресло.
   "Ага!" Разумовский первый страх уже поборол:
   - Мне ли сидеть в присутствии столь важной особы?
   - Напротив, - уговаривал его Шешковский, - осмелюсь ли  я  сидеть  за
столом, ежели передо мною ваше высокорожденное сиятельство!  Ведь  я  из
ничтожества произошел. Щи лаптем хлебал, мух ноздрями ловил,  на  кулаке
спал, лопухом подтирался, а посуду мою собаки облизывали. Уважьте стари-
ка: сядьте!
   С разговорами он вышел из-за стола, слегка подталкивая Разумовского к
креслу. Но граф был неумолим:
   - К чему эти политесы? Лучше садитесь вы...
   Граф Андрей уже заметил рычаг возле стола,  а  Шешковский  задал  ему
первый вопрос: с каких пор он блудно вступил в мерзкое  прелюбодеяние  с
высоконаречснной цесаревной.
   - Об этом ведено мне вызнать самою государыней.
   Разумовский занял такое положение, что Степан Иванович невольно обер-
нулся лицом к нему, а спиною - к креслу.
   - Сразу и вступил. Еще на корабле...
   Он резко пихнул инквизитора в кресло, сразу же дернув рычаг.  Потаен-
ная механика сработала: руки Шешковского защелкнуло в капканах,  укрытых
в подлокотниках кресла. Пол разверзся под ним, раздалось скрипение  тро-
сов, и, в ужасе открыв рот, Шешковский величаво погрузился в нижний этаж
своей сатанинской кухни. Над уровнем пола осталась торчать  его  голова,
словно отрубленная.
   - Сынок, родненький, - взмолился он, - пожалей  старика.  Жена  дома,
стомахом страдающа, дочка в невестах. Не губи!
   - Придется потерпеть, - отвечал Разумовский.
   Внизу звенел колокольчик, побуждая  палачей  к  действию.  Работающие
сдельно, они проворно тащили со  своего  начальника  исподнее.  Потом  с
большим знанием дела обозрели внушительный объект для кнутоназидания.
   - Ну и ну!.. - удивились Могучий с Глазовым (дядя с  племянником).  -
Уж не казначей ли какой попался севодни? Плеснсмка, Шурка,  по  чарочке,
чтобы разговеться ради бесстрашия... Эть! - сказал Могучий, высекая пер-
вую искру.
   - А-а-а-а, - заголосила голова Шешковского.
   - Что я слышу? - удивился граф Андрей, смеясь. - Извините, но  подоб-
ные неприличные звуки вам не к лицу.
   - Пожалей... в отцы ведь тебе гожусь!
   - У меня таких отцов не бывало, - отвечал граф.
   Могучий с Глазовым продолжали обстегивать свое  прямое  начальство  с
двух сторон сразу, при этом дядя поучал племянника своего, как лучше  до
костей пробрать:
   - Клади с наскоку! С оттяжкою жарь... Гляди - эть!
   - О-о-о, - пробрало Шешковского. - Ваше сясество...  голубчик  мой...
вот я матушке-то нажалуюсь!
   - Какой матушке? Моей или... своей?
   Ведя этот бесподобный диалог, молодой пройдоха обрыскал шкафы  канце-
лярии, педантично собрал свои расписки, данные де Ласси и Дюрану,  сунул
в карман  и  список  долгов  покойной  Natalie.  Ему  попался  отдельный
"брульон", писанный рукой Екатерины, которая начерт