али, что чудак подвижен, дерзок, победоносен, зато наделен странностя-
ми характера. Они как-то сразу понравились один другому, от самого нача-
ла величаясь по имени-отчеству. Оба они, и Потемкин и  Суворов,  заметно
выделялись небрежностью в одежде, никогда не стесняя  себя  застегнутыми
пуговицами и поясами, не придирались в соблюдении формы к  своим  подчи-
ненным. "Война - это не парад, а только работа, причем  тяжкая..."  -  в
этом они были солидарны!
   Очень далеко, по изгибам зеленых холмов Валахии, протягивались  пунк-
тирные цепочки утомленных верблюжьих караванов. На другом  берегу  Дуная
гарцевали спаги - великолепные наездники, сидящие в  деревянных  седлах,
как на стульях, их вздернутые колени почти касались подбородков.  Издали
пущенная стрела воткнулась в землю между ног Потемкина и Суворова.
   - Александр Василич, ты такого еще не видел, - сказал Потемкин. - Бе-
регись: стрела пули страшнее, она бьет сильней и дальше  ружья,  а  рана
очень опасна... Крючки-во такие!
   Суворов прибыл на Дунай после инспекционной  поездки  вдоль  северных
рубежей государства. Румянцев своих генералов держал в  черном  теле,  а
тут явился "новичок", но уже с такой упроченной славой, какой  фельдмар-
шал своим генералам не давал. Румянцеву явно мешало, что Суворов был  на
виду у самой императрицы и она его поддерживала, а  Румянцева  поругива-
ла... Приступая к поиску на Туртукай, Александр Васильевич был недоволен
заданием.
   - Кажется, - сказал он Потемкину, - мог бы я сделать  и  большее!  За
что ж меня в никудышное место посылают?
   Был лишь восьмой день пребывания Суворова на Дунае; ему дали  свобод-
ный отряд в две тысячи человек; сейчас не лавры важны -  успех!  Он  еще
раз продумал все. От него ожидают поиска (иначе - рекогносцировки,  точ-
нее - набега на Туртукай, где засели 5000 турецкого воинства). Ну что ж!
Пора, пора.
   За ним катились четыре жалкие пушчонки...
   Александр Васильевич решил так: лодки погрузить на телеги и тихонько,
без колесного скрипа, перевезти их за семь верст  от  лагеря,  а  войску
следовать за ними - скрытно. Пришли на место переправы, Суворов  объявил
всем отдых, накрылся  плащом  и  быстро,  как  Македонский,  заснул  под
всплески  волн.  Его  разбудили  вопли  -  страшные,  леденящие   кровь:
"Ля-иль-Алла!" Турецкие спаги, нежданно свершив переправу,  теперь  нес-
лись тучей. Крепко сидя на своих "стульях", они резво смяли донских  ка-
заков.
   - Во, бесы! - удивился Суворов. - Как ловко воюют!
   Он с трудом поспел к карабинерам, которые метким огнем загнали спагов
обратно в лодки. Среди пленных достался Суворову знатный старец  Бим-па-
ша, мучимый нервной жаждой.
   - Дать старцу водки, - велел Суворов и спросил, кто главный в  Турту-
кае, на что Бим-паша, выпив водки, сказал, что в крепости засел  любимец
султана, паша Сари-Махмед, из мамелюков. - Это правда, что он очень кра-
сивый человек? - спросил Суворов.
   - Да, он достоин кисти вашего Рафаэля...
   Этот писаный красавец лишил Суворова главного - внезапности. По  сути
дела, его планы уже разоблачены. Любой на месте Суворова занял бы оборо-
ну, усилил пикеты и переждал время. Но Суворов решил  иначе:  он  вернул
войска на исходные позиции - встал опять напротив Туртукая! Будь в голо-
ве Сари-Махмеда даже крупица разума, он будет ждать нападения где  угод-
но, но только не здесь...
   - Варить кашу, - распорядился Суворов. Кашу сварили. -  Теперь  ешьте
ее, - велел Суворов. Кашу съели. - Ложитесь и спите.
   Пока люди спали, он послал гонца к Потемкину за сикурсом, и тот  обе-
щал прислать две тысячи запорожцев со всеми причиндалами коша - с сабля-
ми и песнями, с горилкой и бандурами. Суворов ждал-пождал -  не  слыхать
их песен, не звенят за горой бандуры. А пока он  ждал,  Румянцев  сразил
его новым приказом: оставить Туртукай в покое, дабы поберечь  войско  от
истребления.
   - Я такого приказа не получал, - решил Суворов.
   Ночью он посадил пехоту на лодки, конница тихо вошла в воду,  казаки,
держась за хвосты и гривы, погрузились в теплые волны Дуная. Еще на  се-
редине реки их стали обстреливать с батарей, но люди,  даже  не  знавшие
суворовской хватки, вдруг поверили, что этот маленький, болезненный  че-
ловек, скорый в речах и жестах, в ночной сорочке на голос тело с распах-
нутым воротом и пренебрегавший шляпою, этот человек  попусту  не  станет
бросать их на гибель: они уверенно плыли дальше... Суворов  выскочил  на
берег одним из первых!
   - Заряжай, - велел он, увидев брошенную турками пушку.
   Забили ядро потуже, засыпали порох, поднесли фитиль - трах! - и пушку
разнесло вдребезги, всех вокруг перекалечило. Суворов, ничего  не  слыша
от контузии, долго ловил пальцами шпагу, отброшенную  взрывом  в  песок,
побежал дальше. Бородатый верзилаянычар прыгнул на него сверху, как мед-
ведь на комара. Суворов увернулся от ятагана, ткнул врага шпагой в  гор-
ло, крикнул:
   - Хватай его, ребята! - и, прихрамывая, бежал дальше, туда, где буше-
вала гроза и где он (именно он!) был крайне необходим...
   Приказ Румянцева не был исполнен - Туртукай взяли.
   - Нам здесь не жить, - сказал Суворов солдатам, - а  посему,  ребята,
бери, что видишь, все наше, а потом - зажигай!
   Тяжелые пушки утопили в реке, легкие утащили с собой. "Солдатам  дос-
талась столь богатая добыча, что после молебна  они  горстями  сыпали  в
церковную кружку червонцы". Десять знамен и бунчуков  были  наградой  за
дерзость. Суворов отправил Румянцеву донесение; смолоду жаждая поэтичес-
кой славы, он рапортовал стихами:
   Слава Богу, слава Вам!
   Туртукай взят, и я там!
   Только теперь зазвенели бандуры запорожцев.
   Суворов отметил про себя: Потемкин позорно медлителен...
   Золотая галера вплывала в кошмарные дунайские сны.
   - Кто зовет меня? - мучился Потемкин. - Господи, неужели  это  смерть
подплывает ко мне? Умирать-то вроде и тяжко...
   Румянцсвская армия дружно форсировала Дунай...  Потемкин  спрыгнул  с
понтона на вражеский берег, турецкая бомба,  крутясь  и  воняя  запахом,
взрыла неподалеку прибрежный песок... Взрыв! А сзади крики: "Назад,  на-
зад!.." Что происходит, черт побери? Румянцев, оказывается,  решил,  что
место переправы выбрано неудачно, и отодвинул армию обратно. Снова  бро-
сок. В конце его Потемкин, уже ошалевший от команд и  крови,  сидел  под
кустом, гребнем вычесывал из волос зловонную речную  тину  и  водоросли.
При этом он матерно ругался. В самом деле, когда врага начинают бить од-
ними "демонстрациями", враг разбит никогда не будет. Только в июне диви-
зиям Потемкина удалось взломать фронт под Силистрией.
   - Один черт, - не удержимся, - накаркал он Салтыкову.
   - Видит Бог, что так, - отвечал тот Потемкину...
   Балканы оставались недоступны, а там, за Балканами, их так ждали сла-
вяне. Силистрия не сдавалась. Румянцев приказал: отходить снова  за  Ду-
най. Здесь фельдмаршала  настиг  рапорт  Суворова:  "Слава  Богу,  слава
Вам!.." Понятен и гнев Румянцева: ведь так могут рапортовать  люди,  ре-
шившие над ним позлорадствовать.
   Он принял Суворова в своем походном шатре.
   - Какой был отдан мною приказ?
   - Оставить поиск Туртукая и уйти за Дунай.
   - А что сделано?
   - Я не ушел и Туртукаишко взял.
   - Клади шпагу на стол. - Суворов положил. - Под суд тебя! Все...
   Суворов отъехал в Яссы и заболел. Не  "дипломатической"  болезнью,  а
самою настоящей. Потемкин разыскал его в  каком-то  грязном  хлеву,  где
вокруг ложа квохтали куры с цыплятами. Суворов жалобным голосом  сказал,
что, если он виноват, пусть и расстреливают себе на здоровье.
   - Утешусь тем, что за Дунаем все-таки побывал.
   - Ты погоди, - удержал его Потемкин. - С Румянцевым  служить  никогда
не скушно, зато трудненько. Был тут при штабе такой капитан Михаила  Ла-
рионыч Голенищев-Кутузов, тоже великий пересмешник.  Румянцев  анекдотов
его не стерпел, и Кутузов в Крыму оказался - берег у  Ялты  сторожит!  Я
тоже, брат, немало шутил, так Румянцев грозился меня на  оглоблях  пове-
сить... А ты, Александр Василич, что сотворил? Мало того,  что  Туртукай
взял без спросу, так еще и стишками сблудил... Иль в Сумароковы готовишь
себя?
   - Стихи - мой грех, - перекрестился Суворов.
   Судьба-злодейка распорядилась иначе! Екатерина, очень недовольная ре-
тирадой Румянцева,  нарочито  выделила  наступательный  порыв  Суворова;
вместо осуждения Александр Васильевич получил от нее орден Георгия  вто-
рой степени, приблизившись в награду к самому  Румянцеву...  Петр  Алек-
сандрович понял, что явился новый козырь против него - Суворов,  днем  и
ночью согласный в боях доказывать оружием обратное тому,  что  отстаивал
на словах он, фельдмаршал! Суворов снова обрел  право  командования.  Но
контузия при взрыве пушки была нелегкой; его трясло и колотило, ноги об-
нимал зловещий холод. Новый приказ Румянцева поднял полководца с кровати
- встать и следовать под начало Салтыкова.
   - Дорогой ты мой, - сказал ему Салтыков, - не я это придумал, а  дру-
гие, умней меня... Иди и бери Туртукай снова!
   Тут же присутствовал и Потемкин, захохотавший:
   - Чудеса на постном масле... Бьют нас - не добьют!
   Суворов был настолько слаб, что два гренадера держали его  под  руки.
Он не выдержал - заплакал:
   - Будто издеваются надо мной! Туртукаишко поганский взял - и под  суд
угодил. Теперь, за взятие Туртукая награжденный, снова  брать  его  обя-
зан... А как брать-то нонеча?
   Теперь брать труднее. Сари-Махмед укрепил форты заново, накопал  вок-
руг ложементов, а стерегли Туртукай уже 8000 турок.  От  слабости  Алек-
сандр Васильевич говорил шепотом - адъютанты  переводили  его  шепоты  в
крики.
   - Господа, - сказал Суворов офицерам, - я ведь всего не  знаю,  да  и
знай я все, мне каждого из вас за полчаса не  научить.  Чаю,  у  каждого
своя голова на плечах имеется... Пошли-ка с Богом!
   Вырвавшись из рук поводырей-гренадеров, больной, он кинулся в  лодку,
казаки налегли на весла - началось! Высадившись, сразу атаковали, и вера
Суворова в победу передалась другим: брали шанец за шанцем, турки  отбе-
гали все дальше и дальше... Этого позора не стерпел Сари-Махмед: на  ве-
ликолепном скакуне, держа в руке зеленое знамя, он повел спагов в атаку.
Каирский баловень судьбы был разряжен в пух и прах, красив как петух,  -
тут его и похоронила русская пуля... Суворов выбрался из ложемента:
   - Ребята, только вперед! Сейчас все наше будет...
   Туртукай снова был взят. Румянцев в самых  черных  красках  обрисовал
перед Екатериной положение своей армии и заявил так: возможно,  что  ему
лучше сдать главнокомандование, пусть на его  место  назначат  кого-либо
другого (понимай - Суворова!). "Находят недостаток в моих  способностях,
- писал он, - и называют меня человеком, видящим во всем  одни  труднос-
ти". Но в жалобах своих он перешел норму и даже Кагульскую победу  приз-
навал ничтожной, сознательно унижая себя.  Екатерина  отвергла  все  его
претензии к отставке -  Кагул  в  мире  оценивался  высоко,  -  отвечала
фельдмаршалу с ядом: "Верю усердию, но люди судят по делам..."
   На берегах Дуная завязывались сложные узлы страстей человеческих.  Но
как бы теперь ни интриговали завистники, как бы  ни  ворчал  неулыбчивый
Румянцев, вся армия, от барабанщика до генералов, теперь  разом  ощутила
главное - Россия породила нового полководца, в девизе которого  начерта-
но: смерть или  победа!  Суворов,  еще  не  великий,  становился  значи-
тельным...
   Потемкин спросил его: как живется во славе?
   - Оженюсь я, - отвечал Суворов. - Мне того вроде бы и не шибко надоб-
но, да батюшка велят... Как батюшки ослушаться?
   Румянцева он мог ослушаться, а вот батюшки - никогда. Но в его предс-
тавлении и жена не могла ослушаться своего мужа. Уже тогда  складывалось
несчастье гениального человека. Никогда не битый врагом, он всегда будет
избит жизнью... А кто из великих бывал счастлив? Что-то не помнится  та-
ких удивительных случаев.


   3. "МОЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ"

   Дворяне шли на флот чаще поневоле, ибо  карьера  на  волнах  давалась
труднее, денег платили - кот наплакал, да и плавания надолго отрывали их
от блеска екатерининского двора, который офицеров флота обычно игнориро-
вал. Иное дело - граф Андрей Разумовский! Какой-нибудь запселый Мамаев к
сорока пяти годам еле выгребал в лейтенанты, а  он,  сиятельный  отпрыск
гетмана, в двадцать лет уже капитан-лейтенант, командир пакетбота "Быст-
рый"... На ревельской пристани, едва освещенной подвесным фонарем,  Анд-
рей Кириллович разорвал пакет, полученный из Петербурга. Цесаревич Павел
писал ему: "Дружба Ваша произвела во мне чудо: я начинаю  отрешаться  от
моей прежней подозрительности... Как мне было тяжело, дорогой друг, быть
лишенным вас в течение  всего  этого  времени".  Капитан-лейтенант,  ух-
мыльнувшись, скомкал письмо генерал-адмирала и сунул в  карман  мундира.
Из потемок пристани к нему шагнула коренастая фигура  капитана  Круза  -
героя Чесмы:
   - Готовы ли на "Быстром" поднять паруса?
   - Так точно, - отвечал молодой граф Андрей...
   После того как матросы треснули его веслом по голове, Круз изменил  к
ним свое отношение, сделавшись любимым командиром на  Балтийском  флоте.
Сейчас под его флагом образовалась  флотилия  из  трех  кораблей  -  для
встречи невест цесаревича Павла Петровича.  Не  миндальничая  с  графом,
Круз деловито сказал:
   - Вы следуете за мною в кильватер до Любека! Я забираю на борт  прин-
цесс, а ваш пакетбот доставит их багаж...
   Круз в любое время дня и ночи мог говорить о ветрах на всех румбах, о
пальбе плутонгами по бортам противника, о том, как избавлять корабли  от
крыс, клопов и тараканов, но любой дурак поймет, что эти  насущные  темы
для кают-компании никак не могут быть использованы в общении с заморски-
ми принцессами. Потомуто, когда в Любеке на палубу флагмана ступили  де-
вицы ГессенДармштадтские с их ландграфиней-матсрью, капитан первого ран-
га сознательно уступил первенство графу Разумовскому - придворному.
   С этого момента и началась удивительная фабула...
   Перед капитан-лейтенантом принцессы-как жалкие нищенки, едва сумевшие
наскрести деньжат на дорогу. Он соответственно и вел себя  -  как  барин
перед низшими. Его жесты повелительны, речь указующа, а улыбки снисходи-
тельны. Этого превосходства, может быть, не заметил Круз с его  прямотой
морского характера,  но  ландграфиня  Гессен-Дармштадтская  сочла  капи-
тан-лейтенанта главным в свите, которую Екатерина выслала ей  навстречу.
Три невесты цесаревича охотно учинили реверанс перед обаятельным  офице-
ром с широко расставленными глазами... Внимание  Разумовского,  конечно,
сосредоточилось исключительно на юной Вильгельмине, ибо он уже знал, что
эта жеманная девица предназначена в супруги наследнику российского прес-
тола.
   - Я ослеплен вами, - шепнул он ей.
   - Ах...
   - Не искушайте меня, - добавил Андрей с умыслом.
   За столом кают-компании фрегата "Святой Марк" капитан-лейтенант Разу-
мовский вел себя не как моряк, а как царедворец, сообщая  приятному  об-
ществу ровное настроение,  успевая  каждую  женщину  почтить  пристойным
комплиментом, но глаза его были скошены на Вильгельмину, и сестры, зави-
дуя ей, шептали:
   - О, как он на тебя смотрит и пылает...
   Круз счел нужным разрушить это очарование неуместным, но зато  четким
приказом:
   - Мы отчаливаем! Извольте, граф, идти на пакетбот...
   Разумовский пренебрег советом и, увлекая дамское общество, стал расс-
казывать о своих путешествиях, о том, как проводил  время  в  Фонтенбло,
как в Трианонс играл в жмурки с молодой  МариейАнтуанеттой,  а  принцес-
сы-невесты внимали знатному красавцу, не сводя восхищенных  глаз  с  его
красноречивых губ. Флотилия уже плыла под парусами, а командир  "Быстро-
го" проводил время близ юбок... Когда  принцессы  разошлись  по  каютам,
граф  Андрей  выкурил  трубку  с  табаком  и,  остановясь  возле  дверей
Вильгельмины, тихо поскребся.
   - Кто ко мне? - послышалось ему.
   Тишина. Двери открылись. Принцесса Вильгельмина, не  ждавшая  нападе-
ния, оказалась в руках опытного обольстителя.
   - Граф, что вы со мною делаете? - удивилась она.
   Но было уже поздно кричать: граф делал, что хотел.
   - Как же я теперь предстану перед женихом?
   - Ваш жених - мой лучший друг, - ответил Разумовский. - Если  он  че-
го-либо не поймет, он посоветуется со мною...
   Корабли, гудящие парусами, несло вперед на пологих волнах, и ничто не
могло сбить их с курса, проложенного опытным Крузом.
   - Вы ведете себя непристойно, граф, - говорил  Круз  не  потому,  что
знал о случившемся, а лишь по той причине, что Морской устав требовал от
командира корабля ночевать на корабле.
   Подчинив себе невесту цесаревича, Разумовский подчинился и Крузу, пе-
рейдя с фрегата на свой пакетбот "Быстрый". Дул встречный  бейдевинд,  с
которым он не мог справиться, отстав от флотилии, а доблестный Круз, от-
лично управляясь парусами, доставил  Гессенское  семейство  в  Ревел  ь.
Здесь, когда стали подавать лошадей  и  кареты,  принцесса  Вильгельмина
впала в истерику:
   - Ах, оставьте меня! Я никуда не поеду, пока  не  вернется  пакетбот.
Зачем вы скрываете от меня тайну его гибели?
   Такое поведение невесты заставило Бецкого обратить особое внимание на
Разумовского: ждать пакетбот с моря или ехать без него? Екатерина  отве-
чала через курьеров: плевать на весь  багаж,  оставшийся  на  "Быстром",
пускай невесты едут хоть нагишом, я их жду. Вильгельмина, вся в  слезах,
отправилась в дорогу за своим счастьем. Каково же было удивление  свиты,
когда Разумовский нагнал их в своей карете и на  вопросы  Ивана  Бецкого
предъявил разрешение Адмиралтейств-коллегий следовать сухим  путем.  Уже
тогда подозревая в этом недоброе, никто из свиты ему не обрадовался,  но
зато светлая радость была написана на лице Вильгельмины:
   - Боже праведный, как счастлива я видеть вас снова!
   - А вы бы знали, - отвечал Разумовский, - как счастлив  будет  видеть
вас мой лучший друг - цесаревич Павел...
   Все это время, пока флотилия плыла в море, Екатерина занималась  пер-
люстрацией переписки короля Фридриха II со своим  послом  Сольмсом;  она
уже знала, что Ирод желает видеть на русском престоле именно Вильгельми-
ну. Амалия же и Луиза - лишь декорация для  создания  мнения  в  Европе,
будто у Павла свободный выбор невесты...
   Кортеж с невестами и их матерью - ландграфиней был задержан в  Гатчи-
не, где их в лесу встретил князь Григорий Орлов:
   - Вы прибыли в мои владения. Здесь, куда ни посмотришь,  все  мое  на
много верст. Прошу подчиниться мне, а в заколдованном замке вас  ожидает
некая дама в черном, прошу не пугаться...
   Невольно робея, "гессенские мухи" попали под гулкие своды чудовищного
замка, где посреди громадной залы, обвешанной рыцарским оружием,  сидела
скромная дама с острым подбородком - сама Екатерина. Она махнула рукой -
стена опустилась под пол, открылся стол с яствами,  вдоль  него  застыли
лакеи, а лепестки роз, опадая с высоты, осыпали входящих. Во  время  ко-
роткой трапезы Екатерина была любезна лишь в той степени, какой  требует
этикет, после чего подали кареты. На окраине Царского Села им встретился
восьмиместный фаэтон, из которого на дорогу выпрыгнул курносый  жених  -
Павел... Ландграфиня указала ему на своих дочерей:
   - Вы видели портреты, а вот и сами оригиналы.
   Павел, смущенный, тишком спрашивал Разумовского:
   - Скажи мне, граф, на ком остановить выбор? "
   Разумовский бестрепетно указал на Вильгельмину:
   - Уверяю вас: это лучшая карта во всей колоде...
   Ландграфиня сразу завела с Екатериною речь о постулате  "святого  ду-
ха", чем вызвала ответное раздражение императрицы:
   - Я не богослов и никогда не общалась со "святым духом", но я  предс-
тавлю вам митрополита Платона, который даже алгебраическим  путем  легко
докажет вам, что наша вера с лютеранскою - одна и та же похлебка, только
варили их в